Читать книгу Окраина - Юрий Слобода - Страница 4

«Была уже середина ночи, но в Городе Дураков никто не спал.

По кривой, грязной улице бродили тощие собаки в репьях, зевали от голода:

– Э-хе-хе…

Козы с драной шерстью на боках щипали пыльную траву у тротуара, трясли огрызками хвостов.

– Б-э-э-э-э-да…

Повесив голову, стояла корова, у нее кости торчали сквозь кожу.

– Мууучение… – повторяла она задумчиво.

На кочках грязи сидели общипанные воробьи, – они не улетали – хоть дави их ногами…

Шатались от истощения куры с выдранными хвостами…

Зато на перекрестках стояли навытяжку свирепые бульдоги полицейские в треугольных шляпах и в колючих ошейниках.

Они кричали на голодных и шелудивых жителей:

– Пррроходи! Дерржи пррраво! Не задерррживайся!..»

А. Н. Толстой «Золотой ключик, или Приключения Буратино»

Известно, любой город начинается с вокзала, куда и прибывает гость или транзитный пассажир. Начинался с вокзала и город Кривогорбск.

Вокзал – это здание для обслуживания пассажиров на железнодорожной или иной станции.

Судьба этого здания складывалась непросто: он неоднократно горел, несколько раз перестраивался, подправлялся, реконструировался. Сначала, в период существования электропоездов, за зданием осуществлялся какой-никакой уход, подмазывались облупившиеся стены фасада, на дверных проёмах ещё были закреплены двери, ещё работали кассы, а из туалетов выгребалось непотребство. Когда исчезло электричество и на перронах появилось несколько старенькие паровозов, со всякого рода ремонтом было покончено, даже напротив, интерьерная рухлядь и прочий горючий инвентарь пошли на дрова, потому как угля категорически не хватало. Со временем, перешли на гужевой транспорт.

Гужевой транспорт – это вид дорожного транспорта, как грузового, так и пассажирского, в котором транспортные средства приводятся в движение животными. В качестве тягловых животных использовались лошади и волы из периферии или дикие ослы и верблюды из закрытого зоопарка, ввиду отсутствия кормов. А в зимнее время с успехом пользовались собачьими упряжками. Металлические рельсы быстро были распилены и проданы коммерсантами энтузиастами и слоняющимися патриотами. Со временем всё устаканилось, в буквальном смысле… и вокзал зажил новой жизнью.

Если совершить экскурс в историческое прошлое транспортных средств, то можно узнать следующее. Сначала человек носил все необходимое на спине в кожаном мешке или в корзине, как верблюд горб. Потом, он пересел на повозку, затем, на телегу. Волы тянули повозку под ярмом, а лошади с помощью хомута. Известно, что история движется по спирали и многое возвращается на круги своя. Теперь мужик, снова, как барин мог взгромоздиться на бричку и путешествовать, следуя прямо до своей конечной станции назначения. И это благодаря вокзалу, откуда и выходил очередной гужевой поезд с бричками и телегами, следовавшими друг за другом.

Отдельно хочется сказать про то, что происходило внутри этого здания вокзала. Помещение огромное, холодное и неуютное, старательно обживали предприимчивые граждане бомжи, разжигая костры, обустраивая свой быт и организуя сходки по интересам. Здесь и шутки-прибаутки и дружеский мордобой, и семейные драмы с поножовщиной. И ласковые объятья девок лёгкого поведения, которые обогреют и обберут… В кассах вокзала, за отсутствием билетов, теперь продаются пирожки с различной начинкой: с картошкой, с селёдкой, с кошатиной. Разные бутерброды, шаурма, которая ещё недавно была отловлена на куче отбросов, почти без плесени различные овощи  и алкоголь, выделенный хитромудрым способом из различного сырья.

