Читать книгу Архив Смагина - Юрий Пивоваров - Страница 15

В доме горит свет, на улице почти ночь. Виктор видит себя в оконном стекле, как в зеркале. Соглашается – зрелище, скажем так, не очень. С удивлением констатирует: дома одному не страшно. И на улице не страшно. И в окно смотреть не страшно – и со светом, и без оного. А вот если жалюзи опустить, нехорошее чувство зарождается: кто-то через щёлки пытливым и недобрым глазом… Потому он и не опускает.

В мозг осторожно пробираются и медленно вкручиваются нездоровые мысли. Может, авария – медикаментозный сон или кома… Может, приступ сердечный или с капиллярами что случилось – застрял тромб, не питается мозг… И тогда все происходящее – это не наяву, это всё плод больного воображения. Сделают ещё укол-другой, пройдёт немного времени, кризис минует, и он проснётся, ударит свет в глаза, как тогда, давно, после операции, и он постепенно начнёт возвращаться в реальный и не такой уж, как он теперь понимает, тяжёлый и безрадостный мир… Виктор очень хочет заснуть – не получается. Где-то было снотворное. Но алкоголь и снотворное – паршивый союз. Он закрывает глаза, считает, пытается окунуться в детские воспоминания, прокатывается волна лёгкости, он слабеет и не может пошевельнутся, что-то пытается доказать отцу, которого давно нет, он не понимает, что его нет, и говорит с ним, как с живым. Он верит: сейчас, ещё немного и будут получены ответы на все без исключения вопросы, но отец разворачивается, медленно уходит, и со спины – это уже кто-то другой, чужой, случайный. Виктор уже гладит большую собаку, которой у него никогда не было, она слегка покусывает ему пальцы, язык мокрый и прохладный. Стоп! Почему светло? Светло, потому что утро. А он опять не спал, он опять разбит, и силы вытекают, как из старой ржавой бочки, через многочисленные и не поддающиеся ни счёту, ни латанью дыры.

Виктора бросило в холод, затем в жар. Холодный липкий пот – уже норма. Печёнка, точно печёнка – не выдерживает. Вспомнил! Он вытер ладонью лоб и рванулся к книжной полке. Ноги – как ватные, чуть не потерял равновесие, качнулся, удержался. Схватил последний пакет, достал бумаги. Какой, к дьяволу, клад? Тот служака тогда, на похоронах Васькиных, сказал: запомните номера сектора и захоронения. Это на случай, если кто-нибудь через время пожелает посетить могилу товарища или позаботиться о ней. Вот так – Васька перестал быть Васькой, он стал номером. Когда поминали, кто-то перебрал и громко, навязчиво об этом говорил. Кто? Какая теперь разница.

И что же получается? А получается кладбище №4, далее этот, как его, сектор, затем номера могил. Свидетельств два – значит и могил должно быть две. А может, там и есть клад? С ума можно сойти! Ещё как можно. Но это все – пока только предположение. Надо проверить. Как? Поехать и проверить. А зачем мне это? Поток сознания бил и грел голову, как мощный гейзер.

Виктор хотел выпить кофе, побоялся – давление. Проглотил рюмку коньяку, добрёл до холодильника, отхлебнул из бутылки холодной колы. Будь оно все проклято! Вызвал машину. Ехали по хорошо знакомым улицам, они казались Виктору чужими. Возникло яркое чувство отрешённости. Подумалось: если сейчас остановить машину, выйти, громко крикнуть: «А вот и я, во всей мой великолепной красе!» – то этот кажущийся сейчас таким светлым и родным мир не примет. Почему? Не примет, и всё. Дома, окна, витрины, светофоры и, главное, люди проплывали, как в замедленном кино, снятом из окна уходящего поезда, где перрон и вокзал заменял этот спокойный, живущий своей размеренной жизнью мир – без нелепых тайн и причудливой и пугающей смеси чувств страха и вины.

Водитель скрывал своё настроение, но посматривал явно недружественно. Ну и чёрт с ним! Когда Виктор обозначил вектор поиска, то проверенный в лихих ночных прогулках водила втянул голову в плечи и опасливо поёжился. Но нашёл быстро – из таксистов, а эти, если опытные, все знают, что угодно найдут. И этот нашёл. Кладбище затрапезное, хотя не старое. Действительно, номер четыре. Взять с собой водителя? Нельзя, сдаст или ещё как напакостит, в любом случае – глаза, уши, затем разговоры. Разговоры? Их уже столько…

Пошёл сам. Поймал какого-то бомжеватого господина, дал ему пять долларов – других денег не было, тот сопроводил. Довёл, показал пальцем и свалил, исчез, испарился, словно его и не было. А может, его действительно не было? Виктор отметил: последнее время теряется граница между тяжёлыми рождёнными воспалённым мозгом снами и деформируемой тем же воспалённым мозгом реальностью. К врачу, что ли? Прийти вот так просто, сесть перед ним, нога на ногу, скорчить страдальческую рожу и рассказать – всё, ничего не утаивая. Интересно, сразу в психушку или дослушает до конца? Наверное, дослушает: интересно же и полезно, особенно если собирает человек материал для диссертации. Хотя, говорят, теперь их, диссертации, просто покупают.

