Читать книгу Ментакль - Юрий Мори - Страница 4

Кто ещё порадует с утра, как не родная мать… В её понимании, разумеется, не в моём же. У меня свои представления о радости.

– Кирилл, сколько можно?! – Она резко взмахнула сигаретой, словно пытаясь перекрестить невидимого мне демона, обезоружить его одним движением, а затем добить. Каблуком в лоб или задушить пояском от кимоно – мама пока не решила.

– Сколько можно что? – поинтересовался я, не разгибаясь.

Если кто-то и умеет чистить обувь, стоя навытяжку, то я пока нет. Нехватка подготовки и жизненного опыта. Всего-то тридцать один год от роду, опять же так и сидеть безопаснее: багровый в полутьме прихожей уголёк сигареты так и чертил над головой затейливые узоры. Мыслитель Родена с силиконовой губкой под обстрелом ближайших родственников.

А почистить надо. Я вообще люблю точность, красоту и аккуратность. Чем дальше у матери съезжала крыша, тем пунктуальнее становился я сам.

– Сколько можно жить за счёт брехни, сын? – пафосно закончила мать и затянулась. Сигарета ушла за три затяжки, как у бывалого дальнобойщика. – Ты же обманываешь людей! Ты пользуешься их доверчивостью и дороговизной официальной медицины!

Отлично… Две эти темы были мамиными любимыми: как отвратительно я зарабатываю на жизнь и – не педик ли я. Второй пункт вычёркиваем: определённо и решительно нет, а вот насчёт первого у меня и самого имелись смутные сомнения, что мать в кои-то веки права.

С другой стороны – а что делать?

– Это хороший бизнес, мама, – заметил я, наконец-то закончив с обувью. Туфли заметно блестели даже в полутьме. – К тому же…

Она вздохнула, туша окурок в пепельнице на тумбочке.

– Я знаю, при твоей сексуальной ориентации необходимы повышенные расходы, Кирилл, но нельзя же абсолютно всё мерять на деньги.

Я решил промолчать. Телефон, сумка – тряхнул в руке, да, ключи звенят внутри, на всякий случай зонт с вешалки подмышку, и вперёд.

– Пока, Сайонара!

Это я не сошёл с ума, синхронно дублируя всё на японский. Отнюдь.

Просто после расставания с отчимом – не без моего участия, каюсь, – у мамы произошло некоторое перенапряжение мозговых мускулов, результатом чего и стали милые причуды типа постоянного курения дома, привычки разгуливать в кимоно и гэта, деревянных сандалиях, производящих больше шума, чем средних размеров перфоратор, и, конечно же, требование звать её исключительно Сайонара.

Что по-японски и означает «до свидания». Мне-то всё равно, а вот соседки из тихого шока, в который впали, так и не вернулись.

Мама сжала костлявыми пальцами ворот кимоно, расписанного райскими птицами, драконами и прочей дальневосточной чепухой и что-то хмыкнула на прощание. Дверь за моей спиной хлопнула, едва не прищемив край сумки. Сайонара в своём амплуа: если уж не удалось всласть поругаться, так хотя бы отыграться на вещах. Может быть, дешевле было оставить отчима в покое?

Поздно. К тому же – я тогда был гораздо моложе и глупее.

Дверь подъезда пискнула, когда я хлопнул по кнопке и приоткрылась. Я вышел и легко сбежал по ступенькам, щурясь от яркого солнца. Очки? Ну да, надену, надо только выцепить их из кармана рубашки. Вот так-то лучше: мир окрасился в приятные песочные тона.

Прямоугольник двора был привычен и тих, всё же довольно рано, дети на каникулах, а бабульки у подъезда ещё не заняли насест. Налево длинный ряд машин – от приличных аппаратов до ржавой «шестёрки» дяди Коли с седьмого этажа, соседа снизу. Он даже на утилизацию и обмен с доплатой не повёлся в своё время, отстоял право владения памятником советского автопрома от детей и внуков. Посреди двора – будка трансформатора и детский уголок: песочница и качели. Сплошной символизм, если вдуматься.

Будка была символом непознанного, архетипом всего, что ожидает в жизни любого взрослого человека. С одной стороны источник энергии, непонятно как устроенный: я, например, внутри никогда не бывал, да и не стремился, а с другой – невнятная угроза смерти.

Не влезай, убьёт.

– Доброе утро, Кирилл!

– Здравствуйте, Маргарита Фридриховна!

Полезли на свет старушки, полезли, поспешил я с выводами.

