Читать книгу Рассветники - Юрий Никитин - Страница 9
Часть I
Глава 8
ОглавлениеМы гурьбой спустились на двенадцать этажей, там все пространство отдано под кафешки, бары, комнаты расслабления, отдыха, массажные кабинеты, солярии и прочую ерунду, хотя зал со спортивным оборудованием – хорошая идея, только вот многие выкладываются именно здесь, а не на работе.
За соседним столом расположилась группа менеджеров, их отличишь по виду, повадкам и особой манере разговаривать, все слушают, а один с восторгом очень громко, чтоб слышали и за соседними столиками, рассказывал о поездке в Таиланд, расписывал, какие необычные изысканнейшие блюда там едал и даже едывал, какие непередаваемые ощущения, никогда таких превосходнейших блюд даже не встречал…
Его слушали с интересом, кто-то откровенно завидовал, только наши насмешливо улыбались, а Урланис поморщился и, отвернувшись, сердито работал ножом и вилкой, расчленяя слишком тугой ломоть малокалорийного мяса.
Кириченко спросил его тихонько:
– Что, не впечатляет?
– Хорошо рассказывает, – согласился Урланис. – Бедненький…
– Почему? – удивился Кириченко. – Он же в суперлюксе жил, пил вина за тыщу баксов бутылка, жрал что-то совсем редкое…
Урланис взглянул на него с интересом:
– Тебе в самом деле кажется, что это важно?
Кириченко подумал, сдвинул плечами:
– Вообще-то, нет. Но тоже не отказался бы. Только времени нет.
– И не отказывайся, – посоветовал Урланис. – Если привалит само, зачем отказываться? Но этот вот, по морде вижу, года три копил, урезал себя во всем ради этой поездки, чтобы все заснять, как шиковал, и еще десять лет хвастаться. И что?
– А что? – спросил Кириченко. – Вон как счастлив.
Урланис кивнул:
– Только потому, что может молча кричать: «ага, я там был, а вы – нет!». А на самом деле, дорогой мой нестарый друг, он же лукавит, разве не видите?
Кириченко оглянулся, спросил с сомнением:
– В чем?
Урланис вздохнул:
– Мужчина со здоровой психикой и здравым складом ума в состоянии отличить плохую еду от хорошей, но нет на свете человека, опять же со здоровой психикой… а имею в виду мужчин, пусть дамы извинят… который сумел бы отличить хорошую еду от очень хорошей. Или очень хорошую от замечательной.
Кириченко подумал, поморщил лоб, признался:
– Вообще-то, и я отличу дрянной портвейн от марочного, но для меня что четыре звездочки на коньяке, что пять… Да и вино за тыщу баксов не отличу от стобаксового. Да, менеджер просто бахвалится, но это у них в крови…
Урланис сказал тихо и с сочувствием:
– А чем ему еще бахвалиться? Каждый человек хочет что-то значить. Вон наш шеф описал три новых вида трофаллаксиса, ты создал новый способ замеров маномира, Люцифер сумел доказать необходимость тертоида в гексагемме, я напичкал нашу контору чипами и сумел все заставить работать… а этот менеджер тоже хочет быть кем-то! Теперь он тот, кто ел что-то необыкновенное в Таиланде и пил вино за тыщу баксов!
Я сожрал свой бифштекс быстро и с удовольствием, затем уже не спеша ел мелкие сочные пирожки и прихлебывал из большой кружки горячий крепкий кофе.
Менеджеры точно так же расправились с горячим, им принесли десерт, едят неспешно, наслаждаются процессом, один привычно ругает правительство, остальные привычно соглашаются. Подошел еще один, подсел к их столу и тоже согласился.
Один из соглашателей заявил, что не ругать надо, а пора уже вешать за неумелую работу. С ним тоже согласились.
Молодцы, подумал я вяло. Ни один человек в мире, наверное, не похвалит свое правительство. Ну, разве что женщины, но когда говорят «человек», то все имеем в виду мужчин. Это и понятно, все мы подсознательно претендуем на что-то более… чем то, чем довольствуемся.
Даже самый слабый, ленивый и глупый человек никогда не признается, что слаб, ленив и глуп, а на вопрос малолетнего сына, почему, мол, папа, ты не президент страны, отвечает с важным видом, что он-де честный, потому и нищенствует, а в правительстве одни воры, жулики и подлецы…
Хорошее оправдание, по крайней мере – красивое. Потому все тупые и ленивые так любят рассуждать, какое правительство тупое, подлое и неумелое, все там только государственные деньги по карманам рассовывают да острова в океане покупают, а вот мы – замечательные, на дне вместе с бомжами только потому, что не подличаем. А пьем потому, что в России пить – признак гражданского мужества и честности.
