Читать книгу Империя Зла - Юрий Никитин - Страница 8

Мирошниченко неслышно скользнул в кабинет, пошептал Кречету на ушко, умело изогнувшись в полупоклоне и опираясь в спинку кресла двумя пальцами. Кречет кивнул, поднялся, на наши взгляды ответил жестом, чтобы не радовались, скоро вернется, работать все равно надо.

Голоса тут же загудели громче. Краснохарев, тяжело перегнувшись, дотянулся до кречетовской кнопки. Ее шутя называли ядерной, но, когда палец премьера вжал ее до отказа, вместо грохота взрыва без скрипа приоткрылась дверь, Марина заглянула с приподнятыми в удивлении бровками.

Краснохарев развел ладонями:

– Мариночка, этот изверг нас не жалеет…

Марина мило улыбнулась:

– Я сейчас займусь.

Краснохарев едва успел убрать палец с кнопки, как дверь распахнулась снова, уже шире, в кабинет вплыли три девушки из столовой, расставили по столу подносы с гигантскими расстегаями, ватрушками, гамбургерами и биг-маками, а сама Марина внесла бурно кипящий кофейник.

Мне есть не хотелось, но, когда посмотрел на эту роскошь, ощутил, как в животе заворочалось нечто голодное и хищное, под ложечкой громко и бесстыдно квакнуло.

– Вообще-то министрами жить можно, – заявил бодро Коган. Он первым ухватил толстенную ватрушку, вгрызся в роскошный поджаренный бок. – Хоть и повесит потом… бесчинствующая толпа… м-м-м, какая прелесть!.. но хоть поедим всласть!

Яузов торопливо налил себе кофе, опытным взглядом военного оценив, что биг-маков хватит на всех, а кофе надо глотать, пока Кречет не вернулся, пробурчал:

– Поедим… Глядя, как едите, сразу видно, почему страна голодает. Небось всю Сибирь уже приватизировали?

– Почему… Сибирь? – удивился Коган.

– Ломоносов, наш великий предок, сказал, что богатства России будут прирастать Сибирью, – сказал Яузов значительно.

Коган поперхнулся, то ли из-за непомерно большого куска, что пытался проглотить по чисто профессиональной привычке, то ли что военный министр цитирует классиков, а министр культуры разрабатывает планы вторжения в Чечню.

Огромный биг-мак, с виду разве что бегемоту в пасть, смялся в моей ладони до толщины блина, свежего и пахучего, а когда мои зубы… пусть и металлокерамические, но все равно мои, вонзились в сочную пахнущую плоть, где ровными рядами затаились тонкие пластинки котлет, пикантного сыра и хрустящие веточки салата, то, к стыду своему, ощутил, что жить все равно хорошо, хоть и неизвестно, что ждет на выезде из кремлевских ворот: пуля снайпера или заложенная поблизости мина с направленным действием.

Рядом красиво и элегантно ел Черногоров, аккуратно отхлебывал кофе. Он все время помнил, что каждое наше слово и движение записывается как минимум с трех позиций, а потом специалисты проанализируют не только слова, но и мимику, паузы между фразами, движения рук, язык поз… По крайней мере, так было при предыдущем президенте.

Забайкалов с биг-маком в руке и чашкой дымящегося кофе в другой выбрался из-за стола, неспешно начал передвигаться вдоль стены с мониторами. Все работают, везде по большей части новости, часто вылезает клоунада или реклама. Забайкалов морщился, взял бутерброд в зубы, а свободной рукой ухватил пультик, пощелкал. На экранах пошла яркая чужая жизнь. Правда, в преклонении перед Западом не обвинишь, у министра иностранных дел свой профессиональный интерес, а чужеродные гамбургеры жрет не он один, у славянофила Коломийца за ушами вовсе стоит треск.

Отворилась дверь, Кречет вошел как входит смерч, что гонит за версту перед собою волну сжатого воздуха и стену из шаровых молний. Министры замерли кто с чашкой возле губ, кто с бутербродом в зубах.

