Читать книгу Страницы жизни - Юрий Гилерович - Страница 11

В школу, в первый класс я пошел в 1944 году. Это была 138 школа Калининского района. Бывшая гимназия, она располагалась на улице Комсомола между тюрьмой «Кресты» и военным госпиталем. Сейчас там размещается роддом. Учился я в той школе недолго – неделю или две и в воспоминаниях осталось только, что меня и мою соседку, Лиду Кириллову, отвозили в школу на служебной машине ее отца Константина Ивановича Кириллова.

Потом меня перевели в 94 школу Выборгского района. Эта школа находилась на Ломанском переулке (ныне улица Комиссара Смирнова). Она и по сей день функционирует. С 1976 по 1985 год в ней учился сын Андрюша. Перевод из школы одного района в школу другого района в те годы был серьезной проблемой. Как крепостные все были жестко закреплены за местом жительства (пропиской).

Откровенно говоря, об учебе в 1 классе этой школы у меня воспоминания крайне скудные. Помню только милую, добрую учительницу, которая, как выяснилось, была мамой братьев Стругацких. И еще – естественно как новичок я был встречен обычным образом. Как бы развивались события дальше, не знаю, если не появился мой заступник и друг Саша Синдеев.

Родители Саши (отец – танкист, а мать военврач) жили в ломе на территории Военно-Медицинской академии на Нижегородской улице (ныне улица акад. Лебедева). Это был отдельный флигель и сейчас его снесли. Там еще была арка с фрагментами конных голов. Сегодня на этом месте находится проезд к недостроенному корпусу ВМА. В этом доме мы проводили время после школьных занятий. Саша был отчаянным и любознательным парнем. В один из дней, при разборке найденного снаряда, последний взорвался у него в руках. Саша лишился большого пальца на правой руке и частично зрения.

Надо заметить, что и в 138 и в 94 школе классы были смешанные. Мальчики и девочки учились вместе. Шла война, и было не до перестройки. В 1945 году прошло жесткое разделение на мужские и женские школы. И если я не ошибаюсь, это разделение существовало до конца 50-х годов. Таким образом, Новый учебный год я начал во 2б классе 107 средней школы, которая находилась на Выборгской улице в помещении старинной гимназии (казенная гимназия №11), но, в наше время, никто об этом не вспоминал.

Какую цель преследовало такое разделение, не знаю. Конечно общение с девочками только в свободное от учебы время и только по месту жительства при пуританских законах того времени в части морали задерживало половое созревание молодежи и увеличивало пубертатный возраст. Каких либо хулиганских проявлений мужского сообщества как стаи из определенного класса я не припомню. Нас было четыре класса: А, Б, В и Г. Как и ныне отбор в классы проходил по принципу известному только руководству. Классы А и Б были сформированы в значительной степени из детей сотрудников Военно-Медицинской академии.

Практически до перехода в выпускные классы у нас не было мероприятий коим-то образом связывающим класс: ни совместных праздников, ни турпоходов. Конечно совместные походы в рамках учебной программы в театр, в ТЮЗ на Моховой были, но это совсем не то. Содружества в классе формировались по территориальному признаку. Это Марк Израилев, Володя Сиверов, Женя Петров, Валя Балашов, Дима Кутин, из домов 15 и 18 по Лесному проспекту. Сегодня в доме 15 по Лесному проспекту живет только Дима Кутин. Периодически мы с ним встречаемся, обмениваемся информацией о тех, кого встречаем. Он прекрасно выглядит внешне, бодр. Основное его увлечение – рыбалка. Сразу, после окончания Строительного института Дима, также как и Женя Петров, попали на работу в Институт по проектированию атомных объектов, где и работают, по сей день. О Валентине Балашове ничего не известно.