Залы ожидания использованы, хотя, не по прямому назначению, но с пользой для присутствующих. В одном зале располагаются шумные цыгане. Здесь гадают, устраивают подтанцовки, песнопения под цыганское караоке и различные мероприятия аналогичного характера. Другой зал ожидания предназначен для торговых сделок и прочего необходимого товарооборота, а места для сидения – для выкладки и продажи товаров. Центральную торговую часть составляли съестные ряды. Тут же, блеющая и хрюкающая живность. Далее шли галантерейные, мелочные и другие… ряды и настилы…

Туалет тут же и, конечно же, платный. Это, скорее такая услуга с ведром, которое разносят по залу и предоставляют желающим, но платежеспособным пассажирам, справлять нужду.

А ещё была замечена группа людей, гордо и независимо державшаяся в сторонке в замусоленных сорочках грязного цвета…

Два вновь прибывших пассажира в полголоса беседуют.

– А чего это они с сорочкой этой так носятся? Ей триста лет в обед.

– Так традиция, национальный колорит… Это не отщепенцы и попрошайки, это малороссы, некогда гордая и независимая нация. Они потеряли свою страну и теперь мигрируют по миру, как цыгане. Правда, их страна была нацелена в архаичное прошлое – с его культом мазанок, веночков, вышиванок и нравами дремучего хутора. Поют они одну и ту же жалостливую песню про свою историческую Родину: «Щэ не вмерло»… Их жалеют и подают на хлеб насущный… Они жадно хватают его и молча кушают, с кусочком сала, припрятанного в кармане.

– И не сорочка это, а вышиванка! Пращуры так ходили.

– Пращуры наши, вообще-то, в шкурах ходили и в пещерах жили…

– Всё к этому и идёт.

А группа замурзанных пассажиров в вышиванках, привстала с мешков и баулов и гордо выпячивая грудь, запела… старательно вытягивая ноты.

– Опять поют, болезные… – заметила рядом сидящая старушка.

– Видать, отпевают кого-то…

По зданию свободно гуляли сырые февральские ветры, разбрасывая горсти колючих снежинок в лица пассажиров. С завыванием, словно отпевали январскую метелицу или помогая поющим щедровать.

А собеседники, старик и совсем молодой юноша, осматривались. Старик поправил жёсткий манжет, который был установлен вокруг шеи, всем прибывавшим в Окраину. В ошейник был вмонтирован карбонатовый жетон со всеми данными на этого человека; такая вот идентификационная маркировка, по которой можно было отыскать заблудившееся животное или человека. Старика величали Потапом, но это было очень давно, когда ещё судьба не поворачивалась к нему гузном.

Когда-то старика звали Иван Егорович Потапов. Но теперь его так никто не называл. Звали по-разному: Потапом, Потапычем, недоросли называли его дядя Ваня и, даже, Лю Вань… Но это уже в китайских лагерях по перевоспитанию… Откуда он и возвращался по китайской железной дороге через всю китайскую Сибирь. Минуя тысячи километров вырубленной тайги…

Получил Потапыч в своё время двадцать пять лет исправительных лагерей по политической статье, и по истечению этого срока возвращался в родные места своего проживания. А встречал его внук, подросток пятнадцати лет. Страна же изменилась до неузнаваемости. И была это уже не страна, а просто – территория… или Окраина… На которой собирались выращивать сельскохозяйственные культуры: озимые, пшеницу и рожь, крупяные – просо, гречку и рис, зернофуражные – ячмень, кукурузу и овёс, зернобобовые – горох и чечевицу. А на частных огородах чего только не было… А ничего там и не было… кроме замечательной культуры – конопли. Ещё Геродот описывал использование конопли фракийцами вместо льна для изготовления одежды, а скифами для проведения культовых обрядов, в ходе которых сжигаемые на раскалённых камнях семена конопли вызывали опьянение у участников церемонии. Древние греки из семян готовили особый напиток, утоляющий страдания.

