Читать книгу Белый конь. Высокобезнравственная повесть - Юрий Моренис - Страница 4

Все из-за проклятого пустыря! С одной стороны замызганный забор комбината, а с другой остатки старой деревни – какие-то полусгнившие срубы. Тропинка ближе к бывшему жилью. А так, в ширину метров двести, да от остановки до дома минут пять-шесть пешком. Можно, конечно, дальше проехать и там – культурно, по асфальту… Но, во-первых, ни одного магазина, во-вторых, идти в два раза дольше. Кто торопиться, предпочитает через пустырь.

Утром, даже в мороз, нормально: все же на работу отправляются, не тропинка – главный проспект микрорайона. А народу! Обязательно знакомых встретишь, соседей, сослуживцев или с кем в очереди когда-то стоял – редко, когда не с кем в транспорте перемолвиться, за болтовней и дорога короче.

Вечером, особенно поздним, другое дело. Тут рабочий график не действует, добираешься, как правило, в одиночку. На пустыре всегда темно, от прожекторов с комбината больше теней, чем освещения, даже в безветренную погоду воздух, кажется, шевелится и кишит призраками. Просвежиться сюда не тянет, хотя несчастные любители домашнего собаководства именно тут выгуливают питомцев. Тем, видать, тоже дискомфортно, быстро делают дела и скулят, просятся домой. Одна забота, как бы в собачье дерьмо не угодить – на пустыре его достаточно.

А зимой! Снег, ветер, мороз… Чего только ни надето! Скороговоркой: сапоги, носки, рейтузы, колготки, юбка, кофта, теплая кофта, бабушкина шаль, надо всем – шуба, шапка, капюшон, а все равно бежишь, как голая. Нету места, где б тебя не общупали ледяные, скользкие, скорые пальцы. А дома чайничек, а там воды – чуть-чуть, чтоб тут же вскипело, заварилось и шубу, шапку, варежки – долой, и шмыг за стол, и на всю квартиру: швырк – чавк, швырк – чавк! Звиняйте, господа, не до политесу…

К тому же чертов пустырь не отпускает, как ни беги – скорость не прибавляется, лишь запыхиваешься и дышишь через раз. А как не задохнуться, когда в одной руке сумочка и сколько она весит, говорить не надо? Конечно, ее тяжести не замечаешь – привычка, но это при прогулочном шаге, а когда несешься, чувствуешь себя революционным матросом с пулеметом за спиной. Кроме сумочки, в той же руке пакет из химчистки, и пакет с приятной обновой, а в другой, понятное дело, жратва. Нет, я худею, постоянно на диете, так что делов-то: пара яблок, апельсин, кефир, еще кое-чего. В общем, с этим «еще кое-чего», четверть пуда набегает, хочешь, не хочешь – прешь! И родной дом, кажется, за чертой горизонта, а ты сама – то ли Миклухо-Маклай, то ли капитан Грант.

Наконец добралась – уф! Вновь скороговоркой: согрелась, разделась, поужинала… Так нет же, продолжает привлекать! У меня одна сторона как раз на него выходит. Ночью он похож на Марианскую впадину – бездонный и бесконечный, а днем – всегда на осень. Даже зимой в его белизне чудится что-то ямщицкое, заунывное. Сколько раз ловила себя – стою у окна и пялюсь…

Короче, достал меня этот полигон! Чтоб каждый день по нему не шастать, решила купить машину. Чтоб культурно – сразу к дому, чтоб с вывертом хлопнуть дверцей, и, чтоб не торопясь, нога за ногой, словно ступая по подиуму, идти к подъезду.

Готовилась к этому событию, как Красная Армия к взятию Берлина. Сначала выучилась на права. Поднатужилась и к осени набрала до необходимой суммы. Через добрых знакомых вышла на мужика, продававшего неновую «Хонду», как раз то, что нужно. Гараж? Нет, на гараж я пока не потяну. Зато рядом с домом платная стоянка, а зимой можно договориться об аренде.

Наступил октябрь и прощай, пустырь! Ну, не совсем прощай, но хотя бы…

Я давно заметила, в году есть два абсолютно мистических месяца – май и октябрь. Природа меняется на глазах! В мае, еще вчера голые ветки – вдруг все в зелени, яблони в белом, а кусты сирени взрываются бутонами. В октябре наоборот – обнажение! Причем не сходу, как из предбанника в бассейн, а постепенное, по высшему классу: изумрудные одежды сменяет желтое с оторочкой или сексуально-красное белье, и лишь потом открывается стыдливая веточка и белое, в родинках березовое плечико.

Даже пустырь по-своему прихорашивается, распластывается во всю ширь и разве что не постанывает.

