Читать книгу Военспец. Чужое лицо - Юрий Корчевский - Страница 5

После Нижнего Новгорода Наум с обозом, правда в двое саней всего, наведался в Рязань, за кружевами. Вместе с ним в торговых походах был и Андрей. Всё равно в Москве ему делать было нечего, а так – хоть разомнётся, мир посмотрит. Только до самой Рязани они не добрались, на рязанской земле кружева плетёные купили.

– Неуж товар ходовой? – спросил Андрей у Наума вечером.

– В любые времена, даже тяжёлые, бабы красивыми быть хотят. Украшения покупать будут, одёжу. Причём секрет открою, поскольку ты мне не конкурент: на мелочовке иногда денег больше заработать можно, чем на товаре большом и нужном – той же соли. И зерно в любые времена покупать будут, ибо без хлеба на столе сытым не будешь. Но, говорят, в Синде далёком хлеба не знают, сарацинское зерно едят. И сыты бывают.

Вернулись домой они уже в начале марта. Солнце пригревать стало, снег просел, стал тяжёлым.

– Всё, до весны на печи лежать будем – пока снег не стает да дороги не просохнут, – заявил Наум. Насчёт печи он, конечно, для красного словца сказал – сам целыми днями на торгу пропадал, товар понемногу распродавал. Деньги – они ведь оборот любят.

Андрей же направился к священнику церкви Святого Антипия в Колымажном переулке. Это там он осенью на паперти стоял, и священник через предводителя попрошаек предупредил его о поляках. Надо было познакомиться с человеком. Во-первых, поблагодарить, а во-вторых – постараться в доверие войти. Наверняка у него среди поляков или в самом Кремле знакомства есть, иначе как бы он узнал, что юродивого ищут?

По Варварке и Ленивке Андрей вышел к Конюшенному переулку. Одет он был хорошо и на попрошайку или юродивого не походил совсем. На паперти были знакомые лица, только его никто не узнал.

Андрей подошёл к предводителю попрошаек и бросил в его шапку алтын.

– Спаси и сохрани тебя, доброго здоровья! – заученно пробормотал нищий.

– Глаза подними! Али не узнаёшь старого знакомца? – молвил Андрей.

Нищий поднял голову.

– Вроде лицо знакомое, да что-то не признаю, – неуверенно пробормотал он.

– Неуж так изменился? Юродивый я, мы с тобой отношения выясняли.

– Вспомнил! Как есть ты! Только одёжа на тебе другая была. А ноне ты прям как купец первостатейный, не узнать.

– Клад нашёл! – усмехнулся Андрей. – А ты всё стоишь?

– Куда деваться?

– Ой, не ври мне! За подаяния можно и одеться поприличней, и мясо каждый день вкушать.

– Пост ведь Великий, грех-то какой!

– Ври больше! Хотя лгать – оно тоже грех. Просто в хорошую одежду облачишься – никто не то что копейки, полушки не подаст.

– Если сам знаешь, зачем спрашиваешь?

– Помнишь, ты меня о поляках предупредил?

– Не помню, – неуверенно ответил нищий и отвёл глаза.

– Кто тебе о поляках сказал?

– Запамятовал я.

– Смертоубийство – грех, тем более в пост. Убивать я тебя не буду, но побью сильно, ежели не скажешь. Ты меня знаешь, пообещал – сделаю.

Видя, что прилично одетый сударь долго разговаривает с предводителем, к ним потихоньку подтянулись нищие.

– Брысь отседа, босота! – цыкнул на них Андрей.

Предводитель тоже руками замахал – нечего слушать чужие разговоры.

– Батюшка мне сказал, именем Матвей.

– Он сегодня служит?

– В храме.

– Проводи и познакомь, – жёстко произнёс Андрей, пресекая даже малейшую попытку юлить и отнекиваться.

Предводитель вздохнул, подобрал с паперти шапку с монетами и сунул её за пазуху.

– Идём. Только я сам сначала с ним поговорю. Ежели сладится – тебя позову.

– Идёт.

В храм они вошли вдвоём. Андрей перекрестился, шапку в руке держал. Предводитель завистливо на неё покосился. На паперти такую не наденешь, хоть и тепло в ней – нищие и попрошайки всё время страдали от холода, ветра и дождя. От каменной паперти даже летом мёрзли ноги.

К своему стыду, внутри этой церкви Андрей раньше никогда не бывал и сейчас, войдя, с интересом оглядывался. А предводитель ушёл вперёд, к иконостасу, да и исчез из вида. Храм старый, намоленный, ладаном и свечами пахнет. Со всех сторон, с икон, глядят лики святых – прямо в душу заглядывают.

Андрей загляделся на иконы и не заметил, как подошёл предводитель нищих, а вместе с ним – и батюшка.

– День добрый, муж! Мне сказали, ты искал со мной встречи?

– Здравствуйте, батюшка. Искал.

Предводитель тут же исчез. Он правильно рассудил: меньше знаешь – лучше спишь.

– Пойдём поговорим.

Священник отвёл его в маленькую комнату в приделе.

– Садись, побеседуем – если есть о чём. Только сначала ответь мне на вопрос. Ты ведь вроде в обличье юродивого был?

– Случилось. Иногда народ юродивому больше верит, чем боярам или царю, особенно если он самозванец.

– Лицедействовал, значит?

– Можно и так сказать. За страну обидно.

– Похвально. Я ведь Отрепьева несколько лет знаю, он тогда простым монахом был. Никаких он не царских кровей, мелкий человечишка, обуреваемый страстью к власти, к богатству. И ладно, если бы он на самом деле был из царского рода – пусть и далёкий родственник. Грех это! Всю Русь в обман ввёл.