Никто в мире не признается вслух, что он – дурак, любой считает себя гением, которому только семенники мешают творить великие и добрые дела. Но вот Штраусу тоже мешали, так он изобрел вальсы и горя не знал.
Кириченко чуть наклонился в мою сторону, глаза озабоченные.
– Шеф, проблемы?
Я покачал головой:
– Никаких.
– А то у тебя лицо…
– Спасибо, – сказал я. – А у тебя что?.. Этот проверяющий больше понравился, чем не. Но таких мало. Сколько дураков сразу же начинают обвинять, будто я хочу с Великим Астралом общаться, а вот они уже каждый день, еще в астрологию уговаривают… Всяк считает, что век будущий должен быть абсолютным продолжением века нынешнего… Но если бы такими были только дворники, а то…
Он сказал сочувствующе:
– Да ладно, шеф. Все люди такие. И мы тоже.
Тот спросил с интересом:
– Какие?
– Традиционные, что ли, – ответил за меня Корнилов с весьма неприятным выражением лица. – Помните, мы ржали у стенда, где выставили фотки и рисунки ученых и предсказателей девятнадцатого века, где они рисовали век двадцать первый?
– Это вы ржали, – возразил Урланис с достоинством. – А я вот изумлялся, как точно предсказали передачу прямо в квартиры изображения спектаклей Императорского Александрийского Театра, как точно нарисовали будущие аэросани, по которым носятся по улицам Москвы… там только не учли, что Москва станет помноголюднее… а дирижабли на три тысячи персон?
Кириченко сказал успокаивающе:
– Да все верно, прогнозы были в основном потрясающе точными. Подумать только, на два века вперед заглядывали! Радио еще не было, а они уже применение телевидению нарисовали!.. Но, если я понимаю верно, наш уважаемый Корнилов имеет в виду совсем другую сторону предсказаний…
– Какую? – спросил Вертиков.
– Вспомните, – сказал Кириченко, – на всех тех картинах, изображающих будущие века, женщины прогуливаются в платьях до полу и с широкими зонтиками в руках, закрывающими их нежные лица от солнца, а мужчины все в темных сюртуках, в цилиндрах и с закрученными вверх усиками «а-ля кайзер Вильгельм». Корнилов хочет намекнуть, что в техническом отношении мы охотно принимаем любой прогресс, но яростно противимся любому социальному! И не верим, что изменится хоть что-то.
Урланис засмеялся:
– Моду встречают в штыки не только старики, им как бы положено, но даже малолетки! Как враждебно приняли саму идею имплантации, что началась с силиконовых грудей, гелиевых губ, уколов ботокса, липосакции, замены локтевых суставов… И все еще не угасает, а разгорается. Наши прадеды были готовы допустить в будущем любые технические чудовища, но только не безопасный секс и женские юбки выше лодыжки! В это поверить не смогли бы… да никто и не пытался такое предсказать.
– Боялись, что побьют?
– Скорее, другое. Футурологи – тоже люди. И выйти из неких рамок очень трудно. Потому если бы гениальный Юлий Цезарь вздумал предсказать наше время, он мог бы прозорливо угадать и развитие авиации, и телевидение, и даже Интернет, но социальное устройство оставил бы прежним с его рабством, гладиаторскими боями и величием Рима над дикими варварами.
В лифте мощный кондишен, но когда вышли на свой этаж, Кириченко сразу же расстегнул рубашку до пояса, подумал и закатал рукава повыше.
– А что, – спросил он в пространство, – в самом деле очищенный воздух так уж вреден?
– Да брехня все это, – сказал Корнилов. – Наш Урл перестраховывается.
Урланис сказал обидчиво:
– Какая перестраховка? У кондишионистов впятеро больше астматиков, в восемь раз аллергиков, а еще из них никудышные игроки в покер!
– Если в покер, – согласился Вертиков, – тогда да, это серьезно. Но все-таки жара тоже, знаете ли… У меня здесь плюс тридцать четыре!
– По Кельвину или по Цельсию? – поинтересовался Кириченко.
Вертиков сказал с достоинством:
– По яндексу.
– А-а-а, – сказал Кириченко, – а я вот только по гуглу узнаю. Привык, знаете ли, к старине.
…В первый раз я не очень-то доискивался, почему мне кинули из Фонда Клинтона такой жирный кусок, поймал на лету, только зубы клацнули, и сразу же влез в работу так, что и ночевал в той снятой комнатушке, куда натаскал списанного в универе и потому проданного задешево оборудования.
