Читать книгу Красный Лог - Юрий Штальбаум - Страница 2

Сегодня уже никто из старожилов не может точно сказать откуда произошло название «Красный лог». Есть утвердившееся мнение, что это название он получил в годы Гражданской войны, когда армия Адмирала Колчака, двигаясь по территории России от Урала к Восточной Сибири, захватила станцию К…о Западно-Сибирской железной дороги, куда вошел корпус пехоты бело-чехов, которые отличались неоправданной жестокостью к местному населению. Начались аресты и мучительные допросы красных, большевиков, членов их семей и сочувствующих, а затем казни. Приговоренных уводили далеко на окраину в лог; по дну которого бежал ручей, заросший ивняком, черемухой и чертополохом вперемешку с крапивой, где их расстреливали, наспех закапывали тела и приваливали хворостом. Позже, в годы установления Советской власти на месте захоронений был сооружен неказистый памятник с красной звездой и надписью «Героям Гражданской войны». Иногда, к праздникам, памятник белили известью, но затем перестали и это делать, – так он и стоял сиротливо-брошенный знак исторической памяти кровавых событий и жертв тех лихих годин. Этим, пожалуй, и был красен, памятен лог; который окрестили «Красным». Он представлял из себя глубокую впадину, седловину или яр, который дугой опоясывал юго-западную оконечность города и протянулся более чем на восемь километров при ширине около четырех.

В верхней, южной части лога располагалась шахта имени Ленина, в центральной – шахта «Комсомолец», а в западной – шахта имени Кирова. Над каждой из них высилась пирамида металлического копра со звездой на вершине и огромные терриконы – горы породы, которую вывозили вагонетками «на гора» после проходки подготовительных выработок, да вентиляционные шурфы, нагнетающие в чрево шахты свежий воздух и оглашающие окрестность неимоверно громким и пронзительным воем вентиляторов.

Вдоль шахтовых территорий проложили стрелки железной дороги, по которым круглосуточно сновали паровозы в клубах дыма, громыхая порожними вагонами и откатывая груженые доверху сверкающим углем составы, которые затем следовали в западном направлении. Еще в конце девятнадцатого века в Балыксинской системе приисков бывшего Южно-Алтайского горного округа началась добыча ценного, с высоким содержанием антрацита коксующегося угля. Поиск драгоценных угольных пластов привел горных изыскателей к оконечностям этого лога, где в двадцатые годы двадцатого века были пробиты первые шурфы, стволы, штольни и заложены шахты, вокруг которых начали строиться рабочие поселки, со временем слившиеся в единое обширное море деревянных построек частного сектора, образовав огромный рабочий район «Красный лог».

Бедное в основном население строило для проживания простецкие засыпные домики с земляными завалинками и печным отоплением, благо уголь для этого был доступен. Местные власти иногда строили для инженерного шахтового состава и членам их семей, как временное жилье, дощатые засыпные бараки с отхожими местами рядом, во дворе, где навечно поселились полчища тараканов, клопов и огромных нахальных крыс, беспощадная война с которыми велась десятилетиями, но мерзкие твари категорически не хотели покидать облюбованные места.

Наряду с убогими хибарами, со временем все чаще стали появляться дома рубленные из кругляка с резными наличниками и черепичной или шиферной крышей, строили и кирпичные на высоком фундаменте – эти принадлежали более состоятельным домовладельцам. Земельные наделы в шесть соток хозяева застраивали стайками, сарайками, где держали свиней, коров, домашнюю птицу; более искушенные – сооружали голубятни, где разводили элитных почтарей, чубатых, мохноногих голубей, простые сизари здесь не котировались.

В ноябре 1941 года на шахты под конвоем привезли депортированных этнических немцев с Поволжья, Средней Азии и других районов необъятной страны, которых распределили в деревянные бараки за тесовыми заборами с колючей проволокой, – им был уготован опасный и тяжелый ручной труд под землей в обмен на скудную пайку. Это были уравновешенные, законопослушные и трудолюбивые люди, которых придавила вина «ответственности» за нападение Германии на СССР, которым не верили и назначили крайними за вторжение. Пройдут годы, и станет известным имя и подвиг легендарного немца Рихарда Зорге, имена других немцев – Героев Советского Союза и еще много неожиданного, о чем упорно замалчивалось, и лишь 3 сентября 1993 года Законом Российской Федерации немцы были признаны жертвами политических репрессий и реабилитированы наряду с другими депортированными народами. Затем в Логу появились крымские татары, ингуши, литовцы, латыши, эстонцы – в прошлом «лесные братья», которые, сколотив бандформирования до 1947 года скрывались в лесах Прибалтики, терроризировали местные органы власти и мирных жителей; затем главарей и ярых сторонников расстреляли, остальным дали различные тюремные сроки. Незаметно и тихо поселились «бандеровцы», «власовцы», которые жили обособленно в отдельных бараках, в 1941 году встречавшие гитлеровские войска хлебом-солью, добровольно сдававшиеся в плен врагу, на чьей совести была кровь десятков тысяч евреев, ПОЛЯКОВ… Никаких отношений они с местными не поддерживали, а те называли их только предателями и не скрывали своего призрения. Общеизвестно, что Сибирь в народе называли краем каторжан, ссыльных и зеков. После войны, затем смерти Сталина в 1953 году объявили общую амнистию политическим заключенным и уголовникам, многие из которых после отсидки в лагерях остались на поселении в этих краях и прижились в Красном логу.

