Читать книгу Гиперборей - Юрий Никитин - Страница 6

Посреди площади сидели на широкой скамье пятеро крупных крепких мужиков. Скамья не простая: блистает яркими красками, дубовая резная спинка расписана стрелами Перуна, колесами с шестью спицами – так всегда изображают Рода, – крылатыми конями, грифонами, полканами.

Заглавным сидел медведистый мужик, борода и волосы – серые, цвета старого серебра, такие же волосы курчавились и на широкой груди; рубаха распахнута до пупа, как у молодого парубка, глаза навыкате, разбойничьи, налитые кровью белки с поволокою – мутные после гулянки. Справа и слева старейшины под стать вождю – под мостом сидеть бы с кистенем, грабить, а не решать судьбы племени. Впрочем, может быть, и промышляют. Не ради прибыли – добротно живут, – ради озорства, удали.

– Подойди, святой пещерник, – велел вождь зычным голосом.

Олег смиренно остановился в трех шагах, опустив голову. Вождь разглядывал в упор, за спиной Олега слышались смешки, перешептывания. Один из старейшин тяжело поднялся, со знающим видом ощупал обереги на шее Олега. У него самого болтались обереги из камня и дерева – попроще. Гульча держалась позади Олега, вызывающе встречала откровенные раздевающие взгляды молодых парней.

– Кто ты и откель будешь?

– Меня зовут Олег, я жил в пещере. Пришли обры, надругались, испакостили святое место… Бреду на север. Говорят, там места тихие, годные для раздумий, совета с богами и своим сердцем. А это бедная девушка, которая…

– Про нее помолчи, – прервал вождь. Голос был зычный, не голос – рев. – Сама ответит. Мы не древляне – пса выслушаем, ежели заговорит!

В толпе с готовностью заржали здоровые молодые голоса. Не из угодливости, как сразу заметил Олег, просто всех распирает здоровье – крупные, налитые сытостью, нерастраченной силой. Даже девки одна в одну: дай дубины – погонят обров вместе с дулебами, не разбирая…

– Я Гульча, – сказала девушка звонким голосом. – И я…

Вождь прервал, глаза полезли на лоб:

– Нешто я тебя спрашивал? Заткнись, баба. А то найду чем заткнуть. У нас таких не жалуют. Я рек про пса, но нашего пса. А с чужими у нас разговор короток!

Он оценивающе рассматривал ее из-под кустистых бровей. Гульча покраснела от негодования. Старейшины негромко переговаривались – их наглые глаза уже раздели ее и снова неторопливо одели, измерили вдоль и поперек, оценили в гривнах и беличьих хвостах, теперь все четверо зевали, зыркали на длинный, угрюмый сарай. Когда потянуло ветерком, Олег уловил сильный запах браги.

– Ладно, – сказал вдруг вождь. Он звучно хлопнул ладонью по широкой коленке. – Поляне горазды языки чесать, а у настоящих мужиков разговор короток. Бог велел быть милостивым к сирым и слабым. Это нам любо, мы ж сами такого бога выбирали! Эй, хлопцы, соберите две седельные сумки. Кони накормлены, напоены? Отборного овса мешок в дорогу! Еды и питья – на неделю. Что еще?.. Ага, святому пещернику надо новый плащ, старый поклевали птицы с железными клювами. Бери-бери, вон опять туча с востока!

Олег молча поклонился. Старейшины с облегчением поднимались с лавки, без всякого почтения опередив вождя. Гульча воскликнула, приложив ладони к сердцу:

– Спасибо! Ты щедрый и великодушный. Мы будем молиться о твоем здравии!

Вождь поднялся, лавка под ним с облегчением выпрямилась. Он был одного роста с Олегом, но массивнее, тяжелее. От Гульчи отмахнулся:

– Умолкни, баба! Своему здоровью я сам хозяин – боги при чем?.. Ты остаешься. Святому пещернику поднадоела, разумеешь? Мы, мужики, по глазам понимаем друг дружку.

Гульча задохнулась, словно ее ткнули под дых. Остановившимися глазами, вытаращенными, как у совенка, смотрела на Олега. Толпа раздалась, отрок протискивался с двумя конями – вороным и белым. На белом спесиво красовалось новенькое седло, расшитое серебром, так же грузно свисали седельные сумки. По обе стороны седла были приторочены двуручный меч, колчан со стрелами, пластинчатый лук, короткое копье. Вороной шел без седла, нес объемистые мешки с овсом, едой, там же болтался котел.

– Это мой конь! – взвизгнула Гульча. – Не отдам! Ни пещернику, ни вам, противные рожи!

Вождь прогудел одобрительно:

– Сильная женщина!.. Сам бы взял, так женки бороду выдерут.

