Читать книгу Уши в трубочку - Юрий Никитин - Страница 4

Я круто вывернул руль, между домами проскочили на двух колесах. На тротуаре сшибли столик летнего кафе, чиркнули крышей по проводам высокого напряжения, проскочили через павильончик летнего кафе, сшибая столики и легкие стулья. Праздничный народ врассыпную, на ветровое стекло плеснули тонконогие фужеры с разноцветными коктейлями и, что намного хуже, полетели жирные пирожные.

– Святой космос! – прокричала она в страхе. – Стекло залепило!

– Это новый вид услуг, – успокоил я.

– Какой?

– Пицца в автомобиль! Со всей дури в лобовое стекло.

Она оглянулась.

– Так мы ж не заплатили?

– Ничего, – пообещал я зловеще, – я должок ему верну кому-нибудь другому. За мной не заржавеет!

– Остановись, – закричала она отчаянно, – ничего не видно, мы сейчас ударимся в стену!

– Дура, все очистится.

– Как?

– Еще ни одной водоразборной колонки не сбили, – напомнил я. – В этом районе.

Хрясь, машину тряхнуло, сильная струя воды ударила в машину, смыла с ветрового стекла остатки пирожных, омыло лучше, чем в любой платной мойке, мы понеслись вдоль стены, сгоняя кричащих прохожих на проезжую часть улицы.

– А сейчас куда гонишь?

– На холмы! – крикнул я. – На любую дорогу, где можно бы подпрыгивать с машиной…

– Зачем?

– Чтобы крышей чиркнуло по проводам, – объяснил я.

– Зачем?

– Не знаю! – крикнул я затравленно. – Просто знаю, что без этого хрен что получится. Это обязательно, как и сбивание столиков летнего кафе, тележки с мороженщиком и пустых картонных ящиков!

Холмы отыскались на пересечении улиц Кириченко и Джугании. По крыше чиркнуло дважды, я решил, что этого хватит, торкесса вскрикивала и хваталась обеими руками за все, за что удавалось ухватиться. Высокая грудь красиво подпрыгивала, а потом долго колыхалась, и девять десятых бешеной погони я косился на это колыхание, у меня самого все колыхалось в сердце, хотя в остальном я тверд, как убежденный виагровец.

Впереди показался огромный базар, я выругался в бессилии: опять указание Лужкова о переносе местные власти проигнорировали, я рассчитывал на пустыню с одиноким слоном, а здесь…

– Крепче держись! – прокричал я.

– Зачем…

Народ с криками ринулся в стороны. Мы неслись, как на бронетранспортере, сбивая палатки, сметая лотки, пугая верблюдов. Один плюнул в меня, но промахнулся и попал в лобовое стекло машины, что отважно ринулась за нами. Я успел увидеть в зеркало, что липкая зеленая слюна залепила все лобовое стекло, тут же донесся страшный треск сминаемого металла, звон бьющегося стекла. Нас догнала волна огня, дыма и жара, будто за спиной снова взорвался бензовоз.

Когда удалось проскочить весь базар, сразу три машины пытались взять в клещи: две легковые по бокам и страшный грузовик за спиной. Мы мчались, бодаясь боками, от Волоколамки до Мытищ, и, как водится, ни одной машины ни по встречной полосе, ни по нашей. Въехали на мост, там все и решилось. Словом, все три, проломив ограду, нырнули вниз, а мы вылетели на Воздвиженку, ухитрившись нарушить абсолютно все сто сорок правил дорожного движения.

Впереди выросло старинное красивое здание, но перед ним впритирку сотни дорогих автомобилей, без малейшего просвета, дальше, дальше, палец не просунуть, еще могу себе представить, как ставят машины, но как вылезают, разве что через люки в крышах, гнал дальше, торкесса спросила слабым голосом:

– А ты знаешь, какое здание нам нужно?

– Пока нет.

– Но как же…

– Увидим, – пообещал я. – Мы все увидим, детка!

– Не смейте называть меня деткой! – вскрикнула она. – Я торкесса!

