Читать книгу За святую Русь! Фельдъегерь против нашествия Батыя (сборник) - Юрий Корчевский - Страница 6

Странное состояние. Свободен от всего – обязанностей, службы, оружия, лошади, еды, крыши над головой. Никому ничем не обязан. А удовольствия нет. Человек всегда должен быть кому-то нужен – семье, начальству, друзьям, государству. Однако семьёй здесь он не обзавёлся – как и друзьями, боярам и великому княжеству Московскому не надобен. Вернее – надобен, но за понюшку табаку. Его же такая цена не устраивает – жизнь в обмен на еду и кров: получается, как будто он холоп или раб бесправный.

И Алексей – пешком уже, не на лошади – отправился в Коломну. Решил остановиться на постоялом дворе: вечер скоро, да и тучки собираются, грозят дождём вылиться. А ему хотелось отоспаться на перине, отъесться – не всё же кулеш да похлёбка.

Еду они варили сами на костре, а повара-кулинары с воинов неважные. Сытно – и ладно. Алексею же хотелось мясца, да со специями, да чтобы ещё и вкус пива вспомнить.

Три месяца, как он здесь. Главное – выжил, хотя в передрягах был. Теперь самое время себя, любимого, побаловать.

А в городе постоялые дворы полны. Войско пришло, всякая пена со дна поднялась и слетелась в город, на трофеи – с трудом Алексей снял комнатку.

И в трапезной людей полно – пьют, гуляют, шумят.

Алексей нашёл место в уголке, заказал курицу жареную, пряженцев с рыбой да пива кувшин: гулять так гулять! Давно ему не удавалось посидеть, не спеша поесть не казённых харчей.

Когда принесли пиво и пряженцы, Алексей отхлебнул из кружки. О! Прохладное, свежее, язык пощипывает. Самое то! И пирожки, называемые пряженцами, с белорыбицей, с пылу с жару, вкусны необыкновенно. Или ему с голодного брюха так кажется?

Затем и курицу принесли, жаренную на вертеле. Паром исходит курочка румяная – а запах! Вроде уже пряженцами червячка заморил, а слюнки потекли. Оторвал ножку, вцепился зубами… Ум-м, вкуснятина!

Утолив первый, самый зверский аппетит, Алексей принялся есть не спеша, смакуя каждый кусочек. Наконец наелся. Давненько он так чрево не баловал!

Лениво, вразвалку он поднялся на второй этаж, в снятую комнату, запер изнутри дверь на массивный запор, разделся донага и улёгся на постель. Хорошо-то как! В походе всё время спал одетым и обутым, тело не дышало. Завтра надо…

Алексей провалился в глубокий сон. Он не слышал, как по коридору постояльцы ходят и разговаривают, как в трапезной подвыпившие ратники и купчишки песни горланят.

Проснулся Алексей, когда солнце в слюдяное оконце ярко светить начало, и прямо ему в лицо. Он поднялся, потянулся, разминая занемевшие члены, оделся и спустился вниз, в трапезную. Увидев хозяина, подошёл к нему:

– В баньку бы мне.

– К полудню натопят.

Баньку готовить надо: воды в котлы натаскать, нагреть её – на всё время надобно.

До полудня другие дела нашлись: на торг городской пошёл – исподнее новое надо, рубаху да порты купить. То, что на нём, пропотело, пропылилось и обветшало, ткань на рукавах рубахи тонкая сделалась, скоро дыры будут. В такой одежонке вид непотребный, а он всё же не голь перекатная. На службу наниматься если, то вид аккуратный иметь надобно.

Алексей купил одежду, зашёл к цирюльнику – волосы на голове совсем коротко остриг; бороду оправил. Воины волосы короткие носили, а то и брили голову наголо. Удобно так: живности вроде вшей не заводится, да и враг ухватиться за чупрын не сможет.

Ратника по причёске сразу опознать можно. Прочий люд волосья на голове длинные имеет, потому как дома живёт, возможность регулярно мыться имеет, расчёсывать их, умасливать. А разве в походах это возможно? И рубахи шёлковые воины зачастую покупали – не для красоты или фарса, а чтобы вши да блохи не заводились. Для воина в походе эта живность хуже крымчака.

Тут, однако, и полдень наступил, Алексей на постоялый двор явился.

– Вовремя, гость дорогой, банька поспела. Полотенце, мочалку изволишь ли?

– Изволю!

– Две ногаты.

Совсем мелкая монета, с ноготь, лёгкая – потому и название такое приклеилось.

Слуга провёл его в баню на заднем дворе.

– Квасу, сбитня или пива опосля принести?

– Квасу.

– Сделаю.

Алексей разделся, облился в мыльне водой, окунул мочалку в щёлок и стал яростно растираться. Облился горячей водой и удивился, что она грязная стекала с тела, почти тёмная. Да и то – в походе не мылся ни разу, впрочем – как и другие воины.

Голову вымыл, потом пошёл в парную. В углу, в деревянных бадейках стояли замоченные веники – дубовые да берёзовые.

Алексей плеснул из ковшика на раскалённые камни. Во все стороны рванул пар, зашипело. На полку улёгся, расслабился. Жарко, пот по всему телу выступил.

Больше четверти часа Алексей не выдержал, хотя веником не обмахивался. Он выскочил из парной с красным, как у рака, телом, и после жара парной в мыльне ему показалось прохладно. Здесь он снова обмылся, смывая пот.

Он вышел в предбанник. На лавке лежало чистое полотенце, на столе стоял жбан кваса.

Алексей налил кружку, отпил. Хорош квасок!

Как был, нагишом, он уселся на лавку. Какая благодать!

Остыв, облачился в новое исподнее и одежду. Старое даже портомойке – так прачка называлась – отдавать не стал, выбросил.

Слегка перекусив копчёной рыбой – умеют же в Коломне угря коптить! – он направился в ближайшую церковь. Воин после похода должен грехи отмолить – ведь сколько жизней забрал, руки по локоть в крови.