Таким образом плотно заселенный, многонациональный, противоречивый, порой враждебный своими настроениями рабочий район шахтерского городка К…а постепенно стал приобретать дурную славу; спускаться в Лог по-темну считалось небезопасным, где люди ходили спешно и с оглядкой, женщины и молодые девушки вечером без необходимости за ворота не выходили, да и парни старались держаться друг-друга на всякий случай. Жизнь местного населения была не из легких, чтобы прокормить семьи мужики горбатились в шахтах в три смены, рискуя жизнью и часто погибая под землей. Нравы рабочего люда и бывших зеков отличались непримиримостью и дерзостью, пьяные драки с нанесением увечий были делом обычным. В районе хозяйничали блатные и всякая шпана, без опаски «забивающая косяки» и курящая их для «кайфа и Кумара»: водяру тоже употребляли, но предпочтение отдавали «травке». Лог «держали»: пятидесятилетний однорукий Ваня, отсидевший на зоне более тридцати лет и Коля Хай – тридцатилетний шустряк с неизменной финкой в кармане, ходивший по этапам с малолетства, в ночные смены шахтеры ходили с топором на плече, особенно в дни выдачи зарплаты, но это спасало не всегда: работяг грабили, и нередко утром их находили истекшими кровью от ножевых ранений и остывшими в кустах на обочине.

Лог; как огромная воронка втягивал и расселял по кривым, ломаным линиям переулков и улочек, часто не примиримые, искорёженные людские судьбы и характеры, а затем, подобно плавильному котлу, смешивал чужеродные элементы и взаимоисключающие энергии, перемалывал и переваривал эту людскую массу, и на выходе получались индивиды уже более-менее пригодные для жизни в социуме.

Но многие отчаянные продолжали искать свою правду, так и не смогли очеловечиться; они бунтовали, противились действительности, отвергали любые законы, неизбежно становились асоциальными и опускались на дно жизни, растворяясь в тюрьмах, зонах или на погосте.

Прокормить большие семьи было трудно; люди разводили огороды, выращивали овощи и особенно – основной продукт питания – картофель, откармливали свиней, кур и даже коров. Полуголодные, тревожные, часто тяжелые военные годы постепенно уходили в прошлое, люди отогрелись. Жизнь стала сытнее, и жить, как говорилось «стало веселее». Но!..

Первый Секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев инициировал Совету Министров издать Указ от 1 октября 1956 года, который запрещал содержать домашний скот и разводить личные подворья без уплаты прогрессивного налога, держать разрешалось только несколько штук домашней птицы; по огородам бесцеремонно рыскали спецконтролеры, подсчитывая количество живности на подворьях, нещадно штрафуя и запугивая население. Люди начали массово забивать коров, телят, свиней. Над Логом разносился рёв издыхающих коров и душераздирающий визг поросят, кровавое побоище длилось несколько недель… дети были напуганы страшным зрелищем и украдкой, выглядывая из окон и видя снующих по дворам взрослых с тесаками в окровавленных руках, молчаливо оплакивали тех, кого совсем недавно кормили, поили, ухаживали…

Затем над районом повисла щемящая тоска от людской безысходности, дворовые собаки, ошалевшие от невообразимого многодневного стона и визга затихли, попрятавшись кто в будках, иные в кустах; многие мужики ушли в запой, поминая советскую власть крутыми, многоэтажными оборотами, женщины ломали голову, что делать с избытком мяса в отсутствии снега и холодов? Ведь холодильников в ту пору практически не было; мясо понесли на рынок продавать. Но для нас, пацанов, родившихся и проживших в Логу свои детские и юношеские годы он не казался опасным или пугающим, для нас это было загадочное, манящее, родное и единственное место на земле, где чаще всего было радостно, интересно жить, постоянно и увлеченно открывая все новые и светлые, и грустные грани действительности, наш калейдоскоп восприятия окружающего был многоцветным и отчасти беззаботным.

* * *

В Западной Сибири зима всегда приходит неожиданно: еще вчера, не уставая, сеял унылый дождь, затем вдруг проглядывало солнце, дороги улочек и переулков были залиты озерками луж и лужиц… А уже утром крыши домов, дворы и дороги завалены мягким пушистым снегом, который величественно и медленно накрывает белым полотном распахнутое, необъятное пространство Лога, а лужи накрепко схвачены льдом. Крупные, мохнатые снежинки медленно спускаются на землю несколько дней кряду, все более выбеливая вокруг дома и домишки, заборы и плетни, сарайки, до неузнаваемости преображая, очищая и накрывая этим рыхлым пуховым одеялом всё вокруг.

Стоя на верху левого берега Лога, ты видишь внизу перед собой почти остановившуюся, недвижимую сказочную картину, словно написанную мягкими акварельными красками: уходящие вдаль к горизонту присыпанные снегом жилища, одинокие фигурки неспешно идущих людей с сумками, коромыслами и ведрами, резвящихся в бодрящем снежке собак, ребятишек, катающих в огородах липкий, влажный снег для снежных баб, снеговиков, крыши домов, над которыми чуть извиваясь, поднимаются вертикально вверх голубоватые струйки дыма из печных труб; и здесь возникают образы и пасторальные мотивы картин знаменитого нидерландца Брейгеля.

С наступлением сумерек окрест включаются мириады электрических огоньков, свет которых, слегка дрожа и мерцая, пробивается сквозь снежную пелену. Но особенно неотразим он был с наступлением крещенских морозов, когда все вокруг торжественно замирало под пушистыми шапками искристого, небесно-голубого снега и, над ним устанавливалась звенящая тишина, изредка нарушаемая хрумким поскрипыванием снега под ногами одиноких прохожих.

