Читать книгу Чудовищ нет - Юрий Бурносов - Страница 3

Пора, наверное, сказать несколько слов о себе.

Зовут меня, как вы уже поняли, Леха. Фамилия моя простая, кинематографическая – Рязанов. В родстве с прославленным режиссером, который, правда, снимает сейчас всякую дрянь, не состою, но приятно. Болею, кстати, за московский «Локомотив», в просторечии «Паровоз». У нас это непопулярно: в школе все болеют либо за «свиней», то бишь «Спартак», либо за «коней», то бишь ЦСКА, и все вместе болеют за местный «Цементник», который никак не вылезет из второго дивизиона. Но что это я на футбол отвлекся…

Так вот, учусь я в школе номер шесть, живу на Кирова, хотя и это вам уже известно. Дом наш новый и здоровенный, на первом этаже магазин радиотоваров и продуктовый с видеопрокатом, но летом я обитаю преимущественно здесь, у бабки: помогаю по хозяйству и отдыхаю.

Друзей у меня хватает, подруг вроде тоже… Про свою девушку я уже сказал, хотя это громко сказано, что девушка, – так, гуляем иногда вместе. А соседка…

Тут она как раз вышла на улицу и направилась ко мне. Что-то они зачастили, еще приехать не успели, а все «ходють и ходють», как сказала бы бабка.

– Привет! – сказала она улыбаясь.

При ближайшем рассмотрении она оказалась еще симпатичнее. В левом ухе блестела золотая сережка-гвоздик в виде маленького черепа. Вот тебе раз! Панкует, что ли?

У нас в городе панков хватает: ходят в рванине, в джинсах, обрисованных шариковыми ручками, на головах гребешки. Правда, гребешки хитрые: пока ходишь как крутой – мылом его или сахарным сиропом, а чуть в школу или там в опасное место, где навешать могут, водичкой смыл – и выходит почти приличная челочка. Таких, что «по жизни» панки, мало. Раньше их били, сейчас никто не трогает, но старые – много кто побросал панковать, а новые – чаще всего дети лет по четырнадцать максимум.

– Привет, – сказал я, откладывая книгу.

– Бушков, – констатировала она. – Люблю Бушкова. Читал «Пиранью»?

– Читал.

– Здорово. Меня Лариса зовут. Можно просто Лора.

– Знаю. Папундель твой сказал.

– Кто? А… Папа?

– Он. А меня зовут Леша, Алексей. Можно Леха.

– А можно, я буду тебя звать Алекс?

– Зови. – Я пожал плечами. А что, красиво. Пусть зовет. – Ты заходи, чего мы через забор хрюкаем…

Она хихикнула и перепрыгнула через штакетник. Только что стояла по ту сторону, и вот она уже здесь, причем сделала это без видимого напряжения, будто перешагнула. А штакетник, между прочим, метр с хвостиком.

– Ого! – сказал я.

– Я легкой атлетикой занималась, – почему-то смущенно сказала она, присаживаясь на лавочку. – Три года.

– А я ничем не занимался. У нас секция баскетбола была, но я ростом не вышел… Да и не люблю его. Я бы в большой теннис играл, но в городе только один корт, на стадионе, там вечно местные крутые тусуются. На бетоне. Полтинник час.

– Ну, о чем будем… хрюкать? Что тут у вас интересного есть? – спросила она, перебирая пальцами лепестки на бабкиных ромашках, высеянных под заборчиком.

– Да ничего… – А и правда, что у нас тут интересного? Два кинотеатра, куда почти никто не ходит, ночной клуб с ломовыми ценами… – Скучно у нас, если честно.

– Ну, это можно пережить! – Она ничуть не опечалилась. – Зато город красивый.

– А вы где раньше жили? – закинул я удочку.

– Далеко. В Киеве.

– Тоже красивый город, только я там не был. А к нам надолго?

– Дом купили, значит, надолго, – сказала она, глядя в землю. Черепушка в ухе ослепительно блестела на солнце.

– А черепок зачем? – спросил я.

– Красиво. Разве нет?

– Красиво… Но в школе подумают, что ты панкушка.

