Читать книгу Остров Безымянный - Юрий Александрович Корытин - Страница 4

Остановившись в начале единственной улицы посёлка, Найдёнов с Акимычем стали обсуждать, куда нас поселить. Директор извинился, что не может нас принять у себя: он живёт вместе с дочерью и её семьёй, и у него просто нет места.

– Может, к Клавдии? – Предложил Акимыч. – Валерка пьёт вторую неделю, ночует в котельной, поэтому одна комната свободна.

– Да, это лучше всего, – после некоторого раздумья согласился Найдёнов. – Тем более, что у Клавдии трое детей и лишние деньги ей не помешают. Вы не откажетесь заплатить немного за постой?

Мы, конечно, пообещали не обидеть.

Подъехали к одному из домов. Директор на минуту зашёл внутрь, потом позвал нас. В хозяйке по глазам и голосу я узнал ту женщину, которая задавала вопросы на заводе. У неё оказалось круглое простое лицо (если нанести полкило косметики, из Клавдии получится вылитая Клаудия Шиффер), русые волосы, в глазах сквозило озорство – сразу было видно, что у неё лёгкий характер. Такие люди располагают к себе, и мы быстро освоились.

Найдёнов и Акимыч ушли, но обещали вернуться к ужину.

На кухне закипела работа. Клавдия разожгла сразу две керосинки. Скоро в кастрюле, водружённой на одну из них, что-то забулькало, а на огромной чугунной сковороде зашипело масло. Клавдия просто летала по кухне и, казалось, делала одновременно несколько дел – чистила рыбу, шинковала овощи, мимоходом переворачивая что-то на сковородке и успевая заглянуть под крышку кастрюли. Кухонные обязанности не были ей в тягость, она выполняла их с удовольствием, с улыбкой на лице. Должно быть, так же легко, на подъёме, без надрыва и муки она делала любую работу.

– Вы можете занять комнату мужа, – приветливо обратилась она ко мне.

– Мы его сегодня видели возле котельной. Его Валерий зовут?

Клавдия сразу как-то посуровела, поджалась и опустила глаза. Она отвернулась, сделав вид, что занялась кухонными делами. После некоторого молчания, не глядя на меня, ответила:

– Да.

По её реакции стало понятно, что спрашивать о муже не стоило – для неё это больная тема. Клавдия, в свою очередь, почувствовала, что скрывать уже нечего, и принялась горячо оправдывать мужа:

– Он не всегда такой был. Выпивал, конечно, и раньше, но запои не устраивал. Да и когда было устраивать, если всё время работал? При колхозе Валера был на хорошем счету, ходил в передовиках, получал премии и грамоты. Мы с ним, когда молодые были, каждый год отдыхали по профсоюзным путёвкам, один раз даже до Карпат доехали. – Тут она на несколько секунд замолчала, справляясь с подступившими воспоминаниями. – Он очень работящий, руки у него золотые, все сварные швы на Острове – его. Весь посёлок моего Валеру уважал. – И совсем уж неожиданно закончила: – Собаки его очень любят.

После этих слов Клавдия смутилась и слегка покраснела. Чтобы снять напряжение, я спросил:

– А что с ним случилось?

– Вы не знаете, что случилось? Мы хоть и на острове живём, а проблемы общие со всей страной. Колхоз развалился, или его развалили, я не знаю. Своей рыбы не стало, а чужую дают на кабальных условиях, по принципу: не хочешь – не бери. Завод то работает, то стоит. Да и когда работает, деньги неизвестно, куда уходят, а нам платят гроши. Сейчас немного получше стало, а раньше совсем было не на что жить. Валерка здоровый мужик, и то семью обеспечить не мог. А он не такой человек, чтобы легко к этому относиться, переживал по-страшному. Вот и пристрастился… Ну ладно, вы пока отдыхайте, я скоро приготовлю ужин.

В доме главной достопримечательностью интерьера высился огромный зеркальный шкаф тёмно-рыжего цвета, трёхстворчатый, с большими выдвижными ящиками внизу. Когда-то у нас был такой же, и я знал, что за одной из створок находятся другие выдвижные ящики, помельче. Такие «многоуважаемые шкафы» были в моде после войны. Остальная мебель была помоложе – стенка, диваны, книжные полки, кресла, письменный стол. За стеклом серванта блестела хрустальная посуда всех видов, одну из его полок занимал расписанный весёлыми цветочками чайный сервиз. Стены всех комнат, даже кухни, были завешаны коврами, пол застелен «дорожками», а в самой большой комнате – паласом. Вся обстановка в доме представляла собой «следы былой роскоши» – когда-то зажиточной, но теперь бедноватой жизни семьи.