А Потапыч настрадался выше некуда… Обживать эти места придётся заново и привыкать к непривычному… Но жизнь не баловала Потапыча, а судьба-злодейка уготовила ему пожизненное скитание…

А всё началось двадцать пять лет назад, в нескольких километрах от Кривогорбского муниципального районного центра, где и находилась его деревенька Непроходимые Грязи, территория, граничащая с Татарстаном.

Там и проживал когда-то Иван Егорович Потапов во времена смуты, когда народные массы усиленно прорывалась в Европу… или просто поближе к западной цивилизации и его культурным и материальным ценностям. И навязчивая идея о сытой буржуйской жизни и безбедном времяпровождении, не давала покоя бесноватым патриотам, которые пытались сунуть туда свой нос, и тупорылым обывателям… Которые уже представляли себя там долгожданными гостями и хозяевами, в стильных джинсах, обязательно с драными коленями, шаркающих по авеню и бродвеям, с импортной жвачкой.

Тогда, двадцать пять лет назад, была обыкновенная пятница, накануне субботы и тайного праздника, который было запрещено отмечать – 9 мая, День Победы, который праздновала когда-то его родня, чествуя очередную годовщину победы в Великой Отечественной войне, унёсшей миллионы жизней. Но именно это день и перевернул жизнь самого Ивана и опустил тело на задницу.

В этот вечер, затарившись замечательным ядрёным самогоном из натурального гуано, Иван поджидал соседа и товарища-собутыльника в своём сарайчике, за самодельным столиком из дармового горбыля, с уже расставленными гранёными стаканами и закуской. Сосед Миха прибыл почти вовремя и уже был навеселе. Пили чокаясь и не чокаясь за победу и павших… поддерживая беседу наполненным стаканом. Потом, Миха предложил совершить так же, что-нибудь героическое или торжественное в честь наступающего праздника.

– Например, выкрасить калитку Потапа в колер знамени Победы! – предложил соседа Иван, снова разливая, и вытянувшись по-солдатски, «отдал честь» забору.

– Верно! Это последняя героическая память о нашем Отечестве… которого не стало…

Стали искать краску. Перерывая старую рухлядь обнаружили много чего ещё: ворох рваного тряпья, дохлую крысу, порванный ботинок и поломанные грабли, ржавые лопаты, бабушкин серп с тупыми зазубринами…

Миха поднял над головой серп, а Иван тут же отыскал поломанный молоток и завершил композицию советского соцреализма, приколачивая к горбылям калитки советскую геральдику серпа и молота обухом старого топора. Затем, сосед сгонял в свой сарайчик и появился с банками старой краски, которую всё же, удалось разбавить бензином и разболтать. И они с усердием принялись за покраску калитки, намотав ветошь на палки, отвлекаясь на перекуры и пополняя стаканы. В завершение, сосед остатками грязно-жёлтого цвета из другой банки прошёлся по композиции и она засияла. Оба остались довольны и продолжили празднование, переходящее уже на дощатые половицы сарая.

Здесь их поверженные тела и взяли на следующее утро, в тот самый День Победы.

Иван Потапов и его сосед Миха были признаны виновными в разжигании коммунистической идеологии во всех сферах жизни общества Непроходимые Грязи. Попутно, они были объявлены диверсантами и обвинены в шпионаже в пользу, то ли Запада, то ли соседней Украины, остатки которой ещё существовали на карте…

Иван Потапов с похмелья плохо соображал, но уши уловили, а башка запомнила лишь одну зловещую фразу: «вражеская рука». Иван стал «левой вражеской рукой», а Миха, как идейный вдохновитель – «правой рукой». И оба схлопотали пожизненное заключение. В принципе, пожизненное лишение свободы означает, что заключённый проведёт остаток своей жизни в тюрьме. Однако, после 25 лет лишения свободы может быть дана амнистия. Но Иван на это уже и не рассчитывал…

И не жизнь у него пошла, а сплошная… песня… Да, именно песня, которая ему помогала по жизни. Стал Иван мытарить, как бедняга каторжанин в жалостливом куплете…

По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…

Бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах…

Или как в другом, слегка бодрящем куплете…

Лесоповал! Этап идет до тупика и до упора!