– А я…

Тормоз, рывок, левый поворот, я бросил машину к огромному массивному зданию старинной кладки. Такие же, впрочем, справа и слева, но перед этим – абсолютно нет автомобилей, что и есть зловещий и одновременно обнадеживающий признак. Не только в самом Центре, но даже в пределах Садового кольца через какие только муки и унижения приходится пройти, чтобы отыскать пятачок для парковки, но в подобных случаях всегда находится свободное место для парковки, даже если здесь не только самый что ни есть центр мегаполиса, Старого Города, куда въезд вообще запрещен, да еще по случаю инаугурации президента, а хоть секретная база дружественных нам американокитайцев.

На скорости в сто девяносто подлетели к бровке, машина, взвизгнув тормозами, остановилась. Все четыре дверки с щелчком оттопырились, как надкрылья жука. Торкесса пыталась отстегнуть ремень и не могла ватными руками. Глаза ее были ошалелые, на меня смотрела с испугом.

– Куда теперь? – спросила она слабым голосом.

– Женщина, не спрашивай, – ответил я строго, потому что сам не знал. – Спинной мозг подскажет. Отстегни ремень и… вперед, Фатима!

Она остановилась в изумлении:

– Откуда ты знаешь одно из моих имен?

– Я их все знаю, – ответил я бодро. – Не отставай, тонконогая!.. Оружие оставь.

– Но…

– Я знаю, что я делаю, – заверил я веско.

Я вышел, захлопнул дверцу, чувство надвигающейся опасности заставило резко обернуться. Я успел увидеть стремительно надвигающееся тупорылое стальное чудовище, огромные колеса в мой рост, далеко вверху за стеклом перекошенное в страхе лицо, взвизгнули тормоза, страшный удар сбил меня с ног, неимоверная тяжесть расплющила, вмяла, размазала по земле, я остался вмятый в асфальт. Сквозь грохот крови в ушах услышал топот ее каблучков, торкесса наконец выбралась, обогнула машину с другой стороны и бежала ко мне с развевающимися волосами и божественным испугом в глазах.

– Ты все о’кей? – закричала она издали.

Я не смог ответить, она подбежала, упала рядом на колени, ее глаза смотрят с такой надеждой, что я прохрипел размозженным горлом, нельзя перед красивой женщиной выглядеть раздавленным:

– Все о’кей… и даже йес.

Она посмотрела странно, я вспомнил, что «йес» кричат в другом случае, совсем в другом, эдак заподозрит во мне перверсиста новой формации, да ладно, сейчас они да негры более равноправны, чем другие, я с трудом поднялся, она тут же вскочила на ноги, на щеках румянец, с той стороны доносится неясный гул.

– В здание, – велел я хриплым голосом.

Дверь тяжелая, массивная, как плита из египетской гробницы, подалась очень уж нехотя под моим напором, так выполняет приказы дембель за неделю до приказа. Мы ввалились в просторный мрачный холл, всюду старинное и чопорное убранство, пахнет викторианской Англией и мамелюками. На стенах крупные портреты в тяжелых рамах из темного дерева. Ряд толстых колонн, украшенных барельефами, под дальней стеной вверх ведут покрытые ковром зловеще красного цвета ступени. Из стен торчат массивные, но с большим вкусом смануфактуренные светильники, прекрасная имитация старины, даже огонь колышется почти настоящий, по стене трехмерные тени, явно поддерживается и антиальястинг.

– Теперь куда? – спросила она испуганно.

– Наверх, – ответил я, а что еще мог ответить, – бегом.

Она бежала по ступенькам грациозно, я засмотрелся на ее красиво подпрыгивающую грудь, это же надо так гармонично, так сногсшибательно. Обычно красиво – это когда бегут вниз или хотя бы по ровной, а она ухитрялась бежать красиво вверх, даже не представляю, как ее сиськи будут подпрыгивать, когда по этим же ступенькам вниз…

На третьем этаже мы выбежали на середину холла, я ощутил себя одиноким и беззащитным в таком огромном пустом помещении, вдруг сверху прогремел страшный обрекающий голос:

– Стоять!.. Вы пришли!

Я остановился, держа за руку торкессу. Наверху с пулеметом в руках массивный человек в черном, с прекрасно подобранным галстуком, в черной шляпе… нет, даже не в шляпе, это цилиндр, что означает более высокую ступень в иерархии. Он саркастически улыбался, ствол автомата смотрит в нашу сторону, человек же произнес:

– Ну что же, принц Галактики, вы пришли туда, куда мы вас позвали!.. Как просто манипулировать примитивными существами!