Другая группа, это ребята родителей из Военно-Медицинской академии (ВМА). Витя Миловский, Игорь Новиков, Александр Сапрохин, Лев Надирьянц, Юра Дробышевский, жили на территории ВМА, в домах 4 по Лесному проспекту и по проспекту Карла Маркса, а также в доме 12 по улице акад. Лебедева. Ребята, с проспекта Карла Маркса (ныне Большой Сампсониевский) – это Саша Синдеев, Руфа Мусабеков, Валера Васильев, Олег Васильев. С Сашей Синдеевым после его переезда с улицы академика Лебедева на пр. Карла Маркса мы по-прежнему поддерживали дружеские отношения, играли у него дома, но как-то постепенно отдалялись друг от друга. И, наконец, ребята с улиц Астраханской, Саратовской – Гоша Пединовский, Минкин, Игорь Гудков.

По этой же причине сошлись мы с Юрой Груздевым, который жил в доме 5/6 по Лесному проспекту. Вместе мы готовили уроки, вместе катали какие-то машинки. Много увлекались в то время настольным хоккеем. Основной инструмент в игре – это пятак и в руках у каждого расческа. Цель – поразить ворота соперника, используя поочередные ходы. По сути это был прообраз появившегося позже настольного хоккея. Юра проводил все свободное время в нашем дворе, как член дворовой команды. Хотя не все это воспринимали как само собой разумеющееся.

В один из вечеров дворовая компания парней и девчат скакала через веревочку. Все дружно веселились, но это не устроило Тольку Платонова, который появился в заметном подпитии и стал отнимать скакалку. Связываться с ним никто не хотел, так как мы знали, что он уже давно вращается в воровской компании. Возможность реализовать свою неудовлетворенность у него появилась при виде «чужака» и он всадил нож Юре под правую лопатку. В темноте никто этого не заметил, да и Юра в азарте игры ничего не почувствовал. Нож был тонкий, острый и прошел в 3 см от легкого. В милицию, конечно, сообщили, но дело не возбуждали. Откровенно боялись. А Толька по другим делам пошел на посадки одну за другой. Встретил я его году в 1972. Выглядел он стариком в его 35 лет. Разговор не клеился, да и общаться не хотелось

Жили Груздевы в большой коммунальной квартире, вход был со двора, а окна выходили на Лесной проспект. В этой же квартире, в другой комнате жили Москвины (Виктор двоюродный брат Юры). Комнаты соединялись длинным коридором, в конце которого стоял шкаф. Вот у этого шкафа Юра, по чьему-то совету, становился и стоял головой вниз. Это был прообраз его последующих увлечений йогой, сначала физической стороной ее, а затем и психической с формированием определенной диеты. Боюсь, что это сказалось не лучшим образом на его здоровье, но в целом характеризовало как очень целеустремленного и организованного человека.

В классе Юра по росту был одним из самых маленьких, а это всегда уязвляет самолюбие парней. Чтобы преодолеть некий психологический барьер, он бросил все усилия на совершенствование в гимнастике и добился несомненных успехов. Помнится и такой момент. Однажды у меня случилась стычка с отличником Вовкой Сиверовым. Не успел я опомниться, как Груздев был тут как тут, и мы вдвоем «отметелили» долговязого Вована, которого не любил весь класс. После пришлось вдвоем отдуваться перед Агнией Александровной, нашим классным руководителем.

В их квартире под стеклом на большом письменном столе лежала фотография его отца с Осовиахимовским значком на лацкане пиджака. Кто был его отец в те годы, он не знал. Мама, Нина Васильевна, это скрывала, обходила стороной, дабы не травмировать ребенка. Время было такое. В 1956 году он получил документы, что его отец, расстрелянный в 1939 году, полностью реабилитирован. Юра всегда стремился к установлению истоков своего рода. Вместе со старшим сыном, Лешей, они ездили на родину в Костромскую область и даже купили в родной деревне дом, дабы поддержать родовое гнездо. Сохранить его в сегодняшних условиях не удалось.

После окончания школы, Юра поступил в Политехнический институт, на последнем курсе женился и переехал в кооперативную квартиру на проспекте Мориса Тореза. С этого момента мы виделись значительно реже. Правда, в 1967 году стараниями моего отца он получил место под дачу рядом с нами.

