Читать книгу Вещий. Разведка боем - Юрий Корчевский - Страница 6

Жизнь в нашем семейном гнездышке стала потихоньку налаживаться. Я работал у Ивана, и жена моя, Елена, пристроилась там же – портнихой. В немногие свободные дни я постепенно перетаскивал ценности из затопленного сундука в дом. Когда все золото и серебро в виде изделий перекочевало в мой сундук, я попробовал прикинуть вес. Ого! Не меньше двух пудов золота и трех – серебра. Наверное, столько ценностей не было и у Крякутного.

Часть серебра я решил переплавить, сделав подобие гривен. В торговле в ходу были медные и серебряные монеты, золото – совсем редко.

Я построил во дворе из камней подобие маленького горна, соорудил меха и, прикупив угля, приступил к работе. Под уголь наложил наколотой лучины, затем – сухой мох и только потом стал чиркать кресалом. Медленно загорелась лучина, вспыхнул мох, и очень неохотно загорелся уголь. Длительная, однако, процедура.

Выждав, когда уголь загорится, я стал поддувать воздух мехами. Пламя заревело, и серебро начало плавиться. Вылив в приготовленную форму расплавленный металл, я с удовольствием потом подержал в руке еще теплую отливку. Конечно, были дефекты – как заниматься литьем, я еще толком не знал. Счистил ножом облой – получилось совсем неплохо. Гривна выглядела как настоящая – да она и была настоящей, из полноценного серебра. Взяв на денек у Ивана гривну, я подогнал свою по весу. Можно сказать – готово.

Через несколько дней я решил повторить плавку. Наложил в горн угля, взялся строгать лучину из сухого полена. Пальцы стало покалывать, так бывает, когда отлежишь руку. С чего бы это? Чувствительность сохранена, но у кончиков пальцев раздается легкое потрескивание, навроде того, как будто снимаешь шерстяную вещь. Отойдя на пару шагов, я глубоко вздохнул; отбросив посторонние мысли, сосредоточился и протянул правую руку к горну. Раздался треск, какой бывает, когда снимаешь наэлектризовавшуюся синтетическую одежду, с пальцев соскочил клубок синего пламени и ударил в горн. Уголь мгновенно вспыхнул – даже без горящих лучин и мха. Я подул на слегка обожженные пальцы, кончики их покраснели. Ни фига себе! Так ведь можно попробовать поджечь и что-нибудь другое.

Не откладывая в долгий ящик, я выбрал из поленницы чурбачок, поставил его посреди двора и, отойдя на пять шагов, попробовал выбросить из руки огонь. Получилось! Чурбачок вспыхнул, как будто облитый бензином.

Я решил усложнить эксперимент. Сунул горящий чурбачок в бочку с водой. Зашипев, огонь погас. Я вновь поставил мокрый чурбачок посреди двора, отошел на десять шагов. Снова швырнул огонь на чурбачок. Снова получилось. Мокрый чурбачок загорелся уже не так охотно – поверхность его была сырая, но все равно вспыхнул. Здорово! И кресала с кремнем с собой возить не надо, захотел – развел огонь или… пугнул кого надо.

По совету Ивана я решил обзавестись своим делом – все-таки семейный человек, не стоит надеяться только на заработок охранника. Несколько дней размышлял, за что взяться. Торговать – нет у меня к этому склонности: надо знать цены на товары во всех городах – где товар купить, где выгодно продать, к тому же товар при перевозке в охране нуждается, поскольку каждый недоносок хочет его отобрать. Производить что-либо – так я почти ничего руками делать не умею, не плотник я и не кузнец, не шорник и не гончар. Конечно, если наняться учеником к мастеру – выучусь ремеслу, только обычно начинают учиться сызмальства, будучи подростком. Не в моем возрасте и не с моими умениями начинать осваивать новое ремесло.

После долгих раздумий в голове остались только два дела, которые были по сердцу. Первое – открыть школу по обучению боевым искусствам; но богатый туда не пойдет – ему проще нанять умелых охранников, и пусть в рискованных ситуациях они показывают свое мастерство, а получат увечье – так за то им деньги платили. Набрать юношей – так денег у них нет, в основной массе народ не богат. С этим решил повременить.