В храме благостно, ладаном пахнет.

Алексей немного постоял перед образами, помолился, и на душе стало спокойно. Вот теперь он почувствовал себя прежним Алексеем.

Священник читал молебен о здравии и превозносил многие лета великому князю Василию Васильевичу. В 1425 году умер его отец, Василий I Дмитриевич, и начал княжить его десятилетний сын, опекуном которого стал его дед, великий князь Литовский Витовт.

В 1430 году Витовт умер, и на престол Московский стал претендовать Юрий Галицкий.

Василий II Васильевич съездил в Сарай, получил ярлык на княжение из рук Улу-Мухаммеда, и летом 1431 года его торжественно возвёл на престол в Успенском соборе московского Кремля посол Ордынский. Вот священник и здравил великого князя.

Насколько помнил Алексей из истории, год был богат на события. Поляки напали на Волынь, 30 мая была сожжена на костре Жанна Д’Арк. Родился Владислав Цепеш Дракула, господарь Валахии, – да много каких ещё событий меньшей значительности.

На постоялый двор он возвращался кружным путём – ему было интересно посмотреть Коломну. Город устоял перед многочисленными нашествиями, обзавёлся крепостной стеной и стал «крепким орешком» на южных рубежах Московского княжества. Не одна рать татар-крымчаков, а затем и казанцев потерпела поражение под его стенами.

Алексей не спеша рассматривал православные храмы, дома именитых купцов.

Улочка вела под уклон, и пройдя вперёд, он вышел к пристани. Судов полно: ушкуи, лодьи, насады, а лодок – тех и не счесть.

А не отплыть ли ему в Москву? В первопрестольной уж точно найдётся ему служба по нраву. Город большой, хотя Великому Новгороду по величине уступает.

Алексей прошёлся по причалу. Вещей никаких у него нет, всё имущество на нём. Одно успокаивает – в калите монеты звенят.

Тут он увидел, как один кораблик уже собирается отплывать.

– Славяне, куда путь держим?

– Пока в Москву.

Прямо под руку всё, счастливый случай.

– С собой до Москвы возьмёте?

– Ежели с нашими харчами – алтын. Только не успеешь ты, отходим мы.

– У меня вещей нет.

– Тогда прыгай.

Алексей перепрыгнул на кораблик. Это был ушкуй, парусно-гребное судно длиной едва ли больше двенадцати метров, шириной метра два с половиной и с небольшой осадкой. Ушкуй мог вместить до тридцати человек.

Речной ушкуй имел открытую палубу и прямой корпус. Морской был немного – на пару метров – длиннее, в носу и корме имел закрытые трюмы и нёс на мачте косой парус, позволявший ему идти под углом к ветру.

Едва отчалили, подняли парус, и ушкуй ходко пошёл против течения. Конечно, киль широкий и плоский, скорость не снижает, только остойчивость хуже.

Алексей сидел на носу и любовался берегами.

К вечеру они пристали к берегу, развели костёр, и Алексей перезнакомился с ушкуйниками. Команда оказалась новгородская.

Самые лихие ребята были из Великого Новгорода. Город управлялся народным вече, был по факту республикой, хотя слова такого новгородцы ещё не знали. «У нас свободный город! – с достоинством говорили они. – Это вы, московиты, великому князю в пояс кланяетесь, у нас же все равны».

Ушкуйники занимались торговлей, не брезговали и разбоем – от них натерпелись и шведы, и Литва. В 1409 году воевода Анфал провёл рейд по Каме и Волге на двухстах пятидесяти ушкуях, пограбив Булгар и Сарай и добравшись до Хлынова. И такие набеги повторялись не раз.

В 1436 году в устье реки Которосли всего сорок ушкуйников-вятчан взяли в плен ярославского князя Александра Фёдоровича по прозвищу Брюхатый. Князь находился во главе семитысячного войска и имел неосторожность поставить шатёр в некотором отдалении от своих ратников, чтобы побыть, помиловаться с молодой супругой, за что и поплатился. Вернули его за выкуп.

На Руси в это время было только два свободных города – Великий Новгород и Хлынов, в дальнейшем переименованный в Вятку. Оба управлялись народным вече. И вятские ушкуйники были отколовшейся частью новгородских лихих людей, осевших в этих краях. Правда, вольница в этих городах была подавлена затем московскими царями.

Поев кулеша, ушкуйники улеглись на гребцовых лавках. Алексей устроился на полу.

Ушкуй покачивало на волнах, от воды тянуло сыростью, и Алексей пожалел, что не купил кафтан. Всё равно осень на носу, холодать будет, тёплая одежонка нужна.

Утром, пока ушкуйники разводили костёр да кашеварили, Алексей сделал зарядку – члены затёкшие размять и согреться.

– Ты с кем это воюешь? – спросил наблюдавший за ними старший, кормчий Корней.

– Разминаюсь.

– А-а-а, – протянул кормчий. Наверное, он решил, что у Алексея с головой не всё ладно.

– Ты кто по жизни? – спросил он.

– Ратником был – у рязанцев, у москвитян. Только из похода на Булгар вернулся.

– Видать, плохо воевал-то…

– Почему ты так решил? – изумился Алексей: так ему ещё никто не говорил.

– Трофеев не вижу. Гол как сокол.

– Я же не боярин или князь. У тех трофеев – по небольшому обозу.

Ушкуйники переглянулись.

– А вот чем кулаками воздух месить, подерись-ка ты с Иваном. Не против? Или слабо?

Со своего места поднялся ушкуйник. Из всех новгородцев он был самый рослый и физически очень силён, мышцы так и играли под тканью рубахи. Такие легко гнут подковы, но вот реакция у них замедленная.

Он снисходительно осмотрел Алексея сверху вниз:

– Тебя вполсилы бить или как?

– Как получится.

Они встали на полянке друг против друга.

Ушкуйники – все семь человек – от костра ушли: тут зрелище поинтереснее намечалось.

