Читать книгу Самая лёгкая лодка в мире - Юрий Коваль - Страница 24

Дождь не переставал. Он то моросил тоскливо, то начинал отчаянно хлестать, то прощально шелестел в кустах, обещая скоро кончиться, но не кончался, а придумывал что-нибудь новое, например падение капель сразу со всех сторон.

Я заметил, что меня дождь старается промочить сильнее, чем капитана. Профессионалу-фотографу удавалось увернуться, он нашёл с дождём общий язык, я же ругал дождь на все корки.

Комары летали между каплями дождя и ныли: «Ннннннннннннннннннн…»

И с комарами капитан-фотограф быстро поладил. Изредка только похлопывал он себя по щеке, укоряя комаров этими ласковыми шлепками.

Берега Сиверского озера заросли чёрным ольшаником, продираться через который к воде было неприятно. Капитан облазил заросли и нашёл заливчик, где можно было спустить «Одуванчик» на воду. Берег здесь был истоптан коровами – тысячи копыт отпечатались в чёрной и жидкой грязи.

И дно у берега оказалось топким, вязким, илистым. Пока мы спускали лодку, со дна поднялась такая муть, что трудно было разобрать, где вода, где берег. Всё вокруг и даже небо над озером казалось беспросветной коровьей жижей.

Я торопился отплыть скорее. Я знал, что, как только мы поплывём, сразу начнётся новая жизнь и где-то там, впереди, за дальним берегом, там и комаров меньше, и дождь уже перестал.

Огорчали рюкзаки. Продуктов мы взяли не много, рассчитывая на уху, а всё же рюкзаки получились огромными. Они были похожи на двух зелёных свиней с карманами. Рюкзаки сильно подпортили внешний вид «Одуванчика». Стремительная лодка походила теперь на ласточку, к которой приделали верблюжьи горбы.

– Балласт, – говорил капитан, пиная рюкзаки кулаками. – Загружай ими корму. Лодка будет остойчивей.

Я послушно перетаскивал рюкзаки с места на место, а капитан разводил руками, повторяя одно слово:

– Балласт.

Как-то незаметно он и вправду взял в руки капитанскую власть. Он командовал, а я перекладывал.

Из пелены дождя на берег вышла корова. Она остановилась в двух шагах от лодки и стала разглядывать нас.

– Куда? – закричал капитан, пугая корову удочкой.

Не разевая своей мокрой и жующей бегемотской пасти, корова заревела: «Мммммммммммммммммм…»

«Нннннннннннннннннннннннннннннн…» – поддержали комары.

– Садись же скорей! – кричал я капитану, который всё мыкался по берегу.

Подымая со дна во́лны мути, капитан взобрался в лодку. «Одуванчик» шатался и приседал под невиданным грузом.

– Руби концы! – скомандовал капитан, и я взял весло.

За первой коровой на берег вышла вторая, а за нею и всё стадо. Обмахивая нас хвостами, коровы одна за другой входили в воду, и скоро весь залив был заполнен коровами. Капитан пугал их удочкой, но тупо глядели они на фотографа-профессионала и всасывали озеро, утоляя свою непомерную коровью жажду.

Я оттолкнулся веслом от берега, и «Одуванчик» отправился наконец в плаванье… Увидев нас плывущими, какая-то комолая чернушка замычала, другая подхватила, и вот уже всё стадо ревело в нашу честь, и под этот рёв, лавируя между крупными рогатыми скалами, мы выплыли из Коровьего залива на Большую воду.

Неуютно оказалось на Большой воде. Здесь бродили холодные волны. Серый северный ветер заворачивал нос «Одуванчика», а дождь хлестал сильней и казался мокрее.

Нос лодки зарывался в воду, и я орудовал веслом пугливо, неуверенно. Казалось, достаточно одного неудачного гребка – и лодка пойдёт ко дну.

– Мы перегружены, – сообщил с носа фотокапитан. – Надо бы высадить кого-нибудь на берег. «Одуванчику» будет легче.

– Кого это – кого-нибудь?

– Ну, кого-нибудь из нас. Или меня, или тебя.

– Как это – высадить меня?

– Ты меня не понял. Я сказал: высадить временно. Понимаешь? Временно, пока не уляжется волна. А потом снова всадить. Один пока бы вёл лодку, а другой по берегу прошёлся. Понимаешь?

– Понимаю. Только хоть тебя и избрали капитаном, ты особенно руками не махай. Высаживайся на берег сам. Понимаешь?

Капитан не ответил, и вопрос этот угас.

Впрочем, и до берегов-то было уже далеко.

Хоть и грёб я плохо, а мы уже плыли по самой середине озера. Коровий залив остался позади, а Москва со всеми своими Кларами и милиционерами-художниками ещё дальше.

Перегруженные и робкие, мы были одни среди серых волн и каждую секунду могли остаться здесь навеки.

«Одуванчик» понял, что мы перепугались, и старался как мог. Он перепрыгивал с волны на волну, уворачивался от самых опасных. Он был терпелив и покорен, как Конёк-горбунок.

Заметив эту ловкость и терпение лодки, я поуспокоился, заработал веслом веселей. Вначале я думал, что это я ударами весла двигаю лодку. Но «Одуванчик» сам летел вперёд, а я должен был только поддавать жару веслом, веселить свою лодку и аплодировать ей.

Вот волна набегала на нас, вырастала перед носом, но «Одуванчик» легко взлетал на её вершину, а я хлопал волну веслом по спине – катись дальше!

Тут являлась новая волна, сердитая и седая. Она грубо наваливалась, но «Одуванчик» увёртывался, и я хлопал волну по спине – катись дальше!

Скоро мы приблизились к другому берегу. Не было видно на нём ни дома, ни души, только одинокие столбы чернели на посветлевшем небе.

Здесь и вправду дождик уже перестал.

Откуда-то из-за пригорка на берег вышла лошадь. Верхом на ней сидел человек, слишком уж толстый для верховой езды. Около столба лошадь остановилась, и всадник вдруг на глазах раздвоился, превратился в двух человек – большого и маленького. Маленький побежал по берегу к лесу, а большой крикнул:

– Эй, на катере! Спичек нету?

– Разве ж это катер? – сказал я, подгребая к берегу. – Это лодка, самая лёгкая в мире. Назвал бы ещё баржей.

Мы вылезли на берег. Всадник сидел на травке, а лошадь привязана была к столбу. На боку у лошади висела табличка, на которой нарисован был череп, пронзённый молнией. Вокруг черепа вилась надпись:

«Не влезай – убьёт!»