А вот вторая задумка требовала первоначальных вложений и состояла она в следующем. Город стоял у слияния или, по-другому, стрелке двух больших рек – Оки и Волги. Всегда находились желающие – купцы, ремесленники, крестьяне, кому надо было переправиться на другой берег. При отступлении татары мост сожгли. Конечно, ловкие люди устраивали переправу на лодках. Это было удобно, когда груз невелик. Я же решил организовать паромную переправу, причем сразу на обеих реках – на Волге, ниже места слияния, и на Оке. В старых советских фильмах я видел такие переправы.

Не откладывая в долгий ящик, я пошел к судостроителям. Частных верфей в городе хватало. На Руси верфи, где строились различные суда, были только в нескольких городах – Архангельске, Великом Новгороде, Пскове и Нижнем. Были верфи и в других городах, но строили мало и в основном – лодки. И здесь я столкнулся с неожиданной проблемой – судно построить или купить готовое – пожалуйста, а паром? Мастеровые глядели на эскиз, слушали объяснения и… отказывались.

– Почему? – спрашивал я.

– Странная посудина – что нос, что корма, руля и мачты нет, однако, – как она плыть будет?

И только один мастеровой, видимо, сидевший без заказов, нехотя согласился. Мы обговорили размеры, цену, я оставил задаток. Звали мастера Сергуня Челнок.

Я регулярно наведывался на верфь. На берегу росло нечто неуклюжее, похожее на прямоугольное корыто.

Когда дело подошло к концу, я нанял людей и построил на обоих берегах по причалу – солидному, из бревен, могущих выдержать серьезный груз. Плотники сделали два деревянных барабана и надели их на врытые глубоко в землю столбы. Никто не мог понять – зачем? Крутили у виска пальцем – чудит мужик.

Настал день, и Сергуня Челнок под ручку провел меня на паром – принимай, хозяин. Паром был здоров, внешне неуклюж – это не легкие стройные ушкуи или струги. Паром при мне спустили на воду; подняв кучу брызг, он закачался на волне. Я спустился в трюм, осмотрел – внутри было сухо, течи не было.

– Теперь нагружайте, – скомандовал я.

– Сколько грузить?

– Вес четырех лошадей, телег с грузом, два десятка человек.

– Это считать надо.

Сергуня уселся считать, я считал отдельно. Получалось где-то четыре тонны, или двести пудов. Я распорядился грузить все двести пятьдесят.

– Помилуй бог, у меня столько груза нету.

На каждой верфи были мешки с песком весом три пуда – для загрузки судов и проверки остойчивости. Мы покидали все мешки, и до полного веса на палубу взошло еще десять человек. Паром просел, но чувствовалось – он может принять вдвое больше. Вот теперь я отсчитал деньги и попросил за отдельную плату перегнать его к причалу.

За работу взялись четверо мужиков с длинными шестами. Отталкиваясь ими от неглубокого дна, они медленно передвигали паром по воде, течение реки помогало движению. Я шел по берегу.

Перегон занял почти полдня, пока не ошвартовали паром у причала. Собралась толпа любопытствующих, в том числе и лодочники. Никто не подозревал для себя худого, не понимая, что паром – злейший их конкурент.

На следующий день я нанял постоянную команду, прикупил двух лошадей, привез с торга специально заказанный толстый и длинный канат, который мы с трудом протянули между берегами. Рабочие запрягли лошадей – они стали крутить барабан, ходя кругами, и канат наматывался на барабан. Паром дрогнул и отошел от причала. За полчаса он достиг другого берега. Все, ура! Заработало. Я был горд собой.

Назавтра начали грузовые перевозки. Возчики сначала с опаской заводили коней с телегами на паром, но быстро освоились. Плату я брал небольшую, и вскоре к причалам по обе стороны реки выстроилась очередь из подвод.

Не все поначалу шло гладко, иногда обрывался канат, но постепенно все отладили – рабочие даже притащили бочку дегтя и обильно смазали оба барабана. Переправа стала проходить быстрее. Конечно, приходилось вынужденно прерывать работу, когда шло судно. Тогда паром пришвартовывали у причала, барабан слегка отматывали назад, и канат опускали в воду – судно проходило над ним.

Так удалось решить вопрос с деньгами – мера сколь вынужденная, столь и необходимая. Каждый день работы парома приносил деньги, и можно было не беспокоиться о хлебе насущном.

А через неделю у меня произошла интересная встреча.

Было воскресенье, мы с Леной пошли в церковь отстоять заутреню. Еще во время службы я обратил внимание, как из боковой двери дьяк показывает на меня кому-то в глубине темного коридора. Я не придал значения, может, пригрезилось, помстилось, может быть, и не на меня показывали, в церкви народа было много. А выходя со службы под малиновый перезвон колоколов, я приостановился на минутку на ступеньках. Тут меня и взял под локоток монах. Все честь по чести: клобук, ряса черная, крест нагрудный – серебряный, большой, сам опоясан веревкой.