Алексей понял, что вырубать Ивана надо сразу. Если он кулачищем своим попадёт, рёбра переломает. И в то же время калечить нельзя: ушкуйники обиду не стерпят, всем скопом накинутся – не отобьёшься.

Иван смачно плюнул на ладонь, сжал кулаки и перенёс вес тела на левую ногу. Значит, сейчас последует удар.

И точно. Кулак полетел Алексею в голову, как пушечное ядро, – всё-таки ушкуйник быстр для своей комплекции.

Алексею удалось отклониться, а вот инерция толкнула вперёд Ивана, и осталось только подставить ему подножку – что Алексей и сделал. Иван растянулся на земле под хохот товарищей.

Поднялся он с красным от злости лицом.

– Не считается это, я запнулся! – заявил он.

– Ага, о чужую ногу!

Ушкуйники просто заржали. Зрелище становилось не только увлекательным, но и смешным.

Иван обозлился и решил не цацкаться с Алексеем, а свалить его ударом и тем реабилитироваться перед товарищами. Но злость – плохой советчик.

Едва поднявшись, он ринулся на Алексея, как бык на красную тряпку, но в последнюю секунду, когда кулак Ивана уже летел вперёд, Алексей резко нагнулся. Ушкуйник как будто налетел на вертикальную преграду, перевернулся и с размаху приложился о землю спиной, подняв тучу пыли.

Ушкуйники смеялись до слёз, до колик в животе.

– Ванька, сначала рубаху и портки спереди выпачкал, теперь сзади! А-ха-ха! Теперь давай с боков!

Шутки сыпались со всех сторон.

Кормчий Корней посерьёзнел.

– Надсмехаешься над Иваном? Ну-ка, а как насчёт сабельки вострой?

– До крови?

– Как получится. Иван, ты проиграл, неси сабли.

Иван вразвалку, как медведь, спустился к ушкую и вытащил из-под тряпья сабли.

– Иван, ты уморился, отдай сабли Никите.

Иван отдал одну саблю Никите, другую – Алексею. Никита роста был среднего, худощав, жилист. Такие в бою резвы, и воины из них бывают хорошие.

Бойцы встали друг против друга. Никто не пытался напасть первым.

Никита сделал обманное движение, но Алексей не купился, с места не тронулся.

Какое-то время они ходили кругами, прицениваясь каждый к другому.

– Ну что вы, как петухи? Кулеш скоро поспеет, – бросил Иван. Он хотел подзадорить бойцов, чтобы кто-то из них решился на атаку. И он явно желал, чтобы Алексей потерпел поражение в схватке и этим был посрамлён.

У Никиты было маленькое преимущество: он видел, как двигается Алексей, когда наблюдал за их схваткой с Иваном, и теперь выжидал. Кулачный бой не сравнится с сабельным – другая техника ведения, другие приёмы.

Алексей решил применить обманный финт, который видел у печенегов, – Никита о нём ведать не должен. Алексей же знал, как ведут бой византийцы, крестоносцы, половцы и печенеги, русские и булгары. И потому он сделал выпад.

Никита отбил его саблей, попытался сам уколоть Алексея, но тот был готов к этому – сам выбрал такую тактику. Он развернулся боком, завернул правую руку с зажатой в ней саблей за спину и остриём сабли упёрся в грудь Никиты.

Всё произошло стремительно. Сабли сверкнули, никто ничего не понял, но Никита замер на месте – он-то почувствовал острое жало сабли на коже. Как боец Никита неплохой, опытный, и это чувствовалось, но некоторых финтов он не знает.

Никита поднял вверх левую руку:

– Всё, проиграл!

Публика разочарованно вздохнула. Оба бойца опустили оружие.

– Ты где так драться научился? – спросил Никита.

– Жизнь заставила, поляки так делают.

Видел он как-то в переводной книге, ещё дореволюционного издания, именно этот приём польских рейтаров. А они, видимо, подглядели его у других народов, скорее всего – у венгров, в своё время сражавшихся с ордами половцев и печенегов. Ничего не пропадает бесследно. Вот только с исчезновением холодного оружия из армий ушли и навыки.

– Да? – удивился Никита. – С ляхами я в бою не встречался никогда.

– Молод ещё, придёт время – встретишься, – засмеялся Алексей.

– Эй, бойцы! Кулеш поспел, завтракать пора, – окликнули их от костра.

Никита забрал у Алексея саблю и отнёс оружие в ушкуй.

Ели молча. Будешь говорить – другие всё съесть успеют. Ложками работали по очереди, по кругу.

Когда доели, Корней объявил:

– Побаловались – и будя. Ветер сегодня встречный, хоть и слабый, на вёслах придётся идти. Я думал, что к вечеру в Москве будем, а ноне сомнения берут – не доберёмся. Иван, мой котёл.

– Почему я?

– Проиграл потому как.

Иван пошёл мыть котёл и оттирать его песком.

Вскоре отчалили. Алексей тоже уселся на лавку, за весло – скучно просто так на полу сидеть, а на вёсле размяться можно, кровь разогнать.

Гребли дружно, под команду Корнея:

– И-раз, и-раз, и-раз!

На «и» – замах весла, на «раз» – рабочий ход.

Давно Алексей не сидел на весле, но навыки быстро вспомнились. Ни разу он не ошибся, не ударил своим веслом другое.

С небольшими перерывами они гребли до вечера, а с наступлением темноты снова пристали к берегу. Теперь очередь кашеварить была Никиты.

Корней подошёл к Алексею:

– Вижу – сиживал ты за веслом раньше, навык есть.

– Было дело.

– Так ты же просто прирождённый ушкуйник! Гребёшь не хуже других, в кулачном и сабельном бою горазд. Зачем тебе Москва? Давай к нам, на ушкуй.

– Служба у тебя простая, а сколько платить будешь?

– Не у великого князя на службе, у нас жалованья нет. Долю, как и все, получать будешь.

Алексей задумался, и Корней расценил его молчание как сомнение.

– Не обману. У нас всё честно, у парней спросить можешь.

