Читать книгу Кружева из Брюгге - Юрий Андреев - Страница 3

II

Оглавление

Пейзажи, вызвавшие бурное неприятие Федьки, красовались теперь на самом видном месте, и вскоре должны были быть выставлены на достаточно престижном вернисаже. Зачем это нужно, Димыч не сумел бы толком разъяснить даже самому себе. Он с изрядной долей цинизма воспринимал подобные сборища с заранее отрепетированными восторгами экзальтированных критикесс и оплаченными фуршетами для пишущей братии.

Заявку на участие Димыч отослал, как положено, ещё в середине весны, а от устроителей не было ни слуху, ни духу. Надоедать звонками он считал для себя несолидным. Из приватной беседы со словоохотливой секретаршей выяснилось, что сменилось руководство вернисажа, и один из новых кураторов – известный критик Виталий Давыдович, больше известный в узких кругах, как Виталиус, бывает на работе сравнительно редко, так как постоянно бегает по антикварным магазинам в поисках столика орехового дерева. С Виталиусом Димыч сталкивался лишь однажды, и, с целью скорейшего сближения, быстро отыскал нужный экспонат на одной из полузаброшенных профессорских дач. Теперь в ожидании нового хозяина тот поблескивал просохшим лаком в неприметном уголке комнаты.

К этому времени и у самого Виталиуса появилась причина для встречи. Когда ему передали просьбу Димыча, он, поломавшись для виду, назначил рандеву на сегодняшний вечер. «Говорят, как художник он состояться не успел, зато в антиквариате знает толк, – подумал он. – Сейчас кое-кто из сорокалетних пытается наверстать упущенное. Одной профессиональной мазней меньше, одной больше, какая разница. По крайней мере, есть предмет для торговли»…

– Какая прелесть? – воскликнул мэтр прямо с порога, взмахнув маленькими, немного женственными ручками, и засеменил к изящной вещице. – Именно о такой вещице я и мечтал. Вы просто гений, Дмитрий Алексеевич, сколько я вам должен?

– Пустяки, потом разберёмся, – небрежно махнул рукой Димыч. – Лучше скажите, как там с выставкой обстоят дела?

– Слишком много желающих, мы решили произвести более тщательный отбор, – посерьёзнел гость, явно набивая себе цену. – Вы позволите сначала взглянуть на полотна?

– Извольте! – Димыч включил свет и широко распахнул дверь, в которую утром, к своему несчастью, уже заглядывал Федор.

На лице Виталиуса не дрогнул ни единый мускул, лишь легкая дрожь пальчиков выдала его волнение. Но он тотчас попытался это скрыть, достав лупу, приблизился к картинам почти вплотную.

Ждать пришлось довольно долго. «Это серьезный сложившийся мастер с собственной неповторимой манерой письма. Неужели он никогда раньше не выставлялся? Или за этим кроется нечто, о чем напрямую не спросишь, – лихорадочно размышлял мэтр, неспешно переходя от одного полотна к другому. – Ясно одно: тональность разговора необходимо срочно менять».

– У вас необычная манера: взрывы крупных, ярких, хаотичных мазков света, прямо чертовщина какая-то, а вокруг, словно кружева сплетены, – наконец заметил он уважительным тоном и внимательно посмотрел на Димыча. – А эти жемчужные, розовато-оранжевые переливы в полутенях! Такое ведь, не выдумаешь, только если Бог сподобит самому увидеть однажды… Совет, если позволите. Сейчас те, кто пишет в традиционной реалистической манере, невыразимо скучны и шаблонны. Поэтому в моде сплошь подражания всяческим «измам», но не в подлинном смысле, а на грани кича. Новым творцам хочется завлечь публику с деньгами. Мастера с собственным лицом на этом пёстром фоне теряются совершенно. К вашим необычным пейзажам и натюрмортам нужно привлечь внимание каким-нибудь пиар – ходом. Скажем, парочкой портретов узнаваемых личностей или, еще лучше, оттенить обнажённой натурой. Вспомните, как импрессионисты эпатировали парижскую публику «Олимпией» и «Завтраком на траве» …

Димыч вздохнул:

– Теперь обнажённой натурой для привлечения внимания публики торгуют в каждой второй палатке у Крымского вала. А в жанре портрета в минувшем веке всё уже сказано…

– Еще добавьте: поэтому Шишкин с Айвазовским никогда их не писали, – деликатно перебил его мэтр. – Абсолютной истины не существует, в каждой эпохе она своя. Индивид сам проводит в сознании грань между вымыслом и реальностью. Не кокетничайте, вам, как творцу, это хорошо известно.