Так о чём я? А-а-а, символизм… Ну да. Вот детская площадка являет собой наше короткое взросление, без особого выбора. Песок, засранный от души собаками, либо качели, скрипучие как моя мать. Дальше имитация движения, спрятанная в ряде машин на стоянке, а потом будка. Там бытие и закончится, то ли стремительной, с искрами, кремацией, то ли просто закопают у кирпичной стены, на которой крупно намалёвано непонятное мне граффити.

– Здорово, Кирюха!

– Привет, Степаныч.

Машины рядом стоят, отчего же не поздороваться. Моя, правда, лучше, спасибо «Небесной сенсорике». Лучше. А вот на отдельную квартиру пока никак не хватает денег.

Хлоп. Хлоп. Это две двери, моя водительская и Степаныча пассажирская. У него жена водит, поэтому он занял привычное место справа. А я завёл и поехал, благо лето на дворе, и ничего прогревать не надо.

Выезд из двора преграждал массивный шлагбаум, но и это препятствие – последнее на пути к работе – я преодолел без особых проблем, ткнув транспондером в пятачок считывателя. Скрипнув, полосатое бревно поднялось, освобождая дорогу. Газ, первая, вторая, притормозить, поворот, улица.

Так и живём, не ждём тишины.

Я вот про «Сенсорику» упомянул, а ведь непонятно, что это, несведущему-то человеку. Сколько рекламы не давай, даже в нашем городе не все в теме.

Начать придётся издалека, но оно и дорога тоже длинная: из Северного через центр, потом по центральному проспекту, широкому мосту и на левый берег, минуя остающееся где-то под дном машины, асфальтом и бетонными конструкциями водохранилище.

Родился я в этом городе почти одновременно с развалом Советского Союза, в новой уже, независимой неведомо от кого, России. Роддом, первые шаги и младенчество можно пропустить. Семья как семья; мать, которая тогда не была никакой Сайонарой, а носила вполне человеческое имя-отчество Светлана Павловна, работала в чудом выжившем в эпоху перемен НИИ. То ли экономики и организации свиноводства, то ли повышения эффективности удоев с гектара – я никогда не вдавался в смысл её работы. Отец был водителем. Пока городское хозяйство не рухнуло, выпустив из-под обломков облачко ядовитого маршруточного бизнеса, рулил рейсовым автобусом. Потом пересел на такси. Никаких «уберов» тогда не наблюдалось, поэтому по классической схеме: рация – диспетчер – примите заказ.

Работа его и сгубила в девяносто седьмом. Под восьмое марта взял на улице парочку, они и сыграли в Бонни и Клайда. И денег-то в бардачке было слёзы, и машина дерьмо, но вот так уж вышло. Нашли отца через неделю в пригородном лесу, случайно, мог бы и годами там лежать. Две ножевых и одна черепно-мозговая, но умер не от этого: просто замёрз без сознания.

Мне тогда было шесть. Возможно, с этого всё и началось.

Я свернул на площади Застава налево и прибавил скорости. Улица прямая, длинная, светофоров мало. Может, успею проскочить, пока пробок нет. Радио, что ли, включить.

–…придорожное радио, а-а-а! у-у-у! – счастливым голосом сообщил ведущий. – Из новостей дня у нас только хорошее. По сведениям НАСА, которые не оспаривает и Роскосмос, к Земле приближается метеорит размером в три футбольных поля. Или четыре-пять, учёные пока не решили. А здоровенный, зараза, правда, дорогие мои? Опасности столкновения нет, но явление редкое. Не волнуйтесь. Пережили мы ковид – переживём метеорит!

Весельчак.

В пробку я всё-таки попал, но чуть дальше. Не повезло: рядом вонял дизелем автобус, да и остальные соседи по несчастью исторгали из выхлопных труб отнюдь не блё-де-шанель. Пришлось закрывать окна и включить климат-контроль. Жаль, ветерок до того обдувал на славу.

Ярко вспомнилось, что мать пришла за мной в садик, когда узнала о смерти отца. Вся в слезах, ничего толком не объясняя, потащила меня, почти не одетого, домой. Я волочился за ней, не успевая переступать ногами, спрашивал что-то, плакал сам, уже понимая, что случилось страшное, случилось…

Тогда меня впервые и накрыло, как я называл для себя потом это редкое, но странное состояние. Клиентам я предпочитаю сообщать об «инсайте» и «ментальном прорыве», но накрыло оно и есть накрыло, точнее слова я с тех пор для себя не придумал.