В начале ноября ударяли первые морозы, иногда ртутный столбик термометра опускался ниже отметки сорок градусов, и тогда городские власти отменяли праздничную демонстрацию на площади, посвященную годовщине Октябрьской революции. А счастливые школьники официально могут не ходить на занятия, но с удовольствием проводят время, особенно отчаянные пацаны, на улице, где их любимым занятием являются гонки на санных поездах. Подождав, когда немного отпустят морозы, любители острых ощущений собираются у магазинчика на верху горы, где заканчивается, разрезая Лог сверху вниз улица Горняцкая, которая тянется более километра и упирается в мост на дне оврага, переброшенный через ручей. Чтобы собрать полноценный состав нужно не менее восьми-десяти саней с загнутыми полозьями, когда лежащий на санях впереди может ногами зацепить заднего, и получалась сцепка, те передний – рулевой чаще был постарше и опытнее остальных, его задача – объехать кучи шлака, рассыпанные вдоль дороги после печного отопления и прохожих с коромыслами, ведрами и без них. Замыкающий разгонял состав, который быстро набирая скорость на крутом склоне, с гиканьем и свистом стремительно несся вниз, поднимая тучи снежной пыли, разметывая по обочинам в сугробы зазевавшихся прохожих, испуганных собак и котов, при этом вся улица сверху донизу оглашалась невообразимым лаем всполошившихся дворовых собак. После короткого обсуждения итогов заезда, команда вновь поднималась наверх, и вновь захватывающий дух стремительный спуск, затем опять подъем на старт. Случались и аварии, когда отдельные сани отрывались от состава и переворачивались, а то и весь состав заносило в сугроб или в кювет, а затем с треском в забор… и лишь когда начинали светиться окна домов, разгоряченные и слегка уставшие, но счастливые гонщики неспешно расходились по домам с тем, чтобы завтра опять собраться на горе.

Еще они любили накручивать веревками на валенки коньки «обрубыши», «снегурки», а счастливчики имели даже «дутыши», и рассекать по укатанному, скованному морозом насту дорог; льду озерков и стадиона, или соорудить на крутой Горняцкой лыжный трамплин для прыжков. Но однажды окрестности облетела весть о том, что подросток приземляясь, упал на лыжную палку, острие которой пронзило его насквозь, но благодаря чуду, паренек остался живым: хирург-фронтовик, делавший ему операцию, повидавший на войне самые серьезные ранения, немало удивился тому, что палка прошила, но не задела его важные органы, – как тут не поверить в Ангела-Хранителя?

После Нового года снежные заносы заметали дома под крыши, перекрывали все выходы, из под снега сиротливо торчали лишь печные трубы да скворечники на коньках крыш. Соседи поочередно откапывали друг-друга лопатами, прочищали тропки для выхода на улицы, ну а дальше уже кто как сможет, – по колено или по пояс в снегу, кто в школу, кто на работу, брели след в след. Наконец, наступало самое подходящее время рыть снежные пещеры, гроты, окопы и блиндажи. Детвора, подобно кротам, азартно и увлеченно рыла, вырезала, трамбовала снег; создавая сложные, запутанные лабиринты, где все, разделившись на «своих» и «врагов», с удовольствием играли в войнушку. Однажды, проснувшись утром, в одном из огородов жители увидели копию танка, только в снежном исполнении, где дулом служила двухметровая гладкая жердь, закамуфлированная снегом: глядя на это произведение, взрослые улыбались и одобрительно кивали, а ребятня со всей округи сбегалась поглазеть на эту невидаль.

Рано или поздно приходил март, теплое солнце все чаще заглядывало в окна, пригревая нежную герань и сидящих на подоконниках, зажмурившихся котов. На карнизах крыш с выросших сосулек капала талая вода, снег становился ноздреватым и оседал. Затем однажды на дорогах появлялись лужицы, а с горы потекли ручейки и постепенно, набрав силы, уже стремительно неслись мутные потоки на дно оврага к ручью, превращенному в бурлящую грязную реку. Снег сползал с разогретых крыш домов, и они стояли очищенные, подсыхая и слегка дымясь под лучами щедрого солнца. Также внезапно прилетали вездесущие, долгожданные скворцы и начинали выкладывать свежую подстилку в скворечниках, при этом неустанно насвистывая свои серебристые трели и напропалую бранясь с воробьями за квартиры, строительный материал и вообще…

Прошло более пятидесяти лет, а эмоциональная память хранит до сих пор эти весенние запахи подтаявшего снега, высыхающей земли огородов и дорог; знакомый и волнующий запах дыма костров, сжигающих прошлогодние листья, сухую картофельную ботву и полынь, когда слегка подбеленный дым с огородов, поднимаясь сливается в один огромный ажурный полог и надежно накрывает Лог до утра. Или утренняя перекличка молодых, звонких, горластых петушков с хрипатыми пожилыми петухами… А еще – ленивая брехня дворовых собак на ночном посту, которые сообщают друг-другу о текущей ситуации: «все нормально, чужих нет». Но если появляется неожиданно ночной гость, сигналы хозяевам и друг-другу становятся тревожными, угрожающими, злобными, – эта многоголосая вакханалия, даже переполох, может продолжаться очень долго и до хрипоты, но главное – долг выполнен, враг обнаружен, сообщение передано незамедлительно и продублировано неоднократно. Говорящим признаком пришедшей весны также были скопления ребят в школьном дворе на переменах, на подсохших отмостках домов, едва подернутых зеленью полянках, где велись баталии под счет и на вылет в зоску. Или игра в еще более азартный пристенок (в «чику») на деньги. Для изготовления зоски, или биты, нужен был свинец, и пацаны рыскали по шахтовым отвалам, заброшенным шурфам, где находили куски электрических кабелей, срезали свинцовую оплётку, на кострах плавили его в консервной банке и отливали любую нужную форму прямо в грунте.

Но самой яркой и памятной была весна, а точнее – двенадцатое апреля 1961 года, когда полетел в космос первый космонавт на земле Юрий Гагарин; на школьной линейке директор огласил важное Правительственное сообщение, и на этом занятия были закончены. На улицах общее ликование, флаги, транспаранты, цветы, шары, люди организованно и стихийно двигаются в сторону городской площади, на их лицах восторг и радость, – это был всенародный праздник гордости за страну, за людей, запустивших ракету не с собачкой, а уже с человеком. Такой эмоциональной силы восторг и радость мог испытать только народ, который прошел через страшные испытания голодом, разрухой, войной и страхом, потерей родных и близких, но все выдержавший и победивший. Это был для нас первый в жизни, по-настоящему значимый праздник, когда мы, дворовые пацаны впервые реально испытали гордость за страну, за такой сильный, умный и смелый народ, частью которого с нетерпением хотелось стать и быть похожими на героев.