– Не ты ли будешь Юрий, назвавший себя Георгием?

– Я и есть. А что за надобность?

– Разговор есть, не для всех.

Я попросил Лену не ждать меня, и, обиженно поджав губки, она пошла с другими женщинами. Если что и сгубило женщину, так это любопытство.

Мы отошли в сторонку.

– Знаком ли ты с отцом Никодимом?

Мне сразу припомнилась эпопея, когда мы с Петром оборонялись в монастыре от непонятной шайки, где я взорвал бочонок пороха. Учуял тогда настоятель монастыря, что я – человек не этого времени, и мне пришлось показать ему некоторые мои способности. Как недавно это было и как давно…

– Конечно, помню хорошо, благодарю за напоминание. Жив ли отец Никодим?

– Жив, хворает только сильно.

– Не передавал ли весточку или привет мне?

Монах смутился:

– Нет, виделись мы с ним уже давно, более года тому.

– А что привело вас ко мне?

– Длинный рассказ мой, может быть, присядем?

Мы обошли собор, присели на скамейку, и монах поведал мне, что когда-то он служил простым монахом в епархии отца Никодима, однако же был замечен и переведен сюда, в Печерский монастырь.

– Поздравляю с повышением.

Монах отмахнулся от моих слов.

– Пустое, все мы в руках Его, – и перекрестился на кресты собора. – Перед отъездом был у нас разговор с отцом Никодимом. Не все мне рассказал настоятель, но совет дал – если пересекутся наши пути, то к тебе можно обратиться, если трудно будет – и вот я здесь.

– Польщен, однако же – как ты меня нашел? Где монастырь с отцом Никодимом, и где я?

– Человек всегда следы за собой оставляет. Слышал я от купцов, как расправился кто-то с нечистью на Муромской дороге, потом дочку купца Святослава из лап разбойничьих вызволил. Мелькнула у меня еще тогда мысль – а не тот ли это Юрий? После татарской осады и в Нижнем люди стали говорить о ратнике, в одиночку спасшем от позорного плена и рабства многажды людей русских. Правда, горожане о Георгии говорили – так это же одно имя. Сопоставил и сделал выводы.

Хм, умен настоятель. Анализировать и делать выводы в эти времена могли далеко не все – единицы, продвинувшиеся благодаря уму своему, а не происхождению боярскому или княжескому.

– Так что стряслось – уж прости, не знаю, как тебя называть, настоятель.

– Мое упущение, не хотел раньше времени называться – отец Кирилл. А беда вот какая. Объявилась в наших местах шайка разбойничья. До поры до времени не трогали монахов и послушников, а с лета нападать стали. Поедут монахи в город за провизией, за свечками, а они тут как тут. Оберут до нитки, поизгаляются и отпустят. А две седьмицы тому инок Димитрий попробовал на защиту имущества монастырского встать, так и живота лишили. Вот и живем в монастыре, как на острове. Воевода Хабар и слышать о монастыре не хочет, ему-де город блюсти надо, и понять его после басурманова нашествия можно. Только и ты нас пойми.

– Понял я, отец Кирилл. Горю вашему помочь можно.

Я замолк, пытаясь сообразить – не предвидится ли у купца Крякутного дальних поездок, где понадобится моя помощь? Настоятель понял мое молчание по-своему.

– Не богат монастырь, однако же по трудам праведным и плата будет.

– Не о плате я сейчас думаю. Мне с нанимателем моим обговорить надо – все же не на себя работаю, хозяин у меня. Отправляйся к себе, отец Кирилл, как смогу – сразу к вам в монастырь приеду. Найдется в монастыре два-три крепких монаха, которые оружие в руках держать могут?

– Двое найдутся, остальные больше Божьим словом.

– Договорились, жди.

Время выкроить удалось через десять дней. Иван сначала отпускать не хотел, но, узнав, что речь идет о помощи монастырю, согласился.

Собравшись, я попрощался с Леной и выехал на коне.

Дорога шла по-над Волгой, потом сворачивала в сторону Гремячего ручья.

Я прибыл в монастырь к вечеру – хорошо, что летом темнело поздно.

На стук в двери открылось маленькое оконце в воротах, выглянувший монах, видимо, был предупрежден и, едва я представился Юрием, открыл ворота, настороженно осмотрел поляну за моей спиной.

