Читать книгу Блуждающее время - Юрий Мамлеев - Страница 5

Очнулся Павел утром в своей однокомнатной квартирке, где жил один. Лежал он на полу, около дивана. Украденный ни с того ни с сего плащ валялся на стуле. Голова трещала, во рту всё высохло, штаны мокрые.

«Ну и ну, – подумал он. – Никогда так не напивался. Хорошо ещё, что жив».

Он встал и медленно поплёлся на кухню выпить соку, холодной воды в конце концов. Руки тряслись. Соображение почти не возвращалось.

«Что я там натворил? – вертелось в уме. – Избил человека моложе меня. И всё старичок пухленький виноват. Зачем он меня туда привёл?»

Дрожащей рукой налил соку, выпил.

«И назвал-то он, старичок, себя как-то странно: Безлунный, – продолжал Павел про себя. – Что это за фамилия такая? А в самом собрании ничего странного не было, обычная пьянка. Наговорил старичок с три короба… Кто же там был?»

Но голова отказывалась думать. Тянуло опохмелиться. Но тогда надо было идти на улицу, выходить в свет. Для этого, по крайней мере, нужна воля. А воля и ум были ещё в похмельном расстройстве.

Поэтому Павел задумчиво бродил по квартире. Перелистывал разбросанные на столе книги. Мучительно вспоминал, кто же были эти вчерашние люди. Вдруг наткнулся на потрёпанный семейный альбом фотографий. Стал листать его, тупо разглядывая хорошо знакомые и полузнакомые лица… Лица как лица, родственнички… Потом машинально открыл в середине, глянул на фотографию, и мгновенно животный непередаваемый ужас овладел им. Но, что хуже, этот ужас сразу перешёл в нечто невообразимое, в за-ужас, непереносимый для его сознания. Павел опустился на стул и дико, непонятным совершенно голосом завыл. В глазах исчез обычный внутренний свет, и весь он превратился только в одно: в сумасшедший, раздирающий пространство вой, вой не от какого-то безумного горя, а от ощущения полной катастрофы всего и вся, и своей жизни, и Вселенной. Он стал исчезать как человек. Дергалось одно неуправляемое тело.

В старой фотографии своего отца – он был снят, когда был ещё совсем юным, – Павел узнал вчерашнего Костю. Сомнений не было, все детали, нюансы, в одну секунду обжигающим ударом ворвались в его сознание. Костя был его отец, Константин Дмитриевич, умерший в восьмидесятые годы.

Это продолжалось некоторое время, потом логичность вдруг выплыла на поверхность: нельзя принимать за реальность то, что невозможно.

Павел как-то резво, истерично подскочил и побежал к плащу. Раскрыл его, осмотрел: безусловно, плащ был тридцати- или сорокалетней давности, такие сейчас не носят…

Тогда Павел запел. Пел он известную в богемно-интеллектуальных кругах Москвы старую песню:

Опять дико закричал: «А ведь та, вчерашняя, Лена, это же его собственная, умершая от тяжёлой болезни, мать, Елена Сергеевна, похороненная на Ваганьковском кладбище, в тиши берез». И вдруг убийственная мысль ужаснулась самой себе в его сдвинувшемся уме: «А кем же она, та Лена, была беременна, кто гнездился вчера в её животе?»

– А-а-а-а! – заорал Павел в ту же минуту, как нашёл ответ, и орал так минут пять-восемь, подпрыгивая. Потом вскочил и, дико озираясь на самого себя в зеркала, словно он стал чудовищем, выбежал на улицу, наскоро накинув что-то на тело. «Всё понял, всё понял!» – бормотал он с пеной у рта. Бежал он, чтобы добраться до вчерашней квартиры, по известному адресу, который дал ему пухленький старичок Безлунный.

По дороге, углубляясь с каждой минутой в происшедшее, он думал, что сходит с ума всё в большей и большей степени, и от этого неспокойно орал. Никто, однако, не обращал на него внимания.

«Беременна? Конечно, им же самим, а кем же ещё? Всё сходится, и время, и то, что мама как-то говорила ему, что у неё была единственная беременность, именно им самим, Павлом.