Что Алексею терять? Он не знал, что в Москве делать будет, а тут, вроде, и парни неплохие, и кормчий не жлоб.

– Согласен! – решился он.

– По рукам!

Корней протянул ему руку, и Алексей её пожал. С этого момента договор, хоть и устный, считался заключённым.

За котлом, в кругу ушкуйников, Корней объявил:

– Алексей отныне в нашей команде не случайный человек. Прошу любить и жаловать.

Новгородцы переглянулись. За то время, что они плавали одной командой, такое случилось впервые – Корней всегда брал только своих, новгородцев. Москвичам он не верил, считая их народцем гниловатым; рязанцы – себе на уме. Псковичи издавна с Господином Великим Новгородом за главенство боролись.

Но с этого дня Алексей почувствовал, что отношение к нему команды изменилось. Одно дело – пассажир, можно сказать – балласт, и совсем другое – сотоварищ. От умения каждого, от взаимовыручки, способности поделиться последним куском хлеба, от крепкой мужской дружбы зависит судьба всей команды. Тут принцип единственный: один за всех – все за одного.

В Москву они попали в полдень следующего дня. Может, транзитом бы её миновали, да у Корнея дела были.

– Один человек может остаться на ушкуе для охраны, остальные свободны до вечера, – распорядился он, уходя.

Добровольно остаться вызвался Иван.

– Чего я в городе не видел? Да и денег у меня нет, – признался он, растянувшись на палубе корабля.

Алексей же решил Москву поглядеть. Это сейчас она столица великого княжества, а затем станет столицей Великой империи. И империи уже нет – как и царя, но поглядеть интересно. Многие здания просто не дожили до XXI века, а других ещё и в планах постройки не было – того же собора Василия Блаженного. На окраинах смотреть нечего, они во многих городах одинаковы.

Поскольку ушкуй встал у причала недалеко от стрелки Москвы-реки и Яузы, центр оказался не так далеко.

Товарищи Алексея разошлись: кто бражничать, кто на торг, а он расспросил у прохожих, где Красная площадь. Самое удивительное было в том, что его не понимали.

– Нет у нас такой, – отвечали ему.

И в самом деле, площадь тогда называли Пожаром. С восточной стороны от Кремля располагался торг, судя по размаху и размеру – торжище. На нём были деревянные лавки, которые горели едва ли не ежегодно. Только в конце XV века площадь освободили от торговцев, и она приобрела название Красной, по-русски – красивой.

И только когда Алексей упомянул Кремль, ему подсказали дорогу.

Когда он пришёл на место, глаза его отказались верить увиденному. Вместо знакомых красно-кирпичных стен Кремля он увидел белые, сложенные из известняка, более низкие; а башни и вовсе не такие. Не было здания ГУМа, нынешнего Исторического музея. Через ворота проходили в Кремль все, кто хотел, единственно – не пускали лошадей.

Площадь представляла собой торг с хаотично стоящими лавками. Множество людей, неумолчный гомон, пыль. Никакой брусчатки не было и в помине.

Алексей зашёл на территорию Кремля. И здесь он не увидел знакомых и знаковых зданий и памятников. Ни Царь-пушки, ни Царь-колокола… Здания Грановитой или Оружейной палаты тоже нет. Зато с Северной стороны, где сейчас за стеной Александровский сад, располагался Чудов монастырь. А ещё красовалась изумительной работы деревянная церковь – собор Спаса на Бору, построенный ещё в 1330 году.

Алексей походил, поглазел, поудивлялся. Кремль и постройки в нём, Красная площадь даже отдалённо не походили на нынешние. Алексей был не столько удивлён, сколько шокирован увиденным. Не многим людям, а скорее всего – только ему одному – удалось увидеть Кремль старый и тот, который стоит на этом месте сейчас.

Набравшись впечатлений – вполне неожиданных, Алексей отправился к причалу.

Не доходя буквально квартала до места стоянки ушкуя, он увидел свару, драку у пивной. Дело обычное. Пивная – злачное место, где собираются обычно корабельщики, ведь заведение располагается на набережной.

Только среди дерущихся он увидел новгородских ушкуйников, своих новых сотоварищей. Их было пятеро, а противников – вдвое больше, и было видно, что они одерживали верх. Обе стороны были изрядно пьяненькие, и уже раскровянили друг другу носы.

Бросать в беде ушкуйников было бы верхом непорядочности – да просто не по-товарищески.

Алексей подбежал к дерущимся. Двоих чужаков он свалил тумаками сразу. Да и немудрено – они едва стояли на ногах. Третий попытался ударить Алексея, но два коротких удара в поддых успокоили его.

За ворот Алексей вытащил из груды сцепившихся тел Тихона, встряхнул его.

– Ты ещё что-нибудь соображаешь?

Тот икнул, всмотрелся в лицо Алексея, с трудом узнал его.

– Ага…

– Иди к ушкую, пока не покалечили.

– А други мои?

– Иди, я им помогу.

Поддатый Тихон поднялся и подбрёл, покачиваясь, в сторону причала. По пути он несколько раз оборачивался и грозил кулаком. «Хоть бы добрёл, не упал», – глядя на него, подумал Алексей.

Один из противников, похоже – тоже из корабельщиков, выломав где-то деревянный дрын, размахивал им, как дубиной, не разбирая, где свои, а где чужие. И этим дрыном он уже треснул по голове двоим своим сотоварищам.

Алексей решил вырубить его первым, пока он сдуру не покалечил кого-нибудь. Ведь было неписаное правило: в кулачном бою – никаких предметов вроде кистеня или дубинок не применять.

Подобравшись к нему сбоку, Алексей в прыжке ударил его ногой.

Пока корабельщик приходил в себя, барахтаясь на земле и пытаясь подняться, Алексей вытащил из груды дерущихся Спиридона. Тот не понял, что перед ним свой, и попытался извернуться и ударить его. Но Алексей дал ему пинка и напутствовал:

– Быстро на ушкуй, пока не прибили!

