Читать книгу Откровения убитого поэта - Юрий Франк - Страница 2

Собака одна прибежала ко льву

с затеей: «Давай-ка бороться!»

Но лев отказался. «Тогда мне молву

пустить, что ты струсил, придётся!» —

Бросает собака вновь вызов с усмешкой.

«Пускай…» – лев ответил на брех. —

«Пусть лучше меня презирает, как пешку,

зверьё остальное за грех

придуманной трусости, чем меня станут

все львы за борьбу презирать

с тобою, собака». С тех пор, как ни странно,

«брехать» значит – «лаять» и «врать».

Отдыхал на дереве орёл,

вдаль глядел спокойно и не делал

больше ничего… А мимо брёл

заяц утомлённый, – очень смело

он, орла увидев, прокричал

в вышину ветвей: «А можно тоже

мне, как Вы, сидеть? Не отдыхал

так давно…“ Орёл ответил: „Можно,

почему бы нет». И заяц сел

в тень под этим деревом беспечно.

Вдруг лиса явилась и удел

был печален заячий, конечно.

Здесь мораль: Не делать ничего

может только тот себе позволить,

кто сидит – ну, о-о-очень высоко.

Остальным – бездельничать не стоит.

Если бросить камень псу,

будет пёс смотреть на камень.

Подержав же на весу

этот камень перед львами,

не пытаясь бросить вовсе

им его за прутья клетки,

можно видеть, как у львов тех

взгляд застынет очень метко

не на камне, а на теле

смельчака, что держит камень

и которого бы съели

львы на воле, с потрохами.

Путник, спасаясь от зверя в пустыне,

прыгнул в колодец, надеясь укрыться.

Может, сидел бы он там и поныне,

только – жестокой была та темница.

Жертву почуяв, на дне притаился

страшный дракон, что, разинувши пасть,

съел бы беднягу, но тот умудрился

ветку схватить и на дно не упасть.

Ветка нашлась в середине паденья,

временно только спасенье дала, —

руки устанут… Набравшись терпенья,

смерть неизбежного мига ждала.

А человек, озираясь, пытался

выбраться как-то из всех этих бед.

Плакал, метался, кричал, не сдавался,

вдруг замолчал… Понял – выхода нет.

Тут он увидел, привыкнув глазами

к мраку, – на ветке большие цветки. —

Каплями мёда, как будто слезами,

щедро усыпаны их лепестки.

И, позабыв обо всём, с наслажденьем,

жадно вкушать эти капельки стал.

Смысл здесь один – нет от смерти спасенья,

каждый однажды об этом узнал.

Жизнь очень часто – одно напряженье,

но есть в ней и сладость, есть в ней – красота,

искусство, любовь, – как цветы, без сомненья,

на ветках судьбы, а вокруг – пустота.

«Французы обо мне какого мненья?

Что я за человек для них, скажи…» —

спросил Наполеон. Не без стесненья,

с улыбкой шутовскою, доложил

ответ сей адъютант ему: «Нет-нет,

подобного во Франции не слышал.

Вас богом величает громко свет

и дьяволом клеймит чуть-чуть потише,

но – человеком… Не зовёт никто».

Нахмурилось лицо под треуголкой

и с удивлённо искривлённым ртом

застыло вдруг в усмешке очень горькой.

Девочка в красном пальтишке

и в меховых башмачках

в парке рассыпала птичкам

корм из кулька… Вольных птах

крошками вновь осыпая,

всё повторяла она:

«У, вы какие!», – не зная,

что убивает… Зерна

отец этой девочки милой

на санэпидстанции взял,

устроив здесь пир голубиный,

курил и о яде молчал…

Был очень доволен ребёнок,

и сыпалась смерть с детских рук,

и смех был так чист и так звонок,

и птицы кружились вокруг

в смертельном своём хороводе,

зобы раздувая, долбя

друг дружку, послушны природе,

прогнав от зерна воробья…

Отец же хвалил за усердье

дочурку свою, поощрял.