Что же тогда получается?»

Павел остановился и взвизгнул: «Не верю, не верю, потому что не может быть!.. Надо скорей бежать туда, на квартиру, и всё уяснить… Да здравствует солнце, да здравствует разум! Это ошибка, совпадение, галлюцинация наконец! Этого не может быть, потому что иначе я сойду с ума… Не хочу… Не хочу-у-у!»

Павел заставил себя чуть-чуть успокоиться и присесть на скамейку.

«Конечно, это недоразумение, – по-бабьи хрюкнул он внутрь себя. – Это несчастный случай, и поэтому я не сойду с ума, нет причины для этого… Ну а если, а если?! Ну, тогда я больше чем сойду с ума. Больше, больше, больше…»

– Мама, мама, – услышал свой собственный голос Павел.

На этот раз прохожие шарахнулись, а милиционер, оказавшийся рядом, почему-то вдруг улыбнулся, как будто уже что-то знал.

Прошли ещё мучительные полчаса, и Павел подошёл ко вчерашнему дому…

Отсутствие пивного ларька рядом, того самого, у которого ему захотелось выпить пивка, насторожило Павла. «Наверное, за ночь снесли», – подумал он. Зато дом стоял на месте. Дом как дом. Павел юркнул в подъезд. Вот и знакомая дверь, только обшарпанная, точно её вчера облевали. Павел вздрогнул, потому что кто-то тронул его за ногу. Оказался кот. «Котик, – успокоительно заключил Павел, – это хороший знак». И, собравшись с духом, нажал на кнопку…

– Кто там? – вякнули за дверью.

– Это вчерашний посетитель, – ответил Павел.

Отворила ему скуластая нервная женщина. За её спиной – угрюмый, усатый мужик средних лет.

– Так вы не тот, не сантехник, – удивился хозяин.

Павел обомлел, но решил действовать напролом.

– Вчерась я у Петра Никитича нахамил немного, – начал он. – Ну вот и пришёл извиниться.

Хозяин вылупил глаза.

– Ну вот и идите туда, откуда пришли.

– Как? Разве он не здесь?

– Не тут.

– Так ведь вчера же у вас пьянка была, народу полно, Петр Никитич орден получил, праздновал от этого вообще…

– Так, так, молодой человек, – разъярилась немного хозяйка. – Так вы говорите, тут пьянка была?! Так что же это такое? В лицо врёте! Мы с мужем в рот не то что водку, мы и воду водопроводную мало пьём.

Павел посерел, помрачнел, словно туча накрыла его сознание. Взглянул внутрь квартиры – боже мой, вроде та самая, но всё как-то иначе.

– Что случилось? – угрюмо-серьёзно спросил хозяин. – Вы ведь интеллигентный малый, не бандит, сразу видно, а в состоянии диком. Что натворили, кого ищете?

– Малининых, – побледнев, ответил Павел.

– Таких здесь нет.

– А в доме?

– И в доме таких нет. У нас фамилии все в подъезде, на табличке. Я тут, слава богу, давно живу…

– Малинин Петр Никитич и его супруга Анна Кузьминична. Орденоносец. И дочка Верочка, – почти прошептал Павел.

К их разговору с интересом прислушивался совсем седенький, но уверенный в жизни старичок, вышедший откуда-то из глубин квартиры.

– Откель вы, дорогой? – вроде бы ласково спросил он у Павла.

– Не понял.

– Малинин Петр Никитич действительно жил в этой квартире, – сухо сказал старичок.

– Ну так вот и я говорил, – пробормотал Павел.

– Но он умер двадцать пять лет назад. Жена его вскоре тоже. Малинины здесь давно не живут. И потому пьянку здесь вчера они не могли устроить, при всём желании. Вот я и спрашиваю: откуда вы? Кто вы?

И старичок проницательно посмотрел из-за спины хозяина. Павел оцепенел, застыв в каком-то отупении.

– Родственник их, – пробормотал машинально.

– Ах, родственничек. Это бывает, – по-медовому пропел старичок. – А вчера, небось, были у покойника, соскучились, выпивали с ним? Даже нахамили ему, оскорбили беднягу? Нехорошо, нехорошо. Мёртвых не надо забижать. Только извиняться надо на кладбище… Ну так, ладушки. Уходите себе по-хорошему, драгоценный.

