Читать книгу Огневой бой. Воевода из будущего (сборник) - Юрий Корчевский - Страница 2

Давно заметил – только дела начинают идти в гору и жизнь налаживаться, откуда ни возьмись возникает новая проблема, а то и беда на пороге ждет.

Сколько раз вокруг меня кружила смерть, но так остро, как вчера, на дороге из Смоляниново в Вологду, я еще не ощущал ее ледяного дыхания. Цепенея от ужаса, наблюдал с подвернувшегося у обочины дерева, как стая голодных волков догрызла моего коня и эти твари, оглашая окрестности диким воем, ждали падения моего коченеющего на морозе тела, чтобы продолжить кровавую трапезу. Казалось – нет надежды, все, пропал. Да, видно, не зря говорят – нет худа без добра. Откуда он здесь мог взяться – мой спаситель, запозднившийся охотник Демьян, что спешил вернуться в город?

А может быть, не все задачи в этой жизни я выполнил и нужен Ему, пославшему мне чудесное спасение свыше? Для свершения неведомых мне до поры дел?

Мне, как никогда, хотелось жить и действовать: бороться, защищать и спасать, добиваться торжества Правды и поражения зла, быть полезным и любить. Но прежде надо встать на ноги, помороженные вчера.

Утром я проснулся с трудом – знобило, поднимался жар. Нога, что поморозил ночью, распухла почти до колена, кожа на стопе покрылась пятнами. Отморозил, ешкин кот! Мне только этого не хватало. Надо в баньку сходить, попариться, да горячего молока с медом да малиновым вареньем попить, полежать, пропотеть.

Я позвал Федьку, приказал истопить баню. Заодно и поинтересовался:

– Где спаситель мой, Демьян?

– Затемно еще поднялся, ушел.

Эка незадача.

– Куда, не сказывал?

– Сказывал – на торг.

– Поручи баню холопам истопить. Сам на торг ступай, найди и приведи Демьяна. Не успел я отблагодарить человека, да и виды на него имею. Убедился я – лучник он отменный. А мне еще воинов набирать надо – государь землицею жаловал, так что дружину личную увеличивать надо.

– Понял, бегу.

В спальню вошла Лена.

– Что вчера случилось? – встревоженно спросила она. – Почему так поздно вернулся – и без коня?

– Стая волков на меня напала. Коня съели, сам едва живой остался, да, похоже, простыл, ногу вот еще отморозил.

– Бедненький! Сейчас я тебе молока согрею, да с медом.

– Холопам напомни про баню, я им распоряжение дал.

– Суетятся уже, Федька наказал.

Вскоре молоко было готово, я напился.

В постели под одеялом было жарко, пот катился градом. Но стоило отбросить одеяло – знобило.

К полудню баня согрелась, и я отправился париться. Стоило немного плеснуть воды на каменку, как пар, казалось, обжигал кожу. Помороженная нога вообще не давала даже прикоснуться к себе. Тем не менее я стоически выдержал часа два, то поддавая парку, то расслабляясь на полке. Когда с меня сошло семь потов, решил – хватит. Оделся в чистое исподнее, посидел, остывая, в предбаннике, попил отвар трав, что приготовила жена.

Почувствовав облегчение, я побрел в дом. А в трапезной уже сидят Федька с Демьяном.

– Вот, боярин, еле нашел охотника – уж совсем было отчаялся.

– Ты что же, Демьян, ушел не попрощавшись? Я тут приболел немного после вчерашнего.

– В баньку, боярин, надо, да отвар из трав целебный попить.

– Только из баньки. Подождите меня.

Я вышел из трапезной, прошел к себе в комнату, взял мешочек с монетами. Вернувшись в трапезную, с благодарностью вручил его Демьяну. Тот взвесил на руке мешочек, сказал:

– Многовато даешь, боярин.

– Думаешь, моя жизнь дешевле стоит?

– Это уж кому как виднее.

Демьян приподнялся было с лавки.

– Ты не торопись, охотник. Дело у меня к тебе. Видел я вчера, что из лука пострелять ты мастер. Не хочешь в дружину ко мне прибиться? О куске хлеба и крыше над головой думать не надо будет, жалованье положу, броню да оружие дам.

– Уж больно сладкие речи ведешь, боярин. А ну как враги, в сечу идти?

– Так святое же дело – за Русь постоять!

Демьян задумался. Я не торопил. Одно дело – сам себе хозяин, вольный человек, другое – в дружине ходить, под боярином. Не тяжкая доля в мирное время, однако и голову в сече сложить можно или калекой остаться.

– А что, согласен, – махнул рукой охотник. – Пропади она пропадом, такая жизнь. Федор твой, пока с торга шли, расписывал, какие трофеи на саблю берут. А мне хлеб тяжко достается. Зверя выследить надо, изловчиться убить, шкурку обработать. Да налог заплатить деньгою – это опять на торг ехать.

– Ну, вот и славно. Принимай, Федор, нового воина в дружину. Учи сабельному бою, пусть из мушкета постреляет, пообвыкнет. А в остальном пусть лучником и останется. В дозоре да в засаде лук нужен. Сам знаешь: мушкет грохочет – за версту слышно. Место в избе найдется – веди, Федор.

Новому воину я был рад. Жалованная земля – это хорошо, но и воины в поместное ополчение с площади земли во владении боярском исчислялись. Надо бы еще двух к себе сманить или купить. Только абы кого не возьмешь – не всякий жизнью рисковать захочет. У воина жизнь более веселая, беззаботная и хмельная, нежели у хлебопашца или ремесленника, но и более короткая. Редко кто из них до старости доживает. Потому и стоят выше на социальной лестнице.

Я прошел в спальню. Что-то утомился, хотя и не делал ничего. Видно, болезнь ослабила. Пощупал лоб – вроде жар спал, но вялость и слабость оставались. Жена подсуетилась, принесла жиру барсучьего – ногу помороженную намазать.

Так я и отлеживался три дня. Простуда прошла, но нога зажила только через месяц. Представляю, что было бы, просиди я на дереве до утра, когда потянулись бы первые обозы и мужики отогнали волков. Точно без ноги бы остался, калекой, а может, и насмерть замерз. Повезло, что Демьян проходил.

Я периодически интересовался у Федьки, как учится ратному делу Демьян.

– Огненного боя не любит, саблей владеть научился, но больше – ножом. Лазутчик прирожденный, – ответил Федор. – Рядом пройдет – и не услышишь.

– Охотник все же.

– Вот-вот. Лазутчиком али пластуном быть – его доля. У нас так никто не может. По лесу идут – ровно стадо, шум да треск стоит. Только и могут, что железом махать.

– Это хорошо, что лазутчик у нас будет. Еще бы двух боевых холопов надо, да где их взять?

– А смотр когда, боярин?

– Через месяц.

Федька присвистнул.

Рано утром, едва рассвело, в ворота постучал гонец. Я чертыхнулся – принесла его нелегкая в столь ранний час! Ведь наверняка не с радостной вестью в ворота стучит. Или беда стряслась какая?

Я только к воротам подошел, как гонец через забор прокричал:

– Воевода вызывает! – и умчался.

Я вздохнул – тяжка боярская доля! Только наведешь в вотчине своей порядок – неси государево тягло. Или на заставу – порубежье охранять, или воевать – с татарами, Литвою, шведами – да мало ли у Руси врагов, жаждущих урвать у соседа землицы, угнать пленных в рабство, поживиться добром чужим. Несть им числа!

Умывшись и одевшись подобающим образом, я поднялся в седло. Это уж Федька-заноза подсуетился. Пока я себя в порядок приводил, он коня оседлал.

До управы ехать недалеко, однако морозный ветер быстро прогнал остатки утреннего сна.

Я легко взбежал по ступенькам и, войдя в кабинет воеводы, отвесил легкий поклон, пожелал здоровья.

– И тебе здоровья и удачи во всем. Садись, боярин.

Я уселся на лавку, сняв шапку, и приготовился ждать остальных бояр, думая, что вызваны все. Но воевода начал разговор, не дожидаясь прибытия остальных.

– Ты знаешь, что в городе бунт зреет?

Я удивился – никто мне раньше не сообщал об этом, да и с чего быть бунту?

– Не ведаю, воевода, – честно ответил я. – Да и не по чину мне – на то Разбойный приказ есть.

– И причины волнений не знаешь?

Я пожал плечами.

– Простыл я сильно, воевода, да ногу поморозил, почитай – месяц в постели провалялся.

– Тогда понятно. Из-за соли волнения. Сам понимаешь – товар наиважнейший, без него за стол не сядешь. А на торгу соль пропала. Уходят обозы в Соль-Вычегодск и как в воду канут. Вот и подумали мы с наместником – кто-то воду мутит, выгоду от того ищет. Ладно бы, если торговцы решили товар придержать да цену поднять. Так ведь нет соли у купцов. Почитай, как снег лег, так ни одного обоза с солью и не было. А впереди весна, распутица. Вот и порешили – пока не припекло, обоз за солью отправить.

– Я-то здесь каким боком?

– Купец с обозом поедет, соль – его забота. Ты же со своими ратниками за целость обоза отвечаешь. Коли разбойники – руби, другое что – ну, мне тебя учить не надо, решай на месте.

Только я рот открыл, как Плещеев замахал рукой:

– Знаю, знаю, на порубежье был, коли не война – тебя три года трогать не можно. Только у меня бояр разумных да боевых не так много. Саблей помахать – найдутся люди, да сдается мне, тут головой думать придется. Вон как ты раскрутил убийство злопакостное боярина Ивана Андреева. До сих пор стряпчий государев Федор Кучецкой о тебе вспоминает, как встретимся. Знать, понравился ты ему.

– Что я, динар золотой или талер – всем нравиться?

Воевода озлился, хлопнул ладонью по столу.

– Тебе город честь оказывает. А ну – бунт вспыхнет, думаешь, тебя обойдет? Всех на вилы поднять могут! Ты об этом подумал?

И впрямь – своя рубашка ближе к телу. Я действительно думал о своих нерешенных делах, а не о зреющем недовольстве. А случись бунт – можно и не успеть в Смоляниново сбежать, укрыться в вотчине. Да и не в моих правилах бегать – тем более не от неприятеля.