Ноздри президента раздувались, как у зверя, почуявшего запах свежей крови. Он швырнул на середину стола не по-президентьи толстую папку, у Первого должна быть самая тонкая, рухнул в кресло так, словно сзади ударили под колени.

– Все жрете? – спросил он горько. – А там меня самого чуть не сожрали.

Коломиец спросил участливо:

– Тяжела жизнь отца нации?

– Противно, – огрызнулся Кречет. – Я думал, люди, а явилась делегация от лакеев!

– Лакеев?

– Да, целая партия лакеев и холуев!

Он тяжело опустился в свое кресло, жестом показал, чтобы продолжали, он сейчас снова вернется в наш мир.

– Что-то случилось? – спросил непонимающий Коломиец.

Кречет отмахнулся, но перехватил устремленные на него украдкой взгляды всего кабинета, прорычал:

– Приходили эти… которым то памятник царю воздвигнуть, то переименовать Москву в его честь, то назвать высший орден России орденом Николая Второго Мученика! Холуи чертовы! Хоть один бы возмутился, что большевики не только этого дурака и пьяницу расстреляли, но и лучшего поэта России, Николая Гумилева, поставили к стенке! И тысячи светлейших умов – ученых, поэтов, музыкантов, изобретателей предали смерти! И что народу сорок миллионов вообще истребили в бессмысленной Гражданской и в лагерях! Так нет же, им только царя жалко. Мерзавцы…

– Только ли они? – спросил я. – Церковь так вообще возвела его не то в сан святого, не то мученика. Только за то, что царь. Не за заслуги, а как собаку – за родословную…

Сказбуш возразил:

– Какой же он царь? Сам же отрекся от престола. Стал просто гражданином Романовым. Через полтора года расстреляли именно Романова с семьей, а не царя. Эти ж тупари и наступающий двухтысячный год упорно считают началом двадцать первого века!

Общество убогих, вспомнил я тоскливо, у которых амбиции непомерно выше их умственных данных, на днях с помпой создало Высшее Дворянское Собрание. Объявило себя выше и лучше других людей на том основании, что у них, как у породистых собак, родословные. Все это прошло по телевидению как непомерный праздник. Чуть ли не как девятисотлетие Москвы. Конечно, родословные дерьмовые, но по крайней мере записанные, в то время как у других собак… тьфу, людей, пусть те куда выше по породе, такие записи не велись, и в это общество обиженных природой им доступ, так сказать, закрыт.

Всяк жаждет выделиться, черт бы побрал эту, вообще-то, неплохую черту. Жаждет показать себя лучше, сильнее, умнее. Нормальное человеческое свойство… да и не только человеческое, всякой рыбе, оленю или даже червяку свойственно. На лучшего обратят внимание и самки, а значит – потомство пойдет от лучшего, что есть залог прогресса эволюции. Только у людей это в общем-то правильное стремление принимает какие-то странные формы… Можно выделиться, сделав открытие или хотя бы изобретение, можно спеть лучше всех или станцевать, а можно объявить себя дворянином, который лучше всех других уже тем, что его дед тоже был дворянином… Или того хлеще – потомственные москвичи лучше других уже потому, что их родители перебрались в столицу еще до их рождения. Можно гордиться тем, что живешь в центре, а не в задрипаных Черемушках или в сраном Чертанове. И хотя твоей заслуги в этом нет, но что делать, когда нет ни ума, ни силы, ни таланта, а свысока смотреть на соседа ох как хочется?

– Ладно, – проговорил я невесело, – давайте до обеда посмотрим наших баранов. То есть штатовцев. Они были землекопами, землекопами и остались. Разве что теперь обзавелись университетскими дипломами, степенями, правят банками и трестами. Но когда я вижу, как профессор дико хохочет при виде швыряния тортами, когда для него высшее проявление юмора, если кто-то поскользнется на апельсиновой корке и задницей об асфальт, то понимаю, что такое американский характер, американский уровень интеллекта… не образованности, а именно интеллекта! Понимаю, почему Штаты так нагло навязывают свой образ жизни всему миру. Разве не так же навязывают его наши слесари? Уж они точно знают, как вернуть золото партии, сбить рога Америке, лечить рак, построить шахты на Марсе, построить царство всеобщей справедливости, покончить с преступностью…

Кречет криво усмехнулся:

– К счастью, наши слесаря остаются за станками. Их даже в депутаты не пускают. А вот американские правят своей страной, а теперь требуют власти над всеми странами и народами.