– Согласен, потому и делал, что мог, что в моих силах было. Зерно недоверия хотел посеять. А за предупреждение спасибо. Очень своевременно! Иначе бы я к полякам в лапы попал.

– Ты православный ли?

Вместо ответа Андрей вытянул из-за ворота цепочку с крестиком.

– Тут ведь не только вопрос власти, но и веры. Его ляхи поддерживают, а они веры римской.

– Католики. Ты знаешь, что самозванец по весне жениться хочет?

– Да, на католичке. Мариной зовут.

– Во-во, Мнишек её фамилия. Дочь воеводы Юрия. В конце апреля прибудет.

– Ты много знаешь. Не простой ты юродивый! – усмехнулся священник.

– Да и ты не так прост, батюшка.

– С чего ты взял?

– О поляках предупредил вовремя, стало быть – связи есть.

– Хм! Умён, коли догадался.

– Хорошо такого осведомителя иметь. Только сомневаюсь, что это поляк. Ляхи католики и в православный храм не пойдут.

– И тут угадал.

– Подожди, дай подумать.

Андрей прикинул:

– Козак.

Батюшка восхитился:

– Неужто сам додумался? Как?

– Насчёт ляхов ты понял, а кто ещё, кроме поляков, знал о юродивом? Их союзники – козаки.

– Тоже наёмники. И я не исключаю, что часть из них католическую веру приняла, а этот – православный, и в храм к тебе ходит.

– Логично. Знаешь, что это слово обозначает?

– Знаю. Козака отдашь?

– А это как понять?

– Познакомь. Мне полезен может быть.

– Да ты кто таков? Не много ли на себя берёшь? – взъярился батюшка.

– А говорят – священники не волнуются, всегда спокойны. Врут, наверное.

Священник остыл.

– Похоже – не один ты! Кто за тобой?

– Сильные люди, не хотят они самозванца на троне видеть. Да и не в этом главное. За веру они боятся. Наша вера от отцов, дедов и прадедов пришла, как ей изменить?

– Истинные слова слышу! Наконец-то о вере заговорил! А то всё царь да самозванец… Церковь Отрепьеву цену знает – грош в базарный день. Для веры нашей угроза!

– Вот и я о том же. Одно дело делаем. Только бояре да князья ещё и о стране думают. Отрепьев страну на куски порвёт, лучшие земли полякам отдаст. А землицу-то самодержцы наши веками собирали!

Священник пристально всмотрелся в Андрея:

– Правду ли ты сказал? Можно ли тебе верить?

– Всё правда. Больно видеть, как поляки по Москве да по Кремлю ходят, как по своей земле. А самозванец хуже предателя. Грешно в церкви да в Пост Великий говорить об этом, но он смерти заслуживает.

– Бог рассудит! А с козаком поговорю я. Согласится ли помогать – не ведаю.

– Только обо мне пока ни слова.

– Понимаю. А скажи-ка, большая ли сила за тобой?

– Я мелкая сошка, воин. Но недовольных много. Думаю, самозванцу недолго осталось.

– Твои бы слова – да Богу в уши. Большое испытание он рабам своим послал. Только думаю, не всю правду ты мне сказал. Не простой ты воин, для простого знаешь много.

– Батюшка, я сказал, что мог.

– Хорошо. Загляни ко мне через седмицу. Бог тебе в помощь!

Перекрестившись на образа, Андрей вышел. Не ошибся он, священник имеет в Кремле неплохого осведомителя. Только закавыка одна есть. Несмотря на то, что он обладает кое-какой информацией, пользы от неё нет. Информация ведь только тогда полезна, когда даёт пищу для анализа и последующих действий. А за священником силы нет. Это как парализованный человек: мозг работает, а руки-ноги не действуют.

Если информацию собирать из разных источников, может сложиться цельная картина, тогда и предпринять что-то дельное возможно, ударить в уязвимое место. Среди боярства много выжидающих, приценивающихся к власти.

Самозванец, придя к власти, сделал разумный ход – практически никого не казнил, не устраивал массовых казней. В ссылки неугодных отправлял – да, это было. Тем самым боярство от себя не оттолкнул, а за ними – деньги, люди. Стало быть, умён, да и советчики грамотные нашлись. На Руси всегда были противоборствующие боярские роды, стремящиеся встать поближе к трону. Близость к самодержцу – это чины, должности, власть, неплохие доходы. Но ни один род дворянский надолго не возвышался. И цари не вечны – к тому же жёны их то умирали, то они сами их в монастырь ссылали. А раз царица другая, то и родственники её к трону приближались, сменяя прежних фаворитов.

Роды по-мелкому друг другу пакостили – оговаривали перед царём, принижали деяния. Иногда это приводило к опале, и даже земли, ранее дарованные, могли отбираться. Но на жизнь не посягали. Сегодня один род приближен, завтра – другой. А если казни учинять, так и родов на Руси не останется.

Поэтому к самозванцу присматривались, но отторжения, неприятия, лютой ненависти он пока не вызывал. Впрочем, если бы бояре знали о том, что он задумал, они бы организовали ему отпор значительно раньше. Но не обладали они всей полнотой информации, жили сегодняшним днём. У русского человека в те годы была одна опора, один стержень – вера православная и десять заповедей. И посягательство самозванца на святое для народа ему бы не простили. Но пока о планах, да и то не обо всех, знал очень узкий круг лиц – не считая ближнего окружения самозванца.

Неделя прошла в ожидании. Чтобы занять себя чем-то, Андрей помогал Науму: грузил товар из амбара, помогал его раскладывать в лавке, и даже поторговать успел, правда – под приглядом Наума. Купец товар оптом скорнякам не отдал, торговал шкурками сам – так получалось выгоднее. Торговля – дело хитрое. Там копейку сэкономил, в другом месте дешевле купил, глядишь – прибыль появилась. Не научишься считать выгоду – прогоришь.