* * *

К середине мая устанавливалась теплая солнечная погода, по вновь вскопанной жирной земле в огородах бесцеремонно сновали прилетевшие скворцы и грачи в поисках любимой еды. Деревья выбрасывали свежие, блестящие и клейкие листочки, на ветках яблонь, черемухи, вишни набирали силу, набухали соцветия и однажды утром, повинуясь какой-то магической силе, начинали разом распускать нежные бело-розовые, ароматные цветочки, привлекая вокруг мириады неутомимых пчел. На сколько хватало взгляда вдаль, весь Лог превращался в цветущий сад, одетый в яркий торжественный наряд, те дышалось легко, свободно, без устали хотелось наполнять легкие благоухающим запахом весны.

Все дети во все времена любили смотреть кино, есть мороженое: пломбир, эскимо, вафельные стаканчики, пить газировку с сиропом – грушевую, яблочную, вишневую… и мы стали соображать, как заработать денег на карманные расходы? Ленивые клянчили у родителей, бабушек, а смекалистые с утра выходили «на работу»: мы исследовали дорожные кюветы, шахтовые отвалы, чердаки, овраги и огороды, железнодорожные пути, всевозможные свалки, где предметами наших интересов были тряпье, кости, стеклотара, цветной металл – свинец, медь, алюминий, бронза, затем все собранное, раскопанное и добытое складывалось в мешки и уносилось, отвозилось в приемные пункты «Вторчермета». Здесь в обмен давали незатейливые игрушки, шарики, мячи, пистолеты с пистонами… другой «ширпотреб», и китайские электрические фонари, а к ним батарейки, – обладатель фонарика становился состоятельным объектом зависти. Бутылки, банки, принимали за деньги, и это считалось выгодным бизнесом, где жесткую конкуренцию нам составляли «алики» и престарелые люди, но выигрывали более шустрые. Одним словом, трудолюбивые, коих было меньше, регулярно приобщались к высокому искусству кино, уничтожая нещадно, обожаемое и желанное в любое время суток мороженое.

В какой-то период нас многих накрыла тяга к коллекционированию марок, старинных денег; спичечных этикеток: это занятие занимало немало времени, изобретательности и усилий. После объявленной в 1961 году денежной реформы, когда взамен огромных бумажных купюр в оборот вошли новые миниатюрные денежные знаки и серебряные и медные монеты (шахтеры тогда нередко носили зарплату в наволочках, прежние банкноты в пачках в карманы невозможно было растолкать), люди избавлялись от старых и охотно менялись на новенькие сверкающие монетки и усеченные купюры. Более всего коллекционеры ценили царские монеты с двуглавым орлом и серебряные полтинники, а также редкие иностранные монеты – тугрики, песо, центы, пфенинги, йены, стотинки… Охота за марками и спичечными этикетками имела свои особенности: конверты, почтовые открытки и коробки мы собирали, изымали и выпрашивали у знакомых, соседей, прохожих, подбирали в мусорках, на вокзале, у магазинов, затем марки и этикетки отпаривали над кипящей кастрюлей или чайником, аккуратнейшим образом отклеивали и разглаживали утюгом. А еще, писали письма на многочисленные спичечные фабрики бывшего СССР, иногда их директорам, и, как правило, в ответ приходили бандерольки с новенькими типографскими оттисками набора этикеток, которые становились солидным обменным фондом в наших коллекциях. Но вот появилось новое увлечение, хобби – самокаты. Велосипеды были редким и дорогим удовольствием, зато самокат собственного изготовления стал привычным средством передвижения азартной ребятни; главное в этой конструкции – найти шариковые подшипники нужного диаметра. Самокаты мастерили из подручных материалов; в ход шли доски, рейки, проволока, но с выдумкой, чтобы не походил на соседский, иногда делали трехколесный с люлькой-прицепом для чего использовали ящики из под фруктов, особым шиком считалось приладить на руль ручной тормоз и даже звонок, с неимоверным шумом и грохотом мы носились на этих средствах с «ручной тягой» по грунтовым дорогам и реже – по асфальту, сопровождаемые косыми взглядами прохожих и не дружественным лаем собак.

С наступлением лета мы целыми днями пропадали возле котлованов, залитых водой, на озерах, любимой речке Ине, или часто с риском для жизни, спускались в шахтовые заброшенные выработки, шурфы, лазили по отвалам в поисках бронзовых трубок, не использованных капсулей и кусков динамита. Самые отчаянные пускали в ход трубки для изготовления поджиги; заклепывали наглухо один конец, пропиливали сбоку маленькую щель для возгорания заряда, трубку – дуло прикручивали накрепко проволокой к вырезанной из дерева рукоятке, начиняли серой от спичек или порохом от старых патронов, засыпали мелкие шарики, забивали сверху пыж из жеваной бумаги и шли на «полигон» расстреливать ржавые банки. Иногда наша подростковая удаль и самонадеянность приводили к печальным последствиям: наш двенадцатилетний сверстник Мишка, уперев дуло поджиги в грудь, занимался перезарядкой ствола и высек случайную искру… заряженный шарик пробил грудь и вошел в сердце, смерть была мгновенной. Он лежал с бескровным лицом, словно недавно уснул, его хоронили все пацаны окрестностей Лога и плакали, вскоре многие утопили опасное оружие в клозетах. Однако рискованные забавы продолжались и уносили все новые жизни. Соседские мальчишки в отвалах породы нашли неиспользованный купсуль – «жевело» и долго возились с находкой, но чтобы произвести подрыв нужна была электродетонация: нашли медную проволоку, протянули линию, приготовили электробатарейку, засели в сарае и соединили контакты… Но здесь же в углу, прикрытый тряпьем стоял старый газовый баллон, который сдетонировал от разрыва капсуля, – сарай разнесло в щепки от взорвавшейся «бомбы», эхо прокатилось по всему Логу и снова похороны, но один из двоих, к счастью уцелел.

