Читать книгу Грааль? Грааль… Грааль! - Юрий Кривенцев - Страница 12

Станислав Михайлович был из тех, кого в народе называют «золотая голова», но при этом, он был еще редкостным любителем и умельцем поговорить. Егор с удивлением узнал, например, что Стас является очень неплохим писателем-прозаиком. В этом он убедился лично, вспомнив, с подачи биолога, что он читал одну из его книг, более того, она ему понравилась и запомнилась. Его приятно удивило, что один из самобытных авторов до недавнего времени ходил по тем же улицам, что и он.

– Стас, можно нескромный вопрос?

– Ну, рискни.

– Хочу услышать из первых уст, – Егор замялся, – всегда было интересно, что происходит в голове писателя в момент, когда он только начинает творить. Короче, как ты начал писать? Что вообще тебя побудило на это в самом начале творчества?

– Трудно сказать, что подвигло меня начать это, – собеседник задумался, – кризис среднего возраста, жажда творчества? Вряд ли. Человеку свойственно что-то рождать. Чаще это что-то полезно, или, хотя бы, интересно другим. Но иногда, чаще ночью, когда твой внутренний контакт с реальным прагматичным миром минимален, возникают идеи, которые никогда никому кроме тебя не будут интересны. Мысли внутреннего пользования, так сказать. Тем не менее, эти мысли обладают странной живучестью в твоем мозгу. Поначалу они зреют и развиваются как средство борьбы с бессонницей, убийства ночного времени. Развитие это идет по всем известным тебе законам логики и естественного мира. Но вот проходит месяц, другой, год, и в какой-то момент ты понимаешь, что создал свой внутренний, гармоничный (по твоим параметрам) мир, от которого тебе уже никогда не избавиться. Этот мир притягивает тебя, требует дальнейшего развития и совершенствования; он живет своей жизнью, которая странным образом привлекает тебя. Ты чувствуешь себя отцом, или даже Богом, по отношению к созданной вселенной. Но вот, в какой-то момент, ты начинаешь понимать, что тебе хочется чего-то большего. Ты настолько любишь созданный тобой мир, что не можешь оставить его единственным прибежищем ненадежные нейронные цепи своей памяти. Ты понимаешь, что творимая тобой архитектура мироздания обретет свое истинное завершение только в результате полной словесной реализации. Ведь мысль и слово – не одно и то же. И не всегда мысль выше слова. В данном случае – наоборот. Множество мелочей, нюансов, которые обходились, проскакивались быстротечной мыслью, при обработке словом обретут конкретность, жесткость, что сделает созданное тобой более реальным, но, может быть, менее очаровательным. Ведь эскиз всегда прелестнее законченного полотна, не правда ли?

Стас вздохнул, наступила тишина.

– Ты извини, что я так откровенно и многословно, но в нашей с тобой ситуации, мне кажется, по-другому нельзя. Кто знает, может ты последний человек, которого я вижу в жизни? Да и когда речь касается творчества, я не могу лукавить.

Жизнь продолжалась. Друзья дни напролет проводили в беседах. После злосчастного увольнения у Егора было много свободного времени, но никогда он не проживал его так интересно и захватывающе, как эти дни в общении со Станиславом Михайловичем. Сосед оказался на редкость интересным собеседником. Затрагивались разные темы, от прекрасного пола до смысла бытия.

Как уже было сказано, Стас, несмотря на свою естественно-научную специальность, был страстным любителем истории и философии. «Если воспользоваться мыслью Антона Павловича» – говорил он – «биология – моя законная жена, а история – любовница». Он много и интересно рассказывал на эти темы. Вроде бы общеизвестные факты преподносил в таком ракурсе, что у слушателя округлялись глаза. Именно от неудавшегося биолога Егор впервые узнал, например, что боевая колесница была изобретена человеком раньше конницы. «Удивительно». – думал он. – «Сесть верхом на коня люди додумались позднее, чем создали целый боевой колесный агрегат».

Или такой факт: Стас вполне убедительно доказывал, что только благодаря монголам Русь стала единым государством.

– Как такое, может быть? – возмущался Егор. – Монголы разрушали государство, расшатывали его основы.

– Отнюдь, – возражал сосед, – почитай Карамзина, другие авторитетные источники. Очевидно, что до нашествия монголов Русь была совершенно раздроблена. Единого государства не было и в помине. И все шло к еще большему размежеванию территорий. Не будь монголов, территория современной России представляла бы собой сейчас лоскутное одеяло из мелких стран. Примерно как в современной Европе, до которой монголы не дошли. Тут все просто. Покорив Русь, им было гораздо проще собирать налоги одномоментно, централизованно, а не с каждого княжества в отдельности. Вот они и назначили главного: Великого князя, которому все остальные должны были подчиняться, как финансово, так и политически. Более того, они следили за единством, боролись с попытками сепарации. В этом единении постепенно Русь окрепла, встала на ноги. Ну а дальше ты знаешь. Вот такой парадокс: наши исконные враги сделали для нас величайшее благо.

