Читать книгу Призраки тайги - Юрий Курц - Страница 4

Звериными тропами к обеду второго дня пути Василий вывел Фросю к заветному месту. В отрогах Яблонового хребта пряталась от ветров и скорых людских глаз падь Медвежий Сивер. Лет десять назад недалеко от лесного озера отец и старший брат Василия срубили охотничье зимовье. В холодное время промышляли зверя, а осенью, даже в сухотный год, брали в достатке и голубику, и бруснику, и дикую смородину. Пять последних лет жил здесь по месяцу-два и Василий. Хорошо знал Медвежий Сивер и окрестности и чувствовал себя в тайге как дома.

Зимовье стояло нетронутым, с запасом сухих дров под нарами и душистым сеном на них.

Василий быстро снял с коня торочный груз, развёл огонь в печке-каменке, сбегал за водой на ключ, впадавший в озеро, и уже через полчаса в благостном покое, щурясь от удовольствия, они с Фросей пили крепкий чай со сливками, налитыми в туесок в последний момент побега щедрой материнской рукой.

Второй день они были вместе и ещё стеснялись друг друга. Прошлую ночь почти не спали: поёживаясь от таёжной свежести, придрёмывали у костра.

– Вот что, Фрося, – сказал Василий, – гоноши ужин, а я, пожалуй, в скрытник слетаю: зверинка там припрятана. Скоко нам тута куковать придётся? Провиантом запастись надо.

Ещё зимой у истоков ключа в болотине непролазной чащи спрятали охотники Капко сохатиное мясо. В ледяной яме, этом природном холодильнике, оно могло храниться очень долго.

– Ты не боись, – успокаивал Василий Фросю, – я быстренько обернусь. Зверь сейчас тихий, житуха нынче в тайге сытная. Ну, ежели что не так будет, берданка вона, пали!

Василий кивнул головой на бревенчатую стену, где на деревянном гвозде покоилось видавшее виды пятизарядное ружье. Увидев в глазах девушки немой вопрос: «А ты как же?», Василий похлопал себя по груди: внутренний карман брезентовой куртки взбугривал наган. Оружие, конечно, для промысла слабоватое, а для личной защиты и спокойствия души – в самый раз.

– Ты поспешай, Вась, не задерживайся, – с тревожной озабоченностью напутствовала Фрося и показала на небо, – эвон буря собирается.

Гроза начала куражиться с половины дня. Постепенно обкладывала со всех сторон Медвежий Сивер тучами, встрёпывала порывистым ветром деревья на вершинах хребта, шлёпая, точно пулями, отдельными каплями дождя.

Василий торопился. Но вернуться в зимовье до грозы не успел. С первым разломом неба над головой юркнул в скальную расщелину, натянул на голову капюшон брезентовой куртки. Каждый высверк молнии и обвальный грохот грома зажимали сердце суеверным страхом. Капко беспокойно шарил глазами по тучам, ждал новый всплеск огня. Молнии вспыхивали часто и широко, во всё небо, и мгновенно гасли. Но одна не погасла. Точно лезвие гигантского раскалённого ножа, она начала опускаться к земле над тем местом, где располагалось зимовье.

Капко сжался в комок, с ужасом представив, какой последует сейчас удар: полетят в тартарары и зимовье, и Фрося. Но молния, к удивлению Василия, опустилась в тайгу тихо, без грома.

Гроза кончилась. Капко побежал к зимовью с той скоростью, какую позволяла пересечённая местность. Небо очистилось от облаков. По горизонту выплеснулась медовая полоска вечерней зари. И вдруг в золотистых лучах её на самой макушке скалы, напоминавшей грибную шляпку, Капко увидел человека. Он был точно отлит из серебра – так сверкала на нём странная блестящая одежда. Круглая, как шар, и прозрачная голова была неподвижна. Человек придерживал на груди руками какой-то квадратный ящичек и, медленно поворачиваясь, смотрел в него.

«Вот и сошёл на землю, – обомлел Капко. – Не обманывал старик…»

После Русско-японской войны 1904—1905 годов приблудился в Александровке хворый отставной солдат. Набожная мать Капко уговорила отца приютить страдальца, «чтобы воздалось за доброту». Безродный бродяга родом откуда-то из западных областей империи стал членом семьи Капко.

Вскоре в селе заговорили о какой-то странной вере: крещении Святым Духом и сошествии его на землю. Группками начали собираться в сеннике двора Капко люди. И Василий, нередко сиживая на тайных ночных сборищах, слушал проповеди старика: «И будет гроза великая. И выйдет он из тоей грозы весь в сияньи. Как солнце. И жарче солнца. И подойдёт к тебе. И ты попросишь у его: хочь счастия на земле, хочь на небе».

