Читать книгу Чужие и свои. Русская власть от Екатерины II до Сталина - Юрий Мухин - Страница 2

Сразу скажу, что есть начальники, а есть мразь на месте начальников, да еще и тупая. Ради разнообразия я буду говорить не о таких начальниках – не о мрази. В этой работе я буду писать о нормальных начальниках.

В мои годы уже не осталось книг, весь текст которых был бы для меня незнакомым. Поэтому я не прочел, а только просмотрел работу В. С. Лопатина «Суворов и Потемкин», отметив, во-первых, малоизвестный мне взгляд на персонажей той эпохи, скажем, на того же А. В. Суворова, во-вторых, универсальность требований к начальникам во все времена. Вот и решил на фактах этой сугубо исторической работы и сам написать работу на достаточно необычную и в то же время банальную тему – на тему недостатков начальников. Ведь эта тема актуальна и сегодня, не так ли?

Надо сказать, что в книге Лопатина очень много документов той поры, поскольку Лопатин написал эту книгу, чтобы смыть с Потемкина грязь клеветы завистников той эпохи, а этих завистников у Потемкина – этого выдающегося государственного деятеля России – было хоть пруд пруди. Своей цели Лопатин, безусловно, достиг, а я воспользуюсь «нарытыми» им фактами для своей цели.

Итак, в книге Лопатина схематически и без больших подробностей, но достаточно четко описана «управленческая вертикаль», состоящая из высшего и очень своеобразного руководителя – императрицы Екатерины II. Далее – из ее подчиненного, выдающегося государственного деятеля России Г. Потемкина, и затем – уже его подчиненного, выдающегося Воина (так точнее будет) России А. Суворова, который, в свою очередь, был начальником своих подчиненных. Екатерина, Потемкин, Суворов – по-настоящему выдающиеся и очень необычные люди России, это так. Но ведь ни на одного из них не получится написать икону без изрядных затруднений, поскольку и эти люди были не без недостатков.

Начну с младшего в этой троице – с Суворова.

Поскольку с Александра Васильевича написано очень много лубочных сусальных картинок, то начну с его главного и, возможно, единственного недостатка – необычайно большого, даже болезненного и, я бы сказал, рафинированного славолюбия. Рафинированного потому, что Суворов был Воин с большой буквы, то есть не жил там, где отдают всякие почести, – в столицах и высшем свете, – а жил там, где идет или готовится война. И поэтому потребность в своей славе потребностями в почестях не пачкал. Ему нужна была только слава! В чистом, рафинированном виде. Ему надо было, чтобы о нем все говорили, чтобы им все восхищались как великим полководцем.

Ведь Суворов очень медленно рос в должностях и по-настоящему начал претендовать на славу уже в очень преклонные годы, может, поэтому он жаждал чистой славы – славы как таковой.

А проблема со славой Суворова была в том, что императрица достаточно быстро исчерпала все прославляющие воина награды. (В те годы еще прекрасно понимали, что такое ордена, поэтому по десять одних и тех же цацек на грудь не вешали). Тем не менее, казалось бы, ну какие у Екатерины могли быть проблемы? Ведь универсальной и официальной при царях наградой были деньги и имения – давай ему деньги и имения! Но Суворову (кстати, достаточно рачительному хозяину) деньги и имения были безразличны, ему было неважно, богат он или нет, ему, повторюсь, важно было, чтобы все считали его самым выдающимся в мире полководцем. А как это можно подтвердить или доказать деньгами? Никак!

Такой вот примечательный момент.

«Суворов разработал план укрепления границ, исходя из полученных при отъезде указаний, и немедленно приступил к его осуществлению. Однако присланные им сметы, требовавшие значительных ассигнований, не были утверждены. Отношения с Портой изменились в лучшую сторону, и с форсированным строительством крепостей можно было подождать». Что значит «приступил к осуществлению»? Это значит, Суворов, посланный строить укрепления, от своего имени заключил договоры с подрядчиками на строительство крепостей. И как быть теперь с этими договорами, на которые Петербургом не отпущены деньги, а подрядчики уже понесли затраты? «Суворов действовал решительно. Он послал Хвостову доверенность на продажу своих деревень, чтобы выплатить неустойку подрядчикам». Нет, думаю, Суворов был не прост и знал, что Екатерина его любит, но все же – каков! Ведь могла и не прореагировать. Но, правда, как и ожидалось, императрица прореагировала и распорядилась «отпустить двести пятьдесят тысяч из банка Графу Суворову Рымникскому».