– Усовестил, воевода! Прощения прошу. Когда выезжать?

– Обоз уже готов. Сегодня выехать хотели, да о тебе вовремя вспомнили. Сколько тебе времени надо?

Я прикинул – холопы на месте, припасы в дорогу взять – полчаса.

– Через час буду готов выступить.

– Вот и славно. Я распоряжусь – пусть обоз выходит, вы верхами его быстро нагоните – по дороге на Великий Устюг. С богом!

Я поклонился и вышел.

Слов нет – честь, конечно, оказана. Но и дома теперь меня недели три, а то и месяц не увидят.

К моему удовольствию, ратники мои были все в сборе и одеты по-походному. Осталось только оседлать лошадей да припасы собрать.

– Молодец! – похвалил я Федора.

– А то! Как гонец прискакал, так я сразу и понял – собираться надо. Уж и припасы из кладовой в сумы уложены. На кого воевать идем?

– Обоз соляной сопровождать в Соль-Вычегду.

– Дело! В городе соли уж две седмицы нету.

– Чего же ты молчал?

– Дык, – растерялся Федор, – хозяйке, боярыне, значит, я сказал – ее это дело.

– Седлайте лошадей – обоз уже вышел, мы догоним. Я мигом.

Я забежал домой, обнял Елену, пояснив, что уезжаю на месяц, не на войну – соляной обоз сопровождать.

– Кстати, и нам соли привези – хошь мешок. Наша почти закончилась.

Поцеловав жену на прощанье и обняв Васятку, я выбежал из дома и с крыльца – сразу в седло. Федор расстарался, подвел лошадь к ступенькам.

Галопом моя кавалькада вылетела из города. Сначала гнали на север, а достигнув замерзшей реки, свернули на нее. Вот и обоз, недалеко ушел. Длинный.

Пока обгоняли его по заснеженному льду, я посчитал подводы – двадцать штук. Каждая лошадь в долгом пути по триста килограмм на санях утащит. Итого – шесть тонн. Неплохо!

На передних санях, укрытый медвежьей шкурой, важно восседал купец. Я пристроил коня рядом с санями.

– День добрый!

– И вам того же. Воевода прислал?

– Он самый. Как звать-величать?

– Первуша Ткач.

– Первый сын в семье, значит. А меня Георгий Михайлов, боярин.

– Во как! Соли в городе не стало, так и боярина с дружиной отрядили. Вечно у нас так – жареный петух не клюнет, не почешемся. Значица, так – давай определимся. Мое дело – соль купить и привезти, твое – обоз и людей сохранить. Так?

Я согласился:

– Так, о том и воевода меня предупредил.

Купец повеселел:

– Значит, сходимся, боярин.

Я понял, о чем он. Боярин выше купца, и Первуша боялся, что я командовать начну. Но у меня и без соли забот хватит, пусть коммерцию он себе оставит, на то он и купец. Меня другое заботило – почему соль в город не везут.

На Руси бунты бывали – медный, хлебный, слышал я и о соляных бунтах. Но то было, когда цена на соль поднялась. А вот почему обозы с солью исчезают? Купцы с деньгами едут, люди при обозе. Куда же все пропадает? Разбойники балуют? Все равно – хоть кто-то, да уцелел бы, дошла бы весть. «Не стоит расслабляться, – решил я, – хоть и по своей земле едем, противника нет, однако же он должен быть, этот неведомый враг…»

Ехали до сумерек. Остановились на постоялом дворе. В трапезной ратники налегли на суп да мясное. Сидевший с нами за одним столом купец заказал только постное и осуждающе покачал головой:

– Пост ведь Великий, мясо грешно вкушать.

– Путникам, воинам и болящим дозволяется. Вот мы и едим, – ответил за меня Федька.

Он вообще не терпел, когда кто-нибудь, кроме меня, делал замечания или пытался поучать.

Доели уже молча и улеглись спать. Целый день верхом да на морозе – утомительно.

Через неделю мы добрались до Устюга. Здесь дали лошадям день отдыха.

Я хотел поговорить с местным воеводой, но его в городе не оказалось. Местные бояре же ни о чем подозрительном не слыхивали, и соль в Устюге была.

– Первуша, а соль-то в Устюге есть. Давай здесь купим да вернемся, – предложил я.

– Ты что, боярин? Здесь соль изрядно дороже будет. Да и много нам надо, небось во всем Устюге столько не наберется. И вообще, ты уж извини, боярин, соль выгодно купить – мое дело.

– Как знаешь.

Отдохнувшие и отъевшиеся сеном лошади шли бодро – только пар из ноздрей валил.

А у меня мыслишка закралась. Коли в Устюге с солью все в порядке, стало быть, закавыка как раз на обратном пути должна быть, и непременно – на пути от Устюга до Вологды. По крайней мере, по логике получалось так.

Еще несколько дней пути, и мы – на месте. Соль-Вычегодск, небольшой городишко на северо-востоке, на Русском Севере. Главное его богатство – соль. Солью торговали все – купцы, мелкие разносчики на торгу; солью были забиты лавки, лабазы, амбары. Везде – мешки с солью. А как иначе – товар, можно сказать, стратегический. Без него – ни рыбку посолить, ни суп приправить. Соль на Руси ценилась высоко, частенько ее мешали с перцем, и у путников, воинов мешочек с нею всегда был в суме.

Пока Первуша занимался закупкой, я обошел торговцев, ненароком спрашивая о предыдущих обозах с Вологды.

– Были обозы – мы уж всех ваших, кто солью торгует, знаем. Так ведь как снег лег да морозом реки сковало, были из Вологды покупатели, много соли брали. А что случилось-то? Неуж соль кончилась?

Пришлось приврать, что обоз под лед провалился. Известное дело – соль воды боится, вот и пропал товар.

Я умышленно не говорил о пропаже обозов. Если это разбойничьих рук дело – сообщников неосторожными расспросами насторожить можно. А коли тати здесь ни при чем, так продавцы быстро цену поднять могут. Торговля – дело тонкое и хитрое.

С ратниками перемолвился – они тоже не слыхали о грабежах, не жаловался никто.

Мы скупили соль, нагрузили сани и назавтра тронулись в обратный путь. Федьку-занозу, как более опытного из дружины, я поставил во главе трех холопов прикрывать обоз сзади. Сам же с тремя другими холопами ехал впереди обоза, опережая его метров на сто. Обычно авангард не уходил так далеко, сопровождая обозы. Но я решил перестраховаться: случись нападение – сзади успеет подойти на помощь Федька с холопами, а обозники смогут развернуть сани, чтобы уйти в безопасное место с грузом.

Но дорога не преподносила новых сюрпризов, и мы благополучно добрались до Устюга.

Первуша уже роптать начал, сидя за ужином в трапезной.

– Спокойно все, зря только вас с нами послали. Я дорогу как свои пять пальцев знаю, не заблужусь. У меня в обозе одних возничих два десятка, и каждый при топоре – за себя постоять сможем.

Я слушал и думал – флаг тебе в руки, но тогда где другие обозы? Убегать с деньгами никто бы не стал: не приказчики с обозом ехали – купцы.

Отдохнув день, мы выехали на Вологду. Груз замедлял движение, и лошади шли медленнее – это не пустые сани тащить.

Зимник сошел со льда Сухоны и пошел по лесу. Река здесь делала изрядный крюк, и через лес путь был короче. «А ведь местечко для нападения всякой шушеры – самое удобное», – подумалось мне.

– Осмотреть и приготовить оружие, – распорядился я.

Дружинники впились глазами в окружающий лес, а я не столько за лесом смотрел – чего увидишь за стволами деревьев, – сколько на снежную целину по бокам от санника. Если разбойники приготовили засаду, они обязательно выйдут на дорогу или перейдут ее, чтобы напасть с двух сторон. По-любому следы на снегу останутся: сейчас не лето, когда прошел по траве и через полчаса – никаких следов, примятая трава поднялась, и все.

Снег был девственно-чист. Даже вороны и сороки молчали, а были бы люди в чаще – галдели бы.

Впереди, за небольшим изгибом дороги, показалась полоса тумана. Бывает так по утрам – в низинах, где поморознее, что-то вроде тумана ложится. Но днем в лесу – как-то необычно это. Однако я тут же успокоился. Ну – туман и туман, хотя он чаще летом бывает. У погоды свои причуды. Случаются ведь грозы с молнией и громом даже зимой, хотя и не часто.

Однако чем ближе подъезжали мы к полосе тумана, тем больше овладевало мной беспокойство. Даже не знаю почему, но что-то зашевелилось в груди – легкий страх или какая-то неуверенность.

Лошадь моя запрядала ушами и сбавила ход. Нечисто что-то…

Я остановился и послал назад ратника, чтобы притормозить обоз.

Ратник вернулся не один. На санях следом за ним ехал Первуша.

– Чего стоим, боярин?

– Туман мне не нравится.

– Тю! Ну, туман – и туман. Ты что – тумана никогда не видел?

– Зимой?

Первуша задумался.

– Да, как-то не припомню. Туман бывает, когда тепло, да над водою стоит часто.

– Первуша, а ты посмотри на туман повнимательней.

Купец слез с саней и пошел к полосе тумана.

Я-то, пока ратник ездил к обозу, пригляделся к молочной пелене. И вот что странно. Когда подходишь к обычному туману, воздух постепенно становится влажным, видимость тоже падает не сразу. А тут поперек дороги – необычная полоса тумана. Да, он бесформенный, клубится, но больно уж границы его четкие. Или я уже – как пуганая ворона, что каждого куста боится?

Первуша потоптался на дороге и повернул назад.

– Что-то нехорошо мне, вроде как угроза от тумана.

– И я о том же.

– Что делать будем, как разумеешь?

– Мое дело – товар купить, твое – обоз провести. Я свое дело сделал, теперь ты решай, боярин.

Вот хитрован! Как возникают сложности, так – решай сам.

Я слез с коня, подошел к пелене и провел рукой по поверхности. Ничего не произошло, но я заметил, как у места, где я стоял, туман сгустился. Он что, живой? Я сделал пару шагов вперед и остановился. Туман был мне пока еще по пояс. И тут у меня возникло странное ощущение – как будто маленькие ручки нежно, едва ощутимо прошлись по одежде, по ногам.