Наши семьи опять сблизились. Моя мама и мама Юры Груздева постоянно встречались, да и мы все вместе ходили на озеро купаться, в лес за грибами. Вместе росли и наши дети. Юра рано ушел из жизни. Ему исполнилось только 55 лет.

Все его яркие качества: целеустремленность, организованность, стойкая жизненная позиция в полной мере передались его детям. У каждого из них, Леши и Коли, по трое детей, они достигли успехов в своей карьере.

Обычно наличие женской половины в классе препятствует созданию объединенного товарищества, единого мальчишеского братства, но у нас не было хоккейной или футбольной команды, за которую можно было болеть всем классом. Кучковались, как я говорил, преимущественно по территориальному признаку.

Уроки биологии, которые вела Ясенева Валентина Алексеевна, сопровождались занятиями в кружке, где каждый имел свою подопечную «зверюшку». У меня был еж. Зимовал он у нас дома весь сезон в оттоманке, не вылезая наружу. Любимицей же всех была морская свинка «Пальма», подопечная Юры Груздева. Все очень расстроились, когда однажды голодные крысы прогрызли клетку и расправились с «Пальмой». После этого увлечение зоологическим кружком пошло на убыль.

Ярким событием в школьной жизни тех лет была учитель географии – Анна Ивановна. Она же была и пионервожатой в школе. Молодая, жизнерадостная, красивая. Она была вдохновителем и организатором всех внеклассных мероприятий, пионерских сборов, военной игры (прообраза современных «Зарниц»), выступления самодеятельности на большой сцене ВДК. Она была воистину нашей любовью. На перемене, после уроков, на продленке мы не отходили от нее. И ту любовь мы не могли делить ни с кем, а она вышла замуж за заведующего учебной частью, родила дочь и после декретного отпуска снова приступила к занятиям в школе.

Но это была уже не наша любимая Анна Ивановна. Повзрослевшая, изменившаяся внешне – с нашей стороны она встретила полную обструкцию. В последующие годы преподавал географию Д. С. Карпатский. География была моим самым любимым предметом. По сей день, память хранит знания о странах и материках, которыми не могут похвастаться современные выпускники школ.

В эти же годы нашей любимицей была и учительница литературы и русского языка Третьякова Ольга Васильевна. Именно она научила нас работать с книгой, писать сочинения и регулярно посещать публичную библиотеку. К нашему сожалению, проработала она в школе недолго.

С пятого по седьмой классы наш классный воспитатель – Агния Александровна Морошкина, учитель математики. Как сейчас представляется: это была милая женщина довоенной формации, которая педантично следила за нашим поведением. Был такой случай. Не помню, что послужило причиной наших действий, но факт, что однажды весь класс дружно спустился из окна по водосточной трубе (двери в школу во время занятий закрывались) и отправился на стадион «Красная Заря». Агния Александровна не сочла нужным жаловаться на поведение класса ни завучу, ни директору, а разыскала нас на стадионе и нашла нужные слова, уговорив вернуться в школу.

Конечно, в эти и последующие годы дружеские отношения и общее поведение определялось с кем ты сидишь на парте. Какое-то время мне пришлось сидеть вместе с Левой Затонским. Он учился с нами не все время и ушел в художественную школу. О чем он думал на уроках – не знаю, но он все время рисовал человеческие профили. Это было заданием в художественной школе. Глядя, как он их рисует, я стал повторять и именно благодаря этим урокам я сейчас могу изобразить профиль человека. Это не получило дальнейшего развития, но думаю, что для большинства подобное является неразрешимой задачей.

Значительную часть времени из этих лет я провел вместе с Витей Миловским. Розовощекий, коренастый, женственный, он привлекал мягкостью своего характера. Много лет мы провели за одной партой, играли вместе во дворе дома 10 по улице Лебедева, на территории Военно-Медицинской академии. Нашим с ним, общим делом была автомобильная тематика. В это время в его семье появился автомобиль «Победа». Само по себе это было событием, а для мальчишек в особенности. Мы рьяно изучали книги по автомобильной тематике. Для меня это было продолжением увлечения автомобилями, зародившегося во время летних каникул в деревне.