Но теперь, когда видно, что это не ошибка сотрудников экс-президента, я через некоторое время осторожненько поинтересовался, в каком направлении нам трудиться и проливать пот, чтобы результаты как можно больше соответствовали затраченным на нас средствам.
Мне ответили, что мы работаем в целом в интересующей фонд области, а направление выбирать нам, они не ученые, а финансисты, распределяющие денежные потоки, что текут в их благотворительный фонд.
Чтобы отпраздновать такой благоприятный для нас ответ, нанял еще двоих, на этот раз одного из Челябинска, другой обитает в Швеции, у обоих побывал телепутами, походил по дому и даже потыкал пластмассовым пальцем в клавиатуры старого типа, пока объяснял, что от них требуется.
Человечество наконец-то уяснило, что нет более важной цели, чем достижение бессмертия уже не виду, это вроде бы решено нашими близкими предками, а отдельным существам этого вида.
Основное соревнование развернулось в хай-теке между технарями, что обещают искусственное тело, и биологами, что уверяют о скорой возможности как замены изношенных органов, так и неких сверхмощных регенерирующих гормонов, поддерживающих тело вечно юным и здоровым.
Мы же остались как бы в сторонке со своими малопонятными даже для нас исследованиями «темной материи человека», хотя правильнее назвать темной материей человечества, так как исследуем именно скрытые связи между людьми, объединяющие людей в некий Сверхорганизм, о чем люди сами не подозревают.
Из-за моей гипотезы, которую я упорно называю теорией, о существовании Сверхорганизма, частями которого мы являемся, мы то и дело упрекали друг друга, что изобретаем новое имя для Бога, заменяя такие утратившие значения, как Господь, Создатель, Творец или Провидение, а также не утратившие, но затертые, как эволюция, естественный отбор…
Кипели споры, все с пеной у рта отгавкивались, мы же молодые, а молодые бунтари Бога отвергают так же яростно, как любое давление, будь со стороны родителей, воспитателей, учителей, власти, морали или законов. Чтобы не попадать впросак, я велел хотя бы вчерне познакомиться с Библией в каком-нибудь детском пересказе, чтобы побыстрее: при отгавкивании хорошо бы хотя бы показывать знакомство с той хренью, в которой пока обвиняем друг друга, а потом нас будут обвинять другие… если, конечно, у нашей работы есть будущее.
Для меня важнее то, что Сверхорганизм, называйся он Богом или природой, выпускает в мир множество существ с разным набором качеств. Нет, у всех есть базовое, но так же, как одни выше ростом, другие ниже, кто-то блондин, кто-то брюнет, так же точно одни более чувствительны к запахам, другие безошибочно ориентируются в пространстве, без компаса найдут дорогу, у кого-то музыкальный слух, у кого-то чувство ритма…
Так и у меня повышенная чувствительность или способность, как ее ни назови, принимать сигналы по темным каналам. Принимают все, но я принимал лучше, больше и чаще, в конце концов это привело к тому, что начал смутно догадываться об их происхождении.
Вообще-то, это и есть доказательство, что Существо – не Бог, он же любит всех одинаково, беленьких и черненьких, а тут получается, что я вот такой особенный…
…но, с другой стороны, Господь вроде бы говорил где-то, что есть дураки, а есть праведники, так вот я могу считаться этим самым удостоенным.
– Знаешь, – сказал я Кириченко перед дверью своего кабинета, – основное неприятие Бога именно из-за того, что человечку непонятны его мотивы. Вот такое самоуверенное чмо, не понимает даже мотивов родителей, а потом – жены или детей, а хочет в точности знать, почему Бог поступает так или эдак! А когда какой-нибудь самоуверенный юнец заявляет, что Бога нет, потому что существуй он, то поступил бы вот так или вот так, то я даже не знаю, смеяться или плакать над дураком!..
Он буркнул:
– Только поэтому?
– Догадался? – спросил я. – Да еще и потому, что сам такой же. Всегда пытаюсь понять мотивы Бога. Но шансов у меня меньше, чем у отцовского Тузика, когда он наблюдает за мной и старается понять, чем же я так занят, что не хочу с ним грызть его косточку и бегать за мячиком.
Люцифер услышал издали, проронил:
– Все мы такие. Если Бог создавал нас, то он и создал такими… интересными.
– И все равно противно, – сказал я сердито, – знать, что поступаешь как дурак. Боюсь, что и люди постарше так же думают, но помалкивают, подозревая, что сами не все еще на свете знают, и потому не хотят ставить себя в смешное положение, но дураки всегда уверены, что они все на свете знают! И потому абсолютно уверены, что Бог должен поступать, как вот поступали бы они, тупые морды.