Коган потыкал пальцем по клавишам своего ноутбука, долго шарил глазами по дисплею.

– Ничто из ничего не получается, – сказал он со вздохом. – Мир уже открыт, эпоха Магелланов кончилась! Все ресурсы выявлены, подсчитаны и поделены. Так что понятно, что если какая-то страна начнет активнее, скажем, выкачивать где-то на земном шаре нефть, то этой нефти другим останется меньше. А так как Штаты, у которых всего пять процентов населения, жрут на все пятьдесят… да-да, это не для красоты словца, Штаты в самом деле потребляют половину всех мировых ресурсов!.. мы разворошили осиное гнездо, заявив, что Россия собирается сама распоряжаться своими ресурсами. Нам бы простили, если бы снова начали строить коммунизм, даже промолчали бы, подомни снова всю Восточную Европу, Прибалтику, а теперь и всю Западную – уже видно, что тех тоже разорим! – но насчет ресурсов Штатам очень не понравится. Они уже к своему карману примерили как Урал, так и якутские алмазы, вычерпали в мечтах нашу нефть, прибрали к рукам леса, поля, земли…

Яузов с демонстративным недоверием слушал горячую речь русского патриота. Взгляд военного министра пытался выявить следы пластической операции, после которой горбоносость сменилась чуть ли не рязанскостью, пейсы, понятно, подстрижены… умеют, гады, маскироваться под людей!

Краснохарев постучал карандашом по столу:

– Прошу внимания. Если учесть, что шестьдесят процентов всех запасов нефти находятся в России, двадцать – в арабских странах, семь – в Латинской Америке, то обеспокоенность Америки, ладно-ладно, Штатов, вполне понятна…

– Это он называет обеспокоенностью, – сказал Сказбуш саркастически. – Ему бы в забайкаловы пойти.

Забайкалов буркнул:

– Вас там прямо-таки ждут. Платон Тарасович, у меня хорошая новость. Подготовлен проект акционерного общества, аналога которому нет в мире. Запад будет рвать волосы. Везде, где найдет.

Кречет поинтересовался живо:

– Ну-ну! Если это то, над чем ты корпел последнюю неделю…

– То, – подтвердил Забайкалов. Он лучился от довольства. – Акционерное общество не бабушек, даже не заводиков, а… государств! Акционерное по ядерной энергии. Пятьдесят один процент в руках России, остальные в арабском мире. Таким образом, мы получим десятки… если не сотни миллиардов. Это и ядерный щит, и много такого, что сейчас еще не осмыслить. Не скажу, что я в диком восторге от идей господина… товарища Никольского, но все-таки арабские страны не пошли бы в такой союз… такое акционерное общество, если бы не широкая дорога исламу в России!

Коган спросил недоверчиво:

– Подготовлен вами?

Брови Забайкалова взлетели на середину лба:

– Так бы я вам и сказал… в тот период! Нет, уже согласовано с ведущими специалистами, подписано на уровне… гм… на достаточно высоком уровне. Если так пойдет, то через пару недель надо договариваться о встрече глав правительств. Будьте готовы.

Кречет остановил начавшие расползаться в стороны губы, кивнул на Краснохарева:

– У нас по историческим документам спец Степан Викторович.

Коган, который все чаще демонстративно смотрел на часы, наконец с недоумевающим видом поднес к уху, сделал вид, что слушает – тикают ли, хотя что может тикать на батарейках, если не бомба?

Кречет покосился на министра финансов:

– Ладно, прервемся на обед. А то Коган начнет грызть ножку стола.

– Ни в коем случае, – испугался Коган. – Я же знаю, сколько стоят тамошние микрофоны!

Сказбуш поглядел на него пронизывающим взором:

– Ах, ваш Моссад и туда напихал?