Я выскочил обратно и направился к своим. Надо решать, что делать дальше – не может же обоз ночевать на лесной дороге.

Когда я приблизился, остроглазый Демьян, который спас меня от волков, показал пальцами куда-то вниз.

– Боярин, что у тебя с портами?

Я посмотрел вниз. Ешкин кот! Штанины были в небольших дырках с неровными краями, как будто их кислотой обрызгали. Сколько живу, о таких туманах не слыхал. Про дожди кислотные знаю – но это уже в моем времени, а сейчас-то им откуда взяться?

Что же делать? Назад повернуть и объезд искать? Долго!

– Вот что, парни, – решился я. – Идите к обозу, берите топоры и рубите сучья посуше – только к туману не приближайтесь.

Демьян и еще один ратник стремглав кинулись к обозу и вскоре вернулись с плотницкими топорами.

– Идите в лес, ищите сухостой. Надо сделать что-то вроде факелов.

Ратники разошлись по лесу, не удаляясь от дороги. Я же стал разглядывать дырки на штанах. Интересно, что могло их проесть? Может, сел на лавку с уксусом или еще какой-нибудь дрянью в трактире в Устюге? Нет, мои дружинники мгновенно бы заметили – углядел же Демьян дырки сразу? Стало быть, и появились они недавно. Выходит, не показалось мне, что вроде как пальчики по одежде бегают.

Прискакал с конца обоза Федька-заноза.

– Чего стоим? Или ждем кого, боярин?

– Туман впереди, да странный какой-то. Я вон по пояс в него зашел, буквально пару шагов сделал – и погляди теперь на мои порты.

Федька оглядел меня со всех сторон и присвистнул.

– Как дробом прострелены.

– А я ведь и был в том тумане совсем немного.

– Что делать будем? В обход пойдем?

– Пойдем, если не получится. Придумал я одну штуку, сейчас попробуем.

Ратники вернулись – каждый нес перед собой охапку сучьев. Попробовали их поджечь, но промороженное дерево не занималось.

– Я сейчас! – Федька вскочил на коня, унесся к обозу и вернулся с горшком.

– Масла льняного у обозников выпросил. Правда, тут не больше половины.

Мы обмотали сучья тряпками и обильно смочили льняным маслом. Теперь самодельные факелы вспыхнули.

Мы подождали немного, чтобы огонь с тряпья перекинулся на дерево.

– Так, становимся в цепь, в каждой руке – по факелу. Идем к туману и по моей команде бросаем в него факелы – постарайтесь забросить подальше. Все готовы? Тогда пошли.

Мы цепью из пяти человек двинулись к молочной пелене. Не доходя двух шагов, я скомандовал:

– Стой! – Все замерли. – Бросай!

Мы зашвырнули факелы подальше. Мгновение ничего не происходило, затем в тумане раздался слабый вой, быстро перешедший в громкий, очень высокого тона звук, практически – визг. Мне даже в шапке заложило уши.

Все оцепенели, а потом, как по команде, в панике бросились назад – к лошадям. Не удержался и я – тоже побежал, но, промчавшись пару десятков метров, одумался, остановился и обернулся.

С туманом что-то явно происходило. Он стал уплотняться, собираясь в плотные, непрозрачные, большие комки, потом собрался в одну сплошную массу и стал втягиваться в лес. Ратники мои вернулись ко мне.

– Ты прости, боярин, что бросили тебя одного, – сконфуженно молвил Федька. – Спужались мы – сроду такого не видели.

– Прощаю – я и сам струхнул. Глядите – уходит туман с дороги. Не рассеивается, а уползает, как живой.

– В лес уползает – не понравился ему огонь, – пошутил оправившийся от первого испуга Федька.

Так, похоже – выход найден.

Я уселся на коня, ратники мигом оседлали своих лошадей. Наше счастье, что кони не разбежались, а то лови их сейчас по лесу. Ратники, похоже, тоже осознали, что проявили слабость, и виновато отводили глаза.

Я подскакал к обозу и остановился.

– Слушать всем! Берите топоры, ступайте в лес – только от дороги далеко не отходите. Рубите сучья на факелы. Обмотайте их тряпками и полейте маслом – хоть немного. Когда все будете готовы, тогда дружно поджигайте – и вперед по дороге! Нигде не останавливайтесь и лошадей подгоняйте – потом отдохнут. Коли увидите, что из леса туман выползает, кидайте в него горящие факелы, и подальше. Все ли понятно?

Видимо, Первуша уже успел рассказать обозникам об увиденном тумане. Возничие пошли гурьбою в лес, а Первуша подбежал ко мне.

– Что там, боярин?

– Ты на порты мои погляди!

– В дырах порты. Прожег, что ли?

– Зашел в туман на два шага – и погляди, какие дырки. Факелами туман в лес загнали.

– А что там за визг был? Как крысе на хвост наступили.

– То туман визжал.

– Чудны дела твои, господи! – Первуша перекрестился.

Наконец, все были готовы.

– Поджигай! – скомандовал я.

Сам с дружинниками взял факелы и поехал справа от обоза – по целине, между лесом и санным путем. Мои холопы растянулись за мной цепочкой.

Обозники рванули дружно. Застоявшиеся и продрогшие лошади сами, без понуканий резво тянули тяжело груженные сани. Обозники бежали рядом с санями – так лошадям было легче.

Таким образом, мы гнали лошадей и бежали рядом с ними около версты – пока не кончился лес. От лошадей валил пар, а возчики хватали воздух широко открытыми ртами. Факелы, многие из которых уже догорели, мы побросали в снег. Кажется, прорвались.

Дальше путь опять шел по реке. Тут уж обоз двигался неспешно.

Устали все – и люди и лошади. И хотя до сумерек было еще около часа, мы остановились на ночлег в первом же встреченном постоялом дворе.

За ужином я выпил вина сам и позволил пригубить ратникам. При воспоминании о тумане по спине пробегал холодок. Что за дьявольское порождение?

Первуша приложился к кувшину с вином поболее моего. Лицо его раскраснелось, он пьяненько допытывался:

– Ты как, боярин, насчет факелов-то скумекал? Подсказал кто или ранее встречался?

– Не видел такого никогда, а догадался сам.

– Хм, башковитый! Я думал – ты только сабелькой махать горазд.

Дальнейший путь протекал гладко, и через несколько дней мы въезжали в Вологду.

Я подъехал к купцу:

– Продай мешок соли.

– Возьми так.

– Не хочу быть должником.

– Я от чистого сердца, кабы не ты – сгинули бы мы бесславно, и никто бы не узнал, где косточки наши. Бери!

По моему знаку Федька подхватил из саней мешок соли и положил перед собой поперек седла.

Все! Закончен поход. Не сказать, что повоевали – все вернулись в целости и обоз привели, но пережить такое еще раз я бы не согласился. На муромской дороге тоже было жутковато, но там я видел врага и знал, что делать.

Обоз с солью потянулся к купеческим амбарам. Я же отправил всех ратников домой, а сам направился к воеводе. Надо успокоить его и доложить о выполнении задания.

Плещеев был на месте и, увидев меня, обрадовался.

– Обоз с солью доставили?

– Уже разгружаться у амбара должен, боярин.

– Ну, здравствуй, Георгий! Дай я тебя обниму. Молодец!

Мне почему-то показалось, что воевода хоть и рад меня встретить, но не чаял увидеть живым.

– Садись, боярин, расскажи, как поход прошел.

– И рассказывать особо нечего – съездили в Соль-Вычегодск, купец Первуша соль закупил. Если бы не одно обстоятельство.

– Разбойники? – в нетерпении аж подпрыгнул в кресле воевода.

– Нет, туман.

– Туман? Эка невидаль.

– Вот и я о том же.

– Слава богу – соль в городе есть. Теперь бунта можно не опасаться.

– Истинно так.

– За службу от всего города благодарность тебе, Георгий. Иди, отдыхай. Пока не случится чего – не потревожу более.

Я откланялся и вышел.

Дома уже царило оживление, какое бывало всегда, когда дружина возвращалась из похода. Из трубы в бане валил дым – уже грели воду. В доме на кухне суета – кухарка металась между столом и печкой.

Скинув тулуп, я обнял Лену и Васятку. Вырос парень, заметил я. Надо его уже в походы брать.

Мы прошли в горницу. Лена тут же обратила внимание на мои порты.

– Неуж материал плохой купили?

– Нет, тут другие обстоятельства.

И я рассказал им о страшном тумане. Оба слушали, ра-зинув рты от удивления.

– Башковитый ты у меня, – молвила жена, когда я закончил свой рассказ.

– Батюшка, возьми меня с собой в следующий поход, – попросился Васятка.

Пообещав взять, я переоделся в своей комнате. А вскоре и обед подоспел – даже, судя по времени, почти ужин.

За стол сели и домочадцы и ратники. Поев и немного выпив, мужчины отправились в баню.

Затем пир продолжился – почти до полуночи. А с утра – на коня и в вотчину. Хоть и неплох управляющий, а пригляд нужен.

В Смолянинове я застал обоих – Андрея и его сына Павла. Обсудил с ними хозяйственные нужды, отдал распоряжения. Глядь – а по дороге Тучков собственной персоной скачет и за ним – двое его дружинников.

Мы обнялись, расцеловались.

– Здорово, Никита.

– И тебе не хворать, Георгий.

– Давно не виделись.

– Мы с тобой видимся, когда воюем.

– Ох, не надо бы, лучше – вот так, по-соседски.

Я извинился перед Никитой, отошел в сторону и спросил Андрея с Павлом:

– Стол по-быстрому соберете? С боярином посидеть надо.

– Так уж готово почти. Как сын мой тебя увидел, так и распорядился. Только второй кубок поставить – и пожалуйте за стол, бояре.

– Молодец – ловок, шельма.

Я вернулся к Никите.

– Стол готов – не погнушаешься с соседом кувшин доброго вина распить?

– Когда я был против?

Засиделись мы с Никитой – поели, выпили, поделились новостями. Я рассказал о соляном походе и тумане. Никита поудивлялся, но заявил, что никогда в жизни о таком диве не слыхивал.