Я сказал торкессе тихо:

– Бежишь по моему сигналу… Эй, парень, ты не учел одну простую вещь!

Он спросил настороженно:

– Какую?

– Ты не учел, – сказал я раздельно и подпустил в свой голос триумфа, – того, кто подошел к тебе сзади… Бей!

Он в испуге подпрыгнул, развернулся и тут же нажал на спусковую скобу. Пулемет затрясло, стальной поток пуль крошил бетонную стену за его спиной. Я толкнул торкессу в одну сторону, сам побежал в другую. Когда идиот в цилиндре опомнился и повернулся к нам, мы уже исчезали в противоположных дверях. Он с проклятием выпустил пару бесполезных очередей, в самом деле бесполезных, ибо заколебался было, по кому стрелять первым, а ведь известно, что за двумя зайцами погонишься, от обоих по морде схлопочешь. Или от лесника.

Я, вбежав в проход, несся по нему до тех пор, пока он, изогнутый как дуга, не привел меня к скорчившейся возле двери торкессе.

– Не ранена? – спросил я.

Она не успела ответить, громко и страшно загрохотали пули о створку двери. Некоторые рикошетом влетали к нам в коридор, свистели и высекали борозды в бетонной стене. На головы сыпалась крошка. Я покосился на торкессу, в голову пришла трезвая и здравая мысль, что если я герцог звездного королевства, кроме того, еще Ваше Величество чего-то непонятного пока и, как сейчас вот узнал, еще и принц галактической империи, то все должно случиться вот так…

– Сиди здесь, – велел я, – не двигайся. Я сейчас пробегу на второй этаж…

Она ахнула:

– Ваше Графство! Под пулями?

– Молчи, – велел я. – Я пробегу на второй этаж, там за дверью один из… из этих. Оглушу дверью, пробегу по коридору и уничтожу еще троих. Огонь прекратится, я пробегу на самый верх, прибью еще троих. Беги следом и подбери оружие. Когда поднимешься наверх, окажемся уже на крыше. Оттуда сможем по другой стороне стены…

– А лифт?

– Лифт не работает, – ответил я. – По веревке будем спускаться как можно быстрее, ибо перетрется о край в самый последний момент…

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами:

– Да вы… вы зрите будущее?

– Зрю, – ответил я сухо. – Все запомнила?

– Да, но… – промямлила она. – Может быть, выбрать веревку потолще?

– Хоть стальной канат, – отрезал я, – все равно перетрется.

– Почему?

Я огрызнулся:

– Откуда я знаю? Закон такой… наверное. Все запомнила?

Я выскочил и побежал по галерее. Господин в цилиндре сразу открыл ураганный огонь, но из узи еще никогда не убивали, это чисто декоративные автоматики, игрушечные, гораздо больше меня беспокоят парни, засевшие на втором этаже, что непрерывно поливают свинцовым огнем из калашей, а это серьезное оружие, точное и даже прицельное. Пули стучат по тонким прутьям решетки, по перилам, выбивают выемки в стене, на меня обрушилась бетонная крошка. Металлические пули с визгом носились взад-вперед, многократно рикошетили, я на бегу инстинктивно закрывался руками и пригибался, хотя это замедлило бег в десять раз.

На втором этаже засели трое, я их смел на бегу. Четвертый вышел навстречу из-за угла, его глаза широко распахнулись, увидев летящий кулак, да так и застыл. Хруст черепа, всхлип, обломки костей впились в мозг, а я побежал дальше. Винтовая лестница, казалось, ввинчивается через все здание, у каждой ниши черный зад, в смысле – одетые в черное люди с автоматами в руках высовывались до пояса, чтобы разглядеть, что же там внизу.

Я заморился сбрасывать их, наконец научился так поддавать ногой в причинное место, что они со свинячьим всхлипом выпархивали, раскинув руки, сами. Двое утащили оружие с собой, я подосадовал: торкесса не поверит, что я обезвредил на двух больше, чем она увидит.