Как ни странно, пострадала не мать. Встреченная возле дома соседка – я до сих пор помню её яркий макияж, короткие, окрашенные в сиреневый с белым, волосы, и цветастую куртку, но не могу назвать имени.

Или и тогда не знал, или напрочь вылетело из головы – Бог весть.

– Светка! Только узнала! Слушай, какой ужас, а? Их ведь найдут, скажи, найдут?!

И тогда это случилось. Показалось, что воздух… потемнел, что ли, стал густым и тяжёлым, с трудом входя в лёгкие и ещё медленнее выходя обратно. Вместо человеческой – хоть и довольно неприятной для меня – фигуры я увидел некую скульптуру. Светящиеся линии, точки, целые клубки непонятно чего, в целом заключённые в силуэт. Ни лица, ни одежды, ни макияжа я больше не видел.

Почему-то мне не было страшно.

–…похороны… …денег нет… …с-с-суки…

Это уже мать. Она сквозь слёзы объясняла что-то этому светящемуся нечто, этим клубкам червей и облачкам тёмного дыма. Зачем? Почему?

Мне было холодно и плохо. Я сделал два шага вперёд и дернул за первый попавшийся кончик нити, торчащий из соседки. Мать замолчала и кажется схватила меня за руку, а соседка…

Теперь я видел её как человека, моё личное наваждение прошло, отпустило. Я всего лишь хотел попасть быстрее домой. Женщина в цветастой куртке всхлипнула, её согнуло пополам, она шумно выдохнула и начала заваливаться головой вперёд, будто норовя боднуть мокрый, в пятнах снега, асфальт. Мать подхватила её и отволокла к ближайшей лавке. Я шёл позади и канючил что-то, при этом отчётливо понимая: да, это я и сделал.

Как – не знаю, зато было ясно зачем: чтобы отделаться от неё, чтобы скорее домой. Там папа. Там должен быть папа, наверное, его отпустили из больницы: всю эту неделю, пока отца вяло искала милиция, мать врала мне, что он болеет. Поэтому его и нет дома.

Болеет, но непременно выздоровеет.

А пробка-то оказалась недолгой. Я свернул налево возле сквера, обогнул его, бросив взгляд на афиши кинотеатра, и вот уже ехал по проспекту. Мост бы проскочить без помех, тогда и к первому пациенту не опоздаю.

Что там в ежедневнике? А, лень смотреть, да и неудобно на ходу.

– Ресепшен, – сообщил я громко. – Вызов.

Музыка, сменившая радостного, переполненного деланным кокаиновым весельем диджея, мгновенно затихла, в динамиках пропищала короткая чечётка набора номера.

– Здравствуйте, Кирилл Сергеевич! Это Лера.

Вот и умничка, я их с Маринкой постоянно путаю, голоса похожи, а кто когда дежурит в приёмной запомнить не в состоянии.

– Лерочка, привет! На сколько первый клиент записан?

– Десять двадцать, Кирилл Сергеевич. Ещё не пришёл. Но у нас тут такое творится…

– Приеду – разберусь, отбой, – прервал я её. Музыка вернулась на место, наигрывая что-то карибское. Так и хотелось пару знойных мулаток и полный багажник рома.

Мне нравилось играть в сурового начальника и повелителя своей конторы. Моя же? Моя. Хоть и на чужие деньги, но это в данном случае не важно. «Небесная сенсорика Кирилла Ракунова» – скромно и со вкусом.

Соседка в цветастой куртке чуть не умерла на той самой лавке до приезда «скорой». Обширный инфаркт, разрыв аорты, шансов почти не было. Но откачали, слава российской медицине. Вот, оказывается, куда вёл тот кончик светящейся нити.

Если честно, мне не было её жалко тогда, и не стало жаль с годами. Неразумный ребёнок, какой с меня спрос? К тому же замёрз, как собака, пока мать металась вокруг лавки в поисках таксофона – мобильники были только в рекламе и у людей совсем уж богатых. Доллар – минута, не как-нибудь.

Свернул с проспекта направо, к мосту. Здесь уже свободнее, можно разогнаться под горку, не забывая, конечно, о вездесущих камерах. Музыку опять сменили короткие новости, теперь несущественное о президенте Камале Харрис, войне в Эмиратах и прочих неаппетитных вещах. Хоть переключайся на флешку, жаль только, там какая-то чепуха залита.

Зато без новостей.

– Что ты с ней сделал? – далеко не сразу, но спросила меня тогда мама.