С послаблениями в музыкальной политике в стране интересы сместились в сферу джаза. На свет вытаскивались редкие пластинки довоенных лет. Между нами шел постоянный обмен им.

Школу Виктор закончил с серебряной медалью, поступил в Военно-медицинскую академию и после окончания ее работал в закрытом учреждении на Ржевке, занимаясь то ли химическим, то ли биологическим оружием. Защитил докторскую диссертацию. Один раз участвовал во встрече выпускников, но в дальнейшем от встреч уклонился по неизвестной причине.

Бессменным учителем физкультуры в школе был Игорь Николаевич Соловьев. Может быть, это зависело от оснащения спортзала, а может быть от специализации учителя, но все годы (по крайней мере, в холодную погоду) мы занимались в спортзале гимнастикой, которая включала освоение упражнений на брусьях, перекладине, кольцах, коне, канате. Лазание по канату в положении сидя, перевороты на брусьях и кольцах так до окончания школы освоить мне не удалось.

Был я по физкультуре в нашем классе «слабаком» и троечником и несказанно удивился при встрече с Игорем Николаевичем, который спустя двадцать лет после окончания школы прекрасно помнил меня. Все-таки, наверно атлетическая подготовка, которую он проводил с нами, дала неплохие результаты. При поступлении в институт на приемных экзаменах я выглядел вполне респектабельно.

Наша 107 школа была средней, и по окончании седьмого класса мы остались учиться в том же классе, но уже в 8Б и с новым классным воспитателем – учителем английского языка Гоняевой Алевтиной Михайловной. После окончания седьмого класса часть ребят ушла учиться в техникумы, а в наш класс влились ученики из неполных средних школ Выборгского района.

Пришли и новые учителя. Запомнились и оставили самое приятное впечатление учитель истории Раиса Давыдовна, учитель химии Зинаида Ивановна. Раиса Давыдовна преподавала историю. Она была непомерно строга и не терпела прогульщиков. Наверно сказывались венные годы, проведенные ею на фронте. Последний раз я видел ее на вручении выпускных аттестатов при окончании Андрюшей той же 107 школы. Зинаида Ивановна, наоборот, отличалась напускной строгостью, но увлекала рассказами о предмете, выходящими за рамки учебной программы. Это мне очень помогло при поступлении в институт. Терпеть не мог учительницу русского языка и литературы Ашихмину (как звать не помню).

Появление в классе новых ребят повлияло на структуру (организацию групп уже не только по территориальному признаку проживания, но и по интересам). В классе традиционно были три колонки парт. «Камчатку» в двух колонках (средней и у окна) держали старожилы, в крайней – вновь прибывшие вместо ушедших в техникумы. В средней колонке «прописались» Марк Израилев и Юра Дробышевский, Алик Сапрохин, Лева Надирьянц, Витя Миловский и я. Позднее к нам присоединился Миша Либинштейн. В колонке у окна прочно обосновались Руфа Мусабеков, Валера и Саша Васильевы, Саша Синдеев и Володя Коротков. В колонке у стены расположились Гена Старостин, Игорь Гудков, Виталий Лысогор. Помню, что в центральной колонке ближе к столу учителя размещались отличники – Володя Козловский, Боря Бобров, Юра Груздев.

Два года Козловский и Бобров провели за одной партой. В десятом классе Козловский сел за парту вместе с Сиверовым, а Бобров с Груздевым. Боря Бобров невысокого, а Козловский – среднего роста, были крепкие, спортивные ребята, отлично подготовленные и в спортивном и учебном плане. Козловского в классе по этой причине называли «наш Ленин». Он, действительно чем-то напоминал нашего вождя. Манеры поведения у него были довольно странные и симпатий в классе ни за годы учения, ни после он не приобрел. С ним мы больше не встречались.

