Читать книгу Спасать жизни – моя профессия - Юрий Абрамов - Страница 5

Было самое начало 1960-х. Мы жили в Новосибирске, я всего пятый год работал хирургом в одной из городских больниц. Несмотря на мою молодость, меня считали многообещающим врачом. Уже тогда я выполнял довольно сложные операции на черепе, груди, животе, щитовидной железе, проводил удаление червеобразного отростка, желчного пузыря, ушивание перфорационного отверстия при язве желудка, делал резекцию. Дежурств было много, до четырнадцати в месяц, и заступал я на них уже в качестве ответственного (основного) хирурга.

Впрочем, я не гнался за деньгами, а стремился набраться опыта. Мне все было интересно. Особенно нравилось сделать какую-нибудь серьезную операцию, довести больного до полного выздоровления и, провожая его, выслушивать благодарности. Это рождало ощущение важности профессии и понимание, что выбор был правильным, я занимаюсь своим делом. Деньги врачам в то время не дарили (это считалось бестактным), но бутылку коньяка по настоятельной просьбе больного принимать приходилось, чтобы не обидеть, – таковы издержки профессии.

Однажды я дежурил с моим коллегой Юрием Шахтариным. Прооперировав нескольких больных, мы сидели в ординаторской и делали записи в историях болезней. Вдруг зазвонил телефон. Юрий снял трубку и, послушав, протянул ее мне.

На другом конце провода был Юра Антонов, мой тезка и товарищ. Оба заядлые мотоциклисты, мы познакомились еще в Томске и вновь встретились в Новосибирске, катаясь на мотоциклах «Ява». Голос его был взволнованным:

– Юра, как хорошо, что ты дежуришь! Мы сейчас привезем Вовку Овчинникова (тоже мотоциклист). Он сам себя зарезал ножом и, кажется, прямо в сердце. Вон его уже погрузили в скорую помощь!

Я попросил сестру подготовить инструмент и операционную. В ожидании скорой мы с Шахтариным стояли у окна ординаторской. Через несколько минут машина с сиреной влетела на территорию больницы. Двери открылись, и на носилках вынесли Овчинникова. Он лежал, раскинув руки в стороны, как снятый с креста. Из его груди торчала деревянная ручка столового ножа. После короткого осмотра мы велели везти раненого в операционную. Я вскрыл грудную клетку: крови в полости было немного, нож прошел рядом с сердцем и попал в легкое. Предложив ассистировавшему мне Шахтарину потихоньку вынимать нож, я приготовился к кровотечению и взял кровоостанавливающий зажим.

К счастью, кровотечение было небольшим. Убедившись, что других повреждений нет, мы зашили рану, применив клапанный дренаж.

Ежедневно я заходил в палату, где лежал Овчинников. Когда он полностью пришел в себя, я заговорил с ним о Юрке Антонове и о мотоциклах, и он даже вспомнил меня.

…Ах, эти сверкающие красавцы, мотоциклы «Ява»! От советской рабочей лошадки, какого-нибудь «Урала» или «Ковровца», изделие чехословацких братьев по соцлагерю отличалось, как конь джигита от владимирского тяжеловоза! Это были мотоциклы мирового класса, способные конкурировать с капиталистической продукцией и нередко выигрывавшие международные мотокроссы. В годы, когда автомобиль еще оставался предметом роскоши, «Ява» увеличивала брутальность молодого специалиста как минимум в два раза. И хотя слова «байкер» мы тогда не знали, существовало сообщество мотоциклистов и мототуристов, объединенных любовью к грохочущей двухколесной машине. И мы были членами этого братства.

Позднее, когда Володя уже мог ходить и чувствовал себя почти здоровым, я поинтересовался, что заставило его наложить на себя руки. И вот что он мне поведал:

– Да, в общем-то, дурак я, – начал он. – Понравилась мне одна девчонка. Ну, я к ней и так, и сяк, а она на меня – как на телеграфный столб. Чувствую, что ничего у меня не выйдет, а тут еще иду по улице и вижу ее с каким-то парнем под ручку, и так щебечут, что меня аж заело. Ну, думаю, все пропало. Купил бутылку водки и решил залить горе, благо дома никого не было. Осушил я эту поллитру, взял на кухне нож побольше, наставил острием на то место, где должно быть сердце, разбежался и… в стенку ручкой ножа… Боль, конечно, стал терять сознание, но успел дотянуться до телефона и позвонить Юрке Антонову: «Юрка, прощай, я себя зарезал». Дальше почти ничего не помню, проблески. Какие-то врачи, Юрка суетится, носилки, куда-то меня несут. Вот так. В общем, безответная любовь…

Он замолчал. Выдержав паузу, я произнес:

– Ну, ты и задал нам работенку. Юрка позвонил, сказал, что ты в сердце себя… Но слава богу, промахнулся, нож рядом прошел. Да хорошо еще, что нож-то не вынули, а то кровотечение было бы сильнее. Ты если еще раз будешь резаться, так чтобы не промахнуться, чуть левее бери, – уже в шутливом тоне продолжал я.

Он ответил серьезно:

– Да нет, второго раза не будет. Одного хватит…

– А как же любовь? – спросил я.

– Уж как-нибудь переживу, и черт с ней, с этой любовью. Никогда больше не буду влюбляться!

Выписывался он в полном здравии и в хорошем настроении. Юрка Антонов его встречал на машине. Оба очень благодарили меня, и на прощание Юрка сказал:

– Ну, до встречи на мотоциклах!

Они уехали, а я подумал: «Вот ведь как оно в жизни бывает. Вот такая смертельная безответная любовь».