Павел по-прежнему не мог выйти из леденящего оцепенения.

– А кстати, один человечек в доме остался, Катерина Павловна Малова, старушка восьмидесятилетняя, которая знала Малининых. Вот к ней и идите, дорогой, второй подъезд, квартира сорок. А что касается этой квартеры, то она стоит пуста, и вчера была пуста, а мы живём напротив, но внучок мой купил её, и потому она будет всего нашего семейства, а не мертвецов ваших.

Павел наконец опомнился, взвизгнул (правда, вполне по-мужски) и с криком: «Всё кончено, но понятно!» – вылетел из подъезда. Вбежал во двор и сел на скамейку.

«Не умру», – подумал он. Внезапно вполне холодные мысли овладели им. Совершенно очевидно, что он попал в прошлое. Значит, такое возможно. Влип, но не насовсем. Хорошо ещё, что ноги унёс и остался жив. Хотя ведь там было неплохо. Но он-то не оттуда, а отсюда. В общем, можно считать, что всё обошлось. Спокойней надо, спокойней. Он вспомнил тут же своего неразлучного друга Егора Корнеева, вместе они крутились вокруг самых таинственных метафизических центров в Москве. «Егорушка-то поумнее меня, более продвинутый (хоть немного моложе), – воскликнул Павел. – Но главное: к метафизикам надо, к метафизикам! Рассказать всё, облегчить душу». В голове молнией восстановились чьи-то чёткие слова, которые он слышал в одном центре: «Если с вами произойдёт что-то явно сверхъестественное, не паникуйте, а главное, не пытайтесь понять, объяснить, это бесполезно, вне возможностей вашего ума. Примите случившееся как данное, и всё».

Павел даже обрадовался, чуть не подскочил на скамейке. Именно, как данное. Не суетиться умом, понять такие вещи всё равно невозможно. «Вспомни, Паша, Шекспира, – подсказал он самому себе. – В конце концов я жив, а это главное».

Павел, однако, задумался. «Нет, всё-таки надо забежать к старушке, пусть и восьмидесятилетней. Что-нибудь да скажет». И Павел упрямо пошёл вперёд.

Старушка была совсем разваливающаяся, но разумом бодрая. Ничего не боялась, потому что считала, что скоро сама умрёт, потому и открыла без расспросов. Усадила Павла чай пить – не смирялась она с одиночеством.

– Так Малининых родственничек, стало быть, – остро взглянув на Павла, сказала она. – Помню, помню, хотя сколько годов прошло. Все померли давно, а Анна Кузьминична меня очень любила. За что – сама не знаю, – старушка развела руками.

– Но как же все померли, – раздражённо сказал Павел. – А Верочка, дочка, она ведь молодая…

Старушка вдруг оживилась, расцвела, и в глазах её вспыхнул синеватый свет.

– Ангел был, а не человек, – сказала она.

Какое-то щемящее, неостановимое чувство овладело Павлом, всё в нём опять сюрреально сместилось…

– Петр Никитич какой-то орден высокого ранга получил и, мне рассказывали, отпраздновал широко… – невпопад бормотнул он, путая в уме время, место, людей…

– А потом, конечно, помню хорошо етот вечер. Я тоже там была. Плясала вовсю, – старушка облизнулась. – Только скандалом страшным всё кончилось. Жуть одна, хотя время было спокойное.

– А что такое? – Павел насторожился.

– А гостью одну, Алину, на етом празднике изнасиловали. Прям в клозете.

Павел опять оцепенел. Жар поднялся изнутри.

– И что? И кто?

– «И кто», – передразнила дружелюбно старушка. – Да парень один очумевший. Дикий. Его никто не звал – откуда он взялся… А я с ним плясала, хоть старше его, но бойкая была. Но его мутно помню, из-за пьяни. На тебя немного похожий. Но тебя тогда ещё на свете-то не было, – вздохнула старушка. – Тебе на вид лет двадцать пять дашь. А праздновали, почитай, гораздо боле четверти века назад.