Читать книгу Стреляй! «Бог войны» (сборник) - Юрий Корчевский - Страница 10

Дела мои шли более чем хорошо. Всего за год я добился значительных успехов: в подаренной деревне открыл лесопилку и строил сахарный завод, начал работать банк, госпиталь исправно функционировал – помощники принимали больных, на себя я брал только сложные случаи или требующие каких-либо оперативных вмешательств. Среди бояр, купцов, простого населения пользовался заслуженным доверием, да и у князя был в фаворе.

Лежа утром в постели, размышлял, что делать дальше, все начатые предприятия требовали догляда, а то и прямого участия. Денежки, конечно, капали, но и вертеться приходилось. Ладно, понежился, и будет, не спеша встал, умылся, позавтракал, вышел во двор. За высоким забором раздался стук копыт, облако пыли садилось за воротами. В ворота постучали. Прохор кинулся открывать калитку. Посыльный от князя шагнул во двор, ведя в поводу коня. Поприветствовал.

– Князь рязанский, Олег Всеволодович, к себе просит.

Я уже был собран, только сесть в возок. Во дворе княжеского дома стояли богато украшенные кареты, вокруг ходили по-иноземному одетые люди, слышался немецкий и французский говор. Меня препроводили к князю, в гостиный зал. Я вошел, поклонился князю и боярам.

Почти все лавки были заняты видными рязанскими людьми, князь восседал на кресле, рядом сидела княгиня. Перед князем стояли иноземцы, среди которых я разглядел французского посла, которого оперировал по осени по поводу грыжи. Выглядел он прекрасно. Розовые упитанные щеки, поправился килограммов на пяток – прикинул я. Мы вежливо кивнули друг другу.

– Вот он. – Француз указал на меня пальцем.

В голове мелькнули нехорошие мысли: неужели в чем виноват?

– Вот какое дело, – начал князь, – прибыло к нам немецкое и французское посольство, просят отпустить тебя, Юрий Григорьевич, в Москву. Сильно, сказывают, занедужил посол немецкий – Карл. Тамошние лекари не помогли, по старой памяти французский посол за тебя просить приехал. Поможешь ли? Приказать я не могу, ты свободный человек, не холоп, просить только. Вишь, оказывается, и в столице о тебе знают.

Думал я недолго, срочных дел в Рязани не было, а в Москву чего не съездить – хоть погляжу, какая она.

– Хорошо, князь, – ответил я.

– Выезжать завтра вместе с послами, воинов в сопровождение я выделю.

Раскланявшись, я поехал домой. После моего известия поднялся переполох. Надо было успеть собрать инструменты, материалы. Я ведь не знал, что может понадобиться, личные вещи, деньги, успеть съездить в банк, отдать кое-какие распоряжения. Ночь перед отъездом прошла бурно – то любовные ласки Анастасии, то ее уговоры взять ее с собой и мои твердые отказы – долгая дорога и утомительная, родни там нет, остановиться негде. Лишь под утро, усталый, я заснул, проснувшись с тяжелой головой. Возок мой уже был готов, челядь заранее погрузила вещи. На передке гордо восседал неизменный Прохор.

После бурных проводов с рыданиями Анастасии подъехали на княжеский двор. Кареты были готовы, слуги в готовности, но послы изволили выйти после долгого ожидания. Француз радостно поприветствовал меня, похлопал по плечу. Предложил ехать в своей карете. Я с удовольствием согласился, хотелось поговорить, как себя чувствует после операции, и хоть чего-то узнать, что с немецким послом случилось. Про посла я ничего не узнал, так как посол французский Филипп слышал лишь слухи. Поговорив с ним, я хотел перебраться в свой возок, но пришлось ждать остановки всей колонны на отдых и обед. Филипп предложил французского вина, я не отказался, а поскольку вино оказалось великолепным, а закуска ввиду дорожных условий скромной, к вечеру мы укушались, как в пору моей студенческой юности. С утра у обоих был бледный вид, и Филипп предложил поправиться. Закончилось тем же. Я не знал, как он вел себя во Франции, но в России перенял не самые лучшие привычки.

Потихоньку миновали Коломну.