Однажды Димыч уже слышал что-то подобное от дяди Мити, в обстоятельствах, о которых он предпочитал не вспоминать.

– Кстати, голубчик, Дмитрий Алексеевич, – дружески добавил мэтр, приняв его молчание за согласие, – тот чудесный «Портрет жены» Маковского ещё у вас? У меня есть на него очень солидный покупатель.

Димыч встрепенулся: разговор перетёк в привычную сферу, в которой он ощущал себя, как рыба в воде. С полотном была связана история, типичная для 90-х. Оно страшно нравилось тёще, но подруга, которой полотно принадлежало с незапамятных времен, наотрез отказывалась его продать. Выменять его у наследников на новую «девятку» удалось лишь после смерти подруги в 92-ом. Картина нуждалась в срочной реставрации и, вместе с покупкой машины обошлась в смешную по нынешним временам сумму. Благодарность тёщи проявилась в своеобразной форме. Всякий раз, проходя мимо миловидной молодой женщины в бордовом пеньюаре, она произносила одну и ту же фразу:

– Вот это – настоящая живопись, – и выразительно поглядывала на зятя.

Теща не так давно отошла в мир иной, и теперь эти воспоминания были явно ни к чему.

– А покупателю известна рыночная стоимость полотна? Оригинал, как вам известно, в Эрмитаже, а это одна, если не лучшая копия, – осторожно поинтересовался он. – Только поймите правильно: крайней надобности в его продаже мы не испытываем, и уступать за символические деньги какому-нибудь известному проходимцу-мазиле, чтоб при случае он похлопал по плечу и назвал коллегой, я не намерен. Мое желание поучаствовать в выставке – осознанный шаг, а не прихоть бизнесмена, намалевавшего пейзажики на отдыхе между коктейлями и вообразившего себя гением.

Виталиус посмотрел на него с нескрываемым интересом.

– Мне всегда импонировали творцы, знающие себе цену, – произнес он слегка вибрирующим голосом после мимолетной паузы. – Не обижайтесь, Дмитрий Алексеевич, вы меня не так поняли. Ваши полотна действительно самоценны, и речь идет о серьезном покупателе.

– Тогда другое дело. Нужно только посоветоваться с женой, всё-таки это память о её матери, – кивнул головой Димыч. – Но думаю, она согласится. Я передам ей о вашу просьбу и полагаю, о цене, включая ваши услуги, вы договоритесь с ней…

Мэтр засеменил к нему и потрепал по плечу:

– Дорогой мой, деньги – тлен, не более. Лучше подарите на память какой-нибудь ваш пейзаж или натюрморт. Боюсь, когда они войдут в цену, мне уже будут не по карману…

Недоуменно посмотрев на Виталиуса, Димыч вдруг понял, что мэтр говорит совершенно искренне: он действительно, сам того не сознавая, рывком пересек незримую грань и превратился в мастера, и…не то чтоб испугался, скорей почувствовал себя не в своей тарелке. На мгновение даже почудилось, что они снова в середине 80-х, и случившиеся с ним метаморфозы просто дурной сон.

– Вы не находите, что все это выглядит несколько запоздалым и нелепым, особенно, если учесть мое нынешнее положение? – деликатно поинтересовался он.

– Нисколько, наоборот я приятно удивлен, – улыбнулся Виталиус. При нынешней безудержной демократии творческая интеллигенция настолько массово поглупела, что только и может соревноваться в пошлости и безвкусице. Признаться, я даже заскучал от всей этой предсказуемости.…А касательно возраста и прочей мишуры в виде жизненных благ, вспомните хотя бы Гогена. Будучи успешным биржевым маклером, внезапно забросил и семью, и карьеру, чтобы целиком посвятить себя живописи. У вас перед ним явное преимущество – не придется постигать азов. А в остальном: знаете ли, история имеет свойство повторяться…

– Если не ошибаюсь, повторяясь, она, как правило, обращается в фарс, – хмыкнул Димыч. – Это пожалуй, единственное, что мне удалось твердо запомнить из диалектического материализма. Судя по моей дочке и зятю, рукотворным творчеством теперь уже никого не удивишь.