Через седмицу, как и уговаривались, Андрей поднимался по ступенькам храма. Предводителю нищих, стоящему на паперти, бросил несколько копеек. Тот улыбнулся:

– Всё сладилось?

Андрей кивнул.

Священник вёл службу, в церкви было многолюдно.

Ждать пришлось недолго, но он так и рассчитывал – прийти к окончанию. Пока сам на паперти стоял, расписание служб выучил.

Дождавшись, пока прихожане выйдут, подошёл к приделу.

– Заходи, сын человечий.

– Доброго здравия, отец Матвей!

– Вовремя. Только вчера с нужным тебе человеком виделся. Он не против встречи. Завтра здесь, у меня, в пять часов пополудни.

– Вот спасибо!

– Не благодари. Одно дело делаем, Веру и Русь спасаем от порождения дьявола.

– Ты о самозванце?

– А о ком же ещё? Ты не смотри, что у него рогов и копыт нет и серой от него не пахнет. Без проделок дьявола тут не обошлось.

– Хочешь сказать, что ему в могилу осиновый кол вбить надо?

– Не помешает.

Священник говорил на полном серьёзе и нисколько не подвергал сомнению тот факт, что самозванца надо убить. Хотя в Нагорной проповеди говорилось: «Не укради, не убий, не возжелай жены ближнего своего» – и много ещё чего.

На следующий день, прямо с торга Андрей заявился в храм. В церкви было пустынно, до вечерней службы было ещё время.

Он прошёл в придел, постучался в дверь. За ней слышался разговор, довольно невнятный.

Открыл дверь сам отец Матвей.

– Вовремя, заходи.

– Здравствуйте.

На скамье сидел козак – с чупруном на голове, в необъятных шароварах, в бекеше; козачий длинный колпак он крутил в руках.

– Знакомьтесь. Григорий. А это – Мыкола.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Я вас оставлю. – Священник удалился.

Повисла напряжённая тишина.

Андрей кашлянул:

– Ты вроде из козаков, что с поляками пришли?

– Я не «вроде», я есаул козачий! – горделиво выпятил грудь козак.

Ну да, самомнения ему не занимать.

– Пусть так. Думаю, мы оба можем быть друг другу полезны.

– Хотелось бы знать – в чём?

– Надеюсь, ты понимаешь, что самозванец в Кремле сидит непрочно? Как только его с трона скинут – а это произойдёт непременно, – возьмутся за поляков и козаков. Вряд ли кто живым из города уйдёт.

– За нами сила! – горделиво сказал козак.

– Есаул, брось, не на Лобном месте стоишь. У князей да бояр в Подмосковье воинов опытных хватит. Русские запрягают долго, зато ездят быстро.

Есаул держал себя чванливо, смотрел свысока, и разговор пошёл как-то не так.

– Ошибаешься! Царь Дмитрий весной на полячке женится, король шляхту с воинами пришлёт.

– Король Сигизмунд зол на Дмитрия, спит и видит, как бы самозванца скинуть. И воинов не даст. Знаю, хочешь сказать, что воевода Мнишек, отец невесты, приведёт с собой наёмников.

– Ты много знаешь для простолюдина.

– А кто тебе сказал, что я простолюдин?

Козак немного стушевался – он судил по одежде. А на Андрее – ни шубы дорогой, ни шапки, ни украшений вроде перстней или золотых цепей.

– Ага, понял, внимание привлечь не хочешь. А я сдуру имя своё тебе назвал.

– Так и я имя своё сказал – но не фамилию и не чин, – слукавил Андрей.

Гордыня с козака слетела. Кто перед ним – неизвестно. Для простолюдина умён и знает то, о чём осведомлены немногие, практически – только люди, приближённые к самозванцу. Поэтому с ним надо держать ухо востро – вдруг человек ещё пригодится?

– Что предлагаешь?

– Денег не дам. Ты за деньги сочинишь всё, что в голову взбредёт.

Козак недовольно засопел.

– Есаулу не веришь?

– Ноне люди и повыше чином самозванцу с потрохами продались, только как потом своим детям в глаза смотреть будут? Опозорят свой род. А тебе за помощь предлагаю жизнь. Согласись, это самое дорогое, что у тебя есть.

Есаул посидел в раздумье, понурив голову, и вроде случайно взялся за рукоять сабли.

– И не думай!

Он поднял голову: прямо в лицо ему смотрел ствол пистолета.

С этого момента козак ещё больше укрепился во мнении, что перед ним не простолюдин. Те носили кастеты, ножи, топоры – но никак не пистолеты.

– Хорошо, согласен, – выдавил он. – Если что интересное узнаю – как тебя найти?

– Искать не надо. Передай батюшке Матвею, что видеть меня хочешь, а на другой день и приходи – в это же время.

– Устраивает, – вздохнул козак.

– По мелочам не дёргайся. Ну, удачи тебе, есаул.

Хоть и с гонором, но козак согласился на сотрудничество. Ничего, ещё спасибо говорить будет, что согласился.

Из храма Андрей направился к дому Голицына – вдруг новости интересные есть? Однако слуга его дальше ворот не пустил.

– Князь в нетях. Куды уехал – не знаю, – ответил он на вопрос Андрея.

– И давно его нет?

– С утра.

Стало быть, князь в городе.

Пришла весна. Дороги за городом развезло, а московские улицы покрывал слой снега, перемешанный с водой. Прохожие жались к домам, но проезжающие кибитки, повозки и кареты всё равно обрызгивали их водой.

Потом набухли почки на деревьях, снег моментом сошёл и прилетели перелётные птицы.