Но больше всего меня поразило то, что дом освещался керосиновыми лампами. Сейчас такие не сразу сыщешь в самой глухой деревне. Оказалось, у местной власти нет денег, чтобы закупить топливо для дизельной электростанции. Завод сам в долгах и не может за свой счёт освещать посёлок, поэтому в дома Острова уже много лет электричество не подаётся. Старый ламповый телевизор «Горизонт», занимавший угол самой большой комнаты, включался не чаще нескольких раз в год, по праздникам. Было трудно поверить, что островитяне столько лет обходятся без телевидения, Интернета и даже холодильника. Правильно их назвал Вадим – аборигены.

Две девочки-близняшки лет двенадцати делали уроки. По их любопытным взглядам было заметно, что учебники занимали их гораздо меньше, чем два незнакомых дяденьки – им не часто приходилось видеть незнакомцев. Мальчик, старше на несколько лет, представился Колей.

Подбор книг на книжных полках оказался необычным. Добрая их часть была посвящена физике, некоторые знакомые названия вызвали приятные воспоминания. Дело в том, что своим истинным призванием я считаю именно физику, а не бизнес. Эта наука увлекла меня с детства, она захватила моё сознание, книги по теории относительности я читал с не меньшим интересом, чем «Три мушкетёра». Проблемы, куда пойти учиться, передо мной не стояло, я видел себя только физиком-теоретиком.

Но к середине девяностых стало ясно, что жизнь переиначила старое стихотворение, и физики «нынче в загоне», а «в почёте» оказались экономисты. Престиж этой профессии вознёсся до небес, к тому времени средний обыватель окончательно уверовал, что именно экономисты, а не учёные, инженеры и рабочие являются главными создателями материальных благ. Образовался целый клан «выдающихся» экономистов. Они, переполняемые чувством собственного интеллектуального превосходства, вещали по всем каналам телевидения. И вот тут я встал перед необходимостью сделать выбор. Моя душа рвалась в мир физических абстракций, тонких экспериментов, фундаментальных уравнений. А жизнь упорно приземляла порывы, предлагая массу соблазнов, доступ к которым открывали деньги. И я не устоял, пошёл в «почётную» профессию.

Мне теперь кажется, что вследствие сделанного тогда выбора общество потеряло если не выдающегося, то хотя бы просто хорошего, увлечённого профессией учёного-физика, а приобрело заурядного бизнесмена, каких пруд пруди. Скорей всего, моё место в науке осталось вакантным – хорошие физики штучный продукт! – а вот на моё место в бизнесе легко можно подобрать целую толпу таких же, как и я, «экономистов», с образованием и без оного.

Книги оказались Колины. Было необычно встретить здесь, на «краю Ойкумены», мальчишку, столь увлечённого наукой. Больше всего его, как и меня когда-то, интересовала теория относительности. Я захотел его проверить и предложил ему изложить эту теорию за пять минут. Дело в том, что любую, самую сложную и заумную идею можно изложить за пять минут, не выходя при этом за пределы знаний, даваемых школьным учебником. Но для этого надо очень глубоко понимать суть теории или идеи.

Коля принял вызов и с азартом юности, захлёбываясь словами, но при этом не теряя логической нити, представил мне свою интерпретацию специальной теории относительности. Он почти уложился в пять минут. Я был поражён: такого оригинального объяснения мне ещё не встречалось.

– Куда ты хочешь поступать учиться после школы? – Задал я вопрос.

– В рыбопромышленный колледж.

– Почему же не на физфак?

Лицо у мальчика сразу стало кислым, но всё-таки он ответил.

– Конечно, я хотел бы учиться на физфаке, но родителям его не потянуть. В колледже есть общежитие, там выплачивают хорошую стипендию, а в период практики платят зарплату. Да и учиться меньше трёх лет, а потом сам начну зарабатывать.

Вот, и ему приходится делать выбор между мечтой и материальными благами, подумал я. Впрочем нет, в отличие от меня у него выбор отсутствует, его судьба предрешена. А в результате общество не досчитается ещё одного толкового учёного.