Мы попрощались, дав друг другу обещание встречаться чаще – все-таки добрые соседи.

Домой я ехал не спеша, переваривая услышанные новости. Вот интересно – Тучков от города живет дальше, а новости узнает первым. Сорока ему на хвосте приносит, что ли?

Еще подъезжая к дому, я увидел у ворот двоих дружинников. Неужто опять ко мне?

– Здрав буди, боярин, – скинули шапки ратники. – Сам воевода к тебе пожаловал.

Ох, не к добру такие визиты. Но вида не подал, что встревожен, – въехал во двор. Ко мне метнулся Федька, принял коня.

– Слышь, боярин, воевода к тебе в гости, да не один – с ним еще человек, по одеже – служивый. Недавно приехали. Боярыня сказала – вскорости будет, вот и дожидаются.

Войдя в дом, я повесил тулуп в сенях, пригладил пятерней волосы, шагнул в горницу и поклонился гостям. Оба встали и отвесили ответный поклон.

Ну – на воеводу я насмотрелся, а кто же второй? Лицо незнакомое – явно не вологодский. Ликом благообразен, бородка небольшая, аккуратно правленная. Кафтан из дорогого сукна, но покрой обычный. Оба без оружия. Слава богу – не в боевой поход звать приехали. Да и был бы сбор – воевода гонца бы прислал, сам бы не поехал.

Все одновременно сели.

– Вот что, Георгий, – о погоде и урожае не будем, времени нет. К тебе человек из самой Москвы приехал, государем послан.

Воевода повернулся к незнакомцу, как бы передавая слово.

– Я – путный боярин Лыков Никита, Ерофеев сын. Скажу сразу – отправлен за тобою ближним боярином Векошниным с ведома и одобрения государя.

Я весь обратился в слух. Что-то новенькое, необычное. Зачем я понадобился ближнему боярину государеву? Чин большой, считай после государя – в первом десятке. Наверное, на уровне нынешнего премьера. Да и сам посланец в чинах. Путный боярин – дворцовый чиновник, обычно управляющий каким-либо приказом или ведомством. Я по сравнению с ним – как холоп рядом с князем. Очень занимательно!

– Так вот, – продолжил Лыков, – седмицу назад во дворцовых покоях чашник государев убит был, из старого и уважаемого рода Голутвиных – князь и любимец государя. Опечален правитель. Разбойный приказ найти злодея не может, да стряпчий государев, Федор Кучецкой, подсказал вовремя – есть-де на Вологодчине боярин разумный. Так что собирайся. Я сюда на ямских лошадях добирался, обратно так же поедем – быстрее выйдет.

Ешкин кот, а меня кто-нибудь спросил? Хочу ли я в столицу ехать? Только-только с обозом из Соль-Вычегодска вернулся. Дома, считай, второй день. Что за жизнь такая? У них в Разбойном приказе люди с опытом – и они не нашли, а разве я смогу? И какие уж следы найти можно будет, коли времени прошло много?

– Когда убили Голутвина?

– Ровно как седмицу и один день.

– Похоронили?

– А как же – по христианскому обычаю. Собирайся – в дороге доскажу, что знаю.

Я вышел из горницы. Нашел Елену, известил об отъезде. Только и успел, что мешочек с деньгами за пазуху сунуть да пистолет за пояс.

Бояре уже стояли в сенях, и расторопный Федька протягивал им шубы. Посмотрел Лыков на пистолет за поясом, улыбнулся, но не сказал ничего.

Сытые ямские лошади шли ходко, верста за верстой летели назад. При таком темпе разговаривать было невозможно.

Ехал я и думал – многого я достиг в этой жизни, даже вот боярином стал – почти немыслимое дело для нынешнего человека. Вотчина у меня, жалованной грамотою государя наделенная, воины в подчинении, холопы в управлении, женой-красавицей обзавелся и приемным сыном, не высовываюсь без надобности, хоть и не отсиживаюсь, как барсук в норе, коли надо за честь постоять, не лезу в политику. Но – не везет.

Почему государев стряпчий Федор Кучецкой вспомнил обо мне? Что, в Разбойном приказе более умелых да опытных людей не нашлось? Сомнительно. Может, высокая политика вмешалась? Я знал из разговоров, что вокруг государя бояре – в вечных склоках. Образуются разные кланы, при дворе идет борьба за влияние, за земли – за богатства, наконец. Может, это именно тот случай? Дворцовые и приближенные к власти люди всегда пирог сладкий делить пытались. Как я знал из истории, будущий сын нынешнего государя Василия III – царь Иван IV Грозный бояр в страхе держать будет, не верить им, головы почем зря рубить – даже тем, кто ему был верен и предан.

Вот и сейчас – времени после убийства Голутвина прошло много, убитый похоронен – стало быть, осмотреть труп уже невозможно. Теоретически, конечно, его эксгумировать можно – могилу разрыть и осмотреть. Но это в теории. На практике – никто сделать этого не позволит, а ежели сам посвоевольничаю, церковь проклянет, а государь распорядится на кол посадить. Прах усопшего беспокоить – святотатство.

А ежели падет на кого из приближенных к государю особ подозрение, так стоит мне рот открыть – убьют и псам скормят. А всем объявят – пропал, мол, бесследно. У меня в Москве защитников нет, а кого интересует судьба провинциального боярина из далекой Вологды?

Резкий свист кнута, которым Никита Лыков подстегнул лошадь, прервал мои тяжкие раздумья. Вокруг простиралась искрящаяся на солнце снежная целина с одиноко тянущейся вдаль колеей вологодского тракта и редкими верстовыми столбами.

Двадцать пять верст до следующего яма пролетели быстро. Никита Лыков предъявил смотрителю государеву подорожную. Нам подвели свежих лошадей, и гонка продолжилась.

Ехали, с переменами лошадей, до позднего вечера. И когда я уже взмолиться готов был – ну совсем пятую точку отбил, путный боярин решил остановиться на ночлег на постоялом дворе.

Поели, даже можно сказать – набили пузо; ел я последний раз утром и проголодался изрядно. После ужина попадали в приготовленные постели и отрубились. Было не до разговоров. Лыков захрапел первым.

Мне было досадно – еще недавно сюда, в Вологду, гнал, теперь – обратно. Так попу напрочь отбить можно – седла-то деревянные, кожей только обтянуты. А каково Лыкову? Путный боярин и немолод уже, муж умудренный, не мальчик на побегушках.

Еще вопрос – почему его послали за мной – могли и стрельца снарядить. Не по чину мне уважение такое. Путный боярин доступ к государеву телу имеет, все при дворце есть – почему он? Нет, не конкретно Никита Лыков. Это мог быть и другой. Нечисто здесь что-то. Точно – в политику я вляпался. Попаду между интересами двух могущественных кланов – сотрут в порошок и не заметят. Впрочем, теперь, когда я Рубикон перешел, аlеа jасtа еst! – «жребий брошен», обратной дороги нет. Утрою бдительность, чтобы избежать опалы, подобной учиненной мне московским князем Овчиной-Телепневым. Под эти мысли я и уснул.

Еще затемно меня растолкали. Открыв глаза, я увидел в сумраке Лыкова.

– Вставай, боярин, подкрепимся – и в путь.

Как же не хотелось! Только начал отходить от скачки, угрелся в тепле и сытости.

После завтрака снова в седло, и скачка весь день. Менялись на ямах кони, менялась под копытами дорога, пролетали мимо деревни, села и городки.

К исходу третьего дня Лыков прокричал:

– Первопрестольная!

Да я и сам уже увидел сверкающие в заходящем солнце луковки церквей.

Кстати, уже забытым словом «стольный город» тогда на Руси называли центр княжества. Под управлением князя состояла территория – «княжеский стол» или «престол». Отсюда и – «первопрестольная» Москва.

Сдали в почтовом яме лошадей.

– Идем в Разбойный приказ. Там уже знают о тебе и ждут.

Через полчаса ходьбы мы подошли к Разбойному приказу. Располагался он в центре, рядом с Кремлем, на нынешнем Васильевском спуске. Здание из красного кирпича производило мрачноватое впечатление.

Страж у входа, завидев Лыкова, вытянулся и открыл дверь. Вошли. Видимо, Лыков здесь уже бывал – уверенно прошел по коридору и толкнул дверь одной из комнат.

Из-за стола поднялся служивый в синем кафтане, щуплый, с рябым лицом. Склонился в поклоне, но явно небрежно.

– Здрав будь, боярин. Вот, доставил по поручению государеву боярина Михайлова из Вологды. Работать будете совместно. Жилье дашь?

– Есть комната, пусть живет.

Я вмешался:

– Я лучше на постоялом дворе остановлюсь.

Оба московских боярина засмеялись.

– Тута пыточной нет, кричать никто не будет, зато домой ходить не придется.

Я успокоился. Ну, коли орать никто не будет, можно и здесь пожить. Я надеялся – недолго.

Путный боярин откланялся и вышел. Ага, передал с рук на руки – и все дела, поручение выполнил. А у меня, похоже, все только начинается.

– Садись куда хочешь, – сказал хозяин кабинета.

Я уселся на лавку.

– Так как там тебя?

– Георгий Михайлов.

– Я – Выродов, подо мной Разбойный приказ. Ты на лошади?

– Нет, ямскими добирались.

– Город знаешь?

– Откуда?

– Плохо. Придется к тебе человечка из местных приставить.

Ага, ловко подвел. Города не знаю, так соглядатая прилепил сразу.

Видно, уловил что-то в моих глазах боярин.

– Думаешь, соглядатая да шпиона к тебе приставляю?

– Именно так.

– Забудь, пустое. Мне результат нужен, а что ты делать будешь – мне все едино.

Помолчав, он спросил:

– Почему именно тебя назвал и советовал Кучецкой государю?

– А почему бы тебе самого Кучецкого или государя не спросить? Сижу дома после похода, не очухался еще, приезжает путный боярин, и меня на перекладных – в первопрестольную. Думаешь, я сам понимаю?

– Так ты ни при чем? Тогда все проще. Родня в Москве есть?

– Нет.

– Хм, занятно.

Мне кажется, сейчас Выродов решал – почему назвали меня и кто за мной может стоять?