У каждой из групп были свои увлечения. На камчатке в нашей колонке Алька Сапрохин заразил всех джазом. Весь год в девятом классе мы провели вместе за одной партой. На нелюбимых уроках, особенно на военном деле, разыгрывали популярные джазовые мелодии, в особенности из Цфасмана, изображая каждый свой музыкальный инструмент. Альку уже по тем временам можно было назвать «стилягой». Учился он средне, но успешно поступил в Технологический институт. Закончил его и, по слухам, эмигрировал в Канаду.

Наоборот, в колонке у окна заводилами были Володя Коротков и Саша Синдеев, кого отличала явная страсть к различным техническим изыскам. Самое выразительное их достижением было приготовление взрывчатки на основе азида йода. Все выглядело очень просто. Заранее приготовленным раствором на основе азида йода поливалось выбранное место для диверсии, например учительский стол.

Cей метод был использован в 10 классе для выживания нелюбимой математички. У нее была привычка не входить, а врываться в класс одновременно швыряя на стол свой портфель. И в этот момент на столе раздавались взрывы, все грохотало – «училка» убегала из класса. Приходил директор Кирцедели. Так как он был химиком – ему доставляло удовольствие, потягивая носом воздух, определять исходные составляющие взрывчатого вещества. Ну конечно – родители в школу, но до исключения дело не дошло. Победа оказалась за нами – математичке пришлось покинуть школу.

Кстати для выживания ее использовались и другие способы. Я увлекался решением задач, собранных в старых учебниках (Моденова, Шахнова и др.) по подготовке для поступления в ВУЗ и преуспел в этом деле, решив более полутора тысяч задач. Ряд решений по алгебре и геометрии пришлось искать в старых дореволюционных учебных пособиях, и они были действительно уникальны. Так вот с началом урока математики класс начинал жалобно жаловаться, что, готовясь к поступлению в ВУЗ, встретили задачу, которая никак не решается. Помогите. Учительская гордость не позволяла отказаться от возможности показать, как она решается. Но не тут-то было – время идет, а не только ответа нет, но и пути к его получению нет. И вот тогда вытаскивали на свет меня для демонстрации уникальных решений.

Другой «развлекухой» всего класса была так называемая «ДЮДЯ». Автор сего изобретения неизвестен, но думаю, что он принадлежит все тем же, Синдееву-Короткову. Идея «дюди» максимально проста: берется плоская длинная резинка, скручивается многократно и заворачивается в промокашку (для современных школьников такие вещи как чернила и промокательная бумага неизвестны, так же как для нас шариковая ручка). Скрученная и завернутая в промокашку, резинка незаметно опускается в чернильницу, которая имелась на каждой парте. С возгласом «Атас! Дюдя!!» ученики двух соседних парт должны были прятаться под партой, так как размякшая промокашка освобождала резинку, последняя распрямлялась и «ошметки» промокашки, пропитанные чернилами вместе с остатками чернил разлетались во все стороны. Поскольку делалось это незаметно и неожиданно – радость всего класса была неописуемой.

Сейчас, когда основным инструментом школьника стали шариковые ручки и компьютеры, эти «радости» недоступны. И вместе с тем, хочется с благодарностью вспомнить ненавистные уроки чистописания простой ученической ручкой с «94 пером». Подавляющее число выпускников нынешней школы не только не владеют мало-мальски искусством каллиграфии, но не могут даже поставить за себя приличную подпись. С ужасом взираю на подписи моего сына и внучки. Это же просто неуважение к себе самому и окружающим. С каким благоговением смотришь на подписи под указами наших царей или автографы известных писателей и ученых на титульных листах книг, на обратной стороне фотографий прошлых веков.