Я не стал уточнять, с кем. И не стал спорить, что я ни при чём. Просто пожал плечами.

– Какой же ты… педик! – с чувством сказала мать и отвернулась.

Странно, почему она так решила: ни какого-либо женоподобия, ни тяги к мальчикам за мной замечено не было. Ни тогда, ни впоследствии. Но пути шизофрении неисповедимы, это вам любой психиатр расскажет.

Ну да, вот тогда и началось её тихое сумасшествие, не с отчима, всё верно. Мне никакие психологи не нужны, сам себе специалист по распутыванию детских воспоминаний.

Мост, потом длинная стрела дамбы – и я на левом берегу. Офис мог быть и поближе к центру, да даже в родном Северном районе, но Людмила Марковна велела искать в этих краях. А я – что я. Кто юношу ужинает, тот и танцует, вот и нашёл здесь подходящее помещение. Уже четыре года постепенно обрастаю клиентурой, что и правильно. К грамотному экстрасенсу поедут и в деревню, но вот эти все архаичные причуды – святая вода, молитвы и заговоры – это не ко мне. У нас всё красиво, просто и современно, почти что научно обосновано. «Небесная сенсорика».

Парковка полупустая, поэтому я бросил машину на любимом месте, слева от крыльца, как раз под окнами своего кабинета. Не то, чтобы я бросился спасать железного коня от возможного угона прыжком с подоконника, но как-то греет душу: глянул – стоит.

– Ещё раз привет, Лера! – бодро сообщил я, заходя в приёмную.

Только вот верная офисная труженица была совсем не весела. Могу её понять, я бы и сам несколько побледнел, если меня взять на прицел обреза охотничьего ружья. Бывают, знаете, такие средневековые устройства: приклад и стволы отпилены, вся эта аркебуза помещается в небольшую сумку. Наверное, удобно грабить банки и пугать поздних прохожих.

– Ага… – прошипел вооружённый столь нечастым в наши дни устройством злодей. – Ты-то мне и нужен, сука!

– Я всем нужен, – довольно спокойно ответил я. – Что за дикость, Михаил Петрович? Зачем вы к нам с ружьём-то?

Злодей, он же мой довольно денежный клиент на протяжении полутора месяцев, оскалился. Это не фигура речи, он натуральным образом умудрился показать все зубы, кроме самых дальних. Зрелище, несмотря на ухоженный рот, так себе, никому не порекомендую.

– Оставьте, пожалуйста, в покое бедную девочку. Если вы ко мне, так и пойдёмте в кабинет.

Если честно, на судьбу Лерки я плевать хотел, но ситуацию успел прокачать: рвану к двери – получу пару зарядов в спину, без шансов, а так хоть заболтать попробую. Ну и девчонка полицию вызовет, если прямо здесь в обморок не упадёт. Но последнее на неё не похоже, крепкие нервы в нашем деле – первый признак профпригодности.

Михаил Петрович перевёл оружие на меня. Неприятное зрелище, два дульных среза в метре от моего молодого цветущего организма. Курки взведены, пальцы на спусковых крючках аж свело. Грустно…

– Она умерла! – выдохнув несвежий букет перегара, хрипло поведал злодей. – Вчера днём умерла. А ты, щенок, мне что обещал?

Лера завозилась у себя за стойкой, но сразу затихла. Не время, дорогая, не время. Уйдём в кабинет, тогда и хватайся за телефон. У охранника, нанятого как раз на случай таких раскладов, сегодня отгул, вот ведь не повезло. Ну да ничего, прорвёмся.

На ходу Михаила Петровича шатало, но обрез он держал уверенно, крепко. Ещё и в спину мне ткнул пару раз, налётчик хренов.

– Садитесь, может, выпить чего-нибудь?

Он тяжело плюхнулся в кресло напротив моего стола, я сел на место, под огромную эмблему «Небесной сенсорики», занимающую весь простенок между окнами. Звёзды, галактики, золото и фигурное изображение мозга, больше похожего на грецкий орех. Долбаный китч, но клиентам нравится, да и Людмила Марковна горячо одобрила.

Я незаметно огляделся: да, шансов по-прежнему ноль, столешница не спасёт. Яйца он мне точно отстрелить успеет.

– Хватит мне… Выпил.

– Как скажете. Так в чём я виноват?

Он покачал головой, словно соглашаясь с кем-то, мне неслышным.

– Яночка умерла.

– Михаил Петрович… Так четвёртая стадия же. А я не волшебник, я сразу сказал. Вы же меня уговорили взяться, я и сам не хотел.