В зависимости от этого и линию поведения со мной выбрать.

Но пока у него что-то не получалось с определением. Боюсь, он подумал, что я хитрю.

– Послушай, Выродов.

– Меня Кириллом звать.

– Послушай, Кирилл. Мне с тобой делить нечего. Если получится раскрыть убийство и супостата сыскать, тем же днем в Вологду ворочусь – у меня там жена, сын, вотчина, наконец, которая пригляда требует. Покровителя высокого у меня здесь нет, так что козней с моей стороны не будет, если тебя это волнует.

Выродов откинулся на спинку кресла, внимательно меня осмотрел. А что он ожидал услышать от провинциального боярина? В заляпанных сапогах, в беленом тулупе, лисьей шапке. Боярин, каких много на Руси, становой хребет и опора государева. Что у государя из казенного воинства есть? Пушкари из Пушечного приказа, немного стрельцов да наемный полк, в основном из немецких ландскнехтов. А кто порубежную службу несет? Бояре со своими боевыми холопами. Кто в седло садится отбить нападение ворога? Опять же боярин – не один, конечно, с дружиною своею, которую содержит и вооружает на свои деньги.

– Непрост ты, боярин. И в ситуации определился, и про соглядатая догадался. Кажется, я начинаю понимать, почему тебя Кучецкой назвал. Давно с ним знаком?

– Не очень. – Я ответил уклончиво – уж не знаю, рассказывал кому-нибудь Кучецкой об убийстве вологодского боярина Ивана Андреева или нет. Чем меньше о тебе знают, тем лучше, решил я.

– А говорил – не знаешь никого в Москве.

«Нет ли намека здесь на былую службу у князя Овчины-Телепнева под моим прежним именем? – с тревогой подумал я. Но про тайну эту знал лишь мой покровитель Савва из Спасо-Прилуцкого монастыря, а на святого отца я мог положиться. – Лучшая защита – нападение», – решился я, сохраняя лицо невозмутимым.

– Хочешь на слове подловить?

– Нет, это я так, по привычке.

– Тогда давай ближе к делу. Где, что, когда?

– Наверное, тебе боярин Лыков уже рассказал, что десять дней назад убили чашника государева, боярина Голутвина. Вотчина у него недалеко от Москвы – на закат. Дом в Москве новый, два года как после пожара отстроил. Убили кинжалом в спину, прямо во дворце. Представляешь?

– Постой, погоди, Кирилл. Кто нашел убитого?

– Какая разница? Слуги наткнулись.

– Почему решили, что кинжал? Кинжал – оружие боевое, с ним во дворец не ходят.

– Правильно спросил. Рана в спине была, но самого кинжала не оказалось. А решили, что кинжал, потому что удар в спину был нанесен и лезвие насквозь тело пробило – есть рана выходная спереди. Ножей такой длины не бывает.

– Со слугами-то разговаривали? Может, успел перед смертью боярин сказать что-то важное?

– Какое там! Он уже бездыханным был, а под ним – лужа крови.

– Враги у него были?

– У кого их нет? Даже в тебе я не уверен, что, повернись я к тебе спиной, ты не выстрелишь в меня. Шучу я так, не дергайся.

– Кто тело осматривал?

– Я сам, как дьяк приказной, да двое людей моих, в сыске сведущих. Не возьму же я с собой палача? – плоско пошутил Выродов.

– Резонно.

– Чего?

– Разумно, – поправился я. – А одежда, в которой его убили, где?

– Почем я знаю?

– Его ведь не в ней хоронили?

– Помилуй бог, она же вся в крови. Обмыли, переодели, все по-человечески, по-христиански, упокой Господь его душу, – перекрестился дьяк.

– Где живет, вернее – жил Голутвин?

Вместо ответа дьяк Выродов встал, приоткрыл дверь и рявкнул, как ротный старшина:

– Андрей, подь сюда.

В кабинет с полупоклоном вбежал служивый.

– Вот, знакомься – вологодский боярин Георгий Михайлов. Он будет сыск вести по убийству Голутвина. Поступаешь под его руку – показать, что нужно, по городу провести. Понял?

– Как не понять?

– Тогда иди с боярином, куда он скажет.

Дьяк повернулся ко мне:

– Сам понимаешь – не тяни. Будут задержки в чем или помощь нужна – сразу ко мне.

Я поклонился и вышел вместе с Андреем.

– Боярин, чего изволишь? – склонился в полупоклоне Андрей.

– Давай по-простому, не юродствуй. Мы вместе должны выполнить работу. Потом я – домой. Если нас ждет успех, думаю, оба не останемся незамеченными. Потому работаем дружно. Хочешь – можешь доносить на меня Выродову. Думай и решай сам.

Андрей не ожидал от меня настолько прямого обращения и покраснел.

– Прости, боярин. Начальства много, все помыкают, думают – лучше меня знают. Тебя тоже поначалу за выскочку принял. Слова твои принимаю и помогу чем могу.

– К дому Голутвина веди.

Мы пошли по заснеженным улицам. Это у нас в Вологде снег был, как и положено – белый. А в Москве – серая снежная каша. Немудрено – пепел от многих печей, навоз, грязь – все перемешалось человеческими ногами и конскими копытами.

Жил боярин Голутвин недалеко, в чем я и не сомневался. Не будет же боярин из дворцовых на окраине жить? Были на месте через десять минут.

– Прости, боярин.

– Называй Георгием.

– Поздновато уже, могут не принять.

– Попробуем, стучи.

Андрей кулаком стал бить в ворота. Долго никто не отпирал. Затем послышались шаги.

– Ну, кого там нечистая носит на ночь глядя? Нет дома никого!

– Открывай калитку! – заорал Андрей. – К тебе боярин из Разбойного приказа! Али плетей отведать хочешь?!

Калитку отворили. Во дворе стоял пожилой слуга. Увидев Андрея в кафтане служивого, мужик растерялся.

– Боярыни и прислуги нет дома, в вотчину отбыли. Один я тут сторожую. Как схоронили боярина нашего, так и уехали все.

Слуга всплакнул. То ли над судьбой убитого боярина, а может – потому, что его одного оставили в большом доме.

– Ладно, будет. Мы ненадолго. Убийцу боярина твоего ищем.

– Да чем же я могу помочь?

– Мы на улице будем говорить, или в дом пустишь?

Слуга отступил в сторону. Мы прошли во двор, подождали, пока он запрет калитку, и вместе вошли в дом.

Парадные сени сразу впечатлили размерами. Мы сняли верхнюю одежду, и слуга провел нас в гостиную.

На столе одиноко горела свеча, углы комнаты оставались в темноте.

– В чем боярина хоронили?

– В одеже.

– Подожди, Андрей, – прервал я не в меру ретивого сыскного помощника и обратился к слуге: – Ты скажи – тело обмыли, одели в чистую одежду, так?

– Так. Я и обмывал, а одевали мы вдвоем с Пронькой. Одному мне не управиться было.

– Понятно. А где одежда, в которой его домой привезли, – та, что в крови?

– Где ей быть – выбросили, боярин.

У меня екнуло сердце.

– Куда?

– Известное дело – на помойку, что на заднем дворе.

– Веди! Да, факелы возьми.

Слуга принес два факела. Мы оделись, зажгли пропитанную смолой паклю и пошли вокруг дома – на задний двор. Помойка была в задах хозяйского двора, подальше от боярских глаз.

– Вот она, – ткнул слуга пальцем.

Скомканная, окровавленная и смерзшаяся одежда валялась сверху. Хорошо, что все из дома выехали, и слуги не успели залить одежду помоями.

Андрей вытащил из выгребной ямы обледенелый ком и протянул слуге:

– В дом неси, к печке – пусть лед растает; там и осмотрим.

Слуга возроптал было, но Андрей глянул строго, и слуга покорно пошел за нами со страшным окровавленным тряпьем в руках.

– Печь на кухне топлена?

– Должна быть теплая, к ночи топил.

Мы сбросили в сенях тулупы, прошли на кухню и положили тряпье перед печью. Уселись на скамью, разглядывая смерзшийся ком. Шло время, с одежды натекла лужа воды пополам с кровью.

– Возьми тряпку, вытри!

Слуга дрожащими руками вытер натекшую воду, мы же с Андреем аккуратно развернули одежду и разложили ее на полу.

Я внимательно стал рассматривать последнее уцелевшее свидетельство гибели боярина, надеясь восстановить картину его убийства и обнаружить детали, проливающие свет на события десятидневной давности. Кафтан немного поношен, обшлага у рукавов пообтерты, но ткань хорошей выделки, не иначе – английское сукно. На спине, напротив сердца, красовалась прореха. Я прикинул: сантиметра четыре – четыре с половиной длиной. Перевернули кафтан. Тут тоже была прореха, но маленькая – не более сантиметра. Точно – выходное отверстие.

– А скажи-ка, любезный… э… э…

– Агафоном меня назвали родители.

– Агафон, а боярин толстый был?

– Не сказать, что толстый, дородный – это да.

– Андрей, встань рядом со мной.

Андрей подошел ко мне.

– Агафон, посмотри – у боярина какая фигура была? На кого из нас он был более похож?

– Дык вы оба худосочные будете.

– Андрей, иди надень тулуп.

Андрей, если и удивился, сумел не подать вида – сбегал в сени и вернулся уже одетый, даже шапку натянул.

– Агафон, а сейчас, в тулупе – похож фигурой?

– Вроде похож.

– Андрей, надень кафтан боярина.

– Да он же мокрый и это… в крови, – запротестовал мой помощник.

– Кровь отмоем опосля, надевай.

Андрей поднял с пола кафтан убитого, отжал его – да так, что кафтан затрещал по швам, встряхнул и надел поверх тулупа.

– Агафон, теперь – похоже?

– Телом – вылитый боярин будет, – с ужасом выдавил бедный слуга, не понимая смысла моих действий.

– Вот что, Агафон, найди-ка мне две лучины, да подлиннее.

Я развел руки и показал, какой длины лучины мне требовались. Вскоре Агафон вручил мне их.

– Андрей, подними левую руку.