Дорога вытрясла всю душу, уже болели все кости и мягкие места. Хотелось помыться и полежать. Ближе к Москве дорога стала расширяться, но была такой же пыльной. Неторопливо переставляли ноги крестьянские клячи с телегами, полными грузов, кареты с важными ездоками, галопом пролетали гонцы и ратники. И над всем этим висела пыль, облаком въедливым и удушливым проникая всюду – в нос, глаза, волосы, одежду, обивку карет. Все выглядело одинакового цвета – серо-коричневым. Путники периодически чихали, полоскали из фляжек с водой рты. В борьбе с пылью так незаметно и подъехали к Москве. Ба, деревянные стены, узкие улицы опять же с деревянными домами. На улицах слой пыли с навозом, отчего пыль была серо-желтой. Вот это белокаменная! Лишь ближе к центру стали попадаться мощенные дубовыми плахами улицы и каменные дома. Стало почище, меньше пыли. Крестьянских повозок стало меньше тоже, однако по улицам ходили толпы. Здесь были и ремесленники, и торговые люди, и священники, и семейные матроны, шедшие из церкви, и праздношатающиеся. Медленно пробиваясь через толпу, подъехали к домам немецкого посла. Меня привели в комнату, где я умылся и переоделся в чистую одежду, и тут же его провели к больному. От усталости пошатывало.

В большой, богато обставленной комнате были задернуты тяжелые шторы, горели свечи, стоял тяжелый запах. По моему указанию шторы отдернули, распахнули окна. На широкой постели на высоких подушках лежал дородный мужчина среднего возраста, с бритыми лицом и головою. После осмотра диагноз стал более или менее ясен, жаль только, что подтвердить или опровергнуть было нельзя – ни лаборатории, ни УЗИ не было. Я подозревал наличие камня в мочевом пузыре. Ясно, что отвары трав и прочие снадобья местных людей ему не помогали.

Спасти могла только операция. Больной постанывал, лоб его покрывала испарина. По-русски он говорил со смешным акцентом, но довольно неплохо.

Отдав распоряжение – приготовить во дворе легкую палатку или шатер, желательно из шелка, я собрался оперировать, необходим был свет. Обеспечить освещение свечами в комнате было затруднительно.

Напоив больного отваром опиума, четверо слуг на простынях понесли его в палатку. Тщательно вымыв руки водой и обтерев самогоном, что я привез собой, приступил к операции.

В мочевом пузыре оказался громадный камень, занимающий почти половину пузыря. После удаления камня, я послойно ушил стенки мочевого пузыря, брюшину, мышцы и кожу. Делать операцию было крайне сложно, как говорят хирурги, больной дул живот, хорошей релаксации не было. Правда, удачно удалось остановить кровотечение. После перевязки посла в полубессознательном состоянии отнесли в спальню. Я умылся, попросил покушать и истопить баню. Прохор с повозкой располагался на заднем дворе и был челядью уже накормлен, а лошадь стояла под навесом. Основательно подкрепившись, я проведал больного. Состояние было адекватным после такого вмешательства. Попросив поставить в комнате еще одну кровать, я улегся и провалился в сон. Каждые два-три часа вскакивал как по будильнику, осматривал больного – щупал пульс, проверял, сухая ли повязка. Двое суток пролетели как в угаре. На третий день пациент очнулся, слабым голосом попросил воды. Кроме жены, я никого не подпускал к больному, кормил с ложечки бульонами, жиденькими кашами. Через четыре дня он стал присаживаться в постели, послеоперационная рана стала покрываться грануляциями, нагноений не было – чего я так боялся. Постепенно посол стал подниматься, хотя был еще слаб, но с каждым днем чувствовал себя увереннее. За прошедшие дни мы много разговаривали, и между нами возникли доверительные отношения. Как-то Карл спросил, почему я прозябаю в дремучей России, любая страна с удовольствием примет такого лекаря. Оказывается, прооперированный мною год назад француз расписал меня во всех самых лучших красках местной знати и послам, и теперь, учитывая, что я в Москве, многие жаждут со мной встречи. Не задумывался я ранее об отъезде в другие страны. Как говорится, где родился, там и пригодился. Еще не раз мы касались этой темы. Прошло десять дней, посол уже окреп, и я снял повязку. Дав ему советы по дальнейшему – сборы трав, я подарил ему извлеченный камень. Карл был удивлен: эта штука была у него внутри?