Из толпы, без нужды распихивая народ, выдвинулся молодой румяный парень:

– Вождь, дозволь слово молвить! Я возьму.

Вождь оценивающе оглядел Гульчу с головы до ног:

– В жены?.. А что скажет наш волхв?

– В жены не даст, – заторопился парень, – а в рабыни можно… Помнишь, я два раза ходил на умыкание? В первый раз отдал Гордею, у него женка перекинулась, в другой раз утопил, когда боги возжелали жертву…

В толпе сочувствующе загудели. Вождь вскинул руку, похожую на бревно:

– Сам знаю, Масляк старался для отечества. Надо и его уважить, раз он свое, можно сказать, уже кровное отдал. Даже не попробовал. Надо и его уважить! Община держится справедливостью! Наша – в особенности. Бери ее всю, Масляк.

Парень шагнул к Гульче, рот растянулся до ушей. Он был дебелый, краснощекий, но не краснорожий, с широкой грудью и длинными работящими руками. На вздутых ладонях желтели крупные, как орехи, мозоли от плотницкого топора – от боевого вспухают лишь водянки. Гульча отступила, вскрикнула в ужасе:

– Не пойду!.. Олег, не отдавай!

Олег сказал убеждающе:

– Останься. Племя здесь крепкое, богатое. Люди – надежные, смелые. И парень тебя хороший берет, я вижу.

Отрок застенчиво передал ему повод, и Олег приготовился вскочить в седло. Сзади раздался отчаянный женский крик – Масляк, глупо улыбаясь, тащил за собой Гульчу. Ее хрупкие пальцы утонули в его огромной ладони. Она упиралась, подошвы вспахивали каблучками утоптанную землю, оставляя мокрые полосы.

– Олег! – кричала она отчаянно. – Не отдавай! Ты не просто оставил меня, как грозился, а отдал в рабыни! В рабыни!

Олег постоял, держа ладони на прогретом солнцем седле. У славян нет жуткого рабства, как у восточных народов, рабы живут той же жизнью, что и все в племени, через год-два они уже полноправные члены общины, а их дети могут стать племенными вождями и походными князьями…

Он вздохнул, с усилием повернулся к вождю, старейшинам:

– Отпустите ее со мной.

Голос прорезал гомон, как острый меч рассекает тонкие ветки. Масляк остановился, с недоумением смотрел на пещерника. Гульча отчаянно дергалась, выдирала руку, но Масляк стоял, словно врытый в землю столб, и не замечал, что с ним дерутся.

Вождь повел налитыми кровью глазами. Хриплый голос был скорее удивленным, чем сердитым:

– Я отдал Масляку… Но святых пещерников надо чтить – так завещано. Хочешь взять ее для своих нужд – возьми! Если Масляк отдаст, теперь он хозяин.

Олег встретился взглядом с Масляком, вздохнул, тяжело побрел обратно. Воины забегали, подавая толпу назад, образовывая круг. Старейшины быстро опустились на лавку, как куры на насест, – ее только оттащили подальше. Глаза старейшин и даже вождя начали просветляться – добрая драка лучше похмелья. Вождь проговорил со странной усмешечкой:

– Божий суд!.. Боги зрят правду, ежели не спят и не бегают по бабам.

Олег остановился в середине круга. Масляк отпустил Гульчу, пошел на пещерника. На круглом лице было виноватое выражение: пещерник, святой человек как-никак… Он нехотя взмахнул кулаком, метя в грудь. Олег чуть сдвинулся, кулак угодил в плечо. В глазах парня мелькнуло удивление: мышцы святого старца были как гранитный валун.

Он ударил с размаху, целясь в голову. Пещерник снова отодвинулся. Масляк успел увидеть мелькнувшую землю, в лицо с размаху ударило чем-то твердым, рот забился грязью. Сквозь боль и шум в голове услышал крики. С трудом поднял голову – на ладони осталась кровь вперемешку с грязью. Он лежал на непросохшей земле, пещерник высился над ним, как гора, глядел сверху вниз внимательно и печально. За спиной пещерника народ подыхал от смеха, приседал, хлопал себя по коленям, с гоготом тыкал в его сторону корявыми пальцами.

Масляк взревел, вскочил, ринулся на Олега. Снова мелькнули перекошенные лица, земля и небо поменялись, и Масляк грохнулся плашмя о землю. Голень больно ныла. Масляк догадался: подножка. Он вскочил, бросился со всей дури, снова с размаху грохнулся, из разбитого носа брызнули кровавые сопли. Из восторженных воплей понял, что пещерник не тронул его и пальцем, отпрыгивал да уворачивался, в нужное время ставил подножку, однажды дал пинка в зад.

Поднявшись в очередной раз, Масляк пошел на противника медленно, пожирая горящими от вспыхнувшей ненависти глазами. Кровь заливала сорочку, передние зубы шатались.