Хоть и пьян был Спиридон, но приказ Алексея, подкреплённый пинком, понял. Выписывая зигзаги, он почти побежал к ушкую.

А оттуда, выслушав добравшегося Тихона, уже бежал здоровяк Иван. Вдвоём с Алексеем они разбросали по сторонам дерущихся.

Иван схватил под мышки Никиту и Егора и потащил их к судну. Ухватив за локоть упиравшегося Прохора, Алексей также потащил его к ушкую.

– Иди же быстрее! Если набегут корабельщики с других судов, нам всем крепко достанется. Какая муха вас укусила, чего вы в драку полезли?

Прохор долго думал.

– А чёрт его знает?! Наверное, они кого-то из наших обидели.

– Пить меньше надо.

– Медовуха забористой оказалась. По кувшинчику на брата всего и выпили.

На ушкуе все пятеро горячились и шумно выясняли, из-за чего разгорелась драка, но тут вовремя заявился Корней.

– Что за шум, а драки нет?

Алексей коротко доложил о случившемся.

– Надо менять стоянку. К ночи корабельщики очухаются и могут прийти выяснять отношения.

Трезвыми были Иван, Алексей да сам Корней – они и вывели ушкуй на стремнину, подняли парус и вскоре причалили уже на окраине Москвы.

– Говаривал ведь я вам, бестолочи, не пейте в чужом городе!

Корней опускал голову пьяницы в воду и держал её там до тех пор, пока ушкуйник не начинал сучить ногами, едва ли не захлёбываясь. И так он поступил со всеми пятью ушкуйниками. Зато протрезвели они быстро.

– Повторится ещё раз – разгоню! – ругался кормчий.

Вид у всей пятёрки был помятый. У кого фингал наливался багровым, у кого распухали разбитые губы, кто-то осторожно ощупывал саднящие скулы.

– Эх, голытьба помойная, на кого вы похожи? Как домой-то явитесь?

Один Тихон попытался оправдаться:

– Они первыми задираться стали.

– Вот и ушли бы, не доводили бы до драки!

– Так говорить стали бы, что новгородцы струсили.

Кормчий только головой покачал.

После ночёвки отправились в путь без обычного завтрака. На набережной костёр не разведёшь, а постоялых дворов, где можно было бы купить что-нибудь съестное, поблизости не наблюдалось.

За вёслами похмелье быстро выветрилось. Небольшая заминка случилась у Волока Ламского – и снова за вёсла.

В этих краях Алексей ещё не был.

Через три дня они добрались до Ладоги. Алексей сначала принял озеро за море – ведь вода до горизонта.

– Балтика? – спросил он Тихона.

– Ты что? Озеро. Однако в непогоду штормит славно, волна не меньше морской. Сколь уж тут судов сгинуло – ужас!

– Далеко ли до Новгорода?

– Два дня – и мы дома.

Ну, это они дома, у родного очага, среди семьи. Дом – этот тот якорь, который держит мысли торговца или путешественника в родимой сторонке. А для Алексея здесь всё чужое. Одно слово – безродный, ведь никого у него тут нет.

Из Ладоги они повернули налево, в Волхов. Тут пришлось идти против течения.

Наконец Корней воскликнул:

– Святую Софию вижу!

Он встал на корме и, глядя на купола величественного храма, истово перекрестился.

Гребцы бросили вёсла и повернулись. Вдали светился золотом купол главного новгородского храма.

И откуда только силы взялись? Они принялись грести с удвоенной энергией, и через пару часов причалили. Кормчий бросил денежку человеку, стоявшему на пристани.

– Всё, парни, теперь отдыхаем. Даю седмицу.

Парни разобрали узлы с личными вещами и сошли на дощатый помост.

Алексей замешкался: ему-то куда идти?

Кормчий взял его за локоть:

– Пойдём, хороший постоялый двор покажу. И недорого, и кормят вкусно. Понадобишься – сам найду.

Пока шли, Корней сказал:

– Я недалеко от немецкого двора живу, за церковью Святого Петра – третий дом от угла. В гости бы пригласил, да у меня мал-мала, полный дом. Оба сына женаты с семьями у меня.

На грубо нарисованной вывеске постоялого двора красовалась рыбина.

– Корюшка. Рыбёшка мелкая, да вкусная, – со знанием дела сказал Корней. – Тебе сюда.

Вечер и ночь Алексей провёл в комнате, отоспался и утром, после завтрака, направился в город.

Великий Новгород стоило осмотреть. Город старый, богатый, самостоятельный. С XII века в нём существовали иноземные дворы: Немецкий и Готский – крупнейшие конторы-фактории Ганзы, немецкого союза городов, ведущих торговлю. В состав Ганзы входило более 70 крупных и 130 мелких городов, столицей Ганзы являлся Любек.

Через Новгород шли на Русь цветные металлы – медь и бронза, ткани, золото и серебро, которые на Руси не добывали. А вывозила Ганза меха, пеньку, лён, воск и мёд. Немцы ходили на кораблях под Готландским флагом.

К сожалению, вольница новгородская и торговля с иноземцами закончились в 1478 году, когда Иван Грозный, поверив подмётным письмам о якобы желании новгородцев перейти «под руку» Литве, напал на город. Многие новгородцы, даже невинные женщины и дети, были убиты, храмы осквернены, а немцы изгнаны из города.

Новгород был один из немногих городов Руси, где женщины были равны в правах с мужчинами, население в значительной части было грамотным – без этого как вести дела? Высшим органом, принимавшим важнейшие решения, было Народное вече, а в повседневной жизни городом управляли посадники. И невиданное на Руси дело: городом, в числе избранных, управляла Марфа-посадница! И это в то время, когда во всех остальных городах женщина не могла управлять лавкой. Иметь её могла, но торговать и заключать сделки мог только мужчина. Потому вольность новгородская, независимость его от бояр и великих князей поперёк горла Москве стояла, как соринка в глазу о себе напоминала.