Изумлению его не было предела. В благодарность Карл преподнес мне перстень с брильянтами и толстенную золотую цепь. Я поблагодарил и стал откланиваться. Карл остановил меня.

– Где ты остановишься, как сыскать тебя? Ко мне через день приезжают вельможи из иноземного приказа, очень хотят, чтобы ты их полечил.

Я еще не знал, где остановиться, и попросил его совета. За эти дни я еще не был в Москве, не знал, где и какие есть постоялые дворы. Карл взял колокольчик и позвонил. Вошел слуга, коротко переговорив по-немецки, который я не понимал, посол сказал, что меня проводят в Немецкую слободу, к надежному человеку, владельцу очень хорошего постоялого двора, на полный пансион. Раскланявшись, мы с Прохором и сопровождающим слугой отбыли.

Москва не впечатляла. Большая, малоэтажная, с грязными улицами, по канавам текут отбросы, толчея. Добрались до Немецкой слободы, сопровождающий меня слуга коротко переговорил с хозяином – толстым, краснощеким господином в европейском платье, в коротеньких штанишках, жилете и камзоле зеленого цвета, и мы въехали во двор.

Поселили нас с Прохором в отдельных комнатах, лошадь и возок поставили под навес. Везде было опрятно и чисто, весь двор был замощен булыжником. После того как я развесил в шкафу свою одежду, опустились вниз на обед. Подавали тушеную капусту со свиными колбасками, жареную курицу, отличное темное пиво. Наевшись от пуза, отправились отдыхать.

Утром я проснулся от осторожного стука в дверь. На пороге с виноватым видом стоял сам хозяин. Коверкая русские слова, он извинился, что рано разбудил господина лекаря, но его ждут.

– Кто? – не понял я.

Молча я подошел к окну, распахнул – мамочка! На улице у постоялого двора стояло семь или восемь богатых карет, рядом с ними разодетые в пышные наряды дамы и кавалеры. Мать честная! Я глянул на часы – восемь утра. Быстро пошел умываться, попросив хозяина накрыть стол к завтраку.

– Готово уже!

Вот, орднунг у них.

После завтрака хозяин стал впускать во двор жаждущих полечиться, причем иноземцы чинно стояли в очереди, а наши пытались проскочить, но на немчуру их попытки не действовали.

Оказалось, Карл сообщил своим знакомым, где я остановился, и не знал, сколько дней я намеревался пробыть в Москве. Рекомендовал не тянуть. Вот страждущие и подъехали прямо с утречка.

Я внимательно осмотрел больных, кое-кому надо было оперироваться. Подошел к хозяину, попросил выделить еще комнату, где бы я мог сделать несложные операции. Проблем с этим не было, только плати.

Весь день я работал в поте лица, забыв про обед, но немец подошел ко мне.

– Господин лекарь, – и выразительно постучал по стеклу часов, – извольте кушать, стол накрыт.

В трудах прошло несколько дней, я просто выдохся от работы и подумывал устроить выходной, как прибыл Карл. После вежливых приветствий посол сообщил, что, будучи на приеме в Кремле у царя, живописал мои золотые руки и голову, а также усердие в работе. Михаил Федорович Романов, царь Руси, заинтересовался и, вероятно, пригласит во дворец. Карл поинтересовался, есть ли у меня подобающая одежда. Конечно, нет, я приехал работать, не на приемы ходить, да и моды местной не знал. Улыбнувшись, Карл взял меня под локоток, и мы в его карете поехали к его портному. Меня тщательно обмерили. На выбор предложили различные ткани, хорошо, немец помог выбрать. Через четыре дня я уже примерял обновки: пару брюк, жилет, камзол, чулки. Туфли мы купили у сапожника уже готовые – из мягкой кожи с большими серебряными пряжками. Я посмотрел на себя в зеркало и еле узнал – передо мной стоял франт, правда, не хватало шляпы, и надо было бы посетить цирюльника. Цирюльник, оказывается, был на постоялом дворе у немчика, живо оправил бороду и постриг отросшие волосы. За шляпой пришлось ехать к мастеру. Зато теперь не стыдно было показаться и перед государем.