Конечно, он из милосердья

к ребёнку – всю правду скрывал.

А ночью сгребал он лопатой

подальше от взглядов людей

тела мёртвых птиц… Листопадом

оплакивал парк голубей.

Повар однажды готовил обед.

У кухни его – стояли собаки.

Дать не могли ему дельный совет,

но на помои бросались – до драки.

Выбрасывал кости он и нечистоты,

кровь и кишки. – И хвалили его

эти собаки, – мол, ценим работы

щедрого мастера больше всего!

Повар стал овощи чистить и фрукты,

много пустой шелухи побросал

он на помойку. На эти «продукты»

жадно набросились псы, нюхать стал

каждый из них этот мусор, толкаясь.

И, наконец, отвернувши носы,

лаем залились, похабно ругаясь:

«Скурвился повар, ребята!» Те псы

очень похожи на публики часть,

что возбуждённо ждёт зрелищ и крови.

Критики тоже рискуют попасть

в свору собак, поднимающих брови,

если пришлось что-то им не по вкусу,

вовсе не зная, что видят они

только плохое. Их злые укусы

воздух хватают, – пусты, не важны…

А повар наш молча сготовил обед,

который пришёлся, конечно, по нраву

отведавшим новые блюда… И Свет

спасибо сказал, обрекая на славу

рецепт дивных кушаний. В притче – ответ,

надеюсь, увидели вы, и с улыбкой

желаю я счастья вам и добрых лет!

Не сподобляйтесь злым псам у калитки.

Лев с Быком однажды пили пиво.

Вдруг у Льва затренькал телефон.

Царь зверей ответил торопливо:

«Да, куплю, иду, лечу!..» И стон

Бык издал: «Ну вот, опять уходишь…

Если ты мужик, то покажи

жёнушке свой нрав (Звериный вроде?),

дружбой дорожи и не спеши

ты к супруге рысью мчаться снова!»

Лев ответил: «Ты не забывай

что твоя жена, дружок, – Корова,

а моя-то – Львица!.. Всё, бывай!»

Жил на свете белом любящий отец,

сыновей своих троих одинаково ценил.

И когда пришла пора испытать ему конец,

то на смертном он одре искренне детей просил:

«Что оставить вам в наследство, милые мои?

У каждого – своя невеста и дома свои,

и всеми вами дорожу, всех глубоко люблю,

и об одном – живите в мире, я вас сейчас молю…»

Ему сыны тогда сказали: «Есть перстень у тебя,

его дороже мы не знали, и просим для себя,

чтоб ты его оставил, выбрав, – лишь одному из нас».

Услышав это, камень в перстне, сверкнув, звездой погас.

Задумался старик-отец, и втайне вызвал ювелира,

и заказал ещё колец для сохраненья в Мире мира.

Все три кольца – как близнецы, не отличить вовек.

Так мудро поступил отец, как добрый человек,

который не хотел раздора… Но спорят до сих пор

все сыновья, бранясь с позором, их помутился взор, —

о подлинном и настоящем, мол – копии нужней,

забыв отца завет молящий в той суматохе дней.

Здесь истина о многих верах, – чья проповедь важней?

Забыв за символом любовь, не ценим мы людей.

Весь день бабуля в шоке,

довёл её внучок. —

В два годика о Боге

твердит уж язычок!..

Кричит ребёнок громко

ей: «Кайся и молись!»

На это, как котёнку,

не шикнешь: «Хватит, брысь!»

Но вот, с приходом мамы,

сынулька понят был.

Финиту этой «драмы»

и папка заценил:

«Согласен, всё не просто,

попробуй тут услышь,

что скрыт за фразой острой —

лишь «Карлсон и Малыш».

Мультфильм смотрели вместе,

обнявшись и смеясь,

и стар и млад… В том действе —

с божественным есть связь.