И вот нагрянуло новое испытание для народа, – наш «добрячок-старичок», глава Правительства СССР Н.С. Хрущев издал очередной указ – поля повсеместно и безоговорочно засеять кукурузой, на манер американских фермеров, хотел, наверное, «как лучше», но получилось «как всегда». Кукурузная компания, навязанная народу, привела к тому, что к 1962 году хлеба не стало, как в войну, вернее, продавали его теперь по талонам и спискам учета едоков в семье, но зато прилавки магазинов были завалены банками с кукурузным сиропом. Нам памятны эти нескончаемые хлебные очереди у магазинов, которые занимали глубокой ночью, под дождем и снегом, простаивая в ожидании привоза свежего дефицита.

Однажды в разгар лета по Логу пронеслась заманчивая весть о том, что на сенокосные работы в соседнее село Георгиевка набирают желающих подработать, и мы двинулись гурьбой из шестнадцати человек, одержимые желанием заработать кто на велосипед, другие на зимнюю одежду и обувь…

Возле избы Правления нас встретил молодой мужик с лукавым прищуром и весело спросил: «Курящие есть? Не стесняйся, шаг вперед!..» Ровно половина нашей братии курили с семивосьми лет или «баловались», – немного подумав и помявшись, они вышли вперед.

– Значит, так – продолжал, разглядывая нас, бригадир;

– Кругом сухостой и сено, солнце печет нещадно, дождей нет, если полыхнет – сгорит все к чертовой матери вместе с деревней, никакие пожарники не успеют спасти… Вникаете? Рабочий день с шести часов утра до восьми вечера, обед будем привозить в поле, никаких разборок и драк, а также больничных. Вас расставят в звенья по три человека, и если кто-то отсутствует, то его заменить некем, звено уходит на простой, зарплаты нет. Ясно?

Пацаны не всё понимали толком, но то, что работа предстоит нелегкая, где не «забалуешь», – было понятно.

– Будете сгребать конными граблями скошенное сено в валки, валки собирать граблями в копны, затем вилами в стога. Коней поить, кормить, чистить, запрягать и прочее будете самостоятельно, как запрягать покажет конюх, и он кивнул головой в сторону шестнадцатилетнего крепыша по имени Тольша.

– А теперь, желающие работать, – сдать спички и папиросы, махорку тоже и за мной к конюшне. Все до единого выложили на лавку у крыльца содержимое карманов, с этого момента начиналась наша трудовая биография, где нам предстояло узнать и ощутить на себе с каким трудом зарабатываются эти самые большие деньги. Ездовыми, для управления лошадью, впряженной в двухколесную железную грабельную телегу назначили тех, кто постарше и сильнее, остальным раздали вилы и грабли.

На следующее утро после первого рабочего дня мы встали чуть живые, болело буквально все, а двое наших вышли и молча побрели в сторону города, их никто не упрекал, не задерживал, каждый делал свой выбор; или терпел, или надламывался, как многие до них, – позже мы узнали, что некоторые мужики, пришедшие на заработки, не выдержали и ушли. Первые два-три дня были настоящим испытанием на выносливость, зато потом все наладилось, все освоились, включились в рабочий режим и работа пошла веселее, увереннее. Все поняли главное, – они справляются с заданиями не хуже взрослых, появился азарт и желание доказать всем, что это уже не дети, а вполне взрослые, самостоятельные люди.

Самым сложным и увлекательным делом оказалось общение с лошадьми, а их было шесть разномастных, больших и сильных, не всегда покладистых и смирных животных. Норовистый, непредсказуемый Воронок, скачущий галопом к водопою, внезапно мог остановиться как вкопанный, и седок летел через голову, рискуя покалечиться, кубарем на землю. Пожилая, рыжая с проседью Ломиха входила по брюхо в воду с седоком, не торопясь, со свистом цедила сквозь зубы прохладную влагу, а затем медленно заваливалась на бок, желая притопить «помеху» на спине. Или гнедой Красавчик с густой гривой и стриженной челкой, махнашками вокруг казанков и копыт, всегда норовил зайти спереди и лягнуть лошадь в грудь или куснуть молодыми зубами то за ногу, то за плечо… А еще была в конюшне одна лошадка белой масти, трехлетняя резвая кобылка Красавица, которая вынюхивала у всех подошедших ладони в поисках корочки хлеба, и часто ее находила. Эту ласковую и умную лошадку конюх Тольша запрягать не давал, жалел ее и берег от изнурительной работы под жарким солнцем, от злобного натиска полчищ кровососущих оводов и слепней, влекомых запахом пота лошадей, оберегал, как старший брат свою сестренку.

В конце очередного рабочего дня, искусанные слепнями, поджаренные лучами солнца, пропотевшие и уставшие до чертиков, мы распрягали лошадей, садились верхом без седел, а иные пешком и устремлялись к спасительному пруду, где вволю купались, поили лошадей, заботливо их мыли, терли, затем стреноживали и отпускали на ночь пастись на лугах вокруг воды. Мы, уже не сговариваясь, продолжали заниматься приятным знакомым делом – варить «шулюм»; кто-то с удочками садился на берегу и сноровисто тягал карасей одного за другим, другие таскали хворост для костра, кашевар ставил котел, чистили старую картошку и рвали полевой лук, он же звался чесноком. За веселым ужином припоминали курьезы рабочего дня, при этом сгущая краски и привирая, добродушно подначивая друг-друга; когда луна выкатывалась на небо, сытая ребятня удобно располагалась вокруг костра на прогретой солнцем поляне. Июльская ночь зажигала на бездонном, черном небе тысячи сверкающих звезд, все вокруг торжественно замирало и засыпало, лишь неутомимые кузнечики продолжали свой стрекот да где-то недалеко, изредка фыркая, хрумкали сочной травой работяги-лошади, серыми тенями медленно передвигались по лугу, в такие моменты человек становился серьезным и задумчивым, не хотелось болтать по-пустому, или чудачить, мир священной тишины входил в тебя и ты растворялся в нем, становясь частью этого мира.