Еще одно развлечение, в котором участвовал весь класс, были бои на партах. Дело выглядело так. В бою участвовали ученики, сидящие на одной парте (можно участвовать и одиночкой). Надо сказать, что представляла парта в то время. Это была монолитная деревянная конструкция, в которой на полозьях крепились скамейка со спинкой и наклонный стол с откидными крышками, под которыми располагалась полка для портфеля и книг. Сидя на скамейке, упираясь ступнями в пол, а коленями приподнимая полку парты и тем самым поднимая нос парты, нужно было быстро и синхронно работать ногами, чтобы заставить парту двигаться. Такие «танки» бросались друг на друга, сталкивались, из чернильниц разливались чернила. В этих движениях мы достигли такого совершенства, что учителя, объясняющие материал, стоя у доски спиной к классу, порой не замечали, как в результате таких перестроений парты с учениками из одной колонки оказывались в другой.

По случаю всенародных праздников, Октябрьской революции и 1 мая, в школе проводились торжественные мероприятия, включающие доклад директора и концерт самодеятельности учащихся с неизменными выступлениями Славы Пожлакова (в будущем известный композитор), встречи с выпускниками школы. Запомнился выпускник школы (фамилию не помню) в форме студента Горного института. Форма очень впечатлила нас. Это казалось очень важным, ответственным в то время. Танцев не было – школа то мужская. Однажды в самодеятельности поучаствовал и я. Это была роль Тома Сойера, в спектакле, который ставила учительница логики, на английском языке.

Зимой отдушиной был каток на стадионе «Красная Заря». Странно, то ли зимы тогда были другие, но каток функционировал ежедневно с декабря по март. Регулярно заливался, расчищался и освещался независимо от количества посетителей. Раздевалкой мы обычно не пользовались, коньки одевались на дому и вперед на каток по Лесному проспекту, через забор с 5 до 7—8 вечера. Сначала я катался на родительских коньках, но к 8 классу обзавелся беговыми коньками, что по тем временам было «писком» моды. Характерно, что лыжи тогда были не в почете.

Впервые в десятом классе пришлось столкнуться с заключением в тюрьму нашего одноклассника Юры Торопова. Связано оно было с убийством человека на фоне повального увлечения голубями и строительством голубятен. Осудили его на 10 лет, и это казалось очень страшным и непривычным для нашего поколения. Еще одна «посадка» наших учеников случилась позже. На волне «хрущевской оттепели» появились многочисленные кружки и сообщества, безобидные, но нежелательные для власть предержащих. Под одну из таких посадок попал Ваня Кулябко, отбывший пару лет в лагере.

Ученье мне давалось довольно легко, особенно математика и химия. Не любил я литературу и физику по причине личной неприязни к учителям этих предметов. Зато химия и математика доставляли истинное удовольствие. На уроках химии учительница Зинаида Павловна Горбачева увлекала не столько опытами, сколько рассказами об ученых, их открытиях. Это очень помогло мне при поступлении в институт. Математикой же я увлекся самостоятельно, занимаясь решением самых различных задач собранных в задачниках Моденова и Шахно. Общее количество решенных задач составило более полутора тысяч, описанных в двух объемистых тетрадках. К сожалению после поступления в институт они пошли по рукам и не сохранились. А там были крайне интересные варианты решений очень сложных задач. И это увлечение мне также очень помогло на вступительном экзамене в институт.

После окончания школы все мы разбежались по выбранным учебным заведениям и долгое время не встречались. Я поступил в ЛЭТИ им. И. И. Ульянова (Ленина), Юра Груздев – в Политехнический институт, Юра Дробышевский – в Академию связи, Лева Надирьянц – в МАДИ, Алик Сапрохин – в Технологический институт, Витя Миловский – в Военно-медицинскую академию, Саша Синдеев – Горный институт, Ваня Кулябко – Медицинский, Женя Петров, Дима Кутин – Строительный институт, Валера Васильев – мореходку, Боря Бобров – Кораблестроительный институт, Соловьев Игорь – Институт связи им. Бонч-Бруевича; Миша Либинштейн – Высшее Военно-морское училище оружия. Школу наш класс закончил с 4 золотыми (Сиверов, Козловский, Дробышевский, Израилев) и 3 серебряными медалями (Миловский, Бобров, Либинштейн). В последний день после сдачи экзаменов мы понесли еще одну потерю. Утонул любимец класса золотой медалист Марк Израилев. Как все произошло так не ясно и до сих пор. Ребята группой, в которой был Марк, Володя Козловский и другие, поехали купаться в Парголово на Второе озеро. Марк прыгнул в воду, по-видимому, наткнулся на что-то в воде и не смог самостоятельно всплыть. Все винят Козловского, спортсмена, атлета, который не смог, а может и не сумел оказать необходимую помощь.