Поэтому проблема, как наградить Суворова, довольно быстро стала острой, поскольку желание славы у Суворова было маниакальным. Вот встревоженная императрица посылает на подавление Пугачевского восстания и Суворова, еще не очень славного генерала, но подающего надежды и только что произведенного в генерал-поручики. Там уже с войсками Пугачева тяжело, но реально воевали генерал-аншеф А. Бибиков, генерал-поручики П. Голицын и П. Мансуров, генерал-майоры В. Кар, Ф. Фрейман, К. Валленштерн, А. Корф, И. Деколонг и особенно отличившийся подполковник Михельсон. Наконец, императрица добавила к ним и генерал-аншефа П. Панина.

Суворов так спешил, что выехал без вещей, о чем сообщил Потемкину, а тот – Екатерине. Та, разумеется, послала Суворову 6 тысяч рублей на «приодеться». Однако Суворов все равно не успел – к его приезду на театр военных действий уже наступила агония Пугачева. И Суворов рвется в погоню за Пугачевым, забрав у Михельсона кавалерию и этим опережая самого подполковника, но Пугачева уже предали близкие ему казаки, связали самозванца и повезли сдавать императрице. И как раз наткнулись на Суворова. Так Суворов «пленил» Пугачева. Естественно, что Суворова, в отличие от остальных участников подавления бунта, не наградили, возможно считая, что 6 тысяч рублей на костюмчик будет достаточно. И Суворов, бедный, несколько лет в письмах сетовал, что остался без награды за то, что Пугачева пленил.

Вообще-то, это славолюбие выглядит у Суворова болезненной манией, поскольку, скажем, от неудовлетворенности наградой за Измаил Суворов начал интриговать против Потемкина, перебежав в лагере врагов Потемкина фаворита Екатерины Платона Зубова. А ведь Суворов всегда хвастался своей честностью, а тут фактически предал Потемкина, своего давнишнего покровителя, который, по сути, и сделал из Суворова того, кем тот стал.

Как это объяснить? Я объясняю эту манию потребностью Суворова как Воина в предметном, овеществленном выражении полезности своей службы.

Ведь будь Суворов корыстным бандитом, он бы находил удовлетворение от сражений в материальных плодах войны – в грабеже или денежных наградах. Но его это не интересовало. Будь он садистом, то находил бы удовлетворение от сражений в убийствах, но он не был садистом, мало этого, именно Суворову принадлежит вывод о том, что трусы жестокосердны. К примеру, разгромив восстание поляков (накануне еще и предавших Россию в войне с Турцией), он отпустил по домам восставших, хотя и войска жаждали мести за то, что взбунтовавшиеся поляки в Варшаве вырезали несколько тысяч безоружных русских, да и Екатерина считала полезным их наказать.

Нет, Суворов был идеальным Воином и ничего, кроме славы, не желал! Но уж ее желал – так желал! Ко всем и к каждому пустяку ревновал.

Вообще-то, принято считать Суворова выдающимся полководцем, и это так, но я бы считал его прежде всего самым выдающимся Воином в истории России, поскольку именно это свойство и сделало его самым выдающимся полководцем. Суворов жил сражениями, он жаждал их! Он не мог переносить мирную жизнь. Нет, он понимал, что войны ведутся для мира, но и в перерыве между войнами он искал себе военное дело – или крепости строить, или войска обучать, или экспедиции для нового военного похода готовить. Не балы и празднества, не подброшенные в воздух чепчики, а вот это было его!

Но главное – сражаться! Суворову по-своему повезло – век был очень неспокойный, насыщенный войнами, но ему и тех войн было мало. Он редко попадал в мирную жизнь (редко получал отпуска), но и в этих редких паузах Суворов маялся, не перенося такой жизни, и в письмах ныл, выпрашивая себе участие в каком-нибудь военном предприятии. Вот Суворову уже 54 года (по тем временам возраст уже очень не малый), в качестве отпуска или службы полегче его назначили командиром 6-й Владимирской дивизии, дислоцированной в тылу. А возле частей этой дивизии была, кстати, и его родовая усадьба, по которой у него после десятилетий отсутствия было множество дел. Казалось бы, служи и радуйся!

Но Суворов даже тут мается и забрасывает Потемкина письмами: «Я был в Санкт-Петербурге пасть к Высочайшим стопам и был принят милосердно. Ныне еду в мои деревни, прикосновенные расположению шестой дивизии. Приятность сей праздности недолго меня утешить может. Высокая милость Вашей Светлости исторгнет меня из оной поданием случая по Высочайшей службе, где я могу окончить с честью мой живот». Он сам понимает, что уже немолод, и, как видите, у него ясно выраженная мечта – умереть не в родовой деревне, а на поле боя.