О чем думали мальчишки, широко раскрыв глаза и разглядывая загадочное, бездонное небо? Мы вряд ли узнаем, но можно все-таки предположить, что тогда они были наполнены тихим счастьем… Затем все неспешно направлялись к бревенчатому строению, бывшему складу, а теперь нашему ночлегу с деревянными нарами вдоль стен, чтобы крепко уснуть до утра «без задних ног». Какое это счастливое, безоблачное время было тогда, время нашего уходящего детства и взросления. За это памятное лето мы как-то неожиданно подросли, загорели и окрепли, поняли, что кроме веселых забав и шумных игр существует напряженный, тяжелый человеческий труд в коллективе, где надо научиться понимать друг друга, считаться с мнением других. На заработанные деньги каждый купил то, о чем мечтал, я же долго потом щеголял в сером демисезонном пальто классического кроя и гордился своим первым в жизни приобретением.

* * *

В середине шестидесятых мы впервые услышали слово «Битлз», толком не понимая его значения и лишь предполагая, что это музыканты из-за «бугра», причем, запрещенные, у одного продвинутого меломана, имевшего магнитофон, что было редкостью по тем временам, мы услышали эти песни, – энергичные, ритмичные, будоражащие воображение. Но пели они и песни лирические, с красивой мелодией, даже чувственные, мы догадывались – это про любовь. Затем стали появляться пластинки на «костях» (рентгеновских пленках) для проигрывателей, которые немного расширили познавательный круг интересов, – словом «Битлз» стал предметом нашей охоты. Одновременно молодые умы и сердца стал занимать певец Владимир Высоцкий, которого все считали исключительно своим парнем, он входил в наши дома через записи-перезаписи магнитофонных пленок, в домах у людей стали появляться проигрыватели, радиолы, спидолы и даже телевизоры, правда, сначала с маленьким черно-белым экраном и всего двумя программами. Наши замечательные, любимые радио и телевидение знакомили нас постоянно с новыми именами советских и эстрадных певцов, ставших кумирами: Гелена Великанова, Лариса Мондрус, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха, Майя Кристалинская, Эмиль Горовец, Карел Готт, Владимир Трошин, Лев Ухнарёв, Анна Герман, Аида Ведищева, Галина Ненашева, Эдуард Хиль, Валерий Ободзинский, Вадим Мулерман, София Ротару, Владимир Макаров, Олег Анофриев, Муслим Магомаев… и, конечно, всем было интересно как одеваются, что носят кумиры в СССР и за «бугром»?

Возвращаясь в прежний период, важно помнить, что в 1957 году в Москве проходил Первый Всемирный фестиваль молодежи и студентов, на который прибыли представители всех континентов, народов, культур земного шара. Люди фотографировались, обменивались сувенирами, деталями одежды, костюмов, платьями, украшениями… Несколько недель все средства массовой информации освещали это грандиозное, многокрасочное, карнавальное и разноязыкое событие: на молодежный форум были направлены лучшие представители студенчества всех регионов, Республик и областей СССР.

Участницей фестиваля стала и студентка медицинского училища, наша соседка, жившая на улице Горняцкой Галя Табакова, умница и красавица, неприступная мечта всех парней округи, которая естественно привезла различные подарки, сувениры, косметику… одним словом все, на что хватило денег Кстати, именно на фестивале она познакомилась с монгольским горным инженером, который взял ее в жены и увез в Улан-Батор, где у них родилась дочь Лариса, но брак вскоре распался, и она вернулась домой. Образцы модной одежды и стиля проникали в нашу жизнь и таким транзитным способом, все нити современного стиля тянулись к Москве, да и модные журналы поступили в продажу, а также популярные «Огонёк», «Работница», «Крестьянка», которые будоражили фантазии и формировали вкусы молодежи, и вот на смену хромовым сапогам пришли туфли-лодочки на каучуковой подошве и белые носки, вместо галифе и широченных штанин с манжетами – дудочки, где особым шиком считались разрезы с одной или двух сторон штанин, исключительно белым шарфам предпочли цветные кашнэ, появились «бабочки», галстуки – «селедки» и «шнурки». Но самыми модными, а потому и дефицитными считались цветные галстуки с тропическими мотивами – пальмы, попугаи, море, чайки… и даже неотразимые красотки. Прически тоже претерпели серьезные изменения, в моду вошли «ежики», проборы на бриолине (часто взамен использовали вазелин), волосы до плеч, у девушек короткие стрижки с начесом, челки или шиньоны в стиле «а-ля-Бабетта».

И, конечно, девчонок и мальчишек, предпочитающих новый стиль, окрестили «стилягами», за ними буквально началась охота в лице дружинников, комсомольских патрулей и различных рейдов по общественным местам – кинотеатрам, танцевальным залам, клубам, Домам культуры, паркам, где их унижали, позорили, стригли наголо, составляли акты, штрафовали… Война эта носила непримиримый острый характер, где победителей не было, но был ярко выраженный вызов обществу и бессмысленные, запретительные акции партийных органов, которые явно не могли победить в силу подлых тактических приемов в виде комсомольских и партийных собраний, где применялись чаще карательные меры (выговор, выговор с занесением, исключение, различные лишения, осуждения через доску позора, стенгазету, средства массовой информации и другие ухищрения, и вдруг; эта идеологическая кампания преследований «стиляг» также внезапно прекратилась, как и началась. Молодежь с облегчением вздохнула и уже свободно одевалась кто во что горазд, сообразно своим вкусам, пристрастиям, а главное – возможностям, что не вызывало в обществе возмущений, протестов или партийных истерик и желания клеймить заблудших.