Андрей поднял руку, а я приложил лучину к его левому боку, совместив в проекции входное и выходное отверстия. Теперь я не сомневался – удар был нанесен сверху, но вот что меня смущало. Выходное отверстие в кафтане было правее, ближе к центру, чем входное. Обычно бывает наоборот. Уж чего-чего, а судебную медицину в институте у нас преподавали неплохо и спрашивали строго. И хоть мне никогда не нравилось возиться с трупами, прочно вбитые знания сейчас помогали.

– Агафон, дай табурет или стул.

– Вот. – Агафон услужливо подставил мне табурет. Он отрешенно исполнял мои приказания, не имея сил возражать.

– Андрей, опусти руку.

Я взгромоздился на табурет, положил ему лучину на плечо и, глядя сверху, попытался совместить проекции прорех. Точно, выходная прореха на кафтане была значительно правее входной. Отсюда вывод – бил левша. Удар сильный, крепкого мужчины, скорее всего – прошедшего не одну сечу, потому как от удара кинжал сквозь все тело прошел. И – обязательно левша. Если бы удар наносился правшой, выходная прореха была бы левее.

– Снимай кафтан.

Андрей с удовольствием разоблачился.

– Ой, тут и тут кровяные пятна на тулупе. Можно я сбегаю, снегом ототру?

– Иди. А ты, Агафон, палку небольшую, чуть больше локтя, найди.

Мелко дрожа, на негнущихся ногах слуга вышел вслед за Андреем, не ведая, что еще удумают служивые из Разбойного приказа и когда же кончится это тяжкое для сердца пожилого сторожа действо.

Оба вернулись одновременно – Андрей и Агафон.

Я повесил кафтан на палку, как на плечики, и попросил слугу подержать. В распахнутых от страха глазах сторожа сквозила вынужденная покорность. Трясущимися руками он взял у меня палку с кафтаном.

Я застегнул кафтан, через прорехи просунул длинную лучину.

– Гляди, Андрей, что видишь?

– Дырки в кафтане, ты через них лучину просунул, – удивился очевидному для себя служивый.

– Лучина – вроде кинжала сейчас. Сзади был удар нанесен, там прореха шире. У кинжала лезвие к рукояти расширяется, а у ножа лезвие прямое. Так?

– Истинно!

Андрей слушал и смотрел внимательно, пытаясь понять ход моих мыслей.

– Подойди ближе, посмотри сбоку. Видишь, лучина сверху вниз идет, стало быть, удар нанесен сзади и сверху, обратным хватом. Так бывает, когда нож или кинжал до поры до времени в рукаве прячут.

– Похоже, – согласился Андрей, глядя на кафтан и ходившую ходуном лучину в дрожащих руках Агафона.

– А теперь самое интересное – кинжал при ударе слева направо в тело боярина вошел.

– И о чем это говорит?

– Убийца левшой был, у правшей удар не так поставлен.

Я вытащил лучину из прорех кафтана и показал, как наносят удар правши и левши. Андрей от удивления широко открыл глаза.

– А ведь и вправду. А мы даже кафтан не оглядели. Так ты сейчас и убийцу назовешь?

– Не торопись, мне еще несколько вещей знать надо.

– Каких же?

– Потом скажу. Агафон, любезный, спасибо тебе, ты нам здорово помог. Мы уходим.

Из груди слуги вырвался вздох облегчения.

– Слышь, боярин, ты убивца-то найди. Душа-то неотомщенного успокоиться не может, сказывают, – среди живых бродит.

– Постараемся. Ну, прощай.

Надев тулупы и шапки, мы вышли. Агафон открыл калитку, поклонился.

– Куда теперь, боярин?

– Андрей, не знаю, как ты, а я есть хочу. Сегодня только завтракал, потом весь день скакал. Устал, и желудок к спине прилип. Веди в трактир. На сегодня все, сам видишь – темно уже. Покушаем – и спать. А с утра за работу!

– Что на завтра намечается?

– Во-первых, надо с охраной дворцовой завтра поговорить – пусть вспомнят, кто в тот день во дворец приходил.

– Так ведь опрашивали уже, даже списки всех, кто тогда был, имеются.

– Где они?

– У меня, в приказе.

– Вот с утра и посмотрим.

– А еще?

– Лошадей бы найти, надо в вотчину голутвинскую ехать.

– Лошадей искать не надо – в приказе есть, вот только далековато имение, туда и обратно – весь день уйдет.

– И что с того? Ехать по-любому надо, поговорить с вдовой, думаю – подсказку она даст.

Андрей от удивления забежал вперед и перегородил мне дорогу.

– Неужто она сообщница?

– Андрей, ты в своем уме? Нет, конечно! Пошли есть, а то ты меня с голоду уморишь.

Мы зашли на постоялый двор, прошли в трапезную. Поскольку еще продолжался пост, народу было мало. Заказали много чего. Мясного не было, потому похлебали ушицы, заев рыбными пирогами, потом – пшенной каши с конопляным маслом, сдобренной сухофруктами, напились сыта с расстегаями.

Я почувствовал, как тепло и благость разливаются с живота по всему телу. Глаза начали закрываться сами собой.

– Андрей, веди в приказ, дьяк Выродов комнату с постелью обещал. Спать хочу – сил нет.

– Пошли, пошли, боярин. Как же – в седле целый день, а потом не евши. Эдак любой устанет.

Стражник у дверей Разбойного приказа, узнав Андрея, отступил в сторону. Несмотря на поздний час, по коридору сновали служивые.

Андрей провел меня на второй этаж, открыл ключом дверь и сделал приглашающий жест.

Я зашел, уселся на постель. Андрей зажег свечу, поставил на стол.

– Тулуп давай, боярин. Э, да ты уже совсем квелый. Давай-ка я с тебя сапоги стяну, да ложись.

Уснул я мгновенно, как в яму провалился. И спал, как мне показалось, недолго.

Проснулся внезапно, от ощущения, что в комнате кто-то есть. Осторожно открыл глаза. За столом сидел Андрей, крутил в руках пистолет. Я цапнул себя за пояс – нет оружия. Потом только дошло, что в комнате светло, а свеча не горит. Стало быть – уже утро, рассвело.

– Андрей, ты чего – не уходил?

– Почему же, уходил, поспал в соседней комнате. Захожу утром, а ты свернулся, да пистолет за поясом в ребра упирается. Ты уж прости, вытащил его от греха подальше.

Андрей вернул мне пистолет.

– Андрей, мне бы умыться да поесть. Неизвестно, когда кушать в следующий раз придется. А потом проглядим списки – кто во дворец ходил в день убийства?

Я поднялся, надел сапоги. Тело после нескольких дней скачки еще ныло, особенно ноги и пятая точка. Вспомнив, что сегодня снова предстоит ехать верхами, я чуть зубами не заскрежетал.

Пока я умывался, Андрей принес миску с горячей гречневой кашей и кувшин с квасом, положил на стол краюху хлеба. Я жадно съел, поблагодарив Андрея. Тот вынес пустую посуду и вернулся с бумагами в руках.

– Тебе всех счесть?

– Дай я сам просмотрю.

Я начал читать бумаги. Допрос стрельца Коркина – так… и далее десять фамилий – боярин Барбашин, бояре Денисьев, Трубецкой, Румянцев и еще, и еще… Взял второй лист. Стрелец другой, фамилии почти те же самые. Все не запомнить.

Я взял чистый лист бумаги, Андрей услужливо подвинул чернильницу с пером.

– Давай сведем всех в одну бумагу. Бери по порядку листы, читай фамилии.

Андрей стал зачитывать список, а я записывал. Во втором и последующих листах фамилии часто повторялись, но их я уже не писал, только черточки ставил напротив фамилий.

Когда закончили с писаниной, в итоге получилось четырнадцать человек.

– Андрей, это все?

– Все.

– А обслуга где? Кто-то же на кухне кашеварит, во дворце убирает, белье стирает, на стол подает. А рынды где? А служивые из Дворцового приказа? Надо было бы писать всех.

– Так это же список какой выйдет! – изумился мой помощник.

– Понятно, неохота, но надо. Учти на будущее.

Я свернул бумажку с написанными мною фамилиями, сунул за пазуху.

– Лошади готовы?

– Под седлом уже.

Мы прошли по коридору на задний двор, поднялись в седла, тронулись. По Москве ехали шагом, а миновав посады, пришпорили коней.

Часа через три на пригорке показалось сельцо.

– Голутвино, имение боярское.

– Ты вот что, Андрей. Я сам поговорю с боярыней. Ты смотри, слушай, но не встревай.

– Понял – слушать и молчать.

Мы доехали до усадьбы.

Хмурый слуга пускать не хотел, но после того как Андрей рявкнул: «Разбойный приказ, по велению государя!» – открыл ворота.

Мы спешились, завели коней во двор в поводу. Въехать верхом мог только сам хозяин или государь. Иначе такой поступок сочли бы проявлением неуважения к хозяину, и нарушителя обычая могли побить палками.

Слуга принял поводья, мы взошли на ступени высокого крыльца, отворили дверь.

С трудом удалось уговорить служанку позвать боя- рыню.

Через некоторое время хозяйка дома спустилась по лестнице. Одета в черное, глаза – опухшие от слез.

Я извинился за визит, объяснив, что мы приехали ненадолго.

Боярыня пригласила нас в горницу. Села сама, указала на лавку нам. Усевшись, я откашлялся.

– Мы из Разбойного приказа, по велению государя проводим сыск. Убийцу мужа твоего – царствие ему небесное, ищем, боярыня.

– А если и найдете, мужа уже не вернуть.

– Зло должно быть наказано, тогда душа боярская покой обретет.

– Что вас интересует?

– Расскажи, боярыня, кто в знакомцах ходил у хозяина?

Боярыня назвала несколько фамилий.

– А враги были у боярина?

– Явных – ну чтобы убить могли, не было, но завидовали боярину многие. Не всем удается ближним боярином стать. Это же какая честь – быть вблизи государя, помогать по мере сил.

– Назови завистников.

– Вдруг ошибусь, а вы их на дыбу?

– Да что же мы, на кровопивцев похожи? И не позволит никто по одному лишь слову на дыбу.

Боярыня колебалась, потом все-таки решилась.