Наш разговор с Колей был прерван вернувшимися Найдёновым и Акимычем. Они принесли с собой две сумки провизии. Клавдия закончила свои кухонные труды и накрыла на стол, но отказалась к нам присоединиться, сказав, что она и дети уже поужинали.

Стол ломился от местных деликатесов – рыбы во всех видах (в том числе, и из нашего улова), грибов, овощей с огорода. «Никакой дряни на букву «Е», уверила нас Клавдия. В общем, «инстоляция» была такая, что я сел за стол самым первым, не желая демонстрировать ложную скромность.

Бутылку привезённого нами из Москвы коньяка мы «уговорили» быстро – надолго ли её может хватить четырём мужикам, да если ещё учесть местную традицию разливать по гранёным стаканам? Пришёл черёд пить принесённый Найдёновым здешний напиток. Это оказался спирт, слегка разбавленный водой и настоянный на пахучей травке. Трава звалась «Божья роса», от неё получил название и сам напиток. Вот он оказался на букву «Ё»! Спирт был не самого лучшего качества и шибанул в нос резкой сивушной вонью, лишь слегка смягчённой ароматом травки. Пришлось не просто пить эту «термоядерную» жидкость, а проталкивать её внутрь неимоверным усилием воли. В дополнение ко всему «Божья роса» жгла гортань, словно я глотал наждачную бумагу. Мне показалось, весь мой организм скрючился внутри от отвращения и обиды на меня за такое к нему неуважение. Горло сжал спазм, так что я несколько секунд не мог сделать очередной вдох. Глаза увлажнились, из них чуть было не выкатилась «скупая мужская слеза».

– Ну, как наша «Божья роса»? – Найдёнов смотрел на меня с ироническим прищуром. Оказывается, его лицо может выражать и другие эмоции, кроме мрачной озабоченности.

– Противозачаточная, – только и смог я вымолвить, заодно выдыхая остатки сивушного «амбре».

На бедного Вадима было жалко смотреть: он раскраснелся, его полное лицо сморщилось, как от зубной боли, из-под прикрытых век по щекам текли слёзы. Он не такой тренированный, как я, даже кофе Вадим пьёт «безалкогольное» – без кофеина. Отдышавшись, он произнёс осипшим голосом:

– Эту спиртосодержащую жидкость следует запивать пеной из огнетушителя.

Как уверил Найдёнов, его «Божья роса» – лучшая на острове. Каковы же тогда заурядные версии этого неблагородного напитка?!

Теперь, за столом, я, наконец, смог внимательно рассмотреть обоих мужчин. Акимыч работал механиком на заводе и по совместительству исполнял обязанности главы той самой местной администрации, у которой не было денег даже на освещение посёлка. Он имел совершенно невыразительную внешность, описать которую затруднился бы даже самый опытный сыщик. Если бы не очки, одна дужка которых для прочности была обмотана изоляционной лентой, на его лице вообще взгляду было бы не за что зацепиться. Акимыч предпочитал в основном помалкивать, а когда ему приходилось что-то сказать, он виновато улыбался, как бы заранее соглашаясь с малой важностью своего мнения. Он не делал попыток вмешаться в разговор, только изредка бросал на говорящего быстрый взгляд, но никак не проявлял при этом своего отношения к сказанному.

В отличие от Акимыча, внешность Найдёнова при ближайшем рассмотрении оказалась куда более интересной. В умных глазах, смотревших откуда-то из глубины, из-под нависших мощных надбровий, яркими точками, светящимися в чёрных зрачках, отражался свет лампы. Это оказывало на собеседника поначалу такое же парализующее действие, как глаза неведомого существа, горящие в темноте пещеры. Директор пронзал своим немигающим взглядом, как пулей. Попав под этот «выстрел», в первый момент, на какую-то микроскопическую долю секунды, испытываешь ступор. Возникает ощущение, что этот человек сейчас узнает про тебя такое, что тщательно скрываешь даже от себя самого. Потребовалось время, чтобы я приспособился и смог выдерживать прямой взгляд Найдёнова.

… Захмелевший Вадим вдохновенно врал. Он обещал установить новую автоматическую линию, закупить американское оборудование… Мне стало неудобно. Конечно, сказать островитянам правду, что мы решили их закрыть, нельзя, но зачем обманывать людей надеждой?