В начале шестидесятых Дома культуры, выстроенные для шахтеров, сверкали красотой портиков и фасадов, архитектурной лепниной и скульптурами, белоснежными колоннами, а на площадях перед «Кировцем» и «Ленина» были сооружены гранитные фонтаны, где всегда любили собираться и взрослые, и дети. А вот скромный клуб «Комсомолец» был деревянным одноэтажным зданием, как говорится «без претензий», но именно здесь играл замечательный эстрадный оркестр, куда в выходные дни устремлялись толпы молодежи на танцевальные вечера. Оркестр мог с листа играть любую тему или песню, исполняя наизусть по заказу десятки репертуарных произведений: особый восторг вызывали саксофонисты – «тенор» и «альт» братьев Алика и Андрея Веберов, да и трубы, тромбон, особенно ударник играли вдохновенно и виртуозно. Где удалось «Комсомольцу» собрать таких мастеровитых музыкантов, обеспечить их импортными музыкальными инструментами (чего стоили одни только чехословацкие саксофоны, инкрустированные под золото, а ударная установка, сверкающая как новогодняя елка с обтянутыми пластиком барабанами?!) для всех оставалось загадкой, но оркестр этого скромного очага культуры, которым руководил Виктор Тетерин считался лучшим в городе.

Любознательная молодежь осваивала активно все танцевальные площадки и Красного лога, и города в целом. Однажды небольшая ватага забрела в ДК «Кировец», и после танцев один из парней решился проводить местную девушку домой, – лучше бы он этого не делал… Их встретила и обступила орава местных, многие были под кайфом, в руках одного ухаря блеснуло лезвие ножа… девушка спасла провожатого от неминуемых последствий наезда, изрядно помятый он ретировался под свист разнузданной компании и спасался бегством.

Весть о ночном инциденте облетела Лог… кировские беспредельщики, толпой на одного, да еще с пиковиной, обнажил и стал писаться, фраериться, а это уже «западло», это нарушение понятий, закона, это уже не пацан, а «баклан», – значит, надо наказывать по справедливости, – решил сход старших парней Лога.

Следующим вечером парламентеры посетили фонтан у ДК и там забили кировским «стрелку» на субботу, на банный день. Готовились тщательно и серьезно, чистили ружья и обрезы, доставали и покупали патроны «бекасины» с мелкой дробью на птицу, иные мастерили сабли из обручей, снятых с бочек, были и цепи, и увесистые палицы. Многие запаслись шахтерскими касками, кои были почти в каждом шахтерском доме, для защиты от дроби противника. Старшина отряда двадцатилетний Вовка Достовал объявил время сбора, но запретил являться тем, кому нет шестнадцати, и тогда бойцы-новобранцы смекнули, что будет серьезная «заруба».

Августовская субботняя ночь была безлунная и пасмурная, все окна в домах закрыты наглухо ставнями, свет повсеместно выключен, Лог погрузился в напряженное ожидание и зловещую тишину. Отряд из сорока человек осторожно, с оглядкой начал бесшумно спускаться вниз по узким улочкам в сторону кладбища, натянув козырьки головных уборов до бровей, иногда останавливаясь и прислушиваясь; страха не было, была сконцентрированность на поиск врага и нехороший, охотничий азарт, – мы знали, что они где-то здесь, прикрылись темнотой и выжидают, они нас видят, мы их нет…

Внезапно справа в огородах выросли серые силуэты, блеснули языки пламени из десятка стволов и грохот залпа прокатился по притихшим улочкам. Отряд залег и ответил своим более мощным залпом, а затем быстро перезаряжаясь, стали палить на выбор по мечущимся силуэтам кто с колена, кто лежа в полыни, потом отряд ринулся вперед, затрещали и застонали палисадники, заборы и калитки, те отступили и растворились в бесконечных, мрачных лабиринтах огородов, сараев и плетней – враг был подавлен, он бежал, в воздухе повисли клубы сизого порохового кислого дыма, домишки справа и слева как бы вжались в землю, собаки молчали и лишь одна пыталась робко завывать.

Одного из ополчения все-таки зацепило: он стоял раскрыв рот, беспомощно разводил руки, пытаясь закрыть его, но тщетно. Дробина вошла чуть ниже глазницы, прошла по косой под тканями вдоль челюсти и засела в суставной сумке, заклинив ее, отчего рот не закрывался и сверкал белыми зубами, – и смех и грех, ну вылитый Щелкунчик из сказки Гофмана. Его увезли в больницу, извлекли злосчастную дробь, и все обошлось, как говорится, малой кровью. Но после этого столкновения на длительное время установился мир. Красный Лог стал спокойным и мирным районом, все поняли, «что худой мир лучше доброй ссоры».

* * *

На дворе стоял май 1965 года, центральная площадь города была залита ярким солнцем и заполнена народом с флагами и транспарантами: «Привет Победителям чемпионата мира», «Поздравляем золотыми медалями», «Гордимся, любим, так держать»… Так встречали Победителей чемпионата мира по спортивной гимнастике среди юниоров, проходившего на Кубе, Каданёва, Фогеля и наших «логовских» Гурина и Дубса. Юные спортсмены в белых гимнастических трико с вышитыми золотом гербами страны на груди, сверкающими медалями на красных лентах, едут в автомобиле с открытым верхом сквозь запруженную восторженными, рукоплещущими им людьми площадь, растерянные и смущенные таким радушием благодарных сограждан, – это были их минуты славы и истинного счастья.

Для сверстников эти ребята, ставшие вдруг в одночасье героями, были просто соседскими пацанами, ничем не выделялись, также гоняли мяч, набивали зоску, вместе ходили на рыбалку, учились как все, не были отличникам и вдруг – Чемпионы!

Позже к достижениям этой четверки прибавятся десятки чемпионов, призеров европейского и мирового уровня, в том числе олимпийская чемпионка Мария Филатова, затем в городе будет выстроен гимнастический Дворец – Школа Олимпийского резерва под руководством ее основателя легендарного тренера Иннокентия Маметьева. Для глубоко провинциального сибирского городка, такого уровня достижения гимнастов в огромной стране с ее безграничными возможностями считались фантастическими, тогда спортивное сообщество только могло разводить руками, наблюдая за этим феноменом. Каждый второй мальчишка и девчонка города из всех видов спорта предпочитали спортивную гимнастику; «школу Маметьева» знали не только в СССР, но и во многих странах мира.