Все уже шумно вставали, едва сдерживались, чтобы не бежать наперегонки, ибо когда мужчины садятся за стол, как за парты, то неважно, в каком они ранге, при слове «обед» превращаются в школяров и мчатся к буфету, сшибая всех и вся с пути.

В столовую ввалились шумной гогочущей толпой. При прошлом президенте здесь было, говорят, как в могильнике. Никто не смел даже говорить громко. Кречету подражали еще и тем, что подтягивали животы, а кто-то, по слухам, даже пользуется корсетом, чтобы не изнурять себя тренажерами.

– Леночка, – на ходу бросил Краснохарев, – мне бифштексик с кровью!.. Махонький такой, чтобы как раз по сковородочке… Не самой крупной, ни в коем случае!.. Так, средненькой.

– Варвар, – сказал Коломиец осуждающе. – Недаром штатовцы немцев зовут гуннами, а нас – скифами.

Столы под белыми накрахмаленными скатертями, вазочка с цветами посреди стола, там явно не только микрофоны, но и телекамеры, стулья подобраны под цвет стен, легкие настолько, что даже министр культуры смог бы бросаться ими, как пьяный казак в корчме.

Мы усаживались, я взял накрахмаленную пирамидку салфетки, начал разворачивать со словами:

– Да, варвары. А почему нет? США всячески подчеркивают, что они – преемники Римской империи. У них и римский сенат, и римский орел, и римский Форум, и римский Капитолий… а вот мы – варвары! Но мы, варвары, сокрушили предыдущую Римскую империю, сожгли библиотеки, разбили статуи, осквернили храмы, перебили храмовых проституток и всех гомосеков, лесбиянок, скотоложников, а на развалинах той цивилизации построили свою, варварскую, из которой и выросли все нынешние европейские. Непривычно суровые, ибо в них не было рабства, гладиаторских боев, многоженства, извращений… Да, убеждая нас в том, что мы – варвары, эти олухи сами подталкивают к идее, что пора сокрушить и эту Римскую империю.

– Отречемся от старого мира, – затянул Коган замогильным голосом, – отряхнем его прах с наших ног…

– Смейтесь, смейтесь. Вот Коломиец уже над вами улыбается! Интеллигент, а все-таки ехида… По своей финансовой грамотности… что за счет остальной образованности, естественно, не подозреваете, что распеваете государственный гимн Франции. «Марсельеза» зовется, если еще не слыхали. Так что это не мы придумали старое рушить, а взамен новое. Сама природа подсказывает! Когда на ваших глазах валится старое прогнившее дерево, то подрастающему вокруг молодняку сразу больше солнца, света, земли, хотя кто-то из того молодняка и погибнет под рухнувшим гнильем…

Коломиец на меня посмотрел холодно, игнорировал, а Коган спросил убитым голосом:

– Это что же… обосновываете необходимость… уничтожения США? Не отпора им, а вообще – ножиком по горлу и лапти кверху?

Кречет поморщился:

– Сруль Израилевич, зачем таким трагическим голосом? Когда грубое и бедное христианство уничтожило красочную языческую религию… с ее вакханалиями, праздниками плоти и прочими весьма, надо признаться, привлекательными для масс увеселениями, то была уничтожена только Римская империя, а не римский народ… Впрочем, даже Римскую империю, как мне помнится, не ножиком по горлу, как вы образно выразились. Римские императоры еще несколько веков водили войска, но уже под христианскими знаменами. Нет, мы обосновываем необходимость уничтожения этой тупой скотской идеологии. Конечно, полетят и головы некоторых особо упорствующих идеологов. Но неизбежно наступит свежее утро!

Коган пробормотал:

– Интересно, как будут рубить голову Фрейду?

Краснохарев оглянулся на окно раздачи, почему все еще не принесли его бифштексик, не самый большой, а который во всю сковородочку, вздохнул:

– Так-то оно так… Умом все понимаю, но ничего поделать с собой не могу. Хотелось бы прожить тихо и без потрясений.