Два послушника приняли лошадь и повели в конюшню, а монах проводил меня к настоятелю. Мы сердечно поздоровались.

– Заждался, думал – не приедешь.

– Слово дал – как не приехать.

– Похвально, услышал Господь наши молитвы и послал тебя в помощь. Что делать думаешь?

– Для начала – переночевать, а с утречка дай мне тех двух монахов, что знают, за какой конец меч держать. Хочу посмотреть, каковы в деле они, прошу освободить их от работ.

– Кроме церковной службы, – тут же уточнил настоятель.

Меня отвели в молельную келью. Было здесь не по-летнему прохладно, тесно, скромно.

А утром я проснулся от колокольного звона. В монастыре началась служба. После нее меня пригласили в трапезную, представили. Я позавтракал вместе с братией и вышел во двор.

Ко мне подвели двух монахов. С виду – чистые разбойники; оба здоровенные, кулачищи – что моя голова.

– Федор, Василий, – представились оба.

– Есть место поукромнее?

– Как не быть – на заднем дворе.

Придя туда, я поставил против себя Федора.

– Бей!

– Зашибу, – честно предупредил здоровяк.

– Бей!

Я еле успел увернуться от кулака. Неплохо, но защиты нет. Кулак летит на меня, а живот открыт.

– Бей еще!

Снова кулак летит на меня; подпрыгнув под него, я ударил Федора в живот. Несильно, но чувствительно. Монах хватанул раскрытым ртом воздух, но быстро пришел в себя.

Я объяснил обоим, что нанести вред врагу – хорошо, а остаться при этом живым и невредимым самому – просто замечательно, и показал Федору его ошибку. Провел кулачный бой с Василием. Он быстро усвоил урок с Федором и ударить себя не позволил.

После мы попробовали схватку на палках, имитируя мечи. Неважно, можно сказать – плохо. Удары сильные: если такой молодец попадет мечом – развалит надвое, но техники – никакой. А фехтовать – мечом ли, саблей – за пару дней не научишь. Вот топоры бы им боевые или секиры.

– Есть в монастыре топоры или секиры?

– Должны быть, сейчас у ключаря спросим.

Они ушли и вскоре вернулись. Один нес в руке секиру просто скандинавского вида, не иначе – трофей, второй – здоровенный топор-клевец.

Я взял из поленницы несколько поленьев, швырнул в Федора:

– Бей!

Удар – только щепки полетели. Швырнул в Василия – тоже успел отбить. Явно лучше, чем палками. Таким молодцам рубящее оружие – самое то! С их силой, помноженной на скорость тяжелого оружия, никакие доспехи не спасут. Да и отбить в бою секиру даже мечом – очень затруднительно, а иногда и невозможно.

– Кольчуги есть?

– Есть, токмо на нас не налезают.

Понятно, на наших молодцев надо делать специально. Сейчас это просто невозможно – долго очень.

Я уже придумал, как выманить на себя банду. Надо выехать из монастыря на повозке в сторону Нижнего, как всегда делают монахи. Мне, чтобы не выделяться, тоже надо надеть рясу послушника. Оружие – в телегу, слегка прикрыть сеном. Вот щиты брать нельзя – их сразу видно, шлем на голову нельзя. Кольчугу свою я взял – ее под рясой не видно. А там уж как повезет.

Я рассказал про план Федору и Василию. Им моя задумка понравилась, и я направился к настоятелю. Отец Кирилл был не в восторге от того, что я надену рясу, но вынужден был согласиться.

Свободных дней у меня было немного, поэтому выезжать решили завтра утром.

Утром выехали на пустой желудок: есть перед боем – плохо, при ранении в живот шансов выжить у сытого значительно меньше.

В телегу положили оружие – саблю, секиру, топор. Когда выехали, я предупредил монахов:

– Вы, главное, слушайте меня и прикрывайте мне спину, от меня не отрывайтесь. И еще: что бы ни происходило – не пугайтесь.

– Ты нас, Юрий, не пугай.

Мы отдалились от монастыря на версту, и когда телегу затрясло на корнях деревьев в глухом лесу, на дорогу перед нами вышли разбойники. Именно – спокойно вышли, а не выбежали. Уверенные в своей силе: как же, на троих – целый десяток.

– Разобрали оружие, – тихо сказал я.