Лесоповал! Кругом – тайга, она у нас за прокурора!

Трудовой лагерь по перевоспитанию в патриота, имени Александра Исаевича Солженицына – российского писателя, драматурга, общественного и политического деятеля, где отбывал своё наказание Иван Потапов или просто, Потап, ошеломлял своей политической грандиозностью, патриотическим порывом и, тоже, задушевным песнопением…

По выходным дням все одевали чистые белые сорочки и пели новый официальный государственный гимн Российской империи: «Боже, Царя храни!». А лагерный священнослужитель давал наставления подзатыльниками, мощным басом вытягивая:

Боже, Царя храни!

Сильный, державный,

Царствуй на славу, на славу нам!

А строевая отрядная песня, вообще, запала в душу Потапа. Двигаться нужно было не очень быстро, без суеты, и не очень медленно, но уверенно. Очень было по душе сидеть в таком заведении…

Как упоительны в России вечера!

Балы, красавицы, лакеи, юнкера!

И вальсы Шуберта, и хруст французской булки.

Любовь, шампанское, закаты, переулки,

Как упоительны в России вечера!

Потап усердно горланил до хрипоты, начальство его признало истинным патриотом с духовными скрепами. И зауважало.

А на свободных просторах, некогда великого государства, отображалась иная правда жизни убогим разрушительным реализмом… Сообщалось, что страна никак не может восстановиться после разрушительного нашествия несметных орд татаро-монголов… Освободиться от их ига не представлялось никакой возможности.

Закрывались заводы и фабрики. Опустошались огромные территории… Страна превращалась в целину… и, даже, срывался асфальт с магистралей и тротуаров, дабы высвободить землю под пахоту. Вот так и становилась, некогда индустриальная держава, аграрной Окраиной Европы…

А в трудовом лагере по перевоспитанию, имени Александра Исаевича Солженицына бодро шагали к светлому будущему, разучивая новые патриотические речёвки и девизы. А отличников трудовой и политической лагерной дисциплины обещали даже свозить на экскурсию в Особый центр духовного развития, который по праву считался общественным, культурным и образовательным центром Российской Федерации, открытый в Екатеринбурге. Говорят, посетителей там встречают и провожают обаятельные грудастые девушки с бокалом с пива… и с весёлой песней!

Мы вам песенку споем про алкоголь!

И какую он играет в жизни роль.

Он приятель приключений

И животных развлечений!

И вреда от алкоголя – ноль…

И Потап решил усиленно перевоспитываться и просвещаться.

Как-то в тюремной библиотеке он наткнулся на одну интересную книжецу, «Мифы и легенды Древней Греции», где в сказочном повествовании раскрывались сидельцам байки про героев и гопников тех времён, возвеличивая древнюю державу, за счёт всякой ахинеи: кентавров и минотавров… и прочей байды…

Для начала, Потап решил растолковать для братвы поход мифологических аргонавтов, пацанов, что направились за рыжьём в Грузию, подломить казну забуревшего местного царька.

Братва развесила уши, а Потап начал своё повествование:

– Известно было всем о «золотом овне», приносящем косари паханам.

Самого «золотого овна» порешили для тучегона Зевса. Но руно с винторогой башкой, хранилось на хате законника Ареса. Сторожил руно упырь-оборотень – Змий.

Базар о «баране» расползся по всей Греции. Стричь его отовсюду съехалась братва.

Кого только не было среди пацанов: здесь были и гордость Афин, могучий Тесей и гопники, сыновья Зевса и Леды, Кастор и Полидевк со своими корефанами Идасом и Линкеем, и крылатые кенты Калаид и Зет, сыновья Борея и Орифии, и Мелеагр из Калидона, и прочие быки: Анкей, и Адмет, и Теламон, и сынок пахана Зевса, качок Геракл. Среди героев был и попсовый певец Орфей. А во главе похода за орденом «Золотого барана» стал авторитет Ясон.