Три года занималась нашим воспитанием Алевтина Михайловна Гоняева. Она была у нас классным воспитателем и учителем английского языка. Это был учитель старой формации который приобрел, основы педагогической науки еще в гимназии дореволюционного периода. Тогда мы не понимали и не ценили ее отношения к нам. А она вкладывала в нас всю душу. Какое—то чувство стеснительности, боязнь показаться чересчур сентиментальными мешало нам навестить старого человека, поблагодарить за все то, что она сделала для нас.

Уже после окончания института я собрал ребят: Сиверова, Груздева, Боброва и мы отправились навестить ее на улицу Каляева, напротив Большого дома, где жила она в крохотной комнатушке, в большой коммунальной квартире. В комнате много цветов и телефон, ее основное средство связи с внешним миром. У нее было плохо со зрением, на этой почве она постоянно созванивалась с моей мамой, рекомендовала ее доктору в Максимильяновской поликлинике. Узнав, что мы придем к ней, Алевтина Михайловна была так рада, что специально сходила в магазин за пирожными, чтобы угостить нас. Ведь мы были ее любимый выпускной класс, как она говорила. Вслед за нами она выпустила еще один класс и ушла на пенсию. Еще раз я навещал ее, но когда она ушла из жизни, никто из нас не знал об этом и не проводил ее в последний путь. Нельзя сказать, что и мы все после школы поддерживали между собой тесные связи.

С Мишей Либинштейном мы сблизились в десятом классе, оказавшись рядом на одной парте. Я бывал у него дома на Торжковской улице. Это была комната в старом доме полубарачного типа. Эти дома снесли и Мишина семья, его мама и сестра Рая переехали в квартиру, которую им дали на Новолитовской улице. Там мы встречались во время одного из его отпусков, когда Рая с сыном собирались на ПМЖ в Израиль. Мишина женитьба прошла мимо меня. С Галей, женой я познакомился позже. Учиться Миша пошел в училище оружия. Серебряная медаль и дядя адмирал давали определенные преференции для поступления в столь закрытое заведение. После окончания второго курса института я провел две недели в Сочи в компании его однокурсников.

По окончании училища он служил военпредом в Горьком, потом на севере, в Гремихе и затем в Мурманске. Мы переписывались. Не часто. В одну из своих командировок в Мурманск я останавливался у них дома. В звании Капитана первого ранга Миша демобилизовался, но продолжал работать в НИИ Гидроприбор, а позднее в 1 НИИ МО. С возвращением его в Петербург мы стали видеться чаще у нас дома, на даче, но в последнее время болячки оставляют время в основном для звонков. У Миши две дочки, Юля и Алла. Юля, серьезная девочка, окончила Педиатрический институт, успешно работала врачом-педиатром, вышла замуж, родила и под влиянием тетки уехала в Израиль, но не прижилась там и вернулась домой, в Питер. С Аллой по молодости были проблемы, но сейчас она остепенилась, вышла замуж, счастлива, подарила Мише внуков.

Впервые после окончания школы мы собрались через десять лет, в 1964 году. Было это на квартире у Юры Дробышевского. Второй раз произошло это исключительно стараниями Юры Груздева через двадцать пять лет после окончания школы, в 1979 году. Он взял на себя труд собрать адреса, телефоны, обзвонить всех. В этот раз мы собирались на квартире у Саши Синдеева на Кондратьевском проспекте, и принимала нас его жена, Галчонок, как ласково он называл ее.