Вот она. Могила довольно свежая. Ни оградки, ни памятника, ни креста. Холмик, венки, цветы, как веники. Колышек с номерком. Все правильно: №87. Как этот бомж, гражданин вселенной сказал? Отсчёт слева направо. Следовательно, вторая могила – направо. Ну, а пока – смотрим. Не удивляет, совсем не удивляет. Кокошкин, и на этом венке тоже Кокошкин, и на этом – опять он… А кто там ещё мог быть? Все ясно. Дальше что? А дальше топаем вправо, уважаемый Виктор Фабрикант.

В голове шум, во рту пересохло, ноги плохо слушаются. Виктор шёл и старался не смотреть на могилы. Никогда такого раньше не было – страшно, просто по-человечески страшно. Как все просто: был, а теперь нет. Нет, и всё, нет вообще, все есть, а тебя нет. Даже не верится как-то. Но когда смотришь, верится, ещё как верится. Вот она, сто двадцать вторая. Вот он и Бергер – так и сорвалось – родимый. С каких это пор он стал родимым? С недавних. Совсем недавних. Верно, всё верно. Оба – покойники. Стоп. Не злая это шутка, не подлый розыгрыш. Это – чума, безнадёга.

Виктор чуть не заблудился, когда шёл к выходу. Поплутал, но выбрел. Пошёл к машине. Водитель отворачивался, а если и смотрел прямо, отводил глаза. Прячет – может, задумал что? «Домой!» – кратко и, насколько смог, мягко скомандовал Виктор.

Водитель кивнул, тронулся. И тронулся резко как-то, неуважительно, небрежно. Ну и чёрт с ним! Вкралась мысль: «А может, он из этих – из заговорщиков? Или работает на них?» Виктор попытался себе представить, хотя бы в общих чертах, предполагаемых заговорщиков. Не получилось. Блуждали на воображаемом экране какие-то серые фигуры, лиц не видно, ниндзя какие-то…Всё равно выкарабкаюсь, всё равно выкарабкаюсь – такая вот тяжеловесная мысль заполнила вспухшую голову.

Дом, крепость, обитель, цитадель… как там ещё? Не хочется туда. А куда ещё? У Виктора спонтанно родилась мысль – прогуляться. Выйти из машины и пройти не спеша пару километров пешком, как он это совсем недавно легко и радостно делал. Он помнил это состояние: вдох-выдох, вдох-выдох, и всё было – чёткий счёт шагов, ясные мысли и смелые планы.

Уже хотел дать команду, но не решился. Понял: не дойду. Просто не хватит сил. Ноги подкосятся, заплетутся, и – на асфальт. Пока сидишь – в машине, в кресле – вроде нормально, но долго идти не получится, потому – никаких прогулок. Рано ещё посреди улицы валяться. Если сейчас рано, следовательно, вот-вот и придёт время? «В чём я виноват?» – таким вопросом задался Виктор. Ответа не было.

Виктор отпустил машину, открыл роскошную, уже слегка облезлую калитку и пошёл по дорожке к дому. Подумал: может, всё же поехала, уже поехала крыша родненькая? Ведь страшно! А почему в доме этом здоровенном не страшно? Дом – крепость? Какая к чёрту крепость. Попытался сконцентрироваться и с огромным усилием выдавил из себя вывод: опасность – иррациональна, она не несёт физической угрозы. Обстоятельства изматывают его, толкают к пропасти. Но ведь обстоятельства не рождаются сами по себе? Грешил? Конечно, но не больше других, скорее – меньше. Что тогда?

Миновал некогда радовавшую глаз тропинку, вымощенную толстым пластовым камнем. Несколько камушков – одному поднять не просто, он сам положил. Основу для укладки тропинки сделали солидную, но от применения раствора Виктор отказался. Засыпали щели между глубинным песчаником песком, и что удивительно, через время появились среди камней небольшие ростки, а вскоре потянулась к теплу и Солнцу весёлая трава. Сторонники строгого дизайна рекомендовали прочистить тропинку от сорняков. Виктор траву не тронул.

Подошёл к двери, и как током ударило – почта! Вернулся. Открыл ящик – так оно и есть, пакет. Начальник, тебе пакет! Интуиция подсказывала – опять сюрприз. И опять – как током: почему я ни разу не посмотрел обратный адрес, ведь там написано что-то и штамп стоит. Почему? Потому что подсказал тот, кто сидит внутри, ещё не одуревший от всей этой напасти: нет смысла смотреть и искать в этом направлении, фикция там. А вдруг наводка какая найдётся? Не найдётся.