Масляк потрогал их языком, молча поклялся бить сильно, но с места не двигаться. Пещерник даже не запыхался, в их деревне так дрался лишь Тверд, но тот побывал в самом Царьграде, служил кесарю, воевал в дальних странах!

Олег принял град ударов на локти, плечи. В глазах парня горело бешенство, он с силой выбрасывал огромные кулаки, сопел, как разъяренный бык. Плечо Олега заныло – Масляк бил сильно. В толпе орали, свистели, и Олег наконец ухватил Масляка за кулак, дернул, присел, и тяжелое тело перелетело через него.

Вождь досадливо крякнул. Олег видел по сузившимся глазам, что вождь понял – пещерник может сломать руку молодому парню, но жалеет, не калечит. Масляк поднялся под свист и вопли, снова бросился и снова оказался на земле. В толпе стоял сплошной рев, глаза горели. Олегу на миг почудилась огромная арена, во все стороны кругами уходят ряды, тысячи богато одетых зрителей орут, стонут от наслаждения, вытягивают руки с опущенными вниз большими пальцами…

Масляк всякий раз поднимался – окровавленный, в разорванной одежде. Олег чувствовал раздражение и злость.

– Все, – сказал он громко, обращаясь к Масляку. – Остановись. Ты побежден, понимаешь?

Масляк надвигался, останавливался, стирал ладонью кровь со лба, что заливала глаза, слепила. Он покачал головой, говорить не мог, губы распухли, как оладьи, горло посинело, передние зубы лежали в красной грязи.

Олег повернулся к вождю:

– Разве бой не до первой крови?

Вождь оскалил зубы – желтые, огромные, крепкие:

– Что кровь?.. Кошка царапнет – тоже кровь. Пока не останется один на ногах.

Олег со злостью повернулся к надвигающемуся на него истерзанному человеку – лицо было кровавой маской с разводами грязи. Кулак метнулся вперед, со всей силой ударил в угол нижней челюсти. Масляк еще стоял, как малое время стоит срубленное дерево, а Олег пошел к Гульче, крикнул:

– Собирайся!

Сзади тяжело грохнуло. В толпе на этот раз охнул женский голос, воины и простые мужики молчали. Гульча смотрела на Олега расширенными глазами. Опомнилась, часто-часто закивала, опрометью бросилась к коням. Отрок ей повод не отдал, выжидающе смотрел на вождя.

Вождь поднялся, покачался на кривых ногах, став еще более похожим на медведя. Его глаза налились кровью, в них блистали злые молнии.

– Масляка унесите. Цел, не вопи… Святой пещерник, ты не всегда молился в пещере, верно?

– Пещерниками не рождаются, – ответил Олег уклончиво.

– Видим. Тебя недооценили. Так что этот бой не в счет. Сам понимаешь, надо на равных. Чтобы по-честному, верно? Наше племя стоит на справедливости. То был кутенок супротив тебя. Побьешь настоящего мужа, иди с богом. И бабу бери.

– Я готов, – ответил Олег кротко и потупил глаза.

Вождь обвел суровым взглядом собравшихся. Одни бодро выпячивали грудь, другие опускали глаза, еще были такие, кто прятался за чужие спины. Вождь раздраженно засопел. Молчание тянулось, наконец за спиной Олега прогремел густой сильный голос:

– Дозволь мне, княже.

Из толпы выступил суровый гигант – Тверд. Лицо его было темным от загара, надбровные дуги выступали вперед, глаза сидели глубоко. Теперь он был в душегрейке из грубой кожи, голые плечи блестели, как валуны, руки были перевиты толстыми жилами. На запястьях блестели булатные браслеты русина, и он сразу понимающе оглядел браслеты на руках пещерника. На левой руке Тверда был каратыгский меч с чуть закругленным острием.

– Тверд, – сказал вождь предостерегающе, – мудрый волхв носит разные обереги.

– Вижу, – отозвался Тверд. Он медленно потащил из ножен другой меч, вдвое короче, с узким лезвием. – У меня такой же!

Олег вернулся к коню за мечами – они начали медленно сходиться посреди круга. Вождь рявкнул, велел сделать круг пошире, никто не сдвинулся, и старейшины бросились отпихивать народ, упираясь головами и плечами.

Внезапно в круг ворвалась Гульча, ухватила Олега за пояс:

– Дай мне нож!

– Будем драться вместе? – спросил он.

В толпе хохотнули.

– Они не возьмут меня живой!