Как-то разговор зашел о странном тестировании в подвале заброшенного дома.

– Георгий, а как ты думаешь, зачем нам показывали тех страшилищ, да еще и просили оценить их пакостность?

– Не знаю. Может нас готовят к чему-то грязному? Может, проверяли на брезгливость?

– Ну и как, испугали они тебя?

– Да нет, не особо. А тебя?

– Тоже не впечатлили.

– Конечно. Думаю, если бы впечатлили, мы бы просто не прошли этот кастинг.

– Н-да. Слушай, а у тебя были вопросы, на которые ты не смог ответить?

– Да, один.

– Ну и?

– Вопрос про веру: «Верите ли вы в Бога?», – Егор усмехнулся, – я ответил: «Не знаю».

– Извини, если лезу не в свое дело. Если не хочешь, можешь не отвечать. Все-таки интересно, почему ты сомневаешься.

– Нет, не секрет. Все просто. Бывал я в храмах, общался со служителями, читал книги по истории религии. Не впечатлило. По мне: в любой религии низшие священники думают о наживе, высшие – лишь о власти. Разные конфессии грызутся между собой. Назови мне хоть одну горячую точку на Земле, конфликт в которой не был бы межрелигиозным. Да много причин, все и не упомню.

– Да, безрадостная картина. Но ты делаешь одну большую принципиальную ошибку.

– И какую же?

– Ты путаешь церковь и веру.

– Поясни.

– Тут в двух словах не скажешь. Если у тебя хватит терпения, я постараюсь высказаться. Если надоест – прерывай, не обижусь.

– Начинай. Времени у нас хватает, спешить некуда.

– Ну ладно, – Стас откашлялся, – начну с того, что я сам глубоко убежден в существовании единого Бога, величии Веры и неоценимой роли религии в истории человечества. Я ставлю под сомнение лишь «неоценимую» роль государственных институтов церкви и их непререкаемое право на роль единственного посредника между человеком и Богом.

– Ну, пока все понятно.

– Начнем с непреложного библейского правила: истинные верующие не нуждаются в доказательстве существования бога. Они веруют и этого достаточно. Но таких апологетов религии во все времена было меньшинство, и всегда находились мыслители, известнейшим из них является святой Фома Аквинский, пытавшиеся путем логических построений доказать существование Творца.

Биолог сделал паузу, вздохнул и продолжал:

– Хочешь доказательств существования Бога. Могу попытаться дать только косвенное. С одним из свидетельств наличия высшей духовной силы мы сталкиваемся ежедневно. Это бессознательное императивное стремление большинства нормальных людей (и высших животных!!!) не творить зла без необходимости. Если исходить из современного естественно-научного мировоззрения, данное поведение нелогично, поскольку оно не приносит пользы индивиду и, следовательно, не могло быть закреплено в результате естественного отбора. Следовательно, это, и многие другие высшие чувства, дарованы свыше.

Станислав Михайлович распалился:

– Теперь поговорим о церкви. Известно, что религиозные взгляды существуют столько, сколько существует человек. И если вначале они примитивны, политеистичны, то в ходе истории они эволюционируют, совершенствуются и вызревают в стройную систему единобожия. Такой путь прошли теологические воззрения всех существующих, на сегодня, культур, кроме самых примитивных. Удивительно, но практически во всех цивилизациях смена язычества на монотеизм, проходила революционно, вспышкой, за очень короткий, в исторических масштабах, промежуток времени. И причиной возникновения новой религии всегда был контакт избранного представителя человечества, будь то Будда Гаутама, Авраам, Магомед, с Высшей Силой или даже явление этой Силы в Богочеловеке (Иисус). Следствием же таких событий было единение народов, упорядочивание государственности, повышение нравственных устоев в семье и обществе. Не это ли является свидетельством наличия высшего конструктивного воздействия?

– Но не все было так радужно.

– Конечно. Практически всегда появление Высшей религии сопровождалось шлейфом негативных событий: преследования инаковерующих, казни и др. А когда их не было в истории? Но это исходило уже не от Бога, а от человека, стремящегося удовлетворить свои мелкие интересы на волне великих событий. Согласись, что в любое время, в любом обществе существует мощная прослойка циничных индивидов-практиков, готовых из абсолютно любой ситуации, любого исторического катаклизма извлечь личную выгоду.