Вот тогда-то все и случилось, в начале октября, под шелест опадающей листвы. Чего я через него поперлась? Собиралась ведь проехать еще остановку и отправиться домой по цивильному тротуару. Пусть дольше, зато безопаснее. Видимо, задумалась, размечталась, как последняя идиотка, и по привычке вышла на своей остановке. Спохватилась, с полсотни метров отшлепала. Возвращаться? Подумала, себе дороже: пока назад дойду, пока транспорт дождусь – у нас не проспект, захолустье, и не час пик, не скоро дома буду. Решилась – вперед! А как же, мы же смелые, хотя вокруг, будто чума прошла – ни души…

Дело в том, что завтра с утра я должна стать владелицей автомобиля, а мужик, продающий «Хонду», требовал без всякого задатка только наличные, да еще капризничал, мол, заждался, у него желающих – очередь. Вот и торопилась. В сбербанке тоже козлы, сразу сумму не выдавали, требовалась заявка и два-три дня ожидания, словно они сами дензнаки печатают. И вот сегодня вечером я наконец их сняла и, прижимая накопленное к груди, в смысле битком набитую сумочку, пробираюсь, как партизан с гранатой, через, будь он неладен, пустырь. Даже собаководы куда-то сгинули. Где их песики-барбосики? Тявкните, голубушки! Как назло – тишина… Ветер и тот сгинул, закрался в кусты и оттуда украдкой подсматривает. А бедная женщина склонила голову и, словно сквозь ураган, – напролом. Вот уже и ветхие срубы сбоку замаячили. Ага, значит, половину пути пролетела. Соберись, подруженька, ты же можешь, прибавь шагу! Зря, конечно, в школе с уроков физкультуры сачковала…

И тут я оказалась в чьих-то лапах!

– Гра-абят!!!

Бесполезно! Кто услышит? Ни собачки кругом. К тому же рот запечатан ладонью, хорошо нос остался открытым, могу дышать. Его вторая рука крепко обхватила за талию, оторвала от земли и он по воздуху понес беззащитное, обвисшее тело в руины. Мои руки тоже заняты – из всех сил прижимаю к груди драгоценный ридикюль.

Рот освободился, видимо посчитал, что уволок меня достаточно далеко. Господи, да куда здесь ни тащи – все глушь и мрак. Чувствую, начинает задирать юбку. Кажется, это не ограбление… Не знаю почему, но я ему помогаю?

Сзади цедят:

– Колготки снимай, – и дергает их вниз, дергает…

Вот скотина, не дергал бы, сама быстрее сняла. Ах да, у меня же в руке сумочка! Прощай колготки, трусики туда же, обеими половинками ощутила вечернюю прохладу земли – лежу, что ли? Не важно! Не важно – пальцы до судорог сжимают мое небольшое богатство. А он торопливо сует своего карася. Помочь? Побыстрее бы завершить этот кошмар? Тогда, сумочка под голову! Вставил, пыхтит… Но что это?! Будто током ударило. Эй-эй, мне вовсе не до скачек! Но помимо меня, меня снова шандарахнуло, и не хило, замечаю, шандарахнуло. Хочу поправить сумочку, но пальцы вдруг немеют от восторга. И не только пальцы. Ноги салютом взнеслись к небу и отплясывают сами по себе, живот в мурашках, будто завалилась на муравейник, перси трепещут, словно колокола перед звоном, аж под мышками сладостно. Пятнадцать, ше-естнадцать, се-емна-адцать! Он… Впрочем, я о нем и не думаю, я себе поражаюсь. Но он наяривает, как Садко на гуслях, а я, как Анка-пулеметчица, отстреливаюсь. Только вместо криков «ура!», я мычу, стону, и ловлю себя на том, звуки до меня лишь доносятся, а сама я нема, как ры-ыба-а-а! И слезы самопроизвольно текут по щекам – я плачу и плачу, и вовсе не от горя. Лежу распластанная на сырой земле и всхлипываю. Одна… Господи, а он где?! Нету! А сумочка?! Под головой тоже нету! Ай! Ах, нет, вот она, под поясницей. Как там очутилась? Наверно, чтоб не простыть, переложила… Ага, чтоб не простыть, – сказала и рассмеялась. Как же так, вроде в беспамятстве, а с сумочкой подсуетилась – хи-хи-хи…

И долго мы тут, веселые, валяться, будем?

Вставать не хотелось, но пришлось: медленно, постанывая, светя маленькой луной в небо, поднялась. Колготки и трусики искать не стала – бог с ними. Одернула юбку, кожаную курточку и, вихляя на каблуках, потащилась домой. Все не могла сообразить, что же со мной случилось?

Дома сразу в душ. Кипяток не ошпаривал, ледяная струя не обжигала. В стакан – четыре кусочка сахара, в рот – столовая ложка варенья, чай оставался пресным и безвкусным.

Зашла соседка, милая женщина, мы с ней во многом откровенны. Позже позвонила лучшая подруга. Они обе ахали и вскрикивали.

– Сколько ты говоришь раз?

– Вроде бы, тридцать…

– Может, ты ошибаешься? Три?

– Три – это праздник. А тут – ураган, буря, стихия с жертвами и разрушениями.

– Ты совсем не помнишь, как он выглядел?

С трудом собирала мозаику. Кажется, в красном спортивном костюме. Вышел человек перед сном объездить белого коня, а тут как раз одинокая дура в очках и с сумочкой по пустырю дефилирует… Кажется, бородат. Кололся. И совершенно определенно пах потрясающим советским парфюмом «Шипр»! Специально флакон купила – нюхаю.

Машину, конечно, купила, однако пустырь меня еще долго не отпускал. По вечерам, как привидение, слонялась, поджидала бородатого наездника в красном спортивного костюме. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы несколько раз не встретила милую соседку, блуждающую с отсутствующим видом по кустам. И уж совсем успокоилась, когда набрела на свою лучшую подругу, а она живет в другом конце города.