Приглашения не было, день летел за днем в работе, пациентов не убывало, причем все – и иноземцы, и русские бояре, и купцы – платили не скупясь. Я стал задумываться, уезжать ли в Рязань или присмотреть дом в Москве и переехать сюда. Все-таки столица, интересных людей больше, и возможности иные, да и по доходам Рязани с Москвой не тягаться.

Прошло десять дней, как я поселился у немца на постоялом дворе. По вечерам иногда заезжал француз Филипп, и мы здорово кутили, вина всегда у него были превосходные, а под знатную закуску немца сиделось очень хорошо. На вопрос Прохора, когда будем уезжать, я решил:

– Все, Прохор, собирайся, завтра отбываем домой.

Но завтра с утра приехал Карл, сказал, после обеда нас ждет на приеме царь Михаил Федорович, надо принарядиться. Одежда у меня уж была, долго ли собраться? Мы сели в карету немецкого посла и поехали в Кремль. На въезде посол предъявил стрельцам грамотку, и нас беспрепятственно пропустили. Поразило, что на Красной площади стояли лавки, бродили лоточники, играла музыка, выступали бродячие скоморохи. Это была совсем не та Красная площадь, какую я привык видеть на парадах по телевизору – строгая, торжественная. А вот за кремлевскими стенами почти ничего не изменилось – колокольня Ивана Великого, нынешнее здание Оружейной палаты, только нигде не было видно Царь-пушки и Царь-колокола, да у здания Сената не лежали стволы трофейных орудий. Нас встретили слуги, проводили в Грановитую палату. Я там не был никогда, видел раньше такую красоту только на открытках. Сказать, что был восхищен, – ничего не сказать, я был просто подавлен красотой, изяществом форм, яркими росписями. По окружности стояли резные деревянные лавки и восседали бояре в цветных, шитых золотом кафтанах. Женщин не было, трон царя пустовал. В углу, рядом со входом ожидали приема дородный дворянин со спесивым выражением на лице, купец армянского обличья, и туда же подвели нас. Я стал озираться, оглядывая красоту палаты, на людей почти не глядел, все равно знакомых нет и быть не могло.

Вошел дворецкий и, трижды стукнув посохом о пол, возгласил:

– Царь и великий князь всея Руси Михаил Федорович!

Все поднялись и склонились в поклоне. В двери за троном прошли царь с сопровождающим и митрополит Филарет. Царя под руки усадили на трон, хотя был он не стар, лет тридцати пяти. Невдалеке по правую руку расположился митрополит.

– Это отец царя, митрополит Филарет, недавно из польского плена, – пояснил Карл, он здесь знал многих, постоянно раскланивался. Первым к царю подвели армянского купца, разговор шел негромкий, но по отрывкам доносившихся слов я понял, что купец выпрашивает беспошлинную торговлю. Чем закончились просьбы, мне неведомо, но купец, низко кланяясь, пятился задом к выходу и беспрерывно на цветастый восточный манер возносил хвалы Михаилу Федоровичу.

Следующими слуги подвели к царю нас. Я склонился в нижайшем поклоне, сняв шляпу, а выпрямившись, поприветствовал и пожелал долгие лета. Более говорить мне не пришлось. Карл расписывал мои заслуги, а царь разглядывал меня.

Богатые, шитые золотом одежды были усыпаны крупными самоцветами – красными, синими, зелеными, что ярко вспыхивали от солнечных зайчиков. На голове была полукруглая боярская шапка, опушенная мехом, верхушку венчал золотой крест. Пальцы царя были унизаны перстнями. Из-под одеяний выглядывали красные сафьяновые сапожки из мягкой кожи.

Темные глаза царя внимательно разглядывали меня.

– Мне докладывали о тебе, лекарь. Князь рязанский, Олег Всеволодович, присылал грамотку, как отбивали набег на Рязань, да послы иноземные хвалили за врачевание искусное. Инда ладно, иди, с тобой поговорить хотят.

