Читать книгу Красная армия. Парад побед и поражений - Юрий Мухин - Страница 5

Все историки до настоящего времени, объясняя, что такое молниеносная война, ограничиваются банальностями, ничего не объясняющими, к примеру, уверяя, что все дело в том, что у Германии было много танков и самолетов. То есть что молниеносная война – это «война моторов».

Начало такому объяснению положил, пожалуй, британский генерал, теоретик механизации войск и историк Джон Фуллер: «Кампания показала (1940 года против Франции. – Ю. М.), что перед лицом атаки танковых и моторизованных сил линейная оборона устарела. Любая форма линейной обороны независимо от того, состояла ли она из долговременных сооружений или из поспешно возведенных полевых укреплений, какие неоднократно останавливали наступающего в Первую мировую войну, оказалась наихудшим видом обороны; когда танковые силы противника прорывали оборонительную полосу, защитники не могли сосредоточить свои войска для контратаки…

Далее, германо-польская война показала, что части прикрытия, в задачу которых входит наблюдать за противником и задерживать его, а не ввязываться в решительную схватку, должны обладать очень большой подвижностью, чтобы быть в состоянии быстро наступать и отступать». Короче, если у тебя в армии много моторов, то и войну ты проведешь молниеносно. Но ведь в 1940 году и у англо-французских союзников танков и самолетов было столько же, а в 1941 году у СССР этого добра было в разы больше. И что толку?

К. Клаузевиц, подробнее о котором ниже, писал: «Военное дело просто и вполне доступно здравому уму человека. Но воевать сложно». Честно говоря, я тоже так думал, но, читая современных историков и аналитиков, прихожу к мысли, что либо Клаузевиц сильно польстил современникам, либо в XIX веке людей со здравым умом было существенно больше, чем сегодня.

К примеру, скопировал я длинную статью Алексея Исаева (популярного молодого российского историка) «Инструмент «блицкрига». Интригу первого абзаца осилил легко: «Внушительные успехи танковых войск Германии в период “блицкригов” 1939–1942 годов уже много лет остаются одной из загадок Второй мировой войны. Целые государства рассыпались, словно карточные домики, под ударами танковых клиньев». Далее начал читать, вернее, продираться сквозь:

«…Например, 1 мая 1940 г. в составе германской армии было 1077 Pz.1, 1092 Pz.II, 143 Pz.35(t), 238 Pz.38(t), 381 Pz.III, 290 Pz.IV и 244 вооруженных только макетами орудий и пулеметами командирских танков. Французская армия имела 1207 легких танков R-35, 695 легких танков Н-35 и Н-39, примерно по 200 танкеток АМС-35 и AMR-35, 90 легких FCM-36, 210 средних D1 и D2, 243 средних Сомуа S-35, 314 тяжелых В1 различных модификаций… Перед французской кампанией рота средних танков по штату от 21 февраля 1940 г. состояла из восьми танков Pz.IV, [364] шести Pz.II и одного командирского танка на шасси Pz.1. Штат K.StN.11751 от 1 февраля 1941 года (1 KStN. (Kriegsstacrkenachweisung) – штаты военного времени (нем.)) предусматривал в составе роты средних танков 14 танков Pz.IV и 5 Pz.II. Фактически во всех танковых дивизиях к началу “Барбароссы” отсутствовал 3-й взвод в роте, и она насчитывала 10 Pz.IV… Это позволяло перемещать взвод на пяти легких грузовиках Kfz.70 (Krupp [377] “Protze” L2H143, Steyer 1500A, Horch-108, Horch-801, Mersedes-Benz L1500A)… 14-я танковая дивизия состояла из трех танковых батальонов, которые на 20 июня 1942 года насчитывали: 14 танков Pz.II, 41 танк Pz.III с 50-мм короткоствольным орудием, 19 [380] танков Pz.III с 50-мм 60-калиберным орудием, 20 танков Pz.IV с 24-калиберным 75-мм “окурком”, 4 танка Pz.IV с 75-мм длинноствольным орудием и 4 командирских танка. 16-я танковая дивизия в начале второго сражения за Ростов 1 июля 1941 года насчитывала 13 танков Pz.II, 39 танков Pz.HI с 50-мм короткоствольным орудием, 18 танков Pz.HI с 50-мм 60-калиберным орудием, 15 танков Pz.IV с 24-калиберным 75-мм орудием, 12 танков Pz.IV с 43-калиберным 75-мм орудием и 3 командирских танка. На тот же день 1 июля 1942 года 22-я танковая дивизия (тогда еще двухбатальонная) насчитывала 28 танков Pz.II, 114 танков Pz.38(t), 12 танков Pz.III с 50-мм 60-калиберным орудием, 11 танков Pz.IV с 24-калиберным 75-мм орудием и 11 танков Pz.IV с 43-калиберным 75-мм орудием».

М-да… Что поделать – умным быть не запретишь!

Поэтому плюнул на текст и сразу перешел к выводам, которые Исаев сделал об «инструменте блицкрига». По его просвещенному этими Pz.38(t) и Pz.IV мнению, «инструмент блицкрига» таков:

«В 1934–1940 годах в Германии была создана весьма совершенная организационная структура танковых войск, позволявшая динамично проводить операции огромного масштаба и значимости. Моторизованные (танковые) корпуса Вермахта, одним из которых командовал Э. фон Макензен, стали опорой “блицкрига”. Поэтому в поисках причин успехов Германии в начальном периоде войны нужно обратить свой взгляд именно на них, а не на мифические и реальные недостатки собственной армии. В руках у противника был своего рода “меч-кладенец”, симметричного ответа которому не удавалось найти довольно долго. Эквивалентом немецких танковых корпусов в СССР стали танковые армии, первое успешное выступление которых относится к периоду Сталинградской битвы. К осени 1943 года организационная структура танковых армий была окончательно сбалансирована, и они стали инструментом успешных наступательных операций Красной армии 1943–1944 годов». Это все.

По Исаеву, получается, что в войне молниеносно победит тот, кто:

– создаст танковые корпуса по аналогии с немецкими танковыми дивизиями;

– будет шесть лет вести войну;

– торжественно подпишет полную и безоговорочную капитуляцию.

Как хотите, но мне показалось, что этого маловато будет для понимания того, как и чем вести молниеносную войну. Ведь если немцы даже с СССР и даже «молниеносно» воевали (по самому же Исаеву) полтора года до Сталинградской битвы, так и не сумев добиться победы, и в результате вместе со своими танковыми дивизиями войну проиграли, то ведь очевидно, что молниеносность первых этапов Второй мировой войны определи не танковые дивизии и не немцы, а те страны, с которыми немцы молниеносно воевали. Определило то, что Исаев считает несущественным.

Вот поэтому я и взялся за эту работу. Ведь я в полном смысле этого слова не историк, я политик. Политик, изучающий историю не ради гонораров или праздного любопытства, а для того, чтобы сегодня использовать находки предшественников и не повторить их ошибки. И если я не разберусь с этим вопросом, то кто, кроме меня?