Меня удержало от вмешательства только то, что директор, умный мужик и тёртый калач, не слишком-то верил Вадиму. Найдёнов вроде как не замечал его уверений превратить Остров в Нью-Васюки. Он просил немногого – новую дизель-электростанцию, насосы для котельной, простейшую конвейерную линию и, главное, рыбу: будет рыба – будет работать завод, будет жить Остров.

Вадим понял, наконец, тщетность своих усилий провести директора и решил просветить туземцев относительно тех возможностей, которые им предоставляет рынок.

– Вы тут на острове, наверное, ещё не поняли, что произошла революция! Восставший народ сверг коммунистический режим и восстановил историческую справедливость. В своё время большевики воспользовались заварухой, которую сами же и устроили, и навязали несчастной стране неэффективную плановую централизованную экономику. Эта страна семьдесят лет шла по тупиковому пути и выстрадала – выстрадала! – Вадим сделал многозначительную паузу, – возможность развиваться нормально, как все цивилизованные страны. Нам неимоверно повезло, что нашлись смелые и решительные люди, которые не побоялись провести жизненно необходимые этой стране реформы.

– Оно, может, и так, – спокойно, чуть ли не лениво произнёс Найдёнов. – Но только в результате этих самых реформ наша страна оказалась в дыре, название которой все мы знаем. Сравните убогую нынешнюю десятку и гордый советский червонец – вот вам наглядная иллюстрация степени деградации нашей экономики. А ваши реформаторы, может, и внесли большой вклад в экономику, да только ещё больше вынесли из неё.

Э, да Найдёнов не такой уж поселковый «валенок»! Блистать остроумием могут только те, кому есть что сказать. Он, оказывается, не боится вступить в полемику с «продвинутым» москвичом. Впрочем, я ещё на заводе понял, что он мужик далеко, далеко не глупый. Дело в том, что чем меньше у начальника мозгов, тем больше высокомерного величия, презрительной надменности и барской спеси по отношению к подчинённым – а как ещё самоутверждаться высокопоставленному дураку, если не напускать на себя важность? Так вот, Найдёнов разговаривал с рабочими на равных – без панибратства, но и без заносчивости. Как там, кстати, его зовут? Кажется, Иван Тимофеевич.

– Вы даже не понимаете, чтó получили в результате нелюбимых вами реформ. Экономическую свободу! – Вадим тоже сообразил, что встретил достойного противника, и говорил с большим напором. – Да, многие действия правительства были не совсем удачны. Но мы получили бесценный дар – именно так: бесценный дар! – свободу, которую даёт рынок. Этот фактор перевешивает все издержки перехода к рынку, которые, я согласен, оказались немаленькие. Но вы должны научиться использовать полученную свободу. Рынок предоставляет огромные возможности, надо только проявить предприимчивость! Вы, как умный человек, должны это понимать.

– Я не умный, я опытный: был бы поумнее, не нажил бы опыт! – И Найдёнов похлопал себя по загривку, показывая тем самым, какой ценой ему достались уроки жизни.

Вадим едва его дослушал: было видно, как ему не терпится продолжить излагать свои аргументы.

– Раньше вас давила и угнетала административно-командная система, лишала инициативы, не позволяла заработать лишнего. Она для предприятий, как водолазный скафандр: с одной стороны, подаёт в достатке необходимый для дыхания воздух, но попробуйте в скафандре обогнать тех, кто без него! Сейчас вы, должно быть, жалеете о прошлой системе, и в этом похожи на осенних мух, которые всеми силами стремятся проникнуть в тёплую квартиру, но потом понимают, чего они лишились и начинают с неимоверной силой колотиться головой об оконное стекло в тщетной попытке выбраться наружу, на свободу. Нелюбимый вами рынок не просто предоставляет свободу, он принуждает её использовать, иначе прогорите. Конечно, вы зависите от наших с Сергеем Николаевичем решений, но вы и сами должны «крутиться», а не сидеть сиднями, как Емеля на печке.

– А что мы можем сделать без поддержки государства? Поверьте, мы умеем хорошо работать. Если Родина прикажет, пятилетку выполним за три года. Да только она не прикажет… – Директор горестно махнул рукой. – Народ на Острове много работает и готов работать ещё больше, да только не дают. Ведь мы не сами стали такими неэффективными, нас такими сделали. Государство создало такие условия, что работать стало невыгодно.

Иван Тимофеевич говорил неторопливо и не повышая голоса, тогда как Вадим пытался его перекричать, что, впрочем, было проблематично: голос у него после спирта-горлодёра осип и стал похож на голос Вицина в кинофильме «Джентльмены удачи».