Мы с Карлом низко поклонились, и слуги вывели нас из зала. Один из слуг вежливо взял меня под локоток и повел многочисленными и запутанными переходами по дворцу. Через небольшие промежутки почти у каждого ответвления стояли стрельцы с бердышами и саблями у пояса.

Меня ввели в небольшую комнату, довольно скромно обставленную: стол, стулья, столешница для письма стоя. Правда, все деревянные вещи были из благородных сортов дерева, были украшены искусной резьбой. Слуга указал на стул и исчез. Ожидать пришлось долго, я не раз глядел на свои карманные часы. Через часа полтора послышались шаги и в комнату вошел митрополит Филарет с сопровождающим монахом. Я склонился в поклоне. Карл рассказывал ранее, что фактически правит отец – митрополит, а сын – Михаил Федорович, царь Руси, умом и волей не богат, во всем подчиняется отцу. Митрополит перекрестил меня, подал для поцелуя руку и уселся. Монах занял место за стойкой для письма. Записывать будет, запоздало догадался я.

– Наслышан о тебе, человече! Дела добрые творишь, от ворога помог отбиться, многим людям раны врачевал, дом-лекарню сделал.

– С Божьей помощью, отче! – Я, перекрестившись, поклонился.

– Правда, от настоятеля рязанского, отца Кирилла, наслышан, что в церковь нечасто ходишь, однако деньгами святому делу помогаешь.

– Грешен! – Я снова перекрестился, поклонившись.

– Инда ладно. Призвал я тебя к себе, потому как наслышан о твоем искусстве врачевания от людишек рязанских, а тут, видно, сам Господь тебя в Первопрестольную привел, да проверку с Карлом устроил, да людишек московских знатных полечил – и удачно. Мне все про то ведомо.

Глаза его остро сверкнули.

– Есть в тебе еще талант – дело вокруг себя наладить. Будь то коммерция али госпиталь. Нужда у меня в таких людях. Ты сам откуда будешь, из каких краев, какого рода?

Я повторил выдуманную легенду – родителей не помню, был в чужедальних краях, занесло провидением Божьим в Рязань.

Патриарх покивал головой.

– Не серчай, что расспрашиваю подробно. Дело государственной важности хочу предложить. А то, что роду неизвестного, так это даже и хорошо, своих на теплые места пристраивать не будешь. А дело такое. На Руси упадок во многих делах, в лекарском деле тоже. В иноземных государствах школы открылись – врачеванию учат, токмо у нас бабки-знахарки да травники людишек пользуют. Хочу и у нас на Руси школу открыть, дело новое, трудное – возьмешься ли? Свое покровительство я тебе обещаю, деньгами на первых порах и помещение выделим. А то перед видными людьми да иноземцами стыдно, в Рязани врачевателя нашли, а в Москве нет.

Я не раздумывал долго:

– Согласен. Только мне время потребно – семью сюда перевезти, с помощниками обговорить – может, со мной кто поедет, да и вам помещение надо подобрать.

– Вот и славно. С жильем определись, семью перевези, врачевать можешь, но дело в первую голову, за то спрошу. Далее будешь все дела вести с ним, – он кивнул на монаха, – звать его отец Гавриил.

Патриарх легко поднялся, я приложился к его руке, меня перекрестили, и я остался с монахом. Мы обговорили с ним основные вопросы помещения для школы – чтобы дом был недалеко от центра, но и не на шумных улицах, чтобы был удобный подъезд, большой двор, вода в колодце и многое еще чего. Отец Гавриил с непроницаемым лицом все это записал.

– И еще к тебе просьба личная, помоги купить дом для меня, я никого здесь не знаю, как и город.

– Хорошо, подойди ко мне завтра.

Я вышел из дворца, Карла и след простыл. Пешком добрел я до постоялого двора. Во дворе нетерпеливо ожидал Прохор.

– Что барин, едем?

– Нет, Проша, задержимся еще на несколько дней, будем дом здесь покупать, в Москву переезжать.

Прохор бросился в ноги.

– Меня с собой заберешь ли, барин?

– Конечно, Проша, не переживай.