Через батюшку Матвея Андрей изредка получал записки, написанные корявым почерком, где иногда сообщались пароли для беспрепятственного выезда через польские заставы. Но на встречу есаул его не приглашал.

Однако в середине апреля, когда Андрей пришёл в храм, батюшка отозвал его в сторонку и огляделся вокруг:

– Известный тебе человек срочно хочет увидеться с тобой.

– Где и когда?

– Сегодня же. Он после пяти часов будет.

– И я буду.

Неужели есаул узнал нечто важное? Андрей набрался терпения. Два месяца козак ничего существенного не сообщал, подождём ещё три часа.

Андрей подоспел немного раньше, и перед ним на ступени поднялся есаул.

– Мыкола! – окликнул его Андрей.

Козачий есаул обернулся, узнал Андрея и спустился.

– Пойдём, друже, пройдёмся, разговор есть.

Они прошли в ближайший переулок. Есаул огляделся по сторонам, хотя в этом не было необходимости – переулок был пуст.

– Из Польши выехали Марина, царская невеста, и её отец, Юрий. С ними несколько сотен воинов, сколько – не знаю. И обоз большой. Вроде как в конце апреля обещают быть.

– Ещё что?

– Не знаю. Нам, козакам, поляки не очень доверяют. Балакают по-своему, а как подходим – замолкают. Случайно разговор подслушал.

– Спасибо, сведения полезные. Похоже, события начинают разворачиваться. Где тебя можно найти в случае нужды?

Есаул помялся:

– У Арбатских ворот – у нас там застава. Но только в крайнем случае.

– Думаю, такой случай вскорости представится. Постарайся после приезда Мнишеков надолго с заставы не отлучаться.

– Мне ведь приказать могут, дело военное, а я служивый.

– Понял.

Мужчины пожали друг другу руки. Теперь, в эту встречу, есаул вёл себя просто и естественно, без гордыни. Небось от поляков нахватался дурных манер.

Сразу после встречи Андрей направился к Голицыну.

На этот раз князь оказался во дворце, однако слуга проводил Андрея только до кабинета.

– Сейчас князь занят, обождём.

– Не князья ли у него?

– Допустим. – Слуга посмотрел подозрительно. И в самом деле, откуда Андрею знать? Коней с богатой упряжью или колясок на переднем дворе не было.

– А ты скажи князю, мол, Григорий пришёл с важными известиями. Глядишь – и войти позволит.

– Тебе – к князьям? Да меня выпорют на конюшне!

– Так если не скажешь, тоже выпорют.

Слуга потоптался, потом обречённо махнул рукой, постучался и вошёл. Послышались голоса, и слуга тут же вышел, вытирая рукавом вмиг вспотевший лоб:

– Заходи! И чем ты люб князю?

Андрей не ответил – он уже вошёл и закрыл за собою дверь.

Как он и ожидал, все трое заговорщиков были здесь, восседая вокруг стола в креслах. На столе стояли кувшин вина и три серебряных кубка.

– Здравствуйте, князья!

– Хм, Григорий! Давненько тебя видно не было. Садись. Али важное что узнал?

Андрей сел на скамью у стены.

– Обоз с обоими Мнишеками уже в пути, к концу апреля будет в Москве. С ними – несколько сот воинов. Сколько – сказать не могу, не знаю.

Князья переглянулись.

– Только что об этом говорили. Похоже, самозванец всерьёз решил жениться. Только нам, дворянству и народу, царица иной веры не нужна. Ты знаешь, что невеста требует провести обряд по католическому канону?

– Пока не ведаю.

– Нам это на руку, народ православный и Церковь сей манир не примут.

Голицын обратился к Шуйскому:

– Тебе не кажется, князь, что надо силы к Москве выдвигать?

– К Первопрестольной идут псковичи и новгородцы. Правда, самозванец хотел их на Крым направить. Через две недели они будут здесь. Только он строго-настрого приказал в город их не вводить, видать, боится. Требует, чтобы в окрестных деревнях для отдыха разместились.

– Их и используем, – вставил Куракин.

– Э! Ведь заставы на всех дорогах! Тропинками пройти можно, но они узкие, не для войска.

– Разве такую силу заставы удержат? Сомнём!

– Шумно получится. Да пока драться будут, гонца к наёмникам послать успеют.

– Князья, позвольте слово молвить.

Похоже, об Андрее князья забыли.

– У меня есаул козачий есть, надо с ним переговорить. Он главный на заставе. Если согласится, пропустит войско.

– Наш пострел везде поспел! Продолжай.

– Денег я ему не обещал, но жизнь сохранить – это обязательно.

– Условие принимаем – так ему и передай. Он пропустит наших и пусть сразу уходит верхами от беды. Мы-то его не тронем, но представляешь, что будет, когда народ за поляков возьмётся? Он же будет всех без разбора на вилы и ножи поднимать – и ляхов, и козаков. Объясни ему это.

– Завтра же переговорю.

– И нам одной заботой меньше. О деталях переговорим позднее.

– Подождите, – подал голос Шуйский. – А если этот есаул нас продаст? Начнут Григория пытать – что за войска и зачем в Москву входят? Григорий же пыток не выдержит, а нас на плаху положат, головы полетят.

Наступила тишина – князья осмысливали сказанное. Класть голову на плаху никому не хотелось.

– Не схватят, – заверил Андрей. – Отбиваться буду, лучше в бою погибну!

– Можно подумать, что других не брали! Набросятся внезапно, руки скрутят – что тогда?

– Не выдам, – твёрдо ответил Андрей.

И боязно князьям было, и войска в город желательно ввести тихо, без боя, чтобы поляки да прочие наёмники к отпору приготовиться не успели. Врасплох-то застать куда лучше, потерь меньше. Только и жизнь свою вверять Андрею и неизвестному им есаулу не хотелось. Есаул при всём желании их выдать не сможет – он их не знает. Вот батюшку Матвея может – как и его, Андрея.