Олег вытащил из чехла нож, отбросил в сторону. Гульча быстро подхватила. Да, славяне почти не держат рабов – кто выживет, того вскоре принимают в общину. Но если Масляк помрет, то ее ухватит этот опьяненный кровью велет. Тонкие косточки затрещат, окровавленные пальцы будут шарить по ее телу. Еще повезет, если станет забавой только для Тверда и братьев, если они есть, – один мужик, даже тиверец, лучше, чем три десятка. Ведь он может, насытившись, бросить ее молодым парням на потеху, пока она еще не человек – добыча…

В толпе затихли: двое бойцов уже шли медленно по кругу, чуть пригнувшись, присматриваясь друг к другу. Тверд был чуть ниже Олега, но в плечах тяжелее – они казались покатыми под массой мускулов. Голые руки вздулись, в рыжих волосах прыгали солнечные искорки. Руки были длиннее, чем у пещерника. Лицо в шрамах, нос расплющен, словно ударом копыта.

Олег наконец выдернул меч из ножен, в толпе ахнули. Голубоватый булат блеснул, как холодное пламя. Тверд вытянул руку с длинным мечом вперед. Мечи звонко цокнулись кончиками, пробуя вес чужого меча, крепость хватки.

Внезапно Тверд прыгнул вперед, ударил наискосок. Олег ловко парировал: Тверд всего лишь проверял защиту. Снова медленно пошли по кругу, следя за каждым движением друг друга. В толпе замерли: Тверд – лучший боец, известный русич, почему так осторожен?..

Тверд прыгнул, тяжелый меч взвился с легкостью хворостинки. Олег с трудом отражал удары – тиверец оказался намного быстрее, чем можно было ожидать от такой бычьей туши. Тверд наступал шаг за шагом, глаза блестели холодно, не увлекался, был готов к защите, выпадам, подвохам.

Мечи сшибались с треском, между волхвом и Твердом словно бы мерцал занавес из ярких бликов в быстро бегущем ручье. В толпе ахали, не могли уследить за молниеносными ударами – мелькали не два меча, а две дюжины!

Тверд упруго вдруг отпрыгнул, уловил момент ответного выпада. Щит поднялся, защищая голову, а мечом он полоснул внизу, пытаясь достать колени пещерника. Олег едва успел уклониться, поспешно опустил щит, но меч Тверда блеснул над головой, и Олег упал на спину, перекувырнулся, вскочил, отражая страшный удар, нацеленный в шею.

– Александрийская школа… – прохрипел Тверд. – Ничо… русичи тоже…

Он насел, обрушивая такие тяжелые удары, словно бил молотом по наковальне. Капли крови сорвались на грудь, руки, в толпе азартно завизжали. Олег отступал, и народ расступился, выпуская его из круга. Тверд усилил натиск, Олег внезапно отшатнулся, страшный удар меча пришелся по столбу Велеса. Скотьего бога тесали из кондового негниющего ствола – лезвие врубилось глубоко, на всю его ширину, и Олег опустил свои мечи. Его грудь вздымалась часто, дыхание вырывалось с хрипом.

Тверд с руганью дергал за рукоять, от него веером летели крупные капли, словно огромный пес отряхивался после купания. Он дважды оглянулся в страхе на Олега, тот отдыхал, в спину не бил.

Красный, злой Тверд с огромным усилием выдрал меч, тут же прыгнул на Олега. Олег отразил два удара, внезапно взмахнул наискось, Тверда отбросило. По искаженному лицу Олег понял, что левая рука русича онемела.

– Ничо, ничо, – прохрипел Тверд. Он дышал тяжело, по красному лицу струился пот. – Не боись, я не мясо… А вот ты – труп!

Снова заблестели две дюжины мечей. Олег и Тверд сходились грудь в грудь, парировали, делали выпады, обомлевшим зрителям казались двумя водоворотами смерти – не уследить, слишком все стремительно: тяжелое дыхание, запах пота, ослепительные искры колют глаза.

Тверд нанес страшный удар сверху, тут же полоснул над землей по коленям. Лезвие пропороло кожу штанов, Олег отпрыгнул запоздало – штанина повисла, и Олег отступил, шатаясь под градом ударов. Штанина волочилась по земле, мешала, по голой ноге побежала струйка крови.

В толпе нарастал гул, Тверд оскалил зубы, чуя победу. Отшвырнув акинак, перехватил меч обеими руками, пошел рубить справа и слева. Олег пятился, кровь заливала глаза, сердце колотилось часто, грозя выломать ребра. Он тоже отшвырнул малый меч, но двуручным лишь парировал удары, все хуже и хуже. Внезапно он отступил в сторону, Тверд проскочил с разбегу, но тут же круто развернулся. Яркое солнце ударило в глаза. Полуослепленный, он почти не видел, как жутко блеснуло голубое лезвие чужого меча.

В толпе вскрикнули. Ноги Тверда подломились в коленях, он опустился медленно, словно хотел прилечь, но он был мертв раньше, чем голова коснулась земли.