Где-то на уровне пятого этажа меня вынесло в огромный зал, больше похожий на ангар для атомных бомбардировщиков подземного базирования. Множество исполинских станков неизвестной конструкции, очень похоже на заброшенный сталелитейный завод с устаревшим оборудованием, которое проще бросить, чем модернизировать. Сердце мое сжалось, такие заводы мне всегда очень не нравились…

…и, словно чтобы оправдать мои худшие опасения, я услышал грохот выстрелов. Осторожно выглянув, увидел бешено поливающих друг друга огнем из автоматических пистолетов, из автоматов, пулеметов желтолицых и узкоглазых людей с зелеными повязками на головах. Я ожидал услышать знакомое «Аллах акбар!», у нас уже такая реакция на зеленое: либо гринписец, либо моджахед, но там черными иероглифами было написано: «Триада», а на других просто: «Японская якудза».

Громыхнуло, через полумрак пронеслась огненная стрела, рассыпая искры, словно пролетел Змей Горыныч. Бабахнуло, в бетонной стене появилась черная дыра, я увидел тусклые звезды, возможно, это и есть соседняя Вселенная. В ответ тоже бабахнули сразу из двух гранатометов, донеслись крики:

– Банзай!

– Слава Хирохито!

– Дэ ты бачив, щоб японци здавалысь?

Я осторожно пробирался вдоль стены, стараясь не привлекать внимания. В другом конце цеха молча и красиво дрались банды, презирающие огнестрельное оружие, как дело рук слабых и трусливых. Я только и видел мелькающие конечности, слышал частые хлопки, словно шелест лопастей вентилятора. Время от времени кто-то из последних сил взбегал по стене, в красивом кувырке приземлялся на задние ноги, иногда прямо на голову услужливо застывшего противника, иногда в изящно-балетной стойке на пол.

Только бы не появилась эта красивая, мелькнуло в черепе, как ее, торкесса. Она ж ни черта не понимает в наших сложностях, это мы в своей стихии, у нас уже налаженные алгоритмы, у нас все понятно, угадываемо, весомо, грубо, зримо, как этот вот водопровод, сработанный еще при старой власти…

Я прокрался, прячась за мастодонтовыми конструкциями, ближе к металлической двери, и почти сразу послышался перестук каблучков. Торкесса бежала со всех ног, красивая и раскрасневшаяся, волнуясь грудью. Я приложил палец к губам, она всмотрелась, вскрикнула:

– Да как вы смеете предлагать мне такое? Мы с вами едва знакомы!

– Но я… – пробормотал я обалдело.

– Вы просто хам! Дикий и невоспитанный варвар! И хотя это вас в какой-то мере оправдывает…

Я прошипел:

– Да тихо вы! Разве торкессы так вопят?

– А в чем дело?

– Если изволите умолкнуть на миг, – объяснил я, – я услышу, затихла ли канонада. Нам нужно на крышу. Туда можно по лесенке, вон она, пожарная, а можно и на лифте. Правда, грузовом.

Она обиженно умолкла, тяжелый грохот стал слышнее. Я потихоньку выглянул из-за угла. Впереди некий цех, похожий на металлодобывающий, вдоль стен огромные мастодонтовые конструкции из монолитного металла, а третий ряд станков, больше похожих на искалеченных мегароботов, тянется посредине. Вдали внезапно озарилось ярко-красным. Из непомерно толстого и высокого цилиндра со зловещим шипением хлынула струя расплавленного металла. По стенам полыхнул зловещий багровый свет выплеснувшейся крови, к нам докатилась шелестящая волна горячего сухого воздуха.

– Попробуем пробраться, – сказал я, – на той стороне должен быть выход.

– Откуда знаешь?

– Дык я ж был литейщиком, – пояснил я гордо.

– В самом деле, Ваше Графство?

Я кивнул, вздохнул:

– Кем я только не был… Пошли.

Крадучись мы перебегали от одной исполинской конструкции к другой. От железа тянет жаром смерти, все-таки дерево изначально человечнее, недаром же все разборки переносятся в такие вот цеха, чтобы горячие головы взмементили о морэ и, может быть, передумали, все-таки численность населения нашей страны и так сокращается, самое время, как патриоты, мэйк лав, нот во.