Видеть женщин в торговых лавках Алексею было непривычно. Было их меньшинство, но торговые дела они вели бойко, покупателей зазывали на все лады.

Алексей выбрал себе кафтан – по ночам на улице было прохладно. Не сказать, что он мёрз, но неуютно, некомфортно было. Он приглядел себе по размеру кафтан зелёного цвета, английского сукна. Сторговался, купил, но уходить не торопился – глаза разбегались от обилия товаров. Выбор был значительно больше, чем в Москве: ножи боевые и обеденные – английской шеффилдской или шведской стали, сабли, косы, замки, гвозди. А следующим рядом – сукно на любой вкус и цвет. Тут и плотное немецкое, и шерстяное английское, и шёлк китайский, и совсем невесомая, прочти прозрачная персидская ткань.

И кожаными изделиями любоваться можно: пояса, сумки, кошельки, туфли и сапоги, сбруя – на любой цвет и стоимость.

Отдельно, в углу торга – златокузнецы, как называли в России ювелиров. Кольца, перстни, ожерелья, браслеты, броши, шкатулки – из золота, серебра или с самоцветами. Состоятельный покупатель для себя или для женщины мог найти всё.

А меховые изделия? Глаз не оторвёшь от шапок, шуб, полушубков. Меха и покрой – на выбор: от соболя и горностая до зайца.

А дальше шли ряды, где торговали на бочки мёдом и воском.

Ещё дальше травники сидели, товар свой похваливали.

И уж в конце самом – живой товар: лошади, коровы, свиньи. Товар мычал, блеял, ржал, визжал и кукарекал.

И торг велик, за день не обойдёшь.

Алексею спешить было некуда, и он, не торопясь, разглядывал товар, приценивался. Однако часам к четырём он устал, в глазах рябило от обилия товаров. Кое-что понравилось, но денег купить не было. В калите звенела мелочь, но это были последние деньги, и сколько ему ещё жить на них – неизвестно.

На постоялый двор он вернулся, полный впечатлений, поел и лёг спать.

А утром раздался стук в дверь.

Как был, в одном исподнем, Алексей подскочил и бросился открывать.

На пороге стоял Корней, и во весь рот его сияла улыбка.

– Я к тебе, здравствуй.

– Заходи, садись. Может, я оденусь да спустимся вниз, потрапезничаем?

– Некогда. Ты как смотришь, если завтра выйдем?

Алексею было всё равно, куда и зачем.

– Куда приходить?

– С утречка, на причал. Ушкуй где стоит, помнишь?

– Конечно.

– Ну, я побежал, дел много. Харчей надо взять да всех парней обойти, известить.

Алексея внезапный приход Корнея обрадовал. Лучше делом заняться, чем бока отлёживать да проедаться. Были бы в Новгороде знакомые или друзья – тогда другое дело.

Утром, после плотного завтрака, Алексей подошёл к причалу.

Корней уже был тут, заканчивал с Иваном погрузку каких-то мешков.

– Доброе утро, – поприветствовал их Алексей.

– Вовремя, – оглянулся на звук его голоса Корней. – Сейчас парни подойдут – и отходим.

Все сразу и заявились. Отчалили, не медля. Течение само несло ушкуй вниз, к Ладоге. Однако когда город скрылся из виду, кормчий причалил к берегу.

– Подождём, мы первые.

В течение получаса к ним подошли ещё три ушкуя, на каждом – по десятку мужиков.

Корней перебрался с борта на борт другого судна. Там собрались четверо кормчих, они держали совет.

Длился он недолго, видимо – основные дела обсудили вчера. Кормчие разошлись по своим судам, и караван поплыл под парусами.

За день они успели пройти Волхов, Ладогу и вошли в Неву, где и заночевали. На берегах Ладоги ночевать опасно, погода здесь может измениться за полчаса. Только что светило солнце – и вдруг набежали тучи, подул холодный ветер. И вот уже поднимаются огромные волны, а сверху льёт дождь. Нева в этом отношении спокойнее, да и деревья не берегу есть, защита от ветра.

Команды развели костры и стали готовить похлёбку. Кормчие же снова уединились.

Утром, после завтрака, когда уже шли под парусом, кормчий распорядился разобрать оружие. Алексею достался небольшой круглый щит, шлем и саблю. Щит был новый, по краю окован железом, а шлем хоть и видал виды, со вмятинками, но был годен.

Однако сабля удручала: c зазубринками от былых стычек, давно не видевшая точила. Как мог, Алексей наточил её камнем.

– Не ухожено оружие, – посетовал он.

– Бери, дармовое, из трофеев, – отозвался Тихон.

За день они прошли всю Неву – немногим меньше ста километров. Река короткая, но полноводная и глубокая. И сколько ни глазел Алексей по сторонам, никаких строений он не увидел, сплошь дикие необжитые просторы. А ведь почти через триста лет царь Пётр заложит тут русскую столицу.

На ночёвку они встали в устье Невы, впереди простирался мелководный Финский залив.

Только после того, как команда поужинала, кормчий объявил:

– На шведский берег идём.

– Раньше разоряли их всех одним ушкуем, зато и все трофеи наши были, – отозвался Никита. – А сейчас целая ватажка – зачем столько?

– Так и цель покрупнее – городишко чухонский. Потому предупреждаю: не каждый сам за себя, не добро чужое хапать. Сначала город возьмём на меч, потом трофеи брать будем.

Разговор получился короткий, без деталей. Видимо, Корней присоединился к походу в последнюю очередь, что походило на правду: ведь они пришли в Новгород всего три дня назад, а затевалось всё значительно раньше.

Шли под парусом, справа тянулся заросший лесом берег. Там проживали чухонцы и лопари – народности диковинные, находящиеся под рукой шведского короля. Значительно позже тут появится самостоятельная страна Финляндия.

Никита с Алексеем уселись на носу судна. Их ушкуй был самым маленьким из четвёрки кораблей, идущих в набег.

– На шведских да датских берегах в своё время викинги да норманны жили, всю Европу в страхе держали, – промолвил Алексей.