– Но взялся же… Сколько денег у меня выдоил, напомнить?

– У вас горе, а всё о деньгах. Давайте вы ружьё положите, мы спокойно поговорим, хорошо?

Он мотнул нечёсаной головой, снова шумно выдохнул. Полчаса с ним в одном кабинете – и я сам закуску потребую.

Ненавижу я болящих клиентов. Дело денежное, особенно, когда рак или что-то около, платят не задумываясь, но помочь-то я не в состоянии. У меня и так инсайты дело крайне редкое, но на них вся репутация держится, а с больными как быть? На самом деле по фотографии я никогда никого не вылечу, а возить их сюда или – того хуже – мотаться по домам, пропахшим близкой смертью, спиртом от уколов и мочой… Нет уж. Но – деньги.

Деньги я искренне люблю, больше всего остального. В них свобода, только в них.

– Да о чём с вами… с тобой говорить. Грохну тебя и сам застрелюсь, понял, Кирюха? Нет мне без Яночки жизни.

И жалок он был, и страшен. Одно другому не мешало.

– А смысл?

– Смысл… Да чтоб ты людей не обманывал, гадёныш. Не забирал последнее за надежду, когда её нет. Не…

– Давайте, Михаил Петрович, всё же начнём с самого начала. Во-первых, оплата строго по прейскуранту, тут, сами понимаете, не только я решаю. Да и ещё: вы ж сами просили взяться, я гарантий не давал. Что мог – сделал, ментальный прорыв и единение разумов по моей авторской, запатентованной в шести странах, методике осуществил в полном объёме, неоднократно, добился временного – заметьте, временного, я ж не Господь Бог! – улучшения, но силы мои тоже ограничены.

Я плёл, плёл и плёл, чувствуя, что если не инсайт, то по крайней мере ораторские таланты меня посетили при крайней нужде недетские. Клиент равномерно кивал, взгляд его всё чаще стекленел. Судя по выхлопу, в нём столько спиртного, что он и сам уснёт.

Главное, чтобы не выстрелил.

За окном прошуршала машина, завернув на парковку. Клиент, что на десять двадцать? Или полиция? И ведь не встать, не проверить, встрепенётся сразу любезный мой Михаил Петрович. А он спит уже почти, так бывает – адреналиновый шторм утих, а выпивка-то никуда не делась, вот и рубит мужичка, попросту говоря.

Дверь распахнулась, и в этот момент меня и накрыло. Совершенно неожиданно, да и не очень вовремя, но весь весёлый кураж, который бродил с утра, начиная с разговора с Сайонарой, вёл меня через пробки и воспоминания, выплеснулся наконец волной.

– Ружьё на пол, – тихо сказал я через густой, плотный, хоть ножом режь, воздух.

Клиент послушно наклонился и положил обрез.

– К стене его ногой оттолкни!

И это он сделал, не обращая внимания на лезущих в дверной проём «космонавтов» – в затемнённых забралах шлемов, бронежилетах с многочисленными крепежами, налокотниках и наколенниках. Американские футболисты нервно курят от зависти.

– Всем стоять, полиция! – заорал один из них. Мне было плевать, который, они ж одинаковые.

Кто-то из них подлетел к столу, то ли закрывая меня от всех опасностей жизни, то ли собираясь уронить на пол и повязать, как его напарник уже стягивал за спиной руки Михаила Петровича пластиковой полосой наручников.

Я выдохнул, но пока не отпускало. Так бывает.

«Космонавт» развернулся ко мне и поднял забрало. Обычное лицо, самое обычное лицо. Такого и не вспомнишь через полчаса.

– Всё в порядке, доктор. Мы его взяли.

Я рассмеялся. «Космонавт» списал это на шок, сам широко улыбнулся. Нет, есть что-то и человеческое в них, не роботы же.

– Я не врач, – поправил я полицейского. – Я специалист по сенсорному воздействию и очистке кармы. Работа такая.

Тот почему-то заинтересовался:

– А будущее предсказываете?

Вот же ж чёрт, парень! Я так на жизнь себе и зарабатываю. Очень уж невовремя ты спросил только. Или наоборот – очень вовремя. Тут уж как посмотреть.

– Запросто. Вы умрёте от воды. Увы, очень скоро умрёте.

В этот момент мой прилив вдохновения кончился. Как всегда, внезапно и бесследно.