– А я панк-рок и правда люблю.

Номер. Девчонка любит панк-рок. Ладно бы «Нирвану» какую, таких куриц у нас хватает, особенно мелких: напялят футболки «Кто убил Курта Кобейна?»… А никто его не убил, сам нажрался и застрелился.

– Я, в принципе, тоже… Хотя я все помаленьку слушаю. Погоди, а твой отец сказал, что ты в нашу школу будешь ходить, в шестую.

– Да мне-то все равно. В шестую так в шестую. Но, конечно, если ты там учишься, это хорошо. Веселее будет.

– Ну, до школы еще дожить надо, – философски сказал я.

Лето было в самом разгаре, и о занятиях думать совершенно не хотелось. Особенно о том, что мне осталось учиться всего год, а там уже пора озаботиться, как бы в институт поступить и от армии откосить…

О будущем я размышлять не любил и потому резко сменил ход мыслей, спросив Ларису:

– Лор, а твой отец кто по профессии?

– Историк. И мама тоже. Они ученые, пишут книги.

Так я и думал. Загадочная с виду семейка оказалась просто парочкой слишком умных людей. Трактаты пишут. Чего им в Киеве делать, в самом деле.

– А ты с бабушкой живешь? Я видела, старенькая такая…

– У бабушки я живу временно, летом, – объяснил я. – Надежда и опора. А вообще живу в центре.

– Покажешь мне город?

– Покажу.

– Только вечером, а то мне еще вещи разбирать нужно. Я зайду, ладно?

– Договорились.

– Я ожидал, что она снова выкинет свой трюк с перепрыгиванием заборчика, но Лариса вышла через калитку, аккуратно прикрыв ее за собой.

Нехорошо смотреть человеку в спину, но я проводил ее взглядом до самого крыльца. Нормально. Сегодня вечером все знакомые будут валяться. Что за девчонка, откуда такая? Наши доморощенные красавицы просто отдыхают. Удавятся небось… Черт с ней, с Танькой, когда такая девчонка живет по соседству и просит город показать.

Вы бы на моем месте как поступили?

То-то же!

Наблюдавшая мою тщательную подготовку к демонстрации города бабка пришла в восторг.

– Куды собрался-то? – спросила она в трепетном ожидании, приглушив звук дневного повтора очередного сериала.

– Погулять, ба.

– Я сунул намыленную голову под кран. Чертов «Хэд энд Шоулдерс», щиплет-то как! Паленый, что ли?!

– Моисея… Бреисся… – бормотала бабка. – С девкой соседской небось?

– Угу.

Чего скрывать, все равно ведь подсмотрит старая.

– И правильно. И так и надо. Подружка табе…

– Ба, уймись! – взвыл я.

Бабка сунула мне пахнущее лавандой махровое полотенце и спросила:

– Погладить, можеть, чего надо?

– Футболку, – кивнул я. Бабка, как ни крути, гладила лучше меня. Опыт…

Короче, когда Лариса позвонила в дверь, я был при полном параде: в белой футболке, черных джинсах и своих любимых армейских ботинках. Бабка уговаривала меня надеть «тухли», но я не поддался на эту провокацию. Лариска пришла в том, во что была одета днем. Судя по всему, особенным украшательством она не занималась и даже, по-моему, не красилась. Хотя ей это и не нужно.

– Здравствуйте, бабушка! – приветливо сказала она бабке, делавшей вид, что она уже посмотрела сериал и теперь изучает газету «Известия» (без очков бабка ни черта не видела, да и читать могла не слишком-то бойко, но Лариска про то не знала).

– И здравствуй, милая, – с готовностью отозвалась бабка.

– Пойдем, – буркнул я, зная, что от бабки можно всего ожидать, язык что помело.

– Мы вышли с нашего дворика и двинули в направлении троллейбусной остановки.

– Тебе чего показывать-то?

– Все интересное, – сказала она, мотнув головой и отбросив длинные пряди с лица.

– Отец твой про кладбище спрашивал… Показать?

Она несколько помрачнела.