– С вами можно частично согласиться. – Надо было видеть, с каким трудом Вадим выдавил из себя это признание. Но это не означало, что он был готов хоть в чём-то уступить. – Но и вы признайте, что в последние годы государство пытается исправить ситуацию и много для этого делает.

Найдёнов, между тем, тоже не думал поддаваться московскому хозяину завода, хотя бы из политических соображений.

– «Делать» и «наделать» это разные вещи. Зачастую власть идёт по второму пути, а нам потом приходится разгребать кучу того, что она наделала. А когда с грехом пополам приспособимся, нас в очередной раз… это… с особым цинизмом и извращённым способом… И вообще, нам тут, на Острове, кажется, что у вас в Москве начальники в кабинетах думают не теми двумя полушариями, которые в голове, а теми, что гораздо ниже! Им головой надо думать, а не «задним умом».

– Может быть, пока не всё получается. Но отдельные ошибки не должны заслонять того факта, что власть ведёт страну по правильному, единственно верному пути, по которому идут все развитые государства. – Вадим явно горячился. Ему пришлось оставить снисходительный тон, уровень оппонента подобного не допускал. – Подождите, результат рано или поздно будет.

– Дождешься его, как премиальных к пенсии.

– Альтернативы нынешнему пути нет! – Было заметно, что Вадима раздражали реплики директора.

– Путь наш во мраке… Куда идёт страна, не знают даже те, кто её ведёт.

– Хватит с нас экспериментов, семьдесят лет экспериментировали, и что? Пора жить в соответствии со здравым смыслом, а не следовать идеологическим догмам. – Наконец-то Вадим смог заставить Найдёнова слушать, не перебивая. – Какой-то путаник полтора века назад написал скучнейшую книгу, и с какой стати мы должны считать её, как Библию, источником непогрешимой истины? Вы знаете, что большинство современных экономистов считают трудовую теорию стоимости ошибочной? А ведь именно на ней основана вся марксистская политэкономия, бредовые положения которой народ во главе с «руководящей и направляющей» партией с таким рвением воплощал на практике. Пусть нам сейчас трудно, но страна движется в правильном направлении, и в результате неизбежно должна родиться экономика здравого смысла.

– Да что может родиться, если кастрированный кобель начнёт приставать к стерилизованной шавке? Что у них кроме дружбы может получиться?! Вот так и наша импотентная власть: как она ни старается, как ни заходит с разных сторон, а получается у неё… только дружба!

При этом Иван Тимофеевич звонко ударил тыльной стороной кисти правой руки по левой ладони.

Я не удержался и засмеялся. Вадим недовольно покосился в мою сторону. Он считал, что я на его стороне и не должен оказывать поддержку его оппоненту.

– Пора перестать надеяться на государство! Во-первых, оно не всесильно, а во-вторых, при рыночной экономике оно и не обязано решать за вас ваши проблемы. Вы на Острове сами должны себе помочь.

– Конечно, государство может отнюдь не всё, – неторопливо продолжал Найдёнов. – Однако оно может многое, очень многое. Но для этого государство должно быть не такое, как сейчас. Нынешняя власть получила то, о чём другие правительства могут только мечтать – вторую экономику мира, огромные ресурсы, передовую науку, промышленность, которая могла сделать всё – сформулируйте только грамотно задачу! Уж не говоря о квалифицированных кадрах, способных всё это использовать с наивысшей отдачей. И как же она распорядилась этим огромным потенциалом?

Хотя Иван Тимофеевич говорил, не повышая голоса и почти не окрашивая свою речь эмоциями, от него исходила такая внутренняя сила, что Вадим, несмотря на кипевшие в нём страсти, был вынужден слушать Найдёнова, не перебивая.

– Наш отечественный капитализм, – продолжал директор, – страдает неизлечимым пороком – он не способен созидать, может только проедать. Оставляя после себя руины и при этом чавкая от удовольствия. Можно не сомневаться, что при сохранении нынешней системы никакого возрождения экономики не будет. При этой политике Россия ежегодно теряет впустую очередной год. И если бы мы теряли только время! С каждым годом мы сползаем всё ближе к той пропасти, в которой может сгинуть наша страна. Просто в девяностые годы сползали быстрее, а сейчас медленнее. И в конце этого «тренда» нас неизбежно поджидает… трендец! Поэтому тот факт, что сползаем мы, если верить вам, в правильном направлении, нисколько не утешает…

За разговором мы забыли и про выпивку, и про закуску. Акимыч упорно хранил молчание и только пару раз одобрительно хмыкнул после слов Найдёнова. Я тоже не хотел открыто присоединяться к какой-либо точке зрения, хотя бы потому, что каждая из них заключала в себе рациональное зерно.