Олег дышал тяжело, вяло стер ладонью со лба кровь, голос стал сиплым:

– Могучий русич… зазря погиб…

Вокруг него были не люди – врытый в землю частокол, а лица белели, как горшки из белой глины. Даже дети не двигались, смотрели на залитого кровью страшного чужого человека расширенными от ужаса глазами.

Вождь медленно поднялся, подошел к распростертому Тверду. Под могучим русичем расплылась огромная лужа крови, темная земля стала багровой.

– Он мог бы стать вождем, – проговорил вождь странным голосом. Олегу почудилось облегчение. – Но богам сверху виднее…

Олег сквозь кровавый туман ощутил, что его дергают за руку. Гульча поднялась на цыпочки, тянулась к его лицу с чистой тряпицей:

– Наклонись! Надо перевязать.

– Не надо, – прохрипел Олег. – Остыну, кровь остановится. Перевяжи ногу…

Она упала на колени, быстро и умело перетянула рану, сунув под тряпицу лист подорожника. Мужики поволокли за руки Тверда, ноги волочились, подкованные сапоги русича оставляли глубокие борозды. Какой-то парнишка бережно и с усилием поднял меч, понес его за поверженным богатырем. Посреди круга осталась огромная парующая лужа крови.

Вождь долго шушукался со старейшинами, поворотив к Олегу широкую, как холм, спину, наконец повернулся – злой, насупленный:

– Волхв… Все равно это не по-нашенски. Мы, тиверцы, верим только в богов и свои силы. Тверд много скитался по белу свету, многому научился, это и сгубило. Не надо нам заморских штучек!.. Тебе бороться со мной, понял? Сила на силу.

Гульча ахнула, вскочила, как злая кошка, – кулачки сжаты, глаза горят. Олег молча отодвинул ее с дороги. Вождь стоял посреди круга, массивный, коротконогий, еще похожий на рассерженного медведя. Грудь была как бочка, живот выпирал поверх пояса, а руки были толщиной с бревно. Массивнее и тяжелее Тверда, он напоминал скалу, у которой солнце, ветер и дожди сгладили острые края, оставив нетронутой исполинскую глыбу.

Олег вздохнул поглубже, изгоняя усталость, вытянул руки. Его пальцы наткнулись на ощупывающие пальцы вождя, каждый как топорище толщиной, сам сделал выпад, обхватил. Рук едва-едва хватило, чтобы сцепить на спине пальцы. Он задержал дыхание, вождь тоже сдавил, в глазах Олега потемнело – словно попал между сдвигающимися горами. Задерживая дыхание, он напряг мышцы груди. Ребра гнулись, трещали, остро кольнуло болью. Дыхание забивал мощный запах браги и смрад гнилых зубов.

Они качались, упершись грудь в грудь. Олег не видел ни оскаленного лица вождя, ни вытаращенных глаз в толпе. В глазах потемнело, жар бросился в голову, в ушах звенело. Он напрягал мышцы, сжимал руки все сильнее, в свою очередь чувствуя, как вождь крушит ему ребра, рвет сухожилия, ломает кости…

Внезапно услышал хруст. На спину словно плеснули горячим, а чудовищные руки, что крушили его тело, ослабли. Он сдавил из последних сил, хрустнуло громче. Руки вождя медленно разжимались. Олег отпихнул грузное тело, отступил, высвобождаясь от объятий. Из ноздрей и раскрытого рта вождя хлестала, как из лопнувшего бурдюка с вином, кровь. В голове Олега гудело, перед глазами стоял кровавый туман. На лбу открылась рана, кровь снова побежала через брови в глаза.

Вождь грохнулся навзничь, как срубленный дуб-великан. Земля дрогнула, далеко за заборами залаяли псы. Изо рта вождя все еще бежала темная кровь, заливая грудь.

Гульчачак скользнула к Олегу, просунула голову ему под руку, повела-потащила к их коням. Мальчишка, бледный как снег, безропотно отдал поводья. Его пальцы дрожали, а глаза были огромные, как плошки.

Олег с помощью девушки тяжело взобрался в седло. Гульча торопливо вскарабкалась на своего вороного, схватила белого коня за повод:

– Н-но! Быстрее отсюда!

Старейшины стояли тесным кругом над вождем, лица были потрясенными. Один наконец поднял голову, глаза были налиты кровью, точь-в-точь как у покойного вождя.

– Пещерник или сам Чернобог! Ты волен покинуть нашу весь. Но когда пересечешь реку – там кончаются наши земли, – мы свободны перед богами. На тебя начнет охоту всякий, кто пожелает.

Олег тряхнул головой, в глазах стало светлее. Он уже мог различать лица. Тиверцы смотрели со всех сторон с ужасом, но так смотрят и на огромного секача, лютого медведя-великана. Тем больше чести затравить, победить, раскроить голову лихим ударом, содрать шкуру и повесить на стене!