Кречет бросил взгляд в мою сторону. Я понял, кивнул:

– А мне хотелось бы еще больше. Вы знаете, через какие сражения я каждый день прохожу, пока прорвусь через Темный Портал или добуду Звездный Камень? А эти чертовы орки, что уже и в космосе организовали оборону?.. Мне тех сражений хватает выше крыши. Но перед нами сейчас мучительный выбор, как у, скажем, того же просвещенного римлянина. Он видит красоту и высокую культуру императорского Рима, где образованный юрист сидит на юристе и юристом погоняет, где поэты, драматурги, скульпторы… но чувствует и странную правоту в этом диком узколобом учении первохристиан, которые наверняка уничтожат все библиотеки, сожгут весь кодекс законов и прав человека, но заодно уничтожат рабство, главенство плоти над духом…

Краснохарев сказал с неудовольствием:

– Есть и третий путь. Можно заняться экономикой страны, добывать нефть и растить хлеб, а этот четвертый Рим пусть рушат другие. По мне, так это самое лучшее… Но, как я вижу, вы все готовы порасшибать лбы о медные врата римского… то бишь американского господства. Говоря конкретно, вы ставите США вне закона, как поставили Рим первые христиане? А к тем, кто вне закона, неприменимы обычные мерки… как и обычные способы ведения войны, как, скажем, воевали бы с Францией или Германией.

Кречет кивнул:

– Вы схватываете самую суть, Степан Викторович.

– Значит, – продолжал Краснохарев, – мне нужно предусмотреть выделение средств на акции… которые нигде не будут упомянуты?

Все переглянулись, а Сказбуш сказал мирно:

– Я думаю, что в этом не будет необходимости. У нас уже существует система банков, которая… гм… ну, об этом как-нибудь в другой раз. Все-таки здесь Коган, сами понимаете… Существуют еще и дружественные арабские страны… Кстати сказать, теперь не просто дружественные, а мы как бы в одной команде. Карман пока не общий, но все же можем без излишних дипломатических проволочек обменивать, скажем, наши новейшие истребители на жабьи шкурки. Или систему «земля – воздух»…

Коган прервал:

– Но тогда уж и бомбардировщики с антирадарным покрытием для Израиля!

Сказбуш кивнул с самым невозмутимым видом:

– На Украине у нас еще три эскадрильи. Их можно, чтобы деньги не пропадали, передать Израилю через украинских националистов. Хоть они ненавидят жидов люто, но, чтобы насолить москалям, эти бомбардировщики на плечах перекатят в далекую страну пархатых. А наш Коган проследит, чтобы деньга попала к нам…

Коган кивнул:

– Это просто. Тем ребятам достаточно будет морального удовлетворения. Это им за антисемита Хмельницкого!

В моем нагрудном кармане приглушенно звякнуло. Виновато улыбнувшись, я достал пластинку сотового. Из мембраны заверещал счастливый голос Вадима:

– Виктор Александрович!.. Я сумел пройти хэлфайя к Diablo-2!.. Но с этим мужиком в исподнем я ничего не могу!.. Мордоворот, ничего его не берет, как шахтера! Может, как-то заморозить?

Коган начал прислушиваться, даже жевал не так шумно, а справа Черногоров перестал черпать суп, уши задвигались. Я торопливо прервал:

– Кинь мессагу! Нет, лучше мылом… Плохо слышно? Мыльни, говорю! По емеле брось!.. Или в корчме встретимся!

В мембране все еще верещало, Вадим привык к моей беспечной жизни, когда я в любое время мог говорить об игрушках, а научные труды выдавались как бы левой ногой, походя, сейчас я не стал объяснять, какой я подневольный чиновник, отключился.

Краснохарев морщился, а когда я эскейпнул, посоветовал доброжелательно:

– Виктор Александрович, я понимаю… верю, что лет эдак через сто, пусть даже через двадцать все вот так будут шпрехать или шпикать… вам виднее со своей колокольни, простите, компа… но сейчас вам бы спуститься из будущего к нам, нормальным людям… Я боюсь даже представить, что это за корчма, в которой вы встречаетесь с такими же марсианами…