Чтобы сменить тему разговора, я решил проверить, насколько был прав Вадим в своём предположении:

– Скажите, Иван Тимофеевич, а вы здесь, на Острове в день Октябрьской революции, седьмого ноября, демонстрации не проводите?

– Нет, где их тут проводить? Но праздник отмечаем.

Слово «праздник» Найдёнов выделил голосом, и оно прозвучало у него вызывающе. Он был явно лишён дипломатической гибкости: вместо того, чтобы льстить хозяевам завода и всячески ублажать их, он, не взирая на последствия, говорил то, что думал. Да, менеджер он никудышный.

– А четвёртое ноября отмечаете?

– А что отмечать? Объясните, чтó мы должны праздновать четвёртого, может, мы за это и выпьем.

– И голосуете все за коммунистов?

Вот тут директор первый раз задумался, ещё больше нахмурил лоб. Должно быть он решил, что терять всё равно уже нечего, и после некоторой паузы ответил:

– Нет, трое голосуют против. Двоих мы знаем, это Наталья с мужем, наши «мелкие бизнесмены», они держат на Острове магазин, а вот кто третий – загадка. Всех перебрали, но так и не додумались, кто бы это мог быть.

– Вы полагаете, что коммунисты могут исправить ситуацию?

– Главная их проблема в том, что они сами не знают, чего хотят. Они не хуже других понимают невозможность возврата к прошлому, но и замены обветшавшим догмам не нашли. Поэтому, в чём сейчас заключается коммунистическая идея, по-моему, и сами коммунисты вам не объяснят. Или объяснят, но все по-разному. Но дело в том, что они представляют собой единственную альтернативу нынешнему курсу, другой-то ведь нет. Все остальные – никакие не альтернативы, – с некоторой обречённостью в голосе закончил директор.

Вадим молча, в упор и почти с ненавистью смотрел на Найдёнова. Поймав его взгляд, тот окончательно стал похож на неласковую островную погоду, которая бушевала за окном. Они с Акимычем стали прощаться. Уже у порога я задал последний интересующий меня вопрос:

– А если завод по какой-либо причине перестанет работать, что будете делать?

Мужики задумались.

– Будем держаться до последнего.

– Ну ладно, продержались до последнего, а дальше-то что?

Они переглянулись и невесело засмеялись.

– Будем отстреливаться!

Почему-то мне показалось, что эти слова не простой оборот речи. Похоже, они тут не так просты, как кажутся!

На кухне Клавдия мыла посуду в большом тазу. Она встретила меня весёлым взглядом, судя по всему, оптимистичный настрой был её обычным состоянием. Мне захотелось сказать ей что-то приятное.

– Коля у вас очень толковый мальчик, любознательный. Любознательность – это, как говорят, дар Божий, не всем она даётся. С ней жизнь гораздо интереснее. Любознательному человеку никогда не будет скучно, он всегда найдёт работу для ума. Вашему Коле надо поступать в университет.

– Его и директор школы, Илья Сергеевич, тоже хвалит. Но наука это дело ненадёжное. Вон, посмотрите, учёные только и делают, что жалуются на жизнь. А своими руками он себе всегда на кусок хлеба заработает, хоть на судах, хоть на заводе.

Я понял, что вряд ли отыщу аргументы, способные «пробить» этот здоровый прагматизм. Что я могу ей сказать? Что её сын мечтает стать учёным? Клавдия это и без меня знает. Но жизнь научила её тому, что мечты у таких людей, как она и её сын, как правило, не сбываются. Разве можно обвинять её в том, что она хочет обеспечить сыну синицу в руках, вместо того, чтобы поощрять его гоняться за журавлём в небе?

В комнате Коля постелил Вадиму на диване, а мне поставил раскладушку. За окном была сплошная темень, ни одного огонька. Шторм был в самом разгаре. На улице что-то хлопало и скрипело. Между порывами ветра было слышно, как низкими тонами шумел прибой. Под эту «музыку» я и заснул.