– А если мы не пересечем реку? – спросил он хрипло.

Старейшина оглянулся на остальных, голос его стал тверже, обрел нотки вождя:

– В наших землях ты в полной безопасности!.. Порукой – боги. До самого захода солнца.

Олег оглядываться на солнце не стал. Тени удлинились, начали сливаться, обещая скорый приход сумерек.

– На честных людях белый свет держится, – пробормотал он, борясь со слабостью. – Прощевайте. Не поминайте лихом.

Позади остались тела двух сильнейших мужей, у Масляка всю жизнь будет гудеть в ушах, но сказать на прощанье надо было что-то, и зря Гульча побелела, как его конь. Олег сказал ей хрипло:

– Быстро – на тот берег. Мы уже в седлах, понятно?

Он послал коня с места в галоп. Сзади тут же загремел частый топот – тонконогий вороной летел следом, как птица, ему передался страх всадницы.

Они вылетели за околицу, впереди неожиданно близко мелькнула вода. Речка обещала быть мелкой, берег понижался медленно. Конь Олега вломился в камыши, распугивая жаб и уток, промчался, поднимая завесу искрящихся брызг. Вода достигла брюха коня, потом дно поднялось, по ногам скользнули, застряв в стременах, мокрые стебли болотной травы, и кони бок о бок вынесли на другой берег.

Олег на скаку оглянулся, охнул от боли в ребрах. Далеко позади между домов метались крохотные фигурки, бегом выводили коней, седлали второпях, снова врывались в дома, спеша ухватить оружие. Доносились приглушенные расстоянием вопли, визг, бешеный лай.

– Догонят? – спросила Гульча в страхе.

– Если захватят запасных коней. А они захватят, тиверцы – народ богатый, запасливый. Зря ты не осталась.

– Они отобрали наших запасных коней! – крикнула она с негодованием.

– Кони не совсем наши, – напомнил он, чувствуя, как постепенно возвращаются силы. – Мы их нашли, помнишь? Но когда ты успела подобрать эти мечи?

– Пока вы давили друг друга в нежных объятиях. Я знала, ты одолеешь! Вон какой бык, хоть и прикидываешься святошей.

Голос ее звучал уверенно. Олег поморщился от боли во всем теле. Он во время схватки вовсе не был так уверен в ее исходе. Скорее, наоборот.

Над головой проносились суковатые ветки. Дорога сузилась, наезженная часть заросла травой, сухой стук копыт сменился сочным хрустом. Сперва тянулась сочная трава, затем – толстый зеленый мох, наконец, замелькали поляны коричневых перепрелых листьев, под ними прогибалось толстое одеяло мха.

Гульча припала к шее коня, внезапно ощутила себя маленькой и беспомощной среди холодных бескрайних просторов. Здесь, вдали от привычного ей мира, бурлит незнакомая жизнь, рождаются и гибнут народы, возникают новые племена и союзы, где свирепые варвары воюют, создают новые законы, мораль, этику… Что возникнет в этом бурлящем котле? Спасение или гибель для цивилизованного мира, для ее богоизбранного народа? Придут ли отсюда, как было предсказано, свирепые Гог и Магог?..

Олег дважды поворачивал коня – резко, неожиданно. Обернуть подковы, как делают хитрецы в детских сказках, – нелепо. Голыми руками не обернешь, про это забывают, к тому же всегда сильнее вдавлен край в сторону, куда скачешь. Он менял дорогу, чтобы не смогли устроить засаду.

Солнце опускалось за виднокрай, когда сзади послышался настигающий топот. Вскоре донесся ликующий злобный вопль – беглецов увидели. Гульча послала коня вперед, в страхе пытаясь проскользнуть вперед коня пещерника, но дорога была узкая, деревья стояли стеной, и они неслись между двух стен – хищные ветви едва не выбрасывали из седел.

Вдруг пещерник резко повернулся, Гульча успела увидеть прищуренные глаза, мимо уха свистнуло, сзади раздался крик. Гульча уткнулась лицом в теплую шею коня и закрыла глаза. Над головой вжикнули еще три стрелы, сзади стук копыт начал слабеть.

Олег повернулся как раз в тот момент, чтобы пригнуться, – перегородившая дорогу рогатая ветка едва не проломила ему голову.

Когда дорога расширилась, Гульча догнала пещерника. В ее больших глазах с удивленно вздернутыми бровями был вопрос.

– Самые горячие, – крикнул Олег, не поворачивая головы. – Теперь догонят те, кто поумнее!

Солнце скрылось, на землю упали сумерки, и снова раздался настигающий стук копыт. Олег хмуро усмехнулся: славяне научились, подобно степнякам, на полном скаку перепрыгивать с усталых коней на свежих!.. Впрочем, славяне на треть скифы, а те первыми придумали верховую езду, стремена и многие боевые приемы.