Миловидная, хозяйственная женщина, Галя работала Заведующей отделением Боткинской больницы. С ней я впервые познакомился на похоронах ее старшей медсестры, жены моего сотрудника Володи Артеменко.

Последний раз собрать нас удалось Юре Груздеву через тридцать пять лет после окончания школы в 1989 году. Собрал он нас у себя на даче. Сначала мы все, а было нас шесть человек – Юра, я, Дима Лопатин, Лева Надирьянц, Миша Либинштейн и Боря Бобров, отправились в баню на 69 км, которую он предварительно арендовал. Баня эта расположена по другую сторону железнодорожной станции 69 км от наших дач. В бане, а потом у него дома мы славно провели время. В 1992 году Юры не стало и с тех пор мы уже не собираемся.

Нет, собирались. Но это был печальный момент – от сердечного приступа умер Саша Синдеев. Помянули мы его на квартире у Димы Лопатина. У Саши сложно складывалась жизнь. Сначала он потерял младшего брата, Серегу – несчастный случай; отравление газом в ванне. После окончания Горного института, он, как и мечтал, прописался в экспедициях. О своих таежных приключениях и поисках минералов рассказывал с восторгом и упоением. Сложности заключались в том, что там у него была вторая семья, и рос ребенок. Здесь же, в Ленинграде, другой его сын связался с дурной компанией, стал наркоманом и сделать с этим ничего Саша не мог. Очень переживал, отсюда и инфаркт.

Сейчас, спустя много лет, вглядываясь в фотографии лиц близких людей и вспоминая, как складывались порой наши отношения, я удивляюсь тому, как многое мы не замечали и проходили мимо. Я уже писал, что мое знакомство с Сашей Синдеевым состоялось, когда я пришел в первый раз в первый класс 94 школы. Саша всегда был бойким парнем, лидером в любой компании. Так, по крайней мере, было на протяжении всех десяти лет нашего совместного обучения, особенно в последние три года. Это под его руководством в классе возникла «Республика ДПС (Дунь-Плюнь-Стук)», под эгидой которой осуществлялись «все шалости» по отношению к учителям и школьным мероприятиям.

С первого дня нашего знакомства Саша взял меня «под свое крыло». Мы проводили много времени вместе, благо наши дома находились в 150 метрах друг от друга. Тогда же Саша нашел (или где-то достал) неразорвавшийся снаряд. При разборке снаряда произошел несчастный случай: Саша лишился большого пальца на правой руке и частично зрения на левый глаз. Не знаю, как это событие было воспринято у него дома, но в наших глазах он стал выглядеть еще более мужественным.

Наши дружеские отношения продолжались класса до четвертого, пока их семья после рождения младшего брата, Сергея, не переехала на новую квартиру на проспекте Карла Маркса. Это тоже недалеко от школы, но в другом направлении и в другом мальчишеском окружении. Наши отношения были ровные, но в душе я всегда чувствовал его превосходство. И только сейчас, вспоминая наши совершенно случайные встречи в 80—90 годах, начинаю осознавать, какая это была сложная, метущаяся натура, которая искала сочувствия. Мальчишками мы этого не замечали, не придал и я серьезного значения его состоянию при наших встречах. А ему так хотелось выговориться. Он вспомнил и трагическую смерть брата, и несчастье, постигшее семью в связи с наркозависимостью сына, и мою маму, которую он находил очень красивой женщиной. Это меня очень удивило – ведь мы в то время очень мало общались с нашими родителями.

С уходом из жизни Юры Груздева порвалась связующая нас нить. Он держал в руках все контакты, имел много терпенья, чтобы обзванивать, убеждать, собирать друзей. Я периодически перезваниваюсь с Мишей Либинштейном, да встречаю иногда на Лесном проспекте Диму Кутина. Мы с ним по-прежнему проживаем по старым адресам. Попытки навести связи с кем-либо еще через социальные сети, не увенчались успехом. Наверно мы совсем другие – потерянное для компьютера поколение.