– Бороздин Михаил, Белевский Алексей, Морозов Дмитрий, Соковнин Петр, Румянцев Василий.

– Подожди, боярыня. Это какой же Соковнин? Левша который?

– Да нет же. Левша – Морозов. Он даже пишет левой рукой. Поговаривают – то дьявольская отметина.

– Ну, это лишнее наговаривают. А полюбовницы у боярина не было?

Боярыня покраснела.

– Нет, не слыхала. Да и хозяин мой в летах был, не до девок ему. Сыновья подрастают, все заботы о них были.

Я краем глаза глянул на Андрея. Он поерзывал на лавке, снедаемый с трудом сдерживаемым нетерпением.

Я поднялся.

– Прости, боярыня, что в сей час скорбный потревожили тебя. Прощай.

Мы с Андреем откланялись, надели в сенях тулупы и вышли во двор. Слуга снял с лошадей заботливо наброшенные попоны. Мы взяли поводья, вывели лошадей со двора и поднялись в седла. Тронули лошадей.

– Боярин, брать его надо, брать немедля и – в подвал, в пыточную, – разом выдохнул мой молодой коллега по сыску.

– Ты о ком?

– Да о Морозове этом. Сам же слышал, что левша он.

Глаза Андрея азартно горели. Видимо, он почувствовал, что напал на след убийцы, и его распирала жажда немедленных, стремительных действий, предвкушение быстрого, громкого успеха. Да и у кого в такие годы не закружится голова? Лишь горький опыт неудач и трагических ошибок может отрезвить лихую голову, но этого опыта моему молодому помощнику еще долго надо набираться.

– Э, брат! Так не пойдет. А если он не виновен? Представь, что среди тех, кто во дворце был, еще левша найдется? Подозрение – даже скорее тень его – есть. Проверить сперва надо, когда был Морозов во дворце, когда ушел? Вот сам подумай – вдруг Морозов пришел во дворец утром и к обеду ушел, а боярина убили уже после. Вы же все суставы ему на дыбе вывернете, калекой сделаете, а он боярин боевой. Вдруг понапрасну обидите честного человека? Нет, время нужно, чтобы проверить все досконально и чтобы утвердиться – он. И тогда уже по Судебнику дело вершить.

– Долго и муторно, – пробурчал Андрей.

– Под пытками любой в чем хочешь сознается. Это не довод. Представь – на тебя подозрение в чем-либо падет, тебя на дыбу подвесят, а ты – ни сном ни духом. Хорошо, если после дыбы на плаху не ляжешь. Отпустят ежели увечным – руку никто не подаст, а и подаст – сам пожать не сможешь, суставы-то повывернут. Захочешь по нужде, гашник развязать не сможешь. Правда – она ведь не в силе, она в справедливости.

Андрей долго ехал молча.

– Вот разумен ты не по годам, боярин. Такое знаешь, что у нас в Разбойном приказе сроду не делали. Откуда сие у тебя? Али учили где?

– Было немного и давно, на чужбине.

– Эх, поработать бы с тобой! Ты не смотри, что я не боярин, не белая кость. Да, из поганого сословия, однако государю предан и учусь быстро. Грамоту вон – за год освоил, – не без гордости сообщил Андрей. – Сам Выродов говорит: «Учись, Андрей, далеко пойдешь, даже, может – и до подьячего», – мечтательно вспоминал молодой сыщик, витая в мыслях где-то в облаках, в то время как тело подпрыгивало на жестком деревянном седле, в такт шагам лошади. Впрочем, как и мое, настрадавшееся в долгих переходах…

– Вот присматривайся, как другие работают, и учись. Только помни – это в бою врагов жалеть нельзя, а в приказе вокруг тебя все свои, русские. И прежде чем на пытки человека определить, ответь по совести – достаточно ли у тебя доказательств, что он виновен? Не будет ли совесть потом мучить? И не придется ли на том свете, на Страшном суде отвечать?

– Чудно ты говоришь, боярин. Действуешь быстро, знаешь – что делать. Чую я – раскроешь убийство, хватка есть у тебя, а говоришь чудно, даже не верится, что не священник из церкви.

– Потому и говорю, что знаю жизнь. За каждым человеком семья его, род. Не только несправедливо обиженному, но и семье больно будет. При ошибке сыска честь фамилии посрамлена будет, звание опоганено, за родом позор потянется – разумеешь?

Долго ехали молча. Это хорошо, пусть задумается, Разбойный приказ – место жестокое, там легко душой очерстветь, на пытки и казнь за вину малую отправить или вовсе невиновного.

Уже перед Москвой Андрей спросил:

– Завтра что делать будем?

– Стрельцов, всю челядь опрашивать – не только кто во дворце был, но и кто когда пришел и когда ушел. Причем все по-тихому будем делать, чтобы людей не будоражить.

– Понял уже. И тогда ка-а-а-к!

– Не торопись.

Андрей обиженно засопел.

Два последующих дня мы с Андреем занимались нудной, но нужной и неизбежной работой. Опрашивали всех, кто был во дворце в день убийства боярина Голутвина, – кухарок, прислугу, стрельцов – всех, кто кого видел. Ситуация осложнялась тем, что часов не было. Ответы звучали приблизительно так: «Был боярин Денисов с утра, когда ушел, не видел, кажись, после полудня».

И все-таки к концу второго дня начала складываться картина разыгравшейся трагедии. На листе бумаги я вписал фамилии, против них – предположительное время прихода и ухода из дворца.

Трое из бояр были во дворце в предполагаемое время убийства. Один из них – Морозов Дмитрий – тоже там был, и он левша. Надо бы за двумя другими понаблюдать. Редко бывают совпадения, но вдруг кто-то еще левшою окажется?

– Андрей, знаешь, где эти живут – Трубецкой и Кашин?

– Где Трубецкой – знаю, а про Кашина спросить надо.

– Тогда узнай, завтра этими двумя боярами заниматься будем.

– Как скажешь, боярин.

С утра, плотно поев, мы отправились к дому Трубецкого во Всехсвятском переулке. Только подошли к дому, постояли немного – даже замерзнуть не успели, как распахнулись ворота и выехала крытая кибитка.

– Андрей, за кибиткой!

Лошади шли не быстро, но мы бежали за кибиткой бегом. Через квартал я уже вспотел.

На наше счастье, еще через квартал кибитка остановилась у церкви, вышли боярин с боярыней и прошли в храм. Мы с Андреем – за ними. Сняв шапки, перекрестились и пристроились недалеко от Трубецкого, прячась за спины прихожан. Я обратил внимание – молился, то есть крестился боярин правой рукой, деньги из поясного кошеля для пожертвований доставал тоже правой. Посмотреть бы еще, с какой стороны он оружие на поясе носит, да в церковь с оружием не ходят.

Боярин с боярыней отстояли службу и вернулись домой. Мы последовали за ними.

Нам пришлось померзнуть на улице часа два, пока ворота распахнулись вновь и боярин выехал верхом в сопровождении двух слуг. На этот раз на поясе у боярина висели нож и сабля. К моему разочарованию, с левой стороны. Стало быть – правша. Значит, его можно вычеркнуть из списка подозреваемых. Но на выяснение данного факта полдня ушло.

– Андрей, узнал, где Кашин живет?

– А как же, ты же приказал!

– Веди!

Мы пропетляли по узким улицам, пересекли по льду Москву-реку, и вскоре Андрей ткнул рукой в варежке:

– Должен быть этот.

– Точно этот, или ты предполагаешь?

– Да чего я – у него в гостях был? Мне объяснили, я и привел. Сейчас у прохожих узнаю.

Андрей остановил мужика, тащившего деревянные сани с вязанкой дров, и коротко переговорил с ним. Вернувшись, кивнул.

– Этот дом. Только дома боярина уже неделю нет.

– Хм, интересно. Надо бы у слуг узнать – где боярин.

– Пойду сейчас и спрошу.

– А если он и есть убийца? Насторожим его, скроется.

– И куда же он побежит?

– Да к тем же литвинам.

Андрей смутился:

– И вправду. Что делать будем, боярин?

– Завтра снимешь кафтан свой, оденешься похуже и будешь ждать у дома. Как кто из слуг на торг пойдет – или по другим делам, постарайся познакомиться, и вроде невзначай – ну, чтобы не насторожить, узнай, где боярин. Надолго ли уехал и не левша ли он. Только – деликатно!

– Это как?

– Ну, скажем, так – мягко, исподволь, не в лоб. А как узнаешь нужное – не уходи сразу, поговори о чем-нибудь. Коли мужик будет – винцом угости, о девках поболтать можешь. Пусть слуга в неведении останется, зачем ты его расспрашивал – вроде как случайная встреча и разговор пустой. Вник?

– Попробую.

– Девка попробовала – бабой стала. Не пробовать надо, а узнать. Заведение твое серьезное, тут факты нужны, а не предположения.

После обеда я улегся на постель – надо было все, что известно на данный момент, взвесить и сопоставить. Если Кашин окажется правшой, остается только за Морозовым последить – чтобы уж наверняка, чтобы не опозориться. Тогда чего, собственно, я лежу? Андрей занят Кашиным, у меня время есть – вот и займусь боярином Морозовым.

Я уже оделся и собрался было выйти, как вспомнил, что не знаю адреса. Тоже мне, сыщик! К дьяку пойти? Не хочется, а придется. И не хочется потому, что называть фамилию знатного человека придется. А вдруг он невиновен и я иду по ложному следу? Плохо, что кроме Андрея у меня нет знакомых в Разбойном приказе.

… Я постучал в дверь комнаты Выродова и, получив ответ, вошел.

– А, Георгий! Рад видеть тебя в добром здравии. Садись. Как продвигается сыск?

– Продвигается помаленьку.

– Что-то я ни тебя, ни Андрея в последние дни в приказе не вижу.

– Волка ноги кормят, Кирилл.

– Это верно. Рассказывал мне о твоих методах Андрей. Признаюсь – удивлен. Коли убийцу найти сможешь, расскажешь потом, как действовал?

– Почему нет? Обязательно поделюсь.

– Ну, вот и договорились. Так ты с какой нуждою ко мне?

– Адрес нужен – боярина Морозова Дмитрия.