Улыбка на лице полицейского тоже как-то… померкла. Он попытался уточнить что-то, но я махнул рукой и закрыл глаза, откинувшись на спинку кресла. И я не робот, мне несладко пришлось. Лерке премию, охранника уволить на хрен, отгулы ему, понимаешь, лучше двоих вместо нанять, но чтобы здесь круглосуточно кто-то был. И Людмиле Марковне позвонить, рассказать. Люсе…

Я старался не называть её так даже мысленно, мало ли, где брякну, это сразу провал и – что гораздо хуже – здравствуй, бедность.

Люсей она была только в короткие моменты встреч на нейтральной территории, постельных битв за спиной её мужа все эти десять лет нашего знакомства. Так что – Людмила Марковна. И точка.

– Так мне чего – на речку не советуете? Или ванны опасаться? – дотошно выпытывал «космонавт». – Уж давайте всё подробно, раз сказали!

– Я не знаю подробностей. Не знаю. Простите. Это минутное откровение, оно уже всё. Кончилось. На всякий случай на речку не советовал бы. И в ванне аккуратнее…

В кабинете стоял сущий ад: этот мужик со своими вопросами, рыдающая Лерка, озабоченно заглядывающий в дверной проём врач скорой в белом халате, из-под которого выглядывали мятые штаны и сандалии на толстый носок. Звонили оба телефона – и мой в кармане, и городской, в приёмной кто-то хрипло матерился – похоже, пришедший в себя Михаил Петрович, вдруг осознавший перспективу отбыть на лесоповал лет на пять-семь. Или в дурку, тут уж как карты лягут.

– Идите все отсюда, – ровно сказал я и достал из кармана трубку.

Разумеется, если бы я знал, к чему приведёт моё предсказание полицейскому, я бы ещё с утра зашил себе рот суровыми нитками, сам себя связал и засунул в подвал, где до сих пор в маленькой клетушке с криво намалёванным краской на двери номером тридцать семь стояли позабытые банки с давно протухшим вареньем, ящик с инструментами, рулон рубероида и отцовский велосипед.

Но… Но. Своё будущее я не видел никогда, даже так, всполохами, как чужое. Темнота там для меня, темнота и пыльный занавес. Как в подвале.

* * *

Полицейского звали Юра. Это ни имеет ни малейшего значения, но надо же как-то называть человека, которому я предсказал судьбу.

После смены, в течение которой он, посмеиваясь, рассказывал об утреннем вызове всем встреченным коллегам, Юра переоделся. Снял свою сбрую, сдал в оружейку табельный автомат и заехал по дороге домой в магазин.

Никакой экзотики: сигареты, хлеб, колбаса, морковка-редиска, яйца опять же, и масло. Пара бутылок вина – день рождения жены же, на сухую такие вещи не празднуют. Его двадцать восемь исполнилось ещё зимой, а она вот летняя. Близнецы, так что ли получается. Он не был сведущ в гороскопах, да и не верил во всю эту чепуху, а вот супруга увлекалась когда-то, даже рассказывала о совместимости знаков, всяких домах огня и воды, и прочих играх престолов.

Бред же. Несомненно, бред.

Вот и этот пацан-экстрасенс, которого в заложники взял клиент (Михаилу Петровичу Юра сочувствовал – понятно, нервы сдали, жена умерла, а тут этот прощелыга сидит, деньги стрижёт с лохов), он тоже предсказал, как в лужу пукнул.

Смерть, значит, близкая. Угу. От воды. Коллеги тоже ржали.

Машину во двор, в одну руку пару пакетов с едой и выпивкой, в другую – неловко, как обычно женатые мужики и носят, нечасто же – букет алых роз. Старательно выбранный, не абы как, если нечасто, это ж не значит, что плохой дарить нужно. Наоборот.

Жены дома ещё не было, но это и хорошо. Есть время рассовать всё в холодильник на разные полки, положить вино в морозилку – жарища-то какая, а тут ледяное каберне! – и поставить цветы в высокую вазу, залив её холодной водой под горлышко.

Всё? Да, наверное, всё. Телефон на зарядку ещё бросить, чтобы не отключился к ночи, и можно идти рубить овощи на салат.

Так вернувшаяся часом позже жена и нашла Юру – в своём фартуке, нелепом на лежащем посреди комнаты мужчине с телефоном в руке. Следователь потом смотрел, кто звонил: совершенно случайный человек, номером ошибся, но Юра-то думал: жена, схватил трубку, не отключая от сети, задел проводом вазу и перевернул её на зарядку. С электричеством шутки плохи, убило на месте – сердце слабое.

Так бывает.

Ещё и не так бывает, если честно.