Он сказал с сочувствием:
– Шеф, все-таки разделяйте Сверхсущество и… Бога. А то мы хрен знает куда скатимся. В секту какую-нибудь.
Из моего окна видно, как по улице прошла разношерстная демонстрация весьма странных людей, мыслящих как-то непонятно, в руках огромные плакаты с протестами супротив сноса последнего исторического памятника в пределах центральной части Москвы.
Крики настолько противные, что я закрыл створки, да еще и на шпингалет, чтоб еще тише, вдруг да поможет, за спиной появился Кириченко с чашкой кофе в руке и увесистым бутербродом в другой, посмотрел, сказал свысока:
– Сколько же на свете идиотов…
– Все еще, – согласился я.
Кириченко поинтересовался:
– Может быть, не знают? Все исторические памятники полностью реконструированы в три-дэ и экспонируются в музеях! Каждый может себе скачать полные варианты и установить в квартире, на даче или во дворе с любыми масштабами. Вообще вся Москва воссоздана по годам, начиная со времен боярина Кучки!
От своего стола поднял голову Урланис, посмотрел в нашу сторону.
– Вы о демонстрантах? Целую неделю в инете лаптями звонили о подготовке, сто тыщ обещали участников!
– Человек сто наберется, – сказал Кириченко. – А вообще-то, дикари, а ты про три-дэ! Они компьютеры все еще считают происками дьявола. Слово «интернет» выговорить не могут…
Люцифер хихикнул:
– А если и выговаривают, то как ругательство. Ничего, пусть митингуют. Проще оставить их вымирать, чем переучивать. Нам нужен современный город, а не эти… боярские усадьбы, на хрен никому не нужные и никем не посещаемые. Меня, к примеру, куда больше устраивает, что на месте этой дурацкой боярской дури будет стоэтажный Центр Атомарных Технологий. И красившее в миллион раз, даже сравнивать глупо, и польза.
– И на работу, – добавил Вертиков мечтательно, – ездить не за город, а пешком можно… А то от этих бесполезных памятников старины не продохнуть.
Корнилов поинтересовался:
– А я всегда старался понять, для чего они? Чтобы показать, как раньше было плохо? Как бедно и уныло жили?
Люцифер хихикнул:
– Наоборот! Чтобы гордились таким великим прошлым.
– Великим?
– Ну да.
– Почему?
– Почему великим? Не знаю. Почему гордиться? Тоже не знаю. Когда говорят, что нужно для национального духа, я умолкаю и отхожу в сторону. Чувствую, здесь нечто такое, что умным лучше спрятаться. Прибьют.
Кириченко посмотрел на него снисходительно:
– Дикарь. Все изменилось, теперь от умных прячутся! Но, шалишь, от нас не спрячешься.
– За все отыграемся, – подтвердил Урланис. – Я вчера целую пати замочил, почему-то считали себя крутыми.
Корнилов хмыкнул:
– Все еще играют?
Те сопляки, что раньше сбивались в уличные стаи и задирали одиноких прохожих, приставали к женщинам и обижали парней с девушками, теперь собираются в пати, создают кланы и точно так же нападают на крупных мобов, ходят на рейдбоссов, берут штурмом замки. Обязанности остаются те же, что были и в уличной жизни: этот задирает, этот танк принимает удар на себя, а эти нападают гурьбой и сладострастно мочат, стараясь бить со спины.
Преступность частично переместилась в Интернет. Как мелкая уличная, так и крупная, последние действуют уже не в баймах, разве что организовывают фирмы по прокачке чаров, поверлифтингу, фарму и крафту. Когда-то это был малодоходный бизнес, но когда баймы начали приносить своим хозяевам миллиардные прибыли, то одна лишь продажа внутриигровых денег приносила десятки миллионов долларов. Правда, в любой игре конкурируют десятки, а то и сотни фирм, предоставляющих такие услуги, но некоторые усилились настолько, что даже отстреливали конкурентов, пока власти не спохватились и не пресекли весьма жестко новый вид организованной преступности.
Кириченко поморщился, развел руками:
– А что им еще остается? На работу таких не принимают, а на пособие худо-бедно прожить можно. Играют вот, хоть там стараются побыть богатыми и крутыми.
– А ты не даешь, – упрекнул Корнилов. – Жестокий ты человек.
– Жестокий, – подтвердил Кириченко. – Пусть знают, что интеллигенты могут быть в сто раз обидчивее, а уж если смогут отплатить, то мало не покажется.