– Двое у нас Морозовых. Дмитрий… По-моему, он живет у Чистых прудов. Но не уверен. А где Андрей?

– По моему заданию работает.

– Ты с ним построже. Парень толковый, но заносит иногда его по молодости – поправляй. Сейчас человека дам, проводит.

Дьяк вышел в коридор, я – за ним.

Выродов зашел в большой зал, где скрипели перьями писари.

– Кто знает, где боярин Морозов живет – Дмитрий?

Отозвалось несколько голосов, остальные продолжали писать.

– Ты! Иди сюда.

К нам подошел почти подросток, с едва пробивающимся пушком на щеках, поклонился дьяку.

– Чего изволишь, боярин?

– Проводи боярина к Морозову.

– Будет исполнено.

Юноша быстро довел меня до места и так же быстро исчез. Будь моя воля, я таких юнцов в Разбойный приказ не брал бы. Слишком много сосредоточено в этом месте жестокости и несправедливости. По моему глубочайшему убеждению, работать здесь должны мужи зрелые, могущие мыслить аналитически, с твердым характером, состоявшиеся как личности. А иные только дров наломают. И хотя есть поговорка «Лес рубят – щепки летят», за каждой щепкой – человеческая жизнь.

Я стоял на углу улиц, поглядывая на дом Морозова, и решал, что делать. Мерзнуть без толку можно долго, ни на йоту не приблизившись к истине. «Будь что будет», – решил я и зашагал к дому боярина.

Может быть, шаг и неправильный, только насторожит Морозова, если убийца – он, но и сидеть в Москве до Троицы мне тоже не хотелось.

На мой стук появился слуга, коему я объяснил, что я – боярин Михайлов и хочу увидеть хозяина.

Закрыв перед моим носом калитку, слуга опрометью кинулся к дому. Несколько минут ничего не происходило, затем слуга выскочил из дома и бросился открывать передо мной калитку.

Не успел я войти во двор, как на крыльцо вышел хозяин с боярыней. Хозяйка держала в руках ковш, боярин же спустился на пару ступенек лестницы и замер.

Подойдя, я поклонился, принял из рук боярыни ковш, выпил теплого сбитня и перевернул ковш, показывая, что он пуст.

– Гость в дом – радость в дом, – пробасил Морозов.

Меня провели в сени, шустрый слуга в сенях принял мой тулуп. Пройдя в горницу, я перекрестился на образа.

Боярыня сразу ушла, мы же с хозяином присели.

Внешне Морозов производил благоприятное впечатление – дородный, но не толстый; волевое лицо с аккуратно подстриженной бородой, на голове – тафья. А вот на поясе, к моему разочарованию – ничего: ни сабли, ни ножа.

Начали разговор с погоды – де морозы держатся уже десять дней, не спадают, снегу выпало много, и похоже – урожай хороший намечается, если весной заморозков не будет.

– Так что за дело ко мне, боярин?

– Вологодский я, в первопрестольную перебраться хочу, вот люди добрые и подсказали – дом, мол, продать хочешь.

– Это кто же такое сказать мог? На этом месте, на этой земле дом деда и отца моего стоял. После пожара известного я каменный дом поставил. Дети мои здесь живут, и продавать отчее гнездо я не собираюсь. Надо же – придумать такое!

– Прости, боярин, напраслину люди сказали. Человек я здесь новый – три дня, как приехал, никого не знаю.

– Отобедаешь с нами?

– С превеликим удовольствием.

Мне надо было задержаться в доме – посмотреть и самому убедиться в том, что боярин – левша. Пока он этого никак не проявил.

Морозов кликнул слуг, и вскоре стол был заставлен горячими и холодными закусками.

Мы выпили по кубку вина, закусили. Нож боярин держал в правой руке, используя его для резки мяса и одновременно как вилку – накалывал им куски мяса и отправлял в рот.

За неспешным обедом хозяин дома расспрашивал меня о Вологде, пытаясь найти общих знакомых, и в какой-то момент я понял – боярин уводит разговор, пытаясь больше узнать именно обо мне. Потому как назвал фамилию дьяка Разбойного приказа в Вологде. Я пожал плечами:

– Не знаю такого. – Но перечислил ему знакомых бояр, ходивших со мной в боевые походы.

Отобедав, я надел тулуп и вышел на крыльцо. Боярин пошел проводить и на прощание закинул крючок:

– Общение твое мне в радость, заходи как пожелаешь. Хоть и познакомились по ошибке нелепой, случайно. А кто хоть тебя обманул так?

– Боярыня Голутвина, – ляпнул я.

За секунду до вопроса я даже не подозревал, что могу назвать это имя. Однако эффект получился неожиданный. Боярин левой рукой схватился за правый бок на поясном ремне, где у левши должно было бы висеть оружие, и изменился в лице. Правда, длилось это одно мгновение, и боярин, справившись с эмоциями, придал лицу безразличное выражение – по-моему, даже слишком безразличное, явно переигрывая.

Любой другой, будучи местным, проявил бы сочувствие к вдове или осудил убийцу, а Морозов лишь процедил:

– Бабья дурь, хоть она и боярыня.

Хозяин протянул мне руку и пожал. Крепкая хватка, силушкой Бог хозяина не обидел. Отвесив легкий поклон, я вышел на улицу и пошел не спеша. А ведь нечисто с боярином – он это.

Чем больше я вспоминал жестов и мимики, тем сильнее чувствовал: убийца – Морозов. Но вот каков мотив? Зачем одному боярину убивать другого? Оба – не бедные, у обоих дома в Москве и вотчины есть, оба вхожи во дворец, а туда не всякого пускают – только по приглашению, будь ты боярином или даже князем. Вроде как равны. Может – личное что? Ведь для того, чтобы убить боярина, да во дворце, нужны веские причины и смелость, граничащая с безрассудством. Найдись хоть один свидетель, и охрана не выпустит из дворца. А дальше – скорый государев суд и плаха либо – виселица. Убийство одного боярина другим – происшествие далеко не рядовое. Даже по прошествии десяти дней в трактирах не утихали разговоры об убитом Голутвине.

Что мне теперь делать? Надо дождаться Андрея – пусть доложит, что о Кашине узнал. Вдруг еще один фигурант появится. Если нет – надо идти сегодня же к Выродову. Расскажу про мои догадки, подозрения – а дальше пусть решает сам. В конце концов – он дьяк Разбойного приказа. А я тут – человек случайный. Мое место – в Вологде, да и домой хотелось, больно уж мне не нравилось житье в Разбойном приказе.

Я не успел дойти до Ивановской площади, переименованной впоследствии в Красную, как спиной почувствовал взгляд. Так, балбес! Надо было бы перепровериться хотя бы – ведь прямым ходом в Разбойный приказ иду. А Морозов, скорее всего, соглядатая ко мне приставил.

Поворачивая за угол, я мельком взглянул через плечо. Так и есть – вдали маячил уже знакомый мне слуга, что открывал калитку в доме боярина.

Не подавая виду, я пошел к трактиру, заказал вина, посидел часок. Если соглядатай не ушел, пусть померзнет.

Я спросил у хозяина – есть ли другой выход. Трактирщик сделал вид, что не понимает, но взгляд у него был плутоватый.

Я положил на стойку две полушки, хозяин понимающе кивнул, подозвал полового и показал на меня. Паренек вывел меня через заднюю дверь, за сарай. Потом провел какими-то задворками, и я очутился на незнакомой улице. Здорово!

Я обежал квартал и выглянул из-за угла. Соглядатай мой стоял недалеко от трактира, притоптывая ногами и охаживая себя руками по бокам в попытке согреться. Ну-ну, стой и мерзни.

Я ухмыльнулся и прямым ходом направился в Разбойный приказ. Здесь, в отведенной мне комнате, уже ждал Андрей.

Я едва успел снять тулуп, как Андрей выпалил:

– Пустой номер с этим Кашиным. Он в вотчине своей уж давно проживает – почти седмицу, и никакой он не левша; щуплый, почтенного возраста. Не, на убийцу не похож.

– Смотри, Андрей, дело серьезное, я тебя перепроверять не могу.

– Боярин, я самолично все проверил, можешь не сумлеваться.

– Ну, тогда идем к Выродову.

Мы подошли к комнате начальства, постучали. Зайдя, поздоровались. Дьяк широким жестом указал на лавку.

– За помощью пришли?

– Нет, доложить о сыске. Думаю, убийцу можно вязать. Куда уж его дальше – решай сам. Я, вернее – мы, – я посмотрел на Андрея, – свое дело сделали.

– Ну-ка, послушаем.

Я рассказал все – как осматривали кафтан, какие мысли возникли в ходе расследования, куда ездили, – и закончил рассказ о соглядатае, которого послал за мной боярин Морозов.

– И как же ты от него ушел?

– Через задний ход на соседнюю улицу.

– Учись, Андрей. Мало того что боярин сыск быстрый учинил, так еще и тебе и всем нам урок преподал, как дело вести надо.

Выродов оглядел меня с головы до ног. И во взгляде том было и восхищение, и зависть, и сожаление одновременно.

– Не хочешь у меня послужить? Сразу столоначальником будешь, да и на месте сем не засидишься, я мыслю.

– Прости, боярин. Семья и вотчина моя на Вологодчине, туда мне и путь держать.

– Зря! Тут первопрестольная, будешь служить верно и усердно – заметят, сам государь заметить может.

– Я – боярин, вольный человек. Позовет государь – соберу свою дружину и пойду на ворога. Не будет сечи – холопы землю пахать станут, опять же государство кормить. Куда ни кинь – всюду польза. А убийц ловить – не мое, не любо.

– Вона ты какой! Похвально, что стержень в тебе есть, к чинам не рвешься. Только кто тебя на краю Руси заметит?

– А зачем мне? Где я – там и земля моя. Сын у меня растет, думаю человека из него воспитать.

– Коли ты упрямый такой, то уж доводи дело до конца. Бери стражу – думаю, пять человек верхами тебе хватит, и вяжи боярина Морозова. Пока он чего не учудил. Думаю, заподозрил он что-то, не зря ты за собой «хвост» заметил. Вези его в приказ, а я здесь подожду. Допросим, если надо – то и с пристрастием, а уж завтра государю все доложу.