Читать книгу Атлантида инноваций. Портреты гениев на фоне усадеб. Из цикла «Пассионарии Отечества» - Юрий Ладохин - Страница 4

У одного из поборников либертинажа (философии, отрицающей принятые в обществе моральные нормы), французского поэта Теофиля де Вио есть язвительное стихотворение:

Поэт жил в семнадцатом столетии, и его строки вряд ли были знакомы большинству обитателей русских усадеб. Но рискну предположить, что всеми своими помыслами и действиями их хозяева русских словно пытались вступить в острую дискуссию с французским нигилистом. «Странное», «редкое» – похоже, именно те слова, которые особо почитались владельцами поместий. Выделиться во что бы ни стало, выразить в облике усадьбы свой характер, свою индивидуальность – чем не благая цель!

Исследователь усадебной культуры Марина Звягинцева так определила эту ее любопытную особенность: «Одной из важнейших характеристик русской усадьбы является монологичность. Для каждого помещика усадьба служила своеобразной „лабораторией“, „монологом“ человека, ее создавшего, воплотившего в ней собственные взгляды и представления о „рае на земле“. Весьма значимой в социальном плане являлась отгороженность искусственно созданного в усадьбе идиллического „рая“ от проблем и невзгод внешнего мира» (из автореферата диссертации на тему «Русская усадьба как культурно-исторический феномен (на материале Курского края)»).

После опубликования в 1762 году манифеста Петра III «О вольности дворянства» тысячи дворян, которым самодержцем было позволено оставить государственную службу, устремились в свои провинциальные поместья. Поначалу многие жили в деревенской глуши по-старому, в незатейливых деревянных домах, окруженных небольшими строениями для прислуги. Но уже с 1780-х годов молодые хозяева, приезжающие к родителям после окончания учебы в столице, стали делать первые попытки обустроить имения так, чтобы не отстать от веяний «большого света».

На первых порах, и это было вполне закономерно, за образцы архитектуры были взяты здания в Петербурге, построенные в стиле классицизма. Примерами могут служить сооруженные в Подмосковье известным архитектором-паллалианцем Николаем Львовым усадьба Введенское князя Лопухина, главный восьмиколонный дом имения Вороново графа Ростопчина, а также изумительной красоты комплекс построек в усадьбе Знаменское-Раёк в Тверской губернии.

Но стремление придать своей усадьбе неповторимый стиль, даже попытка превзойти столичные образцы, похоже, иногда толкала хозяев поместий в туманные сферы неизведанного. Риск? – безусловно, да. Но, думается он того стоил!

Вот что писал об этой тенденции в начале двадцатого столетия авторитетный специалист по культуре усадеб Николай Врангель: «Параллельно с увлечением строгими формами классицизма, так оригинально и в то же время хорошо идущими к русской природе, в последней четверти XVIII века стали возводиться во множестве постройки более экзотического характера, так как всё, что шло вразрез с прямыми линиями empire, казалось тогда замысловатым, причудливым и сказочным. В стиле готики a la Louis, если можно так выразиться, построена Чесма (1780) Орловым, Вишенки (1769) – Румянцевым, Островки – Потемкиным. В 30-х годах XIX столетия при увлечении романтизмом множество помещичьих усадеб были также построены в так называемом „рыцарском“ стиле, наподобие замков феодальных…» (из книги «Старые усадьбы»).

К середине столетия интерес к готике поутих, однако в последней трети XIX века, с усилением воздействия идей романтизма, вновь возобновился: «В ряде крупных поместий возникают здания дворцового типа, вызывающие ассоциации с французскими замками эпохи Возрождения (Шаровка Кёнигов Харьковской губернии, Аллатскиви Нолькенов вблизи Чудского озера). Их архитектура была построена на сочетании разновеликих объемов, дополненных многочисленными башенками, фронтонами, зубцами» (из книги Е. Марасимовой и Т. Каждан «Культура русской усадьбы»).

