Читать книгу Воспоминания мертвого пилота - Юрий Собещаков - Страница 5

Повинуясь рукоятке поворота переднего колеса мой Ту-16-й вырулил из капонира «Поста номер 4» и, оставив за хвостом здание аэровокзала с неоновой надписью «Петропавловск-камчатский», медленно покатил между стоянками отдельной транспортной эскадрильи и бетонными укрытиями полка противовоздушной обороны. Несколько ПВОшников, на пути к своим Су-15ТМ, приветливо помахали мне рукой. Я воспринял их дружественные жесты как пожелание счастливого полёта и козырнул им левой рукой. Это было не по уставу, но сидя в командирском кресле я был повёрнут к ним левым боком и мою правую руку увидеть они бы не смогли.

В тот день мы взлетели первыми. После набора высоты маршрутного полёта я развернул самолёт и взял курс на Командорские острова. Оставив далеко внизу последний участок суши, принадлежащий Советскому Союзу, мы направились к американской границе. В моё полётное задание входила проверка противовоздушной обороны вероятного противника авиабазы Эриксон. Это был сложный комплекс упражнений, который я должен был отработать. По прямой до острова Шемаи было всего лишь тысяча километров. Но мы должны были выполнить упражнение в условиях максимально приближенных к боевым. Поэтому, вместо полёта на восток я взял курс на север и планировал подойти к американцам незамеченным по большой дуге, со стороны Аляски. На финальном отрезке полёта мне предписывалось войти в зону досягаемости крылатой ракеты К-10. Произвести её учебный пуск по американской станции радиоэлектронной разведки и раннего предупреждения о воздушной угрозе, затем дождаться когда наш самолёт будет перехвачен истребителями противника, пролететь с ними вдоль островов и вернуться на родной аэродром. На удалении триста километров от цели, я перевёл самолёт на пикирование. Снизившись до пятидесяти метров и разогнав свой ракетоносец до девятисот километров в час, мы устремились на вражеский остров. Через три минуты после снижения второй пилот запустил ракету по авиабазе. Трёхтонный миниатюрный самолёт, сорвался с подкрыльевого пилона моего самолёта, взлетел на высоту двадцать километров и оттуда, почти вертикально обрушился на американцев, уничтожив мощный радар и разбросав плиты их взлётно-посадочной полосы на сотню метров вокруг …

Конечно же у нас не было с собой никакой ракеты. Ни учебной, ни боевой. Все они лежали на нашей базе в бетонном укрытии глубоко под землёй, и были очень похожи на уменьшенную копию истребителя МиГ-15, успешно воевавшего в Корее двадцать с лишним лет назад.

Пролетев полсотни километров над водой я увидел пару истребителей-перехватчиков, стремительно приближавшихся к нам. Маленькая военная игра закончилась. Наш самолёт был обнаружен и, теоретически, сбит. Штурман отметил на полётной карте место где мы увидели американцев, а я вывел обороты двигателей на максимальный режим, перевёл самолёт в набор высоты и включил автопилот.

Самолёты-истребители пронеслись мимо нас, круто развернулись, и зависли над левым и правым крылом нашего ракетоносца.

– Штурман, записывай, – сказал я по внутренней связи навигатору. – Через четыре минуты после учебного пуска ракеты мы