Огненная струя, что издали выглядела струйкой, вблизи оказалась настоящей рекой расплавленного металла, грозно ревущей и пенящейся, по красивой дуге ниспадающей из короткого широкого желоба в исполинский ковш. Сам ковш в глубокой яме, края ковша на полметра над полом, так что, если споткнуться… впрочем, такая волна жара отшвырнет любого споткнувшегося.

К ковшу подъехал на ветхой платформе изъеденный ржавчиной цилиндр. Оттуда, скрипя шарнирами, выдвинулся рычаг манипулятора, зачерпнул металлическим стаканом расплав, втянул в грудь, а на верхней части возникли на табло и замелькали, быстро сменяясь, цифры. Автоматический анализ, понял я, проба на углеродистость. А мы по старинке ковшиком на длинной ручке! Обжигались, а потом бегом несли плещущий металл в лабораторию на другом этаже… И так несколько раз за смену!

– Хорошо теперь здесь работать, – прошептал я. – Просто рай…

Торкесса шумно дрожала, ее хорошенькая мордочка от обилия огромных древних механизмов выглядела подавленной, в глазах страх.

– Как вы можете так шутить…

– Какие шутки, – сказал я с завистью. – Видела бы ты, как в таких цехах работали раньше! А то и сейчас… на Украине какой-нибудь.

Мы начали огибать мартеновскую печь, толстая стена вздрагивала, я покосился на бледное лицо торкессы с вытаращенными глазами, она представляет море расплавленного металла по ту сторону этой обшивки, обложенной огнеупорным кирпичом, что вообще-то быстро прогорает, растекается сосульками.

Я зябко передернул плечами, тоже довоображался, сказал бодро:

– Как только добежим…

Поперхнулся, в дальнем светлом проеме выхода возникли человеческие фигуры. Трое, четверо, нет, уже восемь человек… В руках автоматы, пистолеты и гранаты на поясах, а за плечами гранатометы и стингеры.

– Это зорги… – прошептала она обреченно.

– А не братки?

– Какие братки? – переспросила она.

– Солнцевские или долгопрудненские, – ответил я раздраженно, – какая разница?

– Я таких систем не знаю, – прошептала она. – В нашей Галактике…

– Да ваша Галактика на задворках, – буркнул я, – если там о солнцевских не слыхали. А Люберцы так вааще… Правда, их время прошло…

Вошедшие шли медленно, не спеша, заглядывали во все закоулки. Мы затаились, как мыши, я лихорадочно продумывал все варианты, но против лома нет приема, окромя другого лома, а это значит, что мы должны быть по меньшей мере в штурмовом танке, да и то бабка надвое поплевала: у троих из них в руках как раз противотанковые ракеты.

Подходили все ближе, я опустил ладонь на голову торкессы и придавил чуточку, золотой блеск волос может выдать, она затихла. В непрестанном тяжелом шуме огромного литейного цеха я отчетливо слышал обрекающие шаги, сопение всех восьмерых. Один непрестанно чавкает, пуская пузыри чуингам, этому предназначено погибнуть первым, или я вообще последний дурак и ни черта в этом мире, именно в этом, не понимаю…

Я напрягся, готовясь выскочить, пропадать так с музыкой, но они остановились в двух шагах от нас, долго смотрели поверх наших голов, тянули напряженную паузу, наконец один произнес с явной досадой:

– Да нет их здесь, босс.

– Должны быть, – ответил тот, что в середине, не признать в нем босса трудно: красивый и элегантный, в черном плаще и модной шляпе, этакий скучающий эстет-аристократ, в то время как все остальные – типичные наемники-профессионалы. – Нам сообщили, что ловушка для них расставлена именно здесь…

– У них не хватило ума, – подал голос второй, – добраться до этой ловушки.

– Им бы че-нибудь попроще, – добавил третий, – а не циркачку…

Они постояли, озирая остальные две трети исполинского цеха, никому в этот ад идти не хочется. Еще одна мартеновская печь начала выдавать продукцию, то есть в стене толстой металлической башни образовалась огненная дыра, бурным потоком хлынул расплавленный до легкости спирта тяжелый металл, пронесся по желобу и жутким и прекрасным водопадом низвергся в подставленный ковш. Выметнулись, как при салюте, мириады огненных искр, взлетели до самого свода. Если хоть одна такая искорка попадет на плащ или шляпу…

Босс передернул плечами:

– Мерзость какая… В самом деле, кто сюда придет? Разве что на альтернативную службу… Уходим.