Хорошенько поразмыслив, князья дали согласие – тут уж Андрей на их решение повлиять не мог. Сам бы захватил Кремль и самозванца, только войска у него нет. Как говорится – бодливой корове Бог рога не дал.

Следующим же днём Андрей отправился к Арбатским воротам. Улица была перегорожена деревянными рогатками, рядом с ними – пешие козаки, слева – изба для самой заставы.

Андрей подошёл смело.

– Мне бы есаула вашего увидеть.

– Не есаула, а пана есаула!

– Прошу прощения – конечно же, пана!

Что-то быстро козаки переняли обращение на польский манер…

– Иди в избу. Только пан есаул не в духе с утра. Не хочешь под горячую руку попасть – лучше не ходи.

Но Андрей всё-таки пошёл. В полутёмных сенях взвёл курки у обоих пистолетов и прикрыл их полами кафтана.

Причина плохого настроения есаула сразу стала ему понятна, как только он вошёл.

На деревянном столе стояла бутыль мутного самогона, лежал крупно нарезанный кусок сала и краюха пшеничного хлеба. Слышал Андрей, что козаки ржаным хлебом брезгуют – де для смердов он.

Есаул был пьян. Другой вопрос – насколько? Стоит ли с ним говорить в таком состоянии?

– День добрый, пан есаул!

Есаул уставился на Андрея налитыми кровью глазами.

– Ты кто?

– Григорий. Неужто запамятовал?

– Выпить хочешь, Григорий?

– Только пригублю, за компанию.

Есаул щедро плеснул из трёхчетвертной бутыли с узким горлом в оловянную кружку.

– Тогда пей! Закусывай салом. Знатное сало, вчера у деревенщины отобрали.

Вот же гады! Андрей сделал пару глотков. Самогон, или, как его называли, – перевар, был тёплым, сильно отдавал сивухой, и пить его было противно. А вот сало и в самом деле оказалось великолепным – в меру солёным, с прослойками мяса.

Андрей съел кусок сала с душистым, свежим куском хлеба.

– Почто пришёл? – Есаул смотрел на него, не мигая, тяжёлым взглядом.

– Соображать способен или мне завтра прийти?

Есаул пьяно икнул:

– Ты с кем говоришь? Сейчас высечь прикажу!

– Не успеешь, застрелю.

Андрей сказал это спокойно, но руку на рукоять пистолета положил.

– Пошутил я, – сразу дал задний ход козак. – Уж и пошутковать нельзя?

– Тогда слушай и больше так не шути. Речь о твоей жизни идёт.

Есаул сразу как-то подобрался и даже вроде протрезвел.

– Что делать надо?

– Как раз ничего. Просто людей через заставу в город втихую пропустишь, и всё.

– Всё?

– После этого берёшь своих людей и уходишь из города. Совсем. Лучше верхами, чтобы подальше уйти.

– Круто! А если у вас не получится, тогда я дезертиром стану со своими людьми?

– Лучше быть дезертиром, чем болтаться на виселице.

– А что, ваши люди не могут глухими тропками пройти? Или, скажем, по воде? Плавают же корабли?

– Есаул, ты действительно пьян или прикидываешься придурком?

– Но-но! – Есаул пьяно погрозил пальцем.

– Ладно, я завтра приду, сейчас ты не в состоянии вести серьёзный разговор.

– Я и завтра таким же буду! – Есаул пьяно захихикал. – Давай ещё по одной выпьем?

Андрей поднялся и вышел, не прощаясь. На улице подошёл к одному из козаков:

– Давно пьёт?

– Второй день. У него это бывает. Теперь неделю пить будет.

– А начальство ежели, командиры нагрянут?

– Вместе пить будут. Тебе-то какая беда? Шёл бы ты отсюда подобру-поздорову.

И в самом деле, чего он прицепился к козаку? Он рядовой, небось сам выпить не прочь и есаулу завидует.

Андрей пришёл на следующее утро. Есаул мучился с похмелья.

– Опять ты? Сгинь! – Есаул поморщился: – Хоть бы пива на опохмел принёс!

– Обойдёшься. Ты слушать в состоянии?

– Голова только болит, а слушать могу.

– Помнишь, о чём вчера говорили?

Есаул задумался, отрицательно покачал головой:

– Помню, что ты приходил, что выпили мы с тобой, а потом… А о чём мы говорили?

– Я спрашивал твоего согласия на серьёзное дело. Бросай пить, слушай меня! Довольно скоро надо пропустить через заставу людей, много.

– А как я узнаю, что это твои люди?

– Я сам буду тут.

– Да и пусть идут.

– Ты готовься, с лошадьми будь. Как только они пройдут, сразу уезжай отсюда. Ты меня понял?

– Поляков рубить будете?

– Будем.

– Тогда зачем мне бежать? Я сам их рубить буду, в капусту!

– Тогда зачем вместе с ними пошёл? Поляки всегда Малороссию гнобили.

– Дурак потому что! Поверил твоему Дмитрию. Денег он пообещал за службу, заработать хотел. А жалованья-то нет! И, похоже, не будет, судя по твоей просьбе. А не боишься, что продам тебя?

– Нет. Жертв больше будет с обеих сторон, только и всего.

– И невесту царскую тоже… – Есаул красноречиво провёл большим пальцем по шее.

– Не думаю.

– Ладно, согласен. Скажи своим, пусть рассчитывают на меня и на моих людей.

– Как бы их, людей твоих, сгоряча живота не лишили. Мундиры польские и козачьи народу ненавистны. На вилы поднимут.

– А ты рядом будь. Я тебе помогу, ты – мне. Хочется с ними поквитаться, должок за ляхами есть.