– Позволю себе возразить словами другого классика – Федора Тютчева, парировал мэтр:

– «Нам не дано предугадать, чем наше слово отзовется»…

– «И что безумием зовется, и как дается благодать», – вздохнул Димыч. – Только можно и не дождаться. Нация с такой скоростью деградирует, что, глядишь, скоро, как таковая, перестанет существовать…

– Смута в умах на Руси вещь привычная, остается лишь надеяться, что все в очередной раз образуется само собой.…Кстати, во времена Тютчева не одни картины и мебель, но и обувь с одеждой изготавливались вручную. Дама могла одеть и снять корсет и кринолины лишь с помощью горничной, что доставляло массу хлопот на определенного рода свиданиях. Может поэтому большинство теперь охотно носит фабричные продукты и не поминает с тоской давние времена, – мэтр успокаивающе потрепал Димыча по плечу. – Смею еще раз напомнить: задача творца не в том, чтобы сиюминутными поделками развлекать отдельных скучающих индивидуумов. Его видение мира должно задевать потаенные струнки в душе обыкновенного человека, помогая глубже заглянуть в себя и все такое прочее,…ну ни мне вас учить, – Виталиус развернулся к выходу, давая понять, что дискуссию пора заканчивать. – Кстати, голубчик, не хотел сразу огорчать: выставка откладывается до весны.

– Это даже к лучшему, – весь во власти грядущих перемен, рассеянно заметил Димыч. – За это время попытаюсь хоть как-то учесть ваши советы. Выбирайте пейзаж, а столик я пришлю завтра…

Закрыв за маститым гостем дверь, он вдруг почувствовал, что просто валится с ног от усталости и решил никуда не спешить. Нахлынувшую поначалу эйфорию постепенно сменяли сомнение и досада.

– «Нужно было не обнадеживать человека, проникнувшегося к нему доверием, а честно признаться: портреты, не говоря уже об обнаженной натуре, он уже с десяток лет писать не пробовал. А без регулярных тренировок рука быстро забывает приемы… Правда, с толковой натурой опыт быстро восстанавливается. Но где ее взять вот так, с ходу? Связи подрастерял, а о незнакомой натурщице не может быть и речи, неприятностей в виде сплетен и прочего не оберешься.…Маковский писал свою молоденькую жену всего лишь около суток, – вдруг вспомнилось Димычу. – Какие-то портретики от прошлых времен остались, но они больше годятся для семейного пользования. Может, стоит попробовать заново написать Леру или дочку? Правда, с дочкой они не виделись с лета, сейчас она живет у родителей мужа где-то в Медведках»…

Вспомнив, в который раз, о причинах конфликта, от коих шел душок сегодняшних вздорных обвинений Федьки, Димыч расстроился окончательно. Тектонические подвижки начались в семье сразу после смерти тещи. Едва они с Лерой пришли в себя, дочка привела жить мужа-однокурсника. Оба учились модной профессии дизайнера, конструировать по старинке, на ватмане, считали пошлым, и Димыч подарил молодым профессиональный компьютер.

Как-то он предложил зятю, родители которого еле сводили концы с концами на нищенскую зарплату преподавателей, немного подзаработать. В надежде, что его устроят в западную фирму, тот загорелся, а когда выяснилось, что речь идет всего лишь о небольших частных заказах, скорчил презрительную мину.

– Не хотелось бы размениваться на поденщину, – пояснил неоперившийся юнец.

– Большие проекты не часто встречаются, и еще неизвестно, возьмут ли тебя, там тоже очередь из талантов, – доброжелательно напомнил Димыч. – Я же кручусь уже полжизни, семью-то кормить надо.

– На мой взгляд, вы просто неудачник, – в запальчивости возразил зять. – Опустили руки и направились по легкой дорожке…

Димыч горячо возразил, что его к этому вынудили обстоятельства, а дальше пошло, поехало…

Спустить ситуацию на тормозах не удалось. Юнец решил, что его попрекают куском хлеба, и молодые стали подыскивать съемную квартиру. Дело было весной, и, еле уговорив дочку остаться, сама Лера съехала на дачу, а Димычу, который не мог оставить бизнес, пришлось переселиться в студию.

Правда, худа без добра не бывает… Пока обдумывались варианты развития событий, от знакомых поступило предложение срочно выкупить недостроенную квартиру. Помимо разрешения конфликта поколений, предложение было выгодным и в других отношениях, и они решили потерпеть временные неудобства. Но главное: именно эти полгода вынужденных ограничений и помогли довести начатое до ума…

От осознания этой истины ему стало легче. Мысли снова вернулись к разговору с Виталиусом. «Расскажу обо всем Лере, все равно рано или поздно придется это сделать, – решил Димыч. – Она часто дает дельные советы. Только сделаю это как-нибудь на днях. Сейчас у нее голова занята переездом, и нагружать еще своими проблемами просто нечестно».

Кружева из Брюгге

Подняться наверх