Я едва сдерживал дыхание, торкесса вообще затихла, будто сомлела, а они начали медленно, очень медленно поворачиваться, теперь ведь, когда уходят, можно и подемонстрировать, что, если бы не приказ, все бы здесь перевернули, в каждую мышиную норку заглянули, даже в ковше бы пошарили голыми руками, а так вот подчиняются приказу, уходят, уходят, уходят…

Удалялись по направлению к распахнутым воротам с ленивой грацией наемников, которым все до Фаберже. Я молил судьбу, чтобы двигались побыстрее, ну что это как будто через плотную воду, даже через густой клей, мухи какие-то осенние, а не киногерои, им только за ленивцами наблюдать да ослабленных улиток ловить, горячие эстонские парни…

Но удаляются, удаляются, вот уже в распахнутых воротах их охватил солнечный свет, наполовину скрыл, окружив ореолом благородных героев, светлым сиянием тех, кому подражают, на кого стараются быть похожими все, у кого только одна извилина, да и та между ягодицами, а таких, естественно, большинство, так что это герои масс.

Они исчезали, а тем временем из мартеновской печи огненная струя начала иссякать, к ковшу подъехала тележка, механическая рука взяла пробу, цилиндр выждал, когда прекратится мелькание цифр, послышалось тихое жужжание, из прорези выполз листок бумаги формата А-4. Мы все еще сидим пригнувшись, почти рядом, тележка подъехала к нам, длинная рука протянула в нашу сторону листок с длинными рядами цифр.

Я попытался попятиться, но зад уперся в теплую стену из металла. Торкесса чему-то вздохнула, а я с ужасом смотрел, как рука все удлиняется, похожая на составное удилище, наконец гулкий металлический голос проговорил отчетливо:

– Рапортую о наличии в пробе металла повышенной окиси нитратов…

Я не смотрел на робота, все внимание на громилах, что почти исчезли в потоках солнечного света. Нет, не все исчезли, один еще виден, хорошо бы тот, который постоянно жует, у него не только мозги, но и уши заплыли.

Я делал идиоту-роботу ужасные гримасы, чтобы отстал от нас, я хоть и царь природы, но не хозяин этого завода… вернее, я выше, так как царь природы, а ты вали всего лишь к хозяйчику, предпринимателю, буржую, новому русскому.

Робот повторил гулким басом откровенного дурака:

– Нитратов на две сотых процента больше нормы… Как прикажете поступить, масса?

– Да пошел ты, дурак, – прошипел я в бессилии. – Умолкни!

Робот повторил громко:

– Приказа не понял. «Да пошел ты, дурак» нет в моем словарном запасе, господин мистер масса…

– Пошел вон, – сказал я отчетливо. – Принимай плавку, понял?

– Понял, – произнес он гулким металлическим голосом, что наполнил весь мартеновский цех. – Под вашу ответственность, босс! Позвольте вашу подпись…

– Черт бы тебя побрал, – выругался я. – Давай быстрее ручку!

Тележка качнулась взад-вперед, мне почудилось, что робот вот-вот похлопает манипуляторами по бокам, но он лишь промямлил:

– Но… ручка… ручка всегда… А была же…

В дверном проеме рядом с первой фигурой возникли еще две, потом еще. Трое шагнули вперед, прислушиваясь. Оружие у всех на изготовку, я развернулся, спихнув голову торкессы, не задохнулась бы, я все это время прижимал ее лицом к своему животу… в его нижней части, попятился вдоль стены, торкессу ухватил за руку.

– Уходим, уходим!

Робот воззвал вдогонку голосом протестантского пастора:

– Но… как же без подписи? Это нельзя, это нарушение!

– Теперь все можно, – огрызнулся я. – А ты… получи подпись вон с тех, что идут сюда.

К счастью, все восьмеро в самом деле идут, а не бегут, пальцы на спусковых скобах, глаза обшаривают каждое удобное место, где может затаиться хотя бы хомяк размером с мышь-полевку. Идут красиво, картинно выпячивая мускулатуру, мачо на маче, еще малость, и можно принимать в любера, только еще клетчатые штаны бы всем…