Монахи похватали оружие, но продолжали сидеть на телеге. Я обернулся – сзади еще пятеро, поигрывают дубинами, мечами. У всех на губах гадливые улыбки. Ну ровно наши недоросли на улицах после «Клинского». И что меня задело, так это их спокойствие. Никаких криков, угроз, приближаются медленно, желая нагнать страху. Вот тут они промахнулись. Главное в любой схватке – дезорганизовать противника, раздавить морально, лишить уверенности в победе.

Я вскочил на телегу во весь рост – надо определить главаря. Вот он – здоровый амбал, наверняка занял место в шайке благодаря немереной силе. С него и начнем.

– Стоять! – заорал я.

Резко выкинул вперед руку и швырнул в него огонь. Раздался треск, как при электрическом разряде, синий сгусток огня ударил в главаря, и он вспыхнул. Занялось сразу все – волосы, одежда. Мерзавец закричал, стал метаться, пытаясь сбить пламя. Все – и монахи и тати – замерли, ошеломленные увиденным. Пока они не отошли от шока, я повторил фокус с другим разбойником, явно приближенным главаря, в хорошей одежде и с мечом в руке. Выбросив руку, снова ударил огнем. Второй тать тоже полыхнул сразу, как облитый бензином. От необычного и тем более страшного и жуткого зрелища на татей напало просто оцепенение – глаза повылезали из орбит, челюсти отвисли. Никто не помог горящим, разбойники катались по траве и жутко кричали. Мне кажется, эти крики, просто дикие, животные, еще больше усиливали эффект увиденного. Нельзя терять время.

– Руби татей! – закричал я и спрыгнул с телеги. Ударил саблей татя, что держал под уздцы монастырскую лошадь, рванулся вперед, вонзил саблю в живот молодому парню; едва вытащив, срубил руку с дубиной крепкому мужику. За мной грузно топали монахи, налево и направо нанося удары.

Когда мы уже положили большую часть шайки, только тогда разбойники пришли в себя, но организованно напасть уже не смогли. Мы поодиночке добивали тех, кто еще стоял. Я быстро обернулся назад – татей, что подходили сзади, не было. Увидев, как покрошили их товарищей, они бросились в чащу.

– Добивайте этих! – крикнул я монахам, а сам бросился в лес. Надо уничтожить всех, иначе банда возродится, как гидра.

Вот впереди бежит в синей рубашке парень. Быстро бежит, сволочь. Выхватив поясной нож, я метнул его в спину. Споткнувшись, парень упал, пролетев по инерции еще несколько метров. Я бросился в сторону – там трещали кусты, как будто лось ломился. Мелькнула цветная рубашка, я бросился наперерез и, почти догнав, ударил кистенем по голове. Разбойник стал заваливаться. Слева шум, мелькает тень. Еще один. Я бросился за ним. Услышав, что его догоняют, разбойник остановился, повернулся ко мне. В руке – дубина, утыканная железными шипами.

– Что, взять меня хочешь? Сейчас я твою башку в кисель превращу!

Парень взмахнул дубиной, а я бросил кистень – бросил так, как учил меня Михаил – сбоку. Кожаный ремешок обвил дубину, и я дернул кистень на себя. Дубина вылетела из руки разбойника, и, не дав ему опомниться, я саблей рубанул его по плечу, почти разрубив до пупка.

Я замер и прислушался – тихо. Я хорошо помнил, что сзади стояло пятеро; троих я убрал – значит, двое или удачно сбежали, или спрятались в лесу. Наверняка свой лес они знали лучше меня. Тогда им повезло, пусть другим расскажут, как и чем кончается лихая жизнь.

Я вытер саблю об убитого, вбросил ее в ножны и пошел к дороге. Монахи уже расправились с оставшимися. Я прошелся по дороге – мать моя! Оба обгоревших трупа еще чадили, издавая запах паленого мяса, на обочинах лежали куски тел.

Славно поработали монахи: удар секирой – и уже не один человек, а два, только маленьких. Монахи деловито собирали с убитых оружие, ножи, складывали в телегу; железо – ценность, им не разбрасываются.

Завидев меня, оба здоровяка заулыбались – ну ровно дети. Побаловались в песочнице, и вдруг родителя увидели. По большому счету – молодцы, не впали в ступор от моих шалостей с огнем и оружием дрались хорошо – не струсили, ни на шаг не отступили, прикрывая спину.

– Молодцы! Непременно настоятелю доложу о вашей храбрости.