Тут Потап переходил на античный ямб и хорей, как древнегреческий Гомер… или Пушкин… подкрепляя весомыми матерными выражениями и живописными картинками.

Словом, всем сидельцам и, даже, администрации исправительного учреждения, очень понравилось про братву, которая заморского баранов стригла. А в особенности, картинки с голыми бабами, разными русалками и наядами и сисястой Медеей, которую отдельно и в разных позах вымалёвывал Потам, прозванный теперь Малевичем.

А Потап-Малевич, вдохновлённый всенародным признанием, взялся за написание портретов серьёзных сидельцев и жителей этой зоны. Начальника исправительного учреждения Юрия Цапка он изобразил авторитетом Юлием Цезарем, – древнеримским государственным и политическим деятелем. Кум был при маршальских золотых погонах и с кучей орденов Древнеримской империи. А дальше… заказы повалили и от вертухаев и от арестантов. И Малевич с усердием вымалёвывал их важные и авторитетные рожи. И самих, в генеральских кителях и в барских парчовых халатах, и атласных камзолах с золотыми пуговками.

А с Большой земли приходили важные новости. РФ успешно преобразовывалась в Московское царство, Появились и имперские сословия: столбовой дворян и безбашенный боярин. А так же: князья, графья, бароны и прочие вельможные и охененные… И речь их была возвышенно-матерщинная, и прикид их был наикрутейшего фасона, согласно сословию. Респектабельный барин-боярин носил жёсткий воротничок с галстуком, а простой мужик, горожанин или сельский олух, крестьянскую косоворотку. Брюки тоже носили по-разному: горожане – навыпуск, а приехавшие в город сельские богачи или мастеровые заправляли их в сапоги. А ещё стали пользоваться особой популярностью дорогущие шубы, как показатель благосостояния. Необходимыми предметами вельможной одежды в любое время года стали шубы, шали, дорогие шапки. Появились и мастера-шубники. Открывались магазины и лавки шуб, а в указателе говорилось, что «сия лавка весьма богата всякими мехами, и притом хозяин оной заграничных дел мастер».

Соответственно, теперь сидельцы и служивые, хотели выглядеть на портретах с важными буржуйскими мордами и в дорогих импортных шмотках, при рыжье, цацках и прочих ювелирных кандибоберах. И, желательно, в медвежьей шубе. Или в заячьем полушубке, по бедности…

А «Боже Царя храни» стали распевать не только по выходным, но и ежедневно на вечерних поверках. А Иван Малевич и вовсе стал жить-поживать, как у Бога за пазухой, на зависть мелким авторитетам зоны. Из других исправительных учреждений к нему уже приезжали важные люди сделать заказ на портрет с изображением их вельможной морды и с перстнями на всей пятерне. Заказов у Ивана Малевича стало по более, чем у знаменитого Шишкина, который малевал медведей на лесоповале. Иван мог капризничать, ставя в очередь солидных чиновников, грубить куму, являющимся его арт-менеджером.

Арт-менеджер – это даже не человек, а скорее чародей, который спасет творческую душу от постоянных финансовых страданий и мытарств, и берёт на себя все заботы о продвижении, приёме заявок и продаже произведений. Шли годы, деятель художественной кисти и арт-менеджер обрастали божьей милостью: Потап-Малевич всеразличными поблажками, а Юрий Цапок-Цезарь, – барышами. Как-то Иван поинтересовался у одного из авторитетных сидельцев, мудрого еврея Фимы Фукса, о событиях на свободном пространстве Родины, о которых Фиме было известно.

Фима важно и обстоятельно начал своё повествование, а Иван, вспоминая своё прошлое, пытался всё это вместе сопоставить с настоящим и представлять в цвете, как «картину маслом».