– Договорились. Только о том – никому. Я заранее тебя извещу, когда…

– Всё, уговор дороже денег. Богом клянусь, в рот ни капли не возьму, а то руки уже трясутся.

Андрей облегчённо перевёл дыхание. Ф-ф-у! Удалось хотя бы втолковать есаулу в его похмельную голову, что от него требуется.

Сразу после переговоров с козаком Андрей направился к Голицыну.

Князь выслушал его внимательно, одобрительно кивнул:

– Славно! Без боя, без потерь в Москву войдём. Ещё бы до Кремля дойти незамеченными.

– Вот это навряд! Как можно войску незамеченному пройти?

– Народ-то увидит, конечно. Только вот не поймёт – кто такие и зачем? А от поляков скрытно пройти не удастся. Они, как увидят дружину новгородскую али ещё какую, сразу своим доложат. Внезапности не получится.

– Поляки не все улицы патрулируют. Князь, у меня предложение. Пока есть время, я разузнаю, где поляки ездят или ходят, – может быть, удастся войска поближе к Кремлю подвести? Понятно, что в Кремль дружины без боя не войдут. Там ляхи да немногие стрельцы из преданных самозванцу на воротах стоят. Их разгромить надо будет.

– Это не наша забота, на то воины есть. Наше дело – организовать выступление и провести дружины без потерь до Кремля. Думаю, сразу тремя, а то и четырьмя колоннами. Ежели все одной дорогой пойдут, такую массу людей по-всякому не скроешь.

– Неужто так много?

– Без малого двадцать тысяч – против двух тысяч у самозванца.

– Перевес в десять раз! Не устоит!

– Такоже полагаем. Однако потери будут, из поляков рубаки неплохие.

Они договорились, что Андрей будет захаживать к князю каждый вечер. А уже назавтра, 2 мая 1606 года, со стороны Коломны в город въезжал свадебный кортеж. Звонили колокола, в городские ворота въехали конные поляки, а за ними – закрытый возок с невестой и её отцом, воеводой Мнишеком. За возком тянулся длинный обоз с прислугой, вещами Марины, в арьергарде – снова ляхи.

Народ стоял на тротуарах и во все глаза смотрел на проезжающую будущую царицу. Многие радостно кричали, другие плевались вслед.

Через несколько дней состоялась свадьба, причём Марина и Юрий Мнишек настояли, чтобы торжество проходило по католическому обряду. Бояре и народ, приглашённые на пиршество, были разочарованы и возмущены. Виданное ли дело, государь венчается как католик! И это в православной стране! Ему бы, беглому монаху, и самому понять всю неуместность происходящего. Чтобы проводить такой обряд, оба вступающих в брак должны быть одного вероисповедания. Стало быть, или Дмитрий должен был отречься от веры православной, или Марина принять православие.

Венчал их католический священник, специально привезённый Юрием Мнишеком из Варшавы. Народ как будто прозрел, начались разговоры, волнения. Масла в огонь подлили пришедшие с Мнишеком ляшские наёмники. Выпив на свадьбе, они стали изгаляться над православной верой и москвичами. Такого святотатства москвичи не потерпели, и уже 14 мая народ стал собираться на улицах и площадях, а наиболее смелые призывали ополчиться на чужеземцев, взяться за вилы и топоры. Те из бояр, что служили самозванцу, попрятались в своих домах, заперли ворота.

Напряжённость в городе нарастала. Самозванец почувствовал, что запахло жареным. Но сил подавить в зародыше начавшиеся народные волнения у него не было. Что могли сделать две тысячи поляков и полтысячи козаков против, по сути, всего города?

Андрей ежедневно посещал князя. Вся княжеская троица собиралась каждодневно. Наконец ему дали указание – идти к заставе у Арбатских ворот.

Для большей скрытности войска решили ввести в город в темноте, под покровом ночи. Ещё до решающего дня Андрей разведал все улицы от Арбата до Кремля. Путь должен был отвечать двум требованиям: быть широким и желательно мощёным. И польские патрули не должны были там появляться. Исключить их вообще было невозможно – мало ли что могло взбрести им в голову?

Андрей, будучи в цейтноте, поступил просто. За небольшие деньги он нанял мальчишек, постоянно толкавшихся на торгу и ищущих, кому помочь поднести покупки за полушку или постеречь товар. Каждый из пацанов отвечал за свой квартал. Вечером они докладывали ему, сколько раз и во сколько по времени появлялись патрули наёмников. За два дня он приблизительно понял схемы обходов ляхов.

Едва Андрей вошёл в комнату, как Шуйский вскричал:

– Ну наконец-то! Заждались мы!

– Как и было уговорено – вечером.

– Войска идут, всё готово. К ним сейчас выезжает князь Иван Семёнович. Ты же, Григорий, направляйся прямиком к своему есаулу. Пропустит – хорошо, а нет – вырубим всех! Сила за нами теперь великая! Настали долгожданные дни! Близок конец самозванца!

Андрей знал, что Голицын и сам успел поучаствовать в боях, продвигая самозванца на трон. Да только тот обидел его, едва не положив на плаху, чем и предрешил заговор.

Андрей кашлянул, привлекая внимание князей. Они уже не обращали на него внимания, обсуждая, кто из них и через какие ворота войдёт в Кремль.

– Судари милостивые! Есаул тоже хочет поучаствовать в изгнании поляков. Дозволите?

– Пущай! Даже лучше будет, если он во главе первым подъедет к полякам, что въезд в Кремль охраняют. Внимание отвлечёт, да и порубит поганых!

– Так и передам.

– Ступай, время – деньги!

Начало темнеть. Андрей беспокоился: не перевели ли есаула на другой пост, не пьян ли он? На его счастье, и казачий сотник оказался на месте, и трезв был как стёклышко, только смотрел хмуро.