– Кабы не ты – не устоять бы нам; полтора десятка – это очень много. И это… – Федор потупился, – больно у тебя с молоньей, что с руки мечешь, ловко получилось – ровно как Илья Громовержец. Мы аж спужались поперва. Виданное ли дело – огонь руками бросать!

– Предупреждал же я вас – не пугайтесь, как необычное что увидите.

Василий помялся:

– А руку поглядеть можно?

– Смотри, за погляд деньги не берут.

Я протянул раскрытую ладонь. Оба монаха ее внимательно осмотрели, даже ощупали, но, ничего не найдя, сильно разочаровались.

Мы уселись на подводу и поехали назад, в монастырь.

Лошадка еще не добрела до ворот, как они распахнулись и высыпали монахи. Федор и Василий не выдержали – не хватило терпения, соскочили с телеги и, поддерживая руками рясы, побежали навстречу, крича:

– Победа! Разбили поганых!

Радость встречающих была бурной. Для всегда степенных, спокойных монахов это было необычно.

В воротах встретил настоятель, осенил крестом. Оглядел забрызганные кровью рясы, приказал поменять. Я свою просто снял, отдал Федору. Оба ушли вглубь – видимо, к хозяйственным постройкам.

Настоятель и вся братия прошли в трапезную, сели на лавки. Меня усадили рядом с отцом Кириллом. Наступила тишина.

– Ну что же, с Божьей помощью побили нечестивцев. Давайте, братья, помолимся.

Монахи встали, обратили лица к иконам, стали молиться, бить поклоны. Я же только перекрестился и отвесил поклон. Знал я всего несколько молитв «Отче наш…» и боялся, что они будут не к месту.

После молитв все уселись, и настоятель попросил подробно рассказать для братии, как все прошло. Я пересказал, что и как происходило, умолчав об огне и особо отметив храбрость, смелость и стойкость Федора и Василия, их умение владеть оружием. Как только я закончил говорить, монахи стали оживленно переговариваться.

В трапезную вошли переодетые в чистые рясы Федор и Василий. Братия встала, отвесила им поклон, а настоятель перекрестил. Оба монаха подошли к настоятелю и начали о чем-то шептать на ухо.

Выслушав, отец Кирилл отпустил всех, кроме меня и Федора с Василием. Настоятель вперился в меня взглядом:

– Это правда, что ты молнии метал во врагов?

– Было, отец Кирилл, лгать не хочу.

Настоятель задумался.

– Вот что. Вы оба будете молчать о том, что видели, – тем более что Юрий словом не обмолвился о том, когда братии о бое славном повествовал. Понятно?

Оба монаха кивнули.

– Ну а теперь отопьем в знак победы вина простого, прозываемого кагор.

Настоятель достал стеклянный штоф, разлил вино в серебряные чарки. Сотворив молитву, мы их осушили.

– В канун праздника большого – усекновения главы Иоанна Предтечи – свершилась сия малая победа, когда поминают воинов, павших на поле брани за веру и Отечество. Помянем же, братья!

Мы выпили по второй, потом по третьей. Но на том и остановились. Настоятель отпустил монахов.

Мы сидели друг против друга, нас разделял стол.

– Думаю, чем вознаградить тебя за труды ратные?

– Сколько дашь, отец Кирилл, столько и возьму. Мы о сумме не договаривались.

– То так.

Настоятель вздохнул, отцепил с пояса ключи, открыл маленькую дверцу в стене, долго там возился; повернувшись, положил передо мной кучку серебряных рублей, навскидку – около двадцати. Не сказать, что много, но у купца я получал за месяц вдвое меньше. Помолчав, молвил:

– А что же такого ты показывал отцу Никодиму?

– То меж нами останется, не обижайся.

– Огонь показать можешь?

Я подошел к печи, перед которой лежали поленья, бросил полено в печь и, не закрывая дверцу, отошел. Заинтересованный настоятель подошел поближе. Я протянул руку, и с пальцев сорвалось голубое пламя. Полено вспыхнуло.

– Однако! В первый раз чудо такое вижу. Никодим, святой отец, говорил, что ты – человек необычный, но верно говорят – лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Об увиденном молчать буду, но в грамотках запишу. Ладно, иди, отдыхай – заслужил. От всей братии поклон низкий.

Настоятель поклонился, я ответил тем же.

Утром меня снова разбудил монастырский колокол, монахи спешили на службу. И мне пора.

Иноки вывели мне оседланного коня, открыли ворота. Впереди – дорога в Нижний, впереди – приключения. Ох и люблю я это дело!