Зашёл с пакетом в дом. Не раздеваясь, не разуваясь, прошёл в комнату. Посмотрел. Да, можно было предположить, но как такое предположишь. Виктор жадно отхлебнул из дежурной бутылки. Обратный адрес – его адрес. А как же почта приняла? А им-то какое дело? Они и не смотрели, наверное. А если бы и увидели? Оплачено – доставили. А зачем вообще почта? Можно подойти и бросить в ящик без всякой почты. Мрак.

Разрезал пакет. Вытряхнул на стол. Упала одна бумажка, на ней что-то напечатано. Заглянул в пакет – пусто. Рассмотрел послание. Так, так, так. Новое что-то. Те – покойники. А этот? Включи мозг, включи мозг. Повертел бумагу. Больше ничего. Линия не выстраивалась.

Так, так… А причина смерти? Тех – двух. Достал прежние пакеты, аккуратно извлёк свидетельства. Ясно. Что значит повреждения, не совместимые с жизнью? Авария? Убийства. И в этот момент Виктор понял: убийства. Эти люди убиты. И он получил на свой счёт деньги «за хорошую работу», как и написано в послании. Так что: «Я их убил!» От этой мысли Виктор аж присел, словно на голову и плечи судьба опустила ему совершенно неподъёмный груз. Дни, дни, я же проверял дни, когда они умерли. Где я был в это время. Не помню, не знаю, ничего не могу сказать. И почему дата смерти должна совпадать с датой совершения преступления. Какого преступления? О чём это я? Так, именно так – я думаю об убийстве и о том, кто их совершал. Деньги пришли мне, значит… Нет, этого не может быть. Если я, то зачем мне это? Как зачем – деньги, деньги…

Виктор сделал большой глоток, от души, от всей души. Горячая волна проскочила от желудка к голове почти мгновенно. Раздвоение? Может же быть такое? Один близится к банкротству и пьёт со страху, от безысходности коньяк. Другой тупо убивает и ничего не помнит. Нет, не тупо. Если деньги приходят, значит, кто-то за этим всем стоит. Заказчик? Если есть заказчик, то я – исполнитель, киллер.

И – последнее письмо. Почему последнее? Не надо пока ничего последнего. Последнее из имеющихся. Как здесь быть? Намёк? Надо же что-то делать, надо бороться? Надо хотя бы обозначить сопротивление. Сказано: боги помогают тому, кто не сдаётся. Где они, мои боги? Стоп, почему во множественном числе? Это у язычников. Я – не язычник. И я – не киллер. Я не хочу быть убийцей – вольным или невольным!

…Первое, о чём подумал Виктор следующим утром, это об особенностях собственной памяти. Он помнил почти весь предыдущий день и даже яркую попытку сопротивления. А вот дальше – туман. Что делать? Но и кто виноват, неизвестно. Он, как загнанный зверь, бродил по комнате. Помощь? Откуда? От кого? Как я смогу всё это рассказать – о фирме, о пакетах, о свидетельствах, о могилах, убийствах… Сразу упекут. Куда? В тюрьму? В больницу? Кто ж будет лечить кровавого убийцу? Хрен редьки не слаще. Как хочется редьки, с постным маслом… Надо подлечиться. Не пора ли на водку перейти? Может, и пора, но пока – коньячок. Нельзя, но надо, необходимо. Иначе – умру сегодня. А если подлечиться, может, – завтра, словом – позже. А это уже не сегодня.

Если меня пугают, почему нет телефонных звонков? Ведь так просто. Номер – не тайна. Даже попыток нет. Но я буду звонить, я буду бороться. Такой поток сознания нёс в правильном направлении, но действий разумных, спасительных не подсказывал. Привёл себя в порядок, съездил в офис. Старался на глаза никому не показываться. И кому показываться? Почти все разбежались. Звонил, ругался, посылал, что-то делал. В голове прояснилось. Опять кофе, опять сердце выскакивало.

В районе обеда проверил счёт – деньги. Формулировка – та же. Поехал, часть снял. Почему не все? Невозможно ответить на этот вопрос. Мог снять и все, но не снял. Вечером опять звонил, шумел. Даже стало легче. Падение не может быть бесконечным, рано ещё, рано. Должна быть остановка, и вот тогда может обозначиться всплытие.

Очень хотелось, чтобы почта больше не приходила – вообще.

Но круг замкнулся довольно быстро. К такому выводу он пришёл, получив очередной пакет. Информация, содержащаяся в нём, была лаконична. Всё, этому противостоять невозможно. Теперь осталось только одно. «Прекрасный конец для Виктора Фабриканта!» – так он сказал, глядя в тёмное окно тёмной комнаты. Завещание? А что? Долги? А кому? Некому. А если подумать? Всё равно – некому. Если некому, надо придумать. Не может такого быть, чтобы никому на белом свете ты не был нужен. Предположим, может. Но уж такого, чтобы тебе никто на этом белом свете не был нужен, вот этого быть не может. Не может – и всё!