– С чем пожаловал?

– Время действовать! Ты не передумал?

Есаул подобрел лицом:

– Давно пора. Когда?

– Сегодня. Ещё немного – и к заставе подойдут войска. Предупреди своих, чтобы панику не поднимали и не вздумали применить оружие – даже хвататься за него. Вмиг порубят.

– Ха! Порубят! У меня здесь два десятка опытных рубак!

– Супротив нескольких тысяч? Да ты шутник, есаул. Схарчат и не подавятся!

– Мы же договаривались, что и я со своими людьми поучаствую?

– Всё договорено. Как только голова колонны подойдёт, поедешь впереди. При встрече с польским дозором постарайся их заболтать, пароль назови, а хочешь – руби всех в капусту. Только условие одно.

– Какое? – Глаза есаула в предвкушении сабельной рубки уже хищно горели.

– Чтобы ни один из них не ушёл, своих предупредить не смог.

– Принимается.

– Как войска к Кремлю подойдут – к Спасским воротам, попытайся подъехать спокойно да напади внезапно. Надо, чтобы ляхи ворота закрыть не успели.

– И это сделаю! – Есаул молодцевато огладил усы.

– И личная просьба у меня.

– Сказывай!

– Лошадь бы мне да саблю – сам хочу поучаствовать.

– С саблей проще. Вон в углу стоят пики, и там же – сабли, выбирай. А вот с лошадью хуже. Своего коня подобру ни один козак не отдаст, а заводных нет.

Есаул вышел из избы. Андрей при неверном свете свечи выбрал себе саблю – козачью, видавшую виды, с зазубринами на лезвии. Для одного боя вполне сгодится. Он нацепил ножны на пояс, выхватил саблю и взмахнул ею в воздухе. Из ножен клинок выходил легко. Он вернул саблю в ножны и вышел из избы.

Есаул стоял у рогаток, окружённый козаками.

– Это свой, из москвичей, боярин. Слушаться его, как меня! – распорядился есаул.

Хоть и далековато было до козаков, метров десять, но Андрей сказанное услышал. Боярином он не был, но разубеждать есаула и козаков не стал – больше уважать будут. Хотя что скрывать – лестно было. Стало быть, сумел внушить сотнику, что не простой он горожанин.

Вскоре послышался глухой шум – к заставе приблизилось большое войско.

– Убрать рогатки, – распорядился есаул.

Козаки растащили в стороны загромождение, освободили проход. Из темноты, на освещённую факелами площадку перед заставой выехал дозор, держа наготове оружие. Из-за них выехал на коне князь Куракин. Андрей подбежал к нему:

– Всё готово, князь, застава наша.

– Передай есаулу – пусть со своими людьми вперёд едет. И ты веди по улицам, что разведал.

– Коня у меня нет, князь.

– Коня проводнику! – распорядился Куракин.

Привели коня. Андрей вскочил в седло.

– Мыкола, едем. Я впереди, ты рядом. Если на польский дозор наткнёмся – руби.

– Слушаюсь!

Козаки вмиг вывели коней, которых до того держали за избой заставы, и взлетели в сёдла. Тронулись.

Андрей и Мыкола ехали бок о бок. Москва уже спала, не светились окна, на улицах было пустынно.

За козаками ехала конница, шли пешцы. Странно и волнующе было ощущать за собой грозную силу в несколько тысяч человек.

До Красной площади добрались без стычек. И тут произошла первая осечка: ворота были заперты, и только по стенам расхаживали караульные. Ни одному из отрядов не удалось проникнуть в Кремль, но все двенадцать ворот были блокированы подошедшими войсками. Видимо, князь Куракин имел на этот счёт указания.

– Никого не впускать и не выпускать! – приказал он. – Птичка в клетке!

Войска привычно расположились на площади, лошадей отвели к Москве-реке. Почти вся немаленькая Красная площадь была занята воинами.

В четыре часа утра ударил колокол на Ильинке, у Ильи-пророка на Новгородском дворе, и разом заговорили все московские колокола. Над Москвой поплыл тревожный перезвон, на площади стал собираться народ. Он всё прибывал и прибывал, люди являлись даже с самых дальних улиц. На площади и улицах вокруг Кремля стало тесно. Народ был в гневе, возмущён. Ещё полгода назад самозванца встречали на Москве восторженно, едва ли не боготворили, теперь же кричали:

– Долой поганца! Долой иноземца! Веру Христову предал! Вон из Кремля! Казните его!

Волнение с каждым часом нарастало. Гнев народный требовал выхода, и потому кто-то выкрикнул:

– Бить ляхов до смерти!

Крик был услышан – народ ринулся к заставам и казармам. Встреченных на улицах поляков били палками, кололи вилами, рубили саблями и топорами, вымещая всё зло за многочисленные глумления поляков над народом русским.

Но поляки умирать не хотели и оборонялись до последнего – всё-таки они были воинами опытными и имели оружие. На каждого убитого поляка приходилось по три-пять убитых москвичей.

А на казармы двинулась часть войск – они сошлись в жестокой схватке. Но тут всё решило численное превосходство русских – против одной польской сабли было десять русских.

К полудню все поляки и часть козаков, находившихся вне стен Кремля, были убиты. Но народ только распалился.

– Вешать всех, на кол их! – кричали наиболее ретивые.

Иностранцы, проживающие в Немецкой или Кукуевой слободе, попрятались по домам. Никакого отношения к полякам или самозванцу они не имели, но человек в иноземной одежде, появившийся в тот момент на улицах Москвы, вызывал ненависть. Несколько иноземцев было убито: они просто попали под горячую руку, оказавшись на пути разъярённой толпы.