Мимо Гульчи, что снова оказалась позади, пронеслась стрела, со злым стуком вонзилась в дерево. Олег не оглядывался, пока конь не вынес на широкую поляну. Затем в его руках мелькнул лук, конь не успел прыгнуть трижды, как пещерник пустил четыре стрелы. Крик послышался, едва исчезла первая стрела. Потом крик стал многоголосым, и топот оборвался.

Гульча догнала Олега. Он невесело оскалил зубы:

– Остановили и умников… Теперь черед осторожных. Эти закроются щитами, навалятся массой. Не остановятся.

В лесу быстро темнело. Ее лицо расплывалось бледным пятном. Голос дрожал, словно тонкая паутина:

– Ночью они не погонятся?

– Они знают окрестные леса, – ответил Олег горько, – а мы нет.

Конь под Олегом ступал осторожно, наконец остановился вовсе, впереди была чернота. Чернота окружала сзади и с боков. Он соскочил на мшистую землю, снял обе седельные сумки, меч. Хотел было снять и седло, большую цену дадут, но передумал – быть бы живу.

– Придется пешком, – сказал он, – останавливаться нельзя.

– А кони?

– Останутся как вира: твой – за Масляка, мой – за Тверда.

Ее сладкий голосок был полон яду:

– Ты забыл вождя, святой пещерник! И стрелами в кого-то случайно попал.

– Тебя красиво обрядили, – бросил он, – и серьги с камушками… Чем не вира?

– А я пойду голой?

– Лето, – буркнул он безучастно.

Он закончил снимать кладь со второго коня, перегрузил на плечи. Гульча пыталась помочь, тащила всякую мелочь на свои узкие плечики. Он чувствовал ее страх и добавил примирительно:

– Тебе можно ходить голой. Красоту грешно прятать.

Гульча с первого шага ударилась лицом о что-то твердое и шершавое, упала – за ногу ухватили сучковатые пальцы. Олег шипел, как рассерженный смок, торопил. Она ревела втихомолку, измученное тело ныло, хотелось есть, воздух стал холодным и сырым, как в погребе.

Внезапно на плечо упала широкая ладонь, голос пещерника шепнул в ухо:

– Замри. Даже не думай шелохнуться.

Она застыла, перед глазами поплыли цветные пятна. Где-то хрустнула ветка, рядом звонко щелкнуло. В полусотне шагов раздался вскрик, затем кто-то застонал протяжно и жалобно. Тетива щелкнула снова, сильные пальцы ухватили Гульчу за руку, она послушно побежала, падала, натыкалась на деревья, слезы лились потоками. Иногда надо было останавливаться, тогда страшно щелкала тетива, и снова бежали через тьму, где за кронами не видно даже лунного света. Один раз услышала сухой стук, в лицо брызнули кусочки коры.

От одежды остались лохмотья. Пещерник стрелял все реже. Наконец они выскочили на слабо освещенную поляну, волхв отбросил было лук, огляделся, тут же подхватил лук и сунул в чехол за спину. Глаза его были дикие, расширенные.

– В низину! Там болото.

Деревья расступились, в холодном свете луны впереди просматривалась черная и неподвижная, как смола, вода. Олег вбежал первым, разбрызгивая болотную воду. Гульча пошла пупырышками от ужаса, едва ноги погрузились в жидкую грязь по щиколотку, потом по колени. Под ногами тут же зашевелилось что-то живое.

Они ломились сквозь осоку, камыши. Вскрикнула разбуженная болотная птица. Потом бежали по чистой воде, дно уходило из-под ног. Гульча в страхе остановилась. Олег рассерженно швырнул ее на плечо, побежал, не сбавляя шага.

Вода поднялась ему до плеч, и Гульча перестала требовать сердитым шепотом, чтобы он немедленно отпустил ее, ибо она сохранила свой кинжальчик и не позволит…

Лунные блики на воде раздробились на тысячи осколков. Впереди выросла черная стена. Дно медленно поднималось, Олег дышал, как загнанный зверь, но все ускорял шаг. Гульча соскользнула в воду, та оказалась до жути холодная, передернуло, но она мужественно пошла сама, с перепугу обгоняя Олега.

На берегу Гульча упала, Олег на ходу подхватил, потащил в темную чащу. Гульча запротестовала:

– Там хоть глаз выколи!

– А здесь выколют наверняка.

Она снова натыкалась на деревья, на губах было солоно, руки и ноги ныли от синяков и царапин. Олег шел медленно, но не петлял – Гульча всегда видела луну слева, когда той удавалось прорваться сквозь густые ветки.