– Ништо! Теперь Господин Великий Новгород никому не уступает. Король шведский мирный договор с нами подписал, а не с Москвой. На море, конечно, Ганза главенствует, тут спору нет. У них корабли большие, а главное – деньги.

– Мы же на их, шведские, земли идём! Как же договор?

– Так мы же не с армией, не с войной… Ну, пощиплем немного жирного гуся…

– Как бы нам всё это боком не вышло. Выходит, мы сами по себе, без ведома вече или городского совета? Откуда ни погляди – навроде разбойников.

– Ушкуйники сроду купцами и разбойниками были – иначе откуда в Новгороде богатству взяться? Вот ты с нами в Москве был, столице первопрестольной русских великих князей. А чем она красивее или лучше Новгорода? У нас домов каменных не меньше, зато свобода. В Москве жёнки чтить не могут, а у нас грамотные, сами дела ведут. И ещё: в Господине Великом Новгороде никто ни перед кем шапку не снимает, в пояс не кланяется, все равны и свободны. А в Москве боярин столбовой шапку перед князем великим ломает, а то и на коленях перед ним стоит, ровно холоп его. Тьфу!

Никита говорил правду – Алексей всё видел своими глазами.

Некоторое время молчали.

Ушкуи шли кильватерной колонной, один за другим, не сильно удаляясь от берега. Простым глазом можно было видеть деревья на берегу, а не сплошную лесную массу.

Скорее всего, кормчий на первом ушкуе хорошо знал акваторию, все её отмели и скалы, а главное – цель. Алексей понял, что кто-то из ушкуйников тут уже был – в качестве купца.

До заключения Ореховецкого мирного договора ушкуйники частенько трепали северные земли Швеции, проходя Северной Двиной через Белое море к Тромсе и другим землям, и даже брали хорошо укреплённые земли – такие как Бьярней. Потом попритихли, поскольку великие московские князья стали обкладывать Новгород данью за нарушение перемирия, и большая часть ушкуйников переключилась на врагов южных – татар со столицей в Сарае, а также расширили восточные земли, забираясь в Пермский край и доходя до Уральских гор, благо – местность изобиловала реками. Если для степных народов, вроде ногайцев и татар, основным транспортом был конь, то для новгородских, псковских и вятских ушкуйников – корабль.

По тактике ушкуйники многое переняли от варягов – те же нападения с реки или моря, и даже секира была скандинавского типа. Не брезговали они и арбалетом. Варяги не применяли такого оружия, а в западных странах арбалет считался оружием черни, наёмников, подлого сословия.

У далёкого берега возникла и стала приближаться к ушкуйникам точка. Вскоре стало видно, что это летит птица. Не морская, вроде чайки, а сухопутная.

Никита подивился ещё:

– Чего тут ворону делать? Он над морем не летает.

– С чего ты взял, что это ворон?

– Так чёрный как смоль. Ты видел других таких чёрных птиц?

Ворон подлетел, уселся на борт ушкуя, совсем недалеко от Алексея и Никиты. Выглядел он усталым и часто дышал.

– Чего его сюда занесло? – не унимался Никита. – Если бы коршун за ним гнался – тогда понятно. А то ведь один летел! Ручной, что ли?

Алексей отломил кусочек лепёшки и протянул на раскрытой ладони птице.

Ворон наклонил голову в сторону, посмотрел на угощение одним глазом и стал бочком-бочком подвигаться к Алексею. Схватив кусок, прижал его лапой к планширю и начал клевать. Наевшись, каркнул, как будто благодаря.

– Точно, ручной. Хозяина ищет, что ли? Говорят, вороны по триста лет живут. Брешут, поди…

Алексей только пожал плечами. Он не орнитолог, таких тонкостей не знает, хотя легенды о долгожительстве воронов слышал. И почему-то все они были посвящены связи воронов с тёмными, злыми силами. На взгляд Алексея – чушь. Это как змеи и жабы у злых колдуний – непременный атрибут.

Никита всмотрелся в береговые очертания.

– Был я как-то в этих местах, похоже – туда идём.

– Куда?

– В деревню чухонскую.

– Корней говорил о городе.

– Он дальше будет.

Вода билась о форштевень, на котором красовалась диковинная морда медведя, брызгами залетала внутрь ушкуя.

На ворона брызги тоже попадали, и он отряхивался время от времени, но не улетал, сидел рядом с людьми.

Алексей медленно протянул руку и пальцами погладил голову птицы. И вдруг – как будто разряд электрический получил. В голове мысли разные возникли, в основном о службе в Византии, Острис вспомнился. И без какой-либо связи с предыдущими событиями.

Он отдёрнул руку.

– Чего так? – встревожился Никита. – Клюнул тебя ворон?

– Нет, вспомнилось разное.

– Ох, не к добру это. Гони его.

– Пусть сидит, не мешает.

Что-то, какое-то непонятное чувство мешало Алексею прогнать приблудную птицу, как будто между ним и вороном установилась незримая связь.

Передний ушкуй повернул вправо, к берегу. За ним цепочкой – остальные.

Когда их ушкуй ткнулся носом в берег, Корней скомандовал:

– Забираем оружие и идём берегом. Не шуметь, оружием не греметь – деревня близко.

В пару минут ушкуйники выбрались на берег. Почти четыре десятка опытных, хорошо вооружённых воинов представляли грозную силу – слабаков на суда не брали. Да и тренировки постоянные – гребля на вёслах – здорово укрепляли мышцы.

Гуськом, один за другим ушкуйники двигались вдоль берега. На опушке остановились, сгрудились вокруг старшего, кряжистого воина лет сорока. Алексей ещё подивился: в ширину и в высоту – почти один размер.

– Без нужды не убивать. Тем, кто сопротивления не окажет или безоружен вовсе, никаких поджогов! Дым потому как издали виден. Делаем быстро дело, забираем всё ценное – и к ушкуям. Сигнал к отходу – труба. – Он поднял над головой рог наподобие охотничьего.

Слушали молча.