Он всегда завидовал тем, кто сражался.

Вот Суворов в славнейшей Кинбурнской баталии отбил мощнейшую турецкую атаку на Кинбурнскую косу, расположенную у входа в Днепровско-Бугский лиман, напротив тогдашней турецкой крепости Очаков. В письме Потемкину он хвалит не только русских, что естественно, но и турецких солдат (о которых в нашей отечественной истории не очень высокое мнение): «Какие же молодцы, Светлейший Князь, с такими я еще не дрался; летят больше на холодное ружье…» В этом бою Суворов получил две раны, потерял много крови, но командования вверенными войсками не оставил. Потемкин пишет о нем императрице: «Над всеми ими в Херсоне и тут Александр Васильевич Суворов. Надлежит сказать правду: вот человек, который служит и потом, и кровью. Я обрадуюсь случаю, где Бог подаст мне его рекомендовать. Каховский в Крыму – полезет на пушку с равною холодностью, как на диван, но нет в нем того активитета, как в первом. Не думайте, матушка, что Кинбурн крепость. Тут тесный и скверный замок с ретраншементом весьма легким, то и подумайте, каково трудно держаться тамо. Тем паче, что с лишком сто верст удален от Херсона».

Однако через несколько дней в устье лимана вошел турецкий флот, наши его ждали. Лиман мелок и по этой причине неудобен для больших парусных кораблей, которым нужны большие пространства для маневра. И Потемкин специально для войны в лимане приказал приостановить строительство парусных кораблей для Севастополя и в тайне построить гребной флот (большие лодки с одной пушкой на каждой). Турки вошли и начали пристраиваться для нападения на осадившие Очаков наши войска. И ночью хорошо замаскированная Суворовым и не замеченная турецким адмиралом на оконечности косы батарея открыла по турецким кораблям в лимане огонь и потопила 7 кораблей (1500 человек экипажа, 120–130 орудий). Мало этого, турки, в темноте не поняв, кто и откуда по ним стреляет, потеряли ориентировку и начали беспорядочно маневрировать, от этого их корабли начали садиться на мели. Григорий Потемкин тут же воспользовался случаем и послал громить ставшими неподвижными турецкие корабли лодками под командованием французского авантюриста, принца Нассау. Пять турецких линейных кораблей лодки принца сожгли и взорвали, один фрегат взяли на абордаж, турки отплыли под стены Очакова, но Нассау и тут их достал. Всего в этих боях было уничтожено 15 турецких кораблей (больше, чем на тот момент имел Черноморский флот в Севастополе). Победа была полная!

Да, но ведь это победа на море, а раненый Суворов сидел на берегу косы и как бы ничего не делал – у него только батарея стреляла. И он докладывает Потемкину: «Я только зритель; жаль, что не был на абордаже; Принцу Нассау мне остается только ревновать. Отправляю пленных в Херсон». Ну, посмотрите на него! Суворову только что одержанной победы в Кинбурнской баталии и двух ран мало! Ему, 57-летнему раненому победителю, еще и на абордаж хотелось! Он (уже признанный герой сухопутных сражений) еще и к славе моряков ревнует!

Надо подчеркнуть, что Суворов был выдающимся по культуре человеком, помнящим и использующим огромный по тем временам объем знаний, к примеру из его писем видно, что он изучил практически все мало-мальски заметные битвы в истории человечества. Кроме того, в начале карьеры он долго служил на тыловых и штабных должностях, то есть знал военное дело во всех его нюансах, на всю глубину и со всех сторон.

Вот запомнившийся мне момент. Во «второй» турецкой войне союзниками России была Австро-Венгерская империя, но она в ходе войны Россию предала – заключила с турками сепаратный мир. Русские войска, в том числе и корпус Суворова, действовавшие в отрыве от своих войск вместе с австрийцами, остались одни и могли быть подвергнуты ударам превосходящих сил турок. Встревоженная Екатерина шлет гонца к Потемкину с известием о выходе Австрии из войны, Потемкин тут же шлет гонца к Суворову, чтобы тот был начеку. А Суворов отвечает шефу, что он к этому готов, поскольку его собственная разведывательная агентура сообщила ему об этом предательстве еще два дня назад. Как видите, Суворов прекрасно понимал роль разведки, судя по всему, она у него была поставлена на очень высоком уровне, поскольку нет сведений, что Суворова какой-то противник смог взять врасплох хотя бы на начальной стадии сражения.