Иногда они просто карабкались наверх, цепляясь за кусты. Вместо мокрой земли и толстого мха пошли покатые камни. Однажды под ногами слабо блеснул в лунном свете ручеек. Бежал сверху, звенел, прыгая с камня на камень. Олег на ходу зачерпнул ладонями, жадно напился.

Гульча в первую очередь плеснула ледяной воды на разгоряченное лицо, ужасаясь тому, как, должно быть, страшно она выглядит, поспешно смыла кровь, пот и грязь.

Рассвет застал их бредущими по берегу. Над рекой было звездное небо с тусклой луной. Они держались реки поневоле, чтобы видеть, куда ступают их ноги. Гульча выбилась из сил, Олег хмурился, всматривался в зарубки и затеси на деревьях, похожие на следы от медвежьих когтей.

– Мы в землях рашкинцев, – сказал он мрачно. – Самые свирепые… Они убивают всех чужестранцев. Приносят в жертву своим жестоким богам. Если бы просто убивали!

Он не договорил, махнул рукой. Гульча, успевшая в изнеможении присесть, пугливо подхватилась, как слепая двинулась вперед. Когда небо посветлело, Олег начал ее поторапливать, он все чаще оглядывался. Бесполезный лук висел за спиной, колчан он потерял в лесу. За спиной торчал огромный меч, на поясе все еще висели два ножа.

– Погоня? – спросила Гульча тихо.

– Настырные, – ответил он нехотя. – Сколько сил тратит человек, чтобы убить себе подобного! Нет страшнее зверя, чем человек… когда он зверь.

Гульча смолчала, закусив губу, брела, спотыкаясь, падала, ее подхватывала могучая рука, и Гульча снова брела, почти не видя дороги. В какой-то момент услышала пронзительный свист. Пещерник рядом с ней остановился, покрутил головой. Ответный свист раздался с другой стороны, и пещерник медленно вытащил меч, встал спиной к дереву.

– Отойди подальше, женщина, – сказал он коротко.

Гульча бросила руку на свой кинжальчик, огляделась:

– Они догнали нас?

– Да.

– Я думала, что ты все можешь…

– У меня был тяжелый мешок, – напомнил Олег.

Голубые глаза бесстрастно осматривали деревья, кусты, завалы. Он стоял, расставив ноги, меч холодно блестел в его руке. Гульча нахмурилась, она не считала себя мешком, сам же недавно одобрительно отозвался о ее фигуре, какой она мешок, но вытащила кинжал и стала с ним рядом.

Из зарослей в сотне шагов слева вышел высокий мужик. Он был в шеломе, кольчуге, на поясе висел короткий меч. Остановился, хмуро глядя на Олега, из-за его спины выдвинулись и стали рядом два молодых парня. В двух десятках шагов раздвинулись кусты, блеснули шлемы, один за другим начали выходить тиверцы. Мечи висели на поясах, в руке у каждого был дротик. Трое держали луки с наложенными на тетивы стрелами. Олег насчитал восемнадцать человек, но из кустов появлялись все новые люди, лица их были перекошены злобой.

Мужик пошел вперед, его ладонь лежала на рукояти меча. Олег хмуро наблюдал, Гульча мелко дрожала, переступала с ноги на ногу. Мужик остановился в двух десятках шагов, крикнул:

– Я Тур из племени тиверцев! Тверд был моим братом. Если бы ты знал, кто за тобой гонится, бежал бы быстрее!

Олег промолчал, на душе было горько и пусто. Во всем теле чувствовал страшную усталость, внезапно захотелось, чтобы все быстрее кончилось. Пусть убьют, срубят голову, посадят на кол, но оборвется эта тоска, сжигающая душу.

Гульча звонко крикнула:

– Если ты так храбр, почему не вышел на бой вслед за братом?

Тур медленно повернул голову, смерил взглядом с головы до ног, словно удивлялся говорящей козявке.

– Вождь решил иначе… Но теперь я здесь, а это меняет дело.

– Тогда возьми нас! – крикнула Гульча. Она угрожающе взмахнула кинжальчиком. Тур не усмехнулся, глаза его были жестокими, а лицо застыло, как вырубленное из камня. Он был даже крупнее Тверда, в нем чувствовалась неотесанная звериная сила.

По его знаку тиверцы начали заходить с разных сторон. На их исцарапанных ветками лицах была жгучая ненависть. Тур обернулся, слыша шаги за спиной, предупредил громко:

– Живыми не брать!.. В схватку не лезть, я не хочу терять людей. Убейте их стрелами! Закидайте копьями!

Мужики приблизились на расстояние броска копья. Олег толкнул Гульчу, пытаясь заставить лечь, она ускользнула, словно змейка, из-под руки. Он видел, как у воинов побелели суставы пальцев, сжимающих древки дротиков.