Многие пацаны из бараков и частного сектора, нередко «безотцовщина» Красного лога проходили отбор и счастливчики вливались в семью спортсменов, где бросали вредные привычки и приучались к дисциплине и трудолюбию; гимнастов уважали, к ним относились по-особенному школьные учителя, близкие, друзья и в первую очередь девчата. Вместе с тем логовская шпана продолжала создавать проблемы для милиции и домочадцев – «бомбили» автоматы газированной воды, различные ларьки и палатки, сады, погреба, иногда постреливали из обрезов. Их ловили, ставили на учет в отделении милиции, воспитывали, штрафовали, затем, исчерпав все меры профилактики стали отправлять в детские колонии, процесс «посадок» продолжался достаточно долго, но был эффективным, милиция была довольна проделанной работой. Но большая, основная часть населения рабочего района, особенно учащаяся и рабочая молодежь не были подвержены вредному влиянию улицы, были ответственными, помимо интереса к спорту искали выхода для применения творческой энергии, различных способностей и для этого в городе было достаточно возможностей.

В целом, пятидесятые – шестидесятые годы – это годы массового пробуждения интереса, колоссальной тяги к самодеятельному и художественному творчеству, тяги к духовности, к прекрасному, к тому, чего так не хватало в повседневной жизни, она была наполнена пафосом победы в недавно закончившейся войне и надеждами на то, что все тяжелое, несправедливое и мрачное уйдет безвозвратно, а впереди счастливое будущее. Вообще люди того времени – это открытый, добродушный и гостеприимный народ, где взаимовыручка была нормой жизни; занять трояк – рубль до получки или чего-нибудь из продуктов – пожалуйста, прийти всей семьей к соседу посмотреть вечерний фильм по телеку – проходите в дом, организовать помощь соседу в ремонте или строительстве – это мы можем, объединившись соседними домами вскладчину отметить очередной праздник или День рождения, весело и культурно, накрыв столы во дворе было традицией, люди в основном скромного достатка, умели и любили объединяться и в праздники, и в горе без национальных различий и вероисповеданий:

Это ностальгия, не правда ли, о безвозвратно ушедшем человеколюбии, чистоте и искренности внутреннего мира человека, который был прекрасен своей простотой и незамутненностью!

В начале шестидесятых в городе выстроили белокаменный Дворец пионеров, куда устремились толпы школьников в авиа- и судомодельную секции, умелые руки, изобразительного искусства, различные музыкальные, танцевальные и театральные кружки, всеми предоставленными возможностями для развития дети пользовались исключительно бесплатно, а наиболее активные и успешные получали подарки, грамоты, путевки во всемирно знаменитый «Артек».

Способная и талантливая молодежь, да и зрелые люди, увлеченные различными видами и жанрами искусства, проводили досуг в многочисленных художественных коллективах учреждений культуры и музыкальных школ.

Одним из самых привлекательных и популярных в городе был Народный театр Центрального Дворца культуры угольщиков, которым руководил корифей театра, человек-легенда Валентин Апполонович Ваграмов (театральный псевдоним Леонардо-Виколло). Он начал театральную карьеру в 1911 году, в 1920 г. – он организатор и режиссер драмтеатра в г Липецке, в 1920–1925 гг работает в театрах Луганска и Армавира, с 1925 по 1933 гг. – актер и режиссер Московского театра «Безбожник», где он играет в спектакле «Праздник святого Йоргена» вместе со знаменитым Народным артистом СССР Михаилом Царевым, в 1929 году тов. Ваграмову выдается мандат «для содействия командиров воинских частей в съемках картины «Первая конная Армия» за подписью легендарного Командарма Семена Буденного, в 1930-40 гг. – работает в театрах Вышнего Волочка, Торжка, Кирова, Омска, Энгельса, Анжеро-Судженска.

В 1951 году Ваграмов приходит во Дворец культуры угольщиков, где весь свой огромный опыт отдает работе в драматическом коллективе, который стал вторым домом большому числу любителей театра, в содружестве с прекрасным художником Владимиром Кравцовым он ставит классические спектакли «Разлом» Бориса Лавренёва, «Бесприданница» Александра Островского», «Опасный спутник» Афанасия Салынского, комедии «Раки» Сергея Михалкова, «Камни в печени» Андрея Макаёнка.

Ушедшего на пенсию режиссера Ваграмова заменил молодой энергичный и талантливый Виктор Титов, который организовал при театре детскую студию, ставил спектакли для взрослого зрителя и детей, театр давал многочисленные выездные спектакли и концерты для зрителей районов, выступал по областному телевидению, его коллективу присвоили высокое звание Народный театр.

Затем, в 1967 году театр возглавил зрелый режиссер, талантливый педагог и наставник, интеллигентный и всеми любимый Владимир Рощаковский, который отдал театру двадцать пять лет, поражая окружающих своим интеллектом и глубиной познаний в области педагогики и психологии, что зачастую помогало уберечь творческий коллектив от скандальных негативных ситуаций, свойственных многочисленному, разновозрастному творческому объединению. За долгие годы творчества он поставил десятки художественно-зрелых и ярких спектаклей, были и сомненья; приходилось вступать в конфликты и отстаивать интересы и позиции театра, и чаще всего оппоненты соглашались с ним, с его обезоруживающей интеллигентностью и обаянием. Немало участников театра в дальнейшем связали свою судьбу с искусством – стали актерами, режиссерами, театральными педагогами, некоторым присвоены ученые звания, есть и директора театра и дворцов культуры, есть шахтеры, учителя, врачи, инженеры и простые работяги.

Красный Лог – это малая Родина нескольких поколений, не обремененных особой наследственностью или родословной, в подавляющем большинстве это дети из обычных семей и скромных родителей, и выглядит она на фоне карты огромной Страны маленькой, едва заметной точкой, которая излучает яркое свечение, она зовет и манит двигаться вверх и вперед. Спасибо тебе, Красный Лог за радость и печаль, за встречи и разлуки, за достижения и провалы, неудачи, ты – великолепная и богатая школа жизни многих поколений. Спасибо тебе за яркие, незабываемые уроки жизни!