Поэтому можно сказать, что вот грамотным был Суворов, поэтому и был великим полководцем. Академии, академии надо заканчивать! Не соглашусь! Суворов был великим Воином и только поэтому стал грамотным, только поэтому стал великим полководцем.

Потемкин и Екатерина в Суворове это хоть и поздновато, но распознали и использовали. Вот строки из письма Потемкина императрице после победы Суворова при Рымнике: «Он на выручку союзных обратился стремительно, поспел, помог и разбил. Дело все ему принадлежит, как я и прежде доносил. Вот и письмо Кобурхово, и реляция. Не дайте, матушка, ему уныть, ободрите его и тем зделаете уразу генералам, кои служат вяло. Суворов один. Я, между неограниченными обязанностями Вам, считаю из первых отдавать справедливость каждому. Сей долг из приятнейших для меня. Сколько бы генералов, услыша о многочисленном неприятеле, пошли с оглядкою и медленно, как черепаха, то он летел орлом с горстию людей. Визирь и многочисленное войско было ему стремительным побеждением. Он у меня в запасе при случае пустить туда, где и Султан дрогнет!»

Да, Суворов был удивителен тем, что жаждал сражений. Другие жаждали тихой жизни, больших имений, денег, почестей, а он – сражений!

Ведь под Измаилом тогдашние известные генералы русской армии (да и выслугой они были старше Суворова) бросили Измаил осаживать, поскольку не имели надежд взять эту первоклассную крепость с гарнизоном, превосходящим по численности русские войска вокруг крепости. Расстреляв артиллерийские огнеприпасы, командовавшие русскими осадными войсками генералы Репнин, Гудович и дальний родственник Григория Потемкина – Павел Потемкин начали отводить войска от крепости в тыл. И вот тогда фельдмаршал Григорий Потемкин воспользовался «запасом» – отдал командование осадными войсками Суворову. Тот немедленно вернул все войска к крепости, 2 декабря сам прибыл под Измаил, а 11 декабря взял крепость штурмом. Не верили турки, что кто-то сможет на штурм Измаила решиться и взять его вот так – без длительного строительства батарей, траншей, подкопов.

А войска Суворова через неделю подготовки и через два часа после начала штурма уже стены крепости заняли! Как и не было сильнейшей крепости Европы и гарнизона, превосходящего осаждающих численностью.

Безусловно, полководческое искусство Суворова заключалось и в его знаниях, и в умении (он, к примеру, построил копии стен Измаила и сначала на них штурм отрепетировал), но от его знаний и умения не было бы толку, если бы он не был Воином – не стремился сражаться.

Строго говоря, он удивляет и как руководитель. К примеру, несколько раз в его письмах с просьбой атаковать противника встречаются заверения, что у него все для этого есть. Вот для начальников это уж очень нетипично! А если ты потерпишь поражение, то чем оправдаешься, если у тебя все было для победы? Ну как так можно безрассудно отрезать себе пути к оправданию? – скажет любой нормальный начальник. Но ведь Суворов этим заверением не только себе отрезал пути назад, он отрезал их и начальникам – он не давал начальнику отказать Суворову сражаться! Что тут скажешь – Воин!

Хорошо, – скажут мне, – для начальства он был хорош, а как для своих подчиненных? А почему он должен был быть плохим для таких подчиненных, как он сам? Кто будет жаловаться на начальника, если под его руководством побеждаешь?

Но если не отвечать вопросом на вопрос, то для подчиненного тот начальник хорош, за которым «служба не пропадает», – кто награждает добросовестных и умелых. Вот после Рымника Суворов просит у Потемкина наград для своих подчиненных: «Светлейший Князь, Милостивый Государь! Дерзаю приступить к позволенному мне Вашею Светлостию. Действительно боюсь, чтоб не раздражить… другой список так же не мал, но, Милостивый Государь! где меньше войска, там больше храбрых. Последуйте Вашему блистательному великодушию». Заметьте, что это не просто дежурная просьба, а Суворов уже по второму разу просит наград для своих подчиненных.

Да. Было у Суворова то, что можно считать недостатком, – уж очень славолюбив был Суворов. Ну и что? Ну, создавало это некоторые трудности его начальникам в общении с ним, были трудности в общении с некоторыми коллегами, обходившими его в чинах, возможно, славолюбие как-то сказывалось на его подчиненных (хотя и непонятно, как, поскольку, по воспоминаниям служивших с ним, Суворов был очень прост в жизни и общении с подчиненными).

Но кому придет в голову затенить этим недостатком то, что А. В. Суворов был лучшим Воином России?