– Нет, кладбище как раз не нужно. Не люблю кладбища… Мороженое давай поедим, сока попьем какого-нибудь…

Я прикинул свою платежеспособность. Рублей сорок в кармане джинсов лежало, плюс мелочью около червонца.

Можно. Гулянка, блин!

– Давай, – согласился я.

На остановке скучали две старухи с семечками и спал на скамье, тревожно вскрикивая, пьяный. Троллейбус пришел неожиданно быстро: нам повезло, потому что к вечеру интервал увеличивается до двадцати минут. Мы погрузились в практически пустой салон, купили у унылой кондукторши талоны и поехали в центр.

– Садись, – сказала Лариса, хлопая ладонью по порезанному дерматиновому сиденью рядом с собой.

Я покачал головой:

– Не люблю сидеть в троллейбусе.

– Тогда и я не буду.

Она встала и повисла рядом со мной на поручне. Мне было как раз по росту, а Лорка именно висела. Кондукторша посмотрела на нас как на идиотов – троллейбус-то пустой – и отвернулась.

Мы висели, качаясь на выбоинах и поворотах, и делали вид, что смотрим в окна, а на самом деле украдкой разглядывали друг друга. Я все больше убеждался в том, что Лариса очень красивая и, я бы сказал, сексуальная (дурацкое слово, но что еще можно сказать о девчонке с ногами от ушей, посмотрел бы я на вас). О последнем я старался не особенно думать (как бы чего не вышло), но думалось, и все тут.

Что думала обо мне Лариса, я не знаю. Но, наверное, ничего плохого, раз сама попросила меня показать ей город. Или…

– Ты, наверное, волнуешься: нравишься ты мне или нет, – спросила она с хитрой улыбкой.

Я промямлил что-то неопределенное.

– Я же вижу. Нравишься, конечно. Хорошо, что я сразу, по соседству, нашла друга.

Вот те на! Заявленьице! Как-то это не очень красиво, когда девушка сама затевает подобный разговор и признается… э-э… не в любви, нет, но…

Теперь, наверное, мне надо сказать что-нибудь в ответ. Или не говорить? Как-то очень уж быстро все получается, так не бывает!

Меня спас троллейбус. Он остановился, и я заорал:

– Выходим! Чуть не проспали!

В парке, в кафе «Ариэль», мы купили мороженое в вазочках и сок. Вернее, сок и мороженое я купил Ларисе, а себе, как и положено солидному человеку, взял бутылку пива «Сокол» и пакетик чипсов.

– Любишь пиво? – спросила она.

– Люблю.

– А я нет.

Она ковыряла мороженое пластмассовой ложечкой и делала это очень красиво. Никогда бы не подумал, что можно красиво есть обычное сливочное мороженое.

Про Киев ее спросить, что ли?

– Леша, а ты чем вообще занимаешься?

– Я же Алекс, – улыбнулся я.

– Леша тоже хорошо. Так чем?

– Да ничем. На гитаре бренчу, книжки читаю. В футбол бегаю иногда, если соберемся с пацанами. Я ж говорю, большой теннис люблю, но у нас это дохлый номер.

– А здесь есть тир? – спросила она.

– Тир? Есть. Пострелять хочешь?

– Да. Сейчас мороженое доем…

Она доела свое за три сорок, и мы пошли стрелять. Я все смотрел по сторонам – нет ли кого знакомого? Но, как назло, никого, достойного внимания, не попалось, только отличник из параллельного Мирон, личность малоуважаемая и невлиятельная, да Саня Пуля, двигавшийся откуда-то на полном автопилоте. Пуля учился со мной, но в школе появлялся редко; ходили слухи, что дальше учиться он не собирается и будет работать у дядьки в авторемонтной мастерской. Там небось и нажрался…

Тир располагался в старом автобусе, снятом с колес и установленном на окраине парка. Дедушка-тирщик смотрел ток-шоу по маленькому черно-белому телевизору и неохотно оторвался от него, чтобы выдать нам винтовки и пульки.

– По мишеням? – спросил я.