Прохор успокоился, повеселел. После обеда я направился в свою комнату, запер дверь и стал считать деньги. Кое-что я брал с собой, прилично заработал здесь, но мне надо было знать, сколько у меня наличности. Сколько стоят дома в Москве, я даже приблизительно не знал. Денег, правда, набиралось довольно много, не кошель нужен, а ларец или небольшой мешок.

Несколько успокоенный, я лег спать. С утра в своем возке я подъехал к Кремлю, оставил Прохора, отправился к отцу Гавриилу.

Поздоровался, он молча кивнул в ответ:

– Есть два дома, можно сейчас посмотреть, возок или карета имеются?

Мы вышли из Кремля и уселись, куда ехать, я не знал, монах односложно направлял Прохора – прямо, налево, прямо, направо. Ехали недолго. Улица называлась Конюшенный переулок. Забор и ворота неказистые. Дом каменный, небольшой, в два поверха, запущенного вида. Дом не глянулся, и мы поехали смотреть второй. Как сказал монах, на улице Ильинка.

За высоким забором виден старый сад, на воротах петли смазаны, встретил нас старый привратник.

– Хозяйка замуж вышла, один я да сторож и остались, год, почитай, вдвоем.

Дом стоял чуть в глубине небольшого сада, каменный, в два этажа. Впечатление ухоженного, даже внутри пыли почти не было, часть обстановки сохранилась, и даже эта оставшаяся часть производила впечатление.

– Хорошо, сколько хозяйка просит?

– Не могу сказать, я только за домом приглядываю.

– А как нам найти хозяйку?

– Ежели подъедете около полудня, будет вам и хозяйка. Я успею обернуться.

Я отправил Прохора на возке вместе с привратником, чтобы не тратить зря время, а тем временем вместе с монахом и сторожем, который давал пояснения, более внимательно осмотрел двор и дом. Почти все понравилось – имелся даже второй въезд в переулочек, видно, для хозяйственных нужд – дрова привезти, продукты, сено для лошадей, – дабы не замусорить господский въезд. Деревянная конюшня на восемь лошадей с крытой пристройкой рядом для карет или возков. Рядом небольшой деревянный домик в один этаж – для прислуги. Я зашел – пять комнат, везде чистенько, две комнаты обжиты, привратника и сторожа. В саду стояла небольшая беседка, и я представил, как будет здорово сидеть вечером и пить неспешно в беседке чай. Сбитень, пиво, квас, вино здесь были, почитай, в каждом доме, но на торгу встречались купцы, привозившие из Синда чай. Вот жалко, до кофе еще не дожили. За обходом дома и не услышали, как подъехал Прохор и за ним карета, запряженная парой лошадей. Из кареты выпорхнула молодая стройная женщина, мы поклонились.

– Боярыня Калашникова, – представилась она. – Мужа сейчас нет дома, можете у меня узнать, коли что нужно.

Вопросов почти не было, главный – цена.

Когда я узнал, мысленно охнул. Не хватало двадцати рублей, сумма по местным меркам большая – чуть не стадо коров купить можно. Я согласился на покупку, но просил несколько дней подождать. Распрощались, я оставил задаток и уехал. При недолгом размышлении решил одолжиться у Карла, больше никого настолько близко я не знал.

Встретил Карл радушно, но, узнав о цели приезда, несколько сник. Я клятвенно заверил, что, как только обернусь из Рязани, отдам с процентами. Немец повеселел, и в мой кошель ссыпались монеты. Правда, и расписку пришлось написать.

На следующий день, не став тянуть время, мы с Прохором направились к хозяйке. В этот раз муж был дома, и мы отправились в управу составлять купчую. Я уже знал, что в эти времена договор или другие юридические бумаги мог подписывать только мужчина. Сделка завершилась быстро, и я стал владельцем небольшого особняка почти в центре Москвы. Договорившись с привратником и сторожем продолжать службу, теперь уже с оплатой по моем возвращении, мы вернулись на постоялый двор к немчику, поскольку расплатился я с ним заранее, вопросов с отъездом не возникало, и мы, собрав свои немудреные пожитки, отправились обратно в Рязань. Я еще не знал, как воспримут решение о переезде Настя, помощники по госпиталю и самое главное – князь. Иметь его врагом мне вовсе не хотелось.