Как ни странно, но веру в Святого Духа старик поддерживал, и преизрядно, духом спиртным. И случалось, так насаживался домодельной бражкой, что начинал куролесить. Его вязали ременными вожжами и укладывали на топчан «отходить». Умер он от грудной жабы после многодневного запоя.

Капко припал к земле, и, не поднимая головы, змеёй скользнул между камнями, завалился в какую-то рытвину, долго скрёбся по ней на карачках, сбивая в кровь колени, обдирая кожу на ладонях, и выкрикивая в исступленье первые пришедшие в голову слова молитвы.

В зимовье он пришёл в сумерках, грязный, с заострившимся от страха лицом, упал перед Фросей на колени и заплакал:

– Ты жива!

Внутри было тепло и сухо. Вкусно пахло мясным борщом. Уютно потрескивали в печи дрова. И Капко быстро успокоился. Рассказал Фросе всё, что с ним приключилось.

Утомлённые ночными переживаниями, они проспали почти до полудня. Солнце ласково светило. Густо пахло травой. Стрекотали кузнечики. Мир и покой растворили в душе вчерашние страхи.

– Пойдём туда, посмотрим, – предложила Фрося, указывая на вершину скалы-гриба.

Капко некоторое время колебался, но женская настойчивость возобладала над мужской нерешительностью, и Капко полез в гору.

Фрося следила за каждым его шагом. Сердце у неё стучало, спёртое дыхание жгло горло.

Вот Василий добрался почти до самой «шляпки», огляделся по сторонам, зачем-то потопал ногой, проверяя, тверда ли земля, и призывно замахал Фросе рукой.

– Вот там он стоял, – указал Капко на скалу, когда Фрося, охая и унимая дыхание, поднялась к нему.

– Кто он? – простодушно переспросила Фрося.

– Кто, кто, – сердито сказал Капко, стягивая с себя влажную от испарины страха нательную рубашку. – Скоко раз тебе разобъяснял? Он – грозолёт, значит!

– Вась, а можат померещилось? В темень да грозу и не такое быват!

– Можат и померещилось, – с ленивой интонацией в голосе согласился Капко.

– А можат и нет?

– Можат и нет.

– А если он взаправду был… И счас здеся? – не унималась Фрося.

– Если здеся, мы и узнаем, – с мрачной решительностью сказал Василий, оглядывая вершину, – как бы к ней подлезть?

Капко двинулся по узкой площадке, плотно прижимаясь к скале. Вдруг он настороженно остановился.

– Фрося, глянь-ка сюда.

Фрося притаила дыхание.

– Нора кака-то.

– Вроде пещерка.

– Надо бы взглянуть.

– А вдруг там оно.

– Что оно?

– Привиденье!

– Днём привиденье? Нет! – подбодрил себя Капко.

– Тады зверь.

Капко навострил уши. Тишина. Только слабый ветерок играл космами сухой травы, выбивающейся там и сям из трещин скалы.

– Всякое может быть. И зверюга какая-нибудь дрыхнет.

Но непонятная сила необоримо потянула Капко к расщелине.

«Как коняку за узду попёрла, – объяснял он потом, – так и попёрла. Неспроста это! Я сразу понял – знаменье».

Фрося сходила за ружьём. Пошуровали в расщелине слегой, побросали в неё скальные околыши. Тихо. И Капко полез внутрь. Вылез он нескоро. Встал, пошатываясь, точно пьяный, с блаженной улыбкой.

– Фросюшка, – сказал он, осеняя себя крестом, – благодать снизошла на нас… Пещера это. Посмотри, не бойся. Там никого нет… Я же чувствовал! Я же знал! – бормотал Василий, устремляя глаза к небу. – Благодарю тебя, Господи. Внял моим молитвам. Вознаградил сполна paбa своего. Благодарю тебя, Отец наш! – Капко упал на колени.

Фрося пошла к пещере осторожно, точно боясь наступить на что-то горячее и колкое. Расщелина была почти в рост человека. Странно, почему Василий ползал туда на коленях?

Неспешно пробираясь, Фрося запнулась о груду какой-то одежды, увидела стволы ружей и два больших ящика: один под навесным замком, но закрытый неплотно, крышка другого откинута, по боку змеится блестящая цепочка. Фрося потянула за неё и ахнула в изумлении. Что-то круглое и тяжёлое высверкнуло во тьме пещеры. Фрося вышла на солнце. Кроваво-красным огнём жарко горело, переливалось в солнечных лучах дорогое ожерелье.

– Откуда это, Васенька? Чьё это? Как возьмём да хватим лиха?

В глазах Фроси сверкали недоумение и страх.

– Теперя наше это, Фросенька, наше, – Капко стёр с лица ладонью счастливые слезы, – всё брать не будем. Вес да мера до греха не допустят. И с пригоршней этого мы с тобой – богачи.