– Разделитесь наполовину. Одна часть идёт вдоль берега, чтобы жителей от лодок отсечь, другая забирает ближе к лесу – окружаем. Тогда ни один не уйдёт. Те, кто по берегу пойдёт, – вот вам воевода. – Коренастый подтолкнул вперёд ушкуйника довольно сурового вида. Лицо как из камня высечено – одни прямые линии, взгляд жёсткий.

– Кто не знает – его Евстафием зовут. А другую половину я поведу, Мефодий.

Алексей обратил внимание, что среди воинов не было кормчих, видно – остались на своих судах для охраны.

– Коли всё понятно – с Богом!

Вся команда ушкуя Корнея попала в первую половину, которая двигалась вдоль берега.

От опушки сразу припустили бегом.

На половине пути их заметили, и в деревне поднялись тревожные крики, заметались люди. Несколько чухонцев, которые называли себя саамами, бросились к лодкам. Коротко щёлкнули арбалеты, которые имелись у воинов другого ушкуя, и бегущие упали.

Несколько уцелевших чухонцев бросились назад, под укрытие изб.

Странные это были жилища, Алексей в первый раз видел такие. Он всегда думал, что изба «на курьих ножках» бывает только в сказках о Бабе-Яге, а здесь он увидел их воочию.

В местностях, сырых летом и снежных зимой, деревянные избы ставились на столбы. Собственно, не на столбы даже. Дерево срезалось на высоте выше человеческого роста, выкапывалось вместе с корнем и вновь вкапывалось уже на месте строительства избы. Таких опор было много, и обязательно четное количество: четыре, шесть, восемь – в зависимости от размеров избы. Для того чтобы эти своеобразные сваи не гнили, их окуривали дымом, коптили. Такие опоры назывались «обкуренные ножки», а после сокращения – «курьи ножки». В сам дом вела лестница, а под домом, в защищённом от дождя месте, лежала домашняя утварь вроде бочонков, запасных вёсел, сетей – саамы промышляли рыбной ловлей, охотой.

Ушкуйники растянулись цепью, отрезав чухонцев от берега, от лодок, и стали медленно приближаться к избам.

Люди кинулись было к лесу – искать спасение в дремучей чаще, но и оттуда показалась цепь чужаков.

Женщины и дети стали укрываться в избах, запирая двери, а мужчины похватали оружие – рыбацкие ножи, кистени, дубины. Оружие незатейливое, но тем не менее смертоносное.

Но обе цепи ушкуйников сомкнулись в одно кольцо, окружив мужчин. Те сгрудились в середине деревушки, прижавшись спинами друг к другу, и смотрели затравленно. Ещё бы! Жили спокойно, ни на кого не нападали, и вдруг – чужаки с явно недобрыми намерениями. Столкновения врукопашную, большой крови ещё не было, если не считать двух убитых у лодок на берегу.

Вперёд выступил Евстафий и сказал по-русски, а потом повторил на саамском:

– Бросайте оружие, сдавайтесь. Тогда мы никого не тронем. Отдайте шкурки и серебро – и мы уйдём. Богом клянусь!

Саамы слушали и не верили. Если оружие бросить, не перебьют ли их, как бельков неразумных на льду?

Однако разум возобладал над страхом и сомнениями. Вперёд выступил пожилой рыбак:

– Шкурки отдадим, а серебра нет. Рыба есть солёная и копчёная, не продали ещё.

– Тогда скажи своим – пусть несут сюда шкуры. Только без утайки, сам проверю.

Чухонцы разошлись по жилищам с унылым видом – шкуры убитых зверей приносили им основной доход. Но все шкурки были со зверя летнего, не самого лучшего. Самый ценный мех – густой, пушистый, с подшёрстком – был зимой, и за него давали самую большую цену. Однако и сопротивляться бесполезно: чужаков больше, и они вооружены хорошо. Мужчин могут убить, и тогда племя вымрет.

Понемногу чухонцы возвращались из своих избушек на «курьих ножках» и несли с собой связки шкурок. Здесь были заячьи, и куньи, и соболиные; несколько – росомахи, волчьи и одна медвежья.

Груда мехов на маленькой площадке в центре росла.

Наконец явился последний и швырнул шкурки песца.

Старшина деревни обвёл мужчин глазами:

– Все тут.

– Проверим. Идём со мной.

Пока они досматривали дома, Мефодий стал раскладывать шкурки на четыре равные доли – сначала заячьи, потом лисьи, куньи и все остальные. Застопорился на медвежьей. Из неё, коли выделка хорошая, славная накидка для саней получается, ни один мороз такую не проберёт.

Посомневавшись, Мефодий кинул её в свою кучу.

Остальные ушкуйники возмутились сразу:

– Уговор был – поровну, по чести делить!

– Мне что, шкуру резать, портить?

– А коли ты себе медвежью взял, нам лисьи дай, или росомахи.

Пришлось Мефодию делить по совести.

Потом ушкуйники начали сносить шкурки на берег.

К тому времени кормчие уже перегнали ушкуи поближе к лодочным причалам. Вот почему они оставались на своих судах! Видимо, тактика сия была отработана уже давно.

Воины со смешками стали перетаскивать шкурки на кораблики. Мех – груз лёгкий, но объёмный, и сразу заполнил собой много места.

Укладываться решили позже, сейчас важно было побыстрее покинуть деревню.

Как только вернулся Евстафий и развёл руками – мол, всё выгребли, подчистую, тут же отчалили.

Отойдя вдоль берега на полчаса хода, причалили и стали укладывать трофеи в трюмы.

На трёх больших ушкуях, морских, с этим было проще. На носу и корме трюмы были, а на ушкуе Корнея был лишь один небольшой трюм, на корме. Корней сам заталкивал шкурки в кожаные мешки – они хорошо предохраняли груз от сырости – и укладывал их в трюм. Потом выпрямился и отряхнул ладони:

– С почином вас, братия! Мыслю я, по золотой деньге каждый из вас себе добыл.