Оратор сделал драматичную паузу:

– И тут мы подходим к сути вопроса. Религия от Бога, но какова роль человека в ее развитии, то есть какова роль церкви? Издревле, со времен возникновения самых первых религиозных культов, существовали избранные люди, отправляющие эти культы. Вначале это были шаманы, жрецы, а затем – служители церкви. Люди этой когорты всегда, в любой культуре занимали самые привилегированные позиции. А как иначе – посредники меж Богом и простыми людьми. В эпоху зарождения крупной монотеистической парадигмы, будь то буддизм, христианство, ислам, ее сторонники вынуждены отстаивать свои позиции перед косным большинством, не желающим перемен. В такие времена становления новой Веры, в ее лоно идут истинные приверженцы, способные отдать все за свои убеждения. Таких людей можно назвать чистыми апологетами Веры.

Стас подошел к радужному шару, сделал несколько жадных глотков, уселся и продолжил:

– Но вот проходят годы, иногда – столетия, новая Вера становится доминирующей, охватывает целые империи. И, наблюдая со стороны, в историческом ракурсе, мы не замечаем, как понятие «Вера», «подвижничество», заменяются более практичным и спокойным словом «церковь». Церковь являет собой социальный институт отправления религиозных ритуалов, посредничества с Создателем и… практически всегда, – политического воздействия. В эпоху расцвета религии, ее идеологического господства, церковь является реальной, а иногда и главной, политической силой. И вот в такие времена в церковное лоно стремятся не только лучшие представители рода человеческого. Власть всегда привлекала индивидов «низкой души», стремящихся только к личному возвышению. Такие люди без зазрения совести используют имя Бога как инструмент для достижения и управления. Пример крайнего случая – династия Римских пап Борджиа.

– Да, это понятно.

– Неудивительно, что именно в период исторического взлета Веры, максимальной власти церкви, отмечается наибольшее количество жесточайших теологических споров, приводящих к дроблению религиозных направлений и даже расколу церкви. Читай между строк: низкие люди, стремящиеся к власти, пытаются основать новое направление в церкви, которое, возможно, станет доминирующим. Вспомним расцвет единого христианства: просто смешно, насколько мелочными и нелепыми были причины этих споров. И если монофизитство, несторианство, иконоборчество, имели хоть какой-то формальный повод для отделения, то великий раскол христианской церкви на православных и католиков произошел без всякой видимой причины: в источниках нет ни одного теологического аргумента с той или другой стороны, обосновавшего это разделение. А объяснить это можно просто: двум крупным группам церковных бюрократических структур надоело делить власть. Те же тенденции раскола, религиозного сепаратизма, мы видим в эпоху расцвета любой великой религии.

Стас улыбнулся:

– Итак, резюме. Не стоит путать Веру и церковь. Вера – от Бога, церковь – от человека, и не всегда лучшего человека. Возникновение великой Веры идет от Бога истинного, который дарует ее через избранного человека. Но по мере утверждения Веры, суть ее искажается человеком, служителем церкви. И это неизбежно. На сегодня только в христианстве существуют целых три основных конфессии и сотни мелких направлений. Представители каждого из них считают истинным только свое учение. Какая же из религий более правдива, какая ближе к Богу? В этом случае делать выбор бесполезно, т. к. Бог един и Вера одна, а это дробление и измельчание идет от измельчания человеческого.

Но нельзя считать, что влияние церкви только деструктивно, это можно сказать только о роли церкви в истории религии. В развитии же социального общества, государственности, и, особенно, становления этнической целостности народов, роль религии и Веры переоценить трудно. Карамзин с художественной силой свидетельствует, что в истории России были моменты, когда только Вера и церковь спасли единство народа. Церковные догматы также являются важнейшим социальным регулятором, оплотом стабильности как процессуальных, так и личностных отношений (евангельские заповеди никто не отменял и никогда не отменит). Роль церкви так же неоценима для духовного возрождения и очищения заблудших. Тех, кто имеет идеологический вакуум в душе, тех, кто сам не может прийти к истине. А таких большинство. Вот для них церковь – светоч. И, в принципе, не имеет большого значения, адептом какой конфессии является прихожанин. Общую суть Божьей идеи сохраняют большинство религиозных направлений. Разница только в незначительных мелочах. – Стас усмехнулся – церковники за эту фразу могут проклясть.

– Да доходчиво, – Егор почесал подбородок. – Я, пожалуй, согласен с большей частью твоих доводов. Надо подумать. Надо хорошо подумать. Сейчас я не готов делать серьезные выводы. А вот скажи, ну и что же делать тому, кто стремится к Абсолютной Истине, не замутненной церковью, то есть человеком, тому, кто ищет Бога, но не верит церкви?

– Ответ очевиден, – общаться с Богом напрямую, видеть его в себе, если это конечно возможно.

Наступило долгое молчание. Друзья сидели и думали, каждый о своем. Освещение стало притухать, шерсть «аквариума» потемнела.

– Ну что ж, спокойной ночи Михалыч.

– Спокойной ночи Георгий, до завтра.