Покончив с ляхами и козаками, которые были в городе, войска приступили к Кремлю. Гарнизон его был малочислен, только для караула и годен, потому оборонять все стены и двенадцать ворот защитники были просто не в состоянии. Охрану на стенах несли поляки, а внутри, в Теремном дворце, находился десяток верных самозванцу стрельцов.

Поднаторевшие в штурмах псковичи и новгородцы забросили на стены «кошки» и влезли по верёвкам. Причём штурмовали Кремль во многих местах сразу.

Сил отбиться у обороняющихся не было. Заметив чужого воина на стене, дозорные бежали к нему. Однако рядом с ним уже появлялся второй, третий пскович или новгородец. Поляки рубились, несли потери, а на подмогу русским лезли всё новые и новые воины. Раненых поляков сбрасывали со стены, и здесь с ними расправлялся простой люд.

Наконец одна из штурмующих групп добралась до ворот. Нападающие сбросили запоры и растворили их. Широким потоком в крепость хлынули воины, а за ними – народ, растекаясь по всему Кремлю. Они нещадно добивали ляхов и открывали другие ворота.

В первую очередь народ бросился по дворцам. Они хватали всё: ценности, подушки, одеяла, ткани – даже мебель – и тащили домой. Начались грабежи.

Андрей, услышав шум из храма, вбежал туда. Один из грабителей прятал под рубаху золотой потир.

– Ты что же это делаешь? – возмутился Андрей.

– Кому Бог дал, а я сам взял, – невозмутимо ответил грабитель.

Андрей хотел его зарубить – храм всё-таки, не царские покои, как в храм вбежали другие и стали срывать с икон драгоценные оклады и забирать чаши.

Андрей плюнул с досады и выбежал на площадь. Всех не перерубишь, не перевоспитаешь.

Оставаясь верным самозванцу, на Красном крыльце двора стоял Пётр Басманов. Он уговаривал народ успокоиться и разойтись.

– Царь разберётся в ваших обидах, дайте только срок! – увещевал он.

Продравшись сквозь толпу народа, сзади к Петру подобрался сын боярский Татищев и вонзил ему в спину кинжал. Обливаясь кровью, Басманов упал.

И тут с глаз людей как будто пелена спала. Радостно взвыв, они сбросили с крыльца мёртвого Басманова и стали ломать двери, ведущие во дворец.

Всеобщими усилиями двери были выломаны, и толпа ворвалась во дворец. Но на пути заговорщиков и народа встали верные Дмитрию стрельцы. За их спинами прятался самозванец.

– Дайте слово молвить! – взывал он.

Но толпа его не слушала.

– Убить его! – кричал народ.

На пути разъярённой толпы встали плечом к плечу стрельцы, выставив вперёд бердыши.

Не желая проливать кровь стрельцов, князь Куракин стал их уговаривать:

– Выдайте самозванца, и мы вас не тронем, уйдёте восвояси.

– Ни в коем разе, – отвечали стрельцы.

Князь пообещал разыскать, привести во дворец и отдать на растерзание народа жён и детей стрелецких. Но и такая угроза не сломила духа стрельцов.

Узкая дверь не давала возможности воинам войти во дворец. Почувствовав, что он может избежать смерти, Дмитрий приободрился.

Андрей, бывший рядом с князем, не видя иного выхода, решил переломить ситуацию. Он выхватил пистолет, шагнул вперёд и выстрелил Дмитрию в грудь, сказав при этом:

– Что толковать с еретиком – вот я благословлю польского свистуна!

Глаза у самозванца на мгновение расширились, он сделал шаг назад, неловко взмахнул руками и упал навзничь.

После выстрела наступила тишина. Стрельцы, увидев гибель самозванца, расступились. Народ кинулся к поверженному Дмитрию и сорвал с него царские одежды. Кто-то не удержался и дважды ударил остывающий труп кинжалом.

Тело самозванца под улюлюканье толпы выволокли из дворца и сбросили с крыльца в грязь, под ноги толпы. Князь громогласно объявил присутствующим, что это не царь, а беглый поп-расстрига Гришка Отрепьев. А восставшие уже отлавливали в Кремле прятавшихся поляков и нещадно убивали их.

Марину и её отца Юрия повелением князя оставили в живых, но дочиста ограбили. Их отправили под охраной в Ярославль.

Благодаря войскам, погромы удалось остановить в этот же день к вечеру. Труп самозванца, всё ещё валявшийся у крыльца, Шуйский распорядился убрать. Его привязали к лошади, выволокли в поле и закопали у обочины дороги. Тело Басманова похоронили у церкви Николы Мокрого. Однако злоключения убитых на этом не закончились.

По Москве пошли слухи, что над могилой самозванца творятся чудеса. Кто-то видел сияние ночью, другие слышали голоса у могилы. Тогда труп вырыли, сожгли на Котлах и, смешав пепел с порохом, выстрелили из пушки в сторону Польши. Патриарха Игнатия, как наставника Дмитрия, тут же свергли.

19 мая в шесть часов утра народ, чины придворные, боярство и духовенство собрались на Красной площади. Представители духовенства предложили избрать нового патриарха и разослать грамоты по городам российским для созыва совета. В толпе закричали, что царь нужнее патриарха и что царём должен быть Шуйский. В ответ на эти выкрики никто не осмелился возразить.

Князь сделался царём, будучи не избранным, а выкрикнутым, без согласия всей Русской земли. По уму, энергии и знатности рода он был виднее многих бояр, но хорошо его знали только в Москве, и мало – в окрестностях её. К тому же Шуйскому было страшно избрание патриарха – ведь им мог быть священник, абсолютно к нему не расположенный. Не исключено, что выкрикнули Шуйского на царство люди, им подкупленные. Тогда выходило, что Шуйский переиграл всех.