Однако расцвет псевдоготики связан не только со стремлением хозяина усадьбы в архитектурных контурах выразить свое тщеславное «я». В основе это явления, как считают исследователи, – более глубокие психологические и мировоззренческие смыслы: «Дом в виде замка, с башнями, стрельчатыми проемами окон, садовая ограда, воспроизводящая феодальные укрепления, – все это не было случайной „затеей“. За псевдоготическими мотивами, за прихотливым нарушением всякой ордерности видятся сложные мотивы владельца-заказчика, связанные, в частности, и с сеньориальным гонором несостоявшейся в России независимости феодальных замков, попыткой хотя бы в архитектурных формах возродить былое боярское могущество рода. В данных строениях мы вновь встречаем настроения личности, внутренне защищающейся от всепроникающей государственности» (Там же).

Примечательно, что подчас архитектурные амбиции владельцев усадеб не имели ничего общего с идеями популярного в то время шотландского экономиста Адама Смита. Там, где ученый каждое действие участника рынка видел через призму экономической целесообразности, помещик словно специально делал всё шиворот-навыворот. Иначе чем можно было объяснить сооружение конюшни или каретного сарая с архитектурными элементами греческого храма или строительство погребов, увенчанных беседками. Известны случаи, когда сооружение людских, кладовых, амбаров нередко поручалось выдающимся архитекторам: «Так, погреб-пирамиду и корпуса винокуренного завода в Митино Новоторжского уезда проектировал владельцу Д. И. Львову его дальний родственник Н. А. Львов» (из книги В. Чернышева «Усадьбы России»).

Но это касалось не только архитектуры. Чего стоят попытки акклиматизации шелковицы на далеких от Гольфстрима просторах Среднерусской возвышенности, эксперименты по высаживанию фисташковых деревьев или разведение выписанных из Англии оленей для натуры пейзажного парка. Это явление Н. Врангель охарактеризовал несколько резковато, но, похоже, ухватил саму суть: «Русское самодурство, главный двигатель нашей культуры и главный тормоз ее, выразилось как нельзя ярче в быте помещичьей России. Безудержная фантазия доморощенных меценатов создала часто смешные, чудаческие затеи, часто курьезные пародии, но иногда и очаровательные, самобытные и тем более неожиданные волшебства» (из книги «Старые усадьбы»).

По понятным причинам хозяевам дворянских поместий было далеко до архитектурной осведомленности таких меценатов, как, к примеру, флорентийский банкир Козимо Медичи, на чьи средства был построен уникальный купол собора Санта-Мария-дель-Флоре. Основная масса любителей изысканного зодчества с трудом представляла себе партитуру создания будущей «музыки в камне»: «Один русский художник чертил план здания для зажиточного помещика, и несколько раз перечеркивал, ибо помещик находил тут худой вид кровли, там столбы не хороши. „Да позвольте вас спросить, – говорил зодчий, – какого чина или ордера угодно вам строение?“. „Разумеется, братец, – ответствует помещик, – что моего чина штабского, а об ордене мы еще подождем, я его не имею“» (из книги А. Писарева «Начертание художеств или правил в живописи, скульптуре, гравировании и архитектуре с разных отрывков, касательно до художеств избранных из лучших сочинений»).

Как нередко случается, зазор между анекдотичным случаем и реальным событием располагается, как сейчас модно говорить, «в области наноразмеров»: «Этот рассказ, приведенный как анекдот, в сущности, вполне правдоподобен. Ведь построил же помещик Дурасов свой подмосковный дом Люблино в виде ордена св. Анны со статуей этой святой на крыше – в память получения им давно желаемого отличия. И, что всего курьезнее, дом вышел совсем красивый и до сих пор является одним из милых подмосковных памятников не только русского чудачества, но и вкуса» (из книги Н. Врангеля «Старые усадьбы»).

Следует, правда, отметить, что музейные специалисты относят этот случай к красивой легенде. Но легенда легендой, а дворец Николая Дурасова в московском районе Люблино, действительно по очертаниям напоминающий орден Святой Анны, недавно отреставрирован и поражает посетителей изяществом архитектурных форм и изысканностью интерьеров.

Но попробуем заменить резковатое слово «самодурство» на более симпатичное – «чудачество». И тогда станут, похоже, более понятны мотивы купца первой гильдии Митрофана Грачева, задумавшего построить на окраине Москвы, в Ховрино, невиданный чудо-дворец с гранеными французскими куполами и многочисленными скульптурами. Выигравший, по легенде, в карты за одну ночь в Монако целое состояние, он заказал в 1900 году известному московскому зодчему Льву Кекушеву проект особняка, очертания которого напоминали бы здание Casino di Monte-Carlo