– Я люблю по мишеням, а ты можешь по зверюшкам, – улыбнулась она и бойко положила все пять пулек в десятку. Я в это время успел только два раза промазать по резиновому зайцу и мазнуть по рылу резинового же крокодила, отчего он вяло закачался на пружинке.

– Ого! – сказал я.

– Ого! – сказал и дедушка-тирщик, неожиданно отвлекшийся от телевизора. – Разрядница?

– Кэмээс, – сказала она, кладя пневматичку. – Папа говорит, что взрослый человек должен уметь хорошо стрелять.

– Правильный папа, – кивнул дедушка. – Уважаю. Еще?

– Хватит, – сказала она. – Спасибо.

– Чего-то она взгрустнула после тира…

– Случилось что-то, Лор? – спросил я.

– Да нет, все нормально. Куда-нибудь еще пойдем?

– Как скажешь.

– А пошли домой пешком. Прогуляемся, поболтаем… По дороге мы поболтали о футболе (она немного разбиралась, но тут я уж не стал удивляться – привык, наверное, что она не совсем обычная девчонка), о рыбалке, об архитектуре города, о школах и учителях, о Бушкове, которого она любила (кроме последних книг), и Лукьяненко, которого она тоже любила (и тоже кроме последних книг), о фильмах…

– Любишь ужастики? – спросил я.

– Люблю. Но хорошие.

– Типа?

– Типа «Ночь живых мертвецов» Ромеро. Видел?

– «Возвращение»?

– Нет, именно «Ночь…», «Возвращение» – это другое совсем.

– Не-а… Ромеро… Погоди, это он придумал игру Doom?

– Он. Только значительно позже. Кстати, у меня компьютер есть, приходи, если хочешь, рубанешься.

– В Doom?

– Нет, его у меня нет. В Kingpin или «Горький-17» играл?

– Нет.

– Тебе понравится. А из фильмов я люблю про такое, чего на самом деле не бывает. Про восставших мертвецов, про чудовищ из космоса…

– А про вампиров или оборотней?

– Не люблю, – сказала она серьезно. – Я думаю, это глупые фильмы, потому что их создатели не знают материала. У папы большая библиотека, в том числе и по вампиризму много книг, по ликантропии…

– По чему? – переспросил я.

– По ликантропии. Ну, оборотни твои. Я думаю, это очень серьезный вопрос, а такие фильмы из него развлекаловку делают.

Мы миновали колонку с длинной очередью за водой. Опять ремонт на водозаборе? А я воды про запас не натаскал, бабка обомрет теперь…

– Так ты в них веришь, что ли?

– Ну как тебе сказать? И не то чтобы верю, но и… Ой, а это кто?

Восклицание относилось к местному дурачку по кличке Смех. Смех гордо шествовал по самому центру проезжей части и вез тележку с тряпьем, часто моргая маленькими глазками.

– Это Смех, – сказал я. – Дурачок.

– Живет тут?

Она не испугалась, но насторожилась. С чего бы? Смеха бояться не надо, он добрый. Его и не обижает здесь никто… Живет он с матерью, та нормальная, но нелюдимая. А самому Смеху лет уже сорок, наверное, но он выглядит куда моложе – все они выглядят моложе, дурачки. Только живут мало. Смех по их меркам долгожитель.

– Ты его не бойся, – покровительственно сказал я. – Он смирный. Разве что может подойти и песенку спеть, так ты его не обижай, послушай. Можешь рубль дать или пятьдесят копеек, он обрадуется.

– Ладно, – пообещала Лорка. – Как-нибудь в другой раз. А мы что, уже пришли?

– Как ты догадалась?

– А вон церковь видна. Только мы с другой стороны подошли, да?

Да, мы и в самом деле пришли, и в самом деле подошли с другой стороны, через переулок. Ее папа возился с машиной и приветственно помахал рукой. Я кивнул в ответ.

Бабка уже торчала за забором и, увидев нас, тут же сварливо объявила:

– А по радиву сказали, воды не будет. А ты не наносил.

– Сейчас сбегаю, – сказал я.

– Уже нетути. Выключили. Будешь немытый и непивши.

– Не помру, – сказал я.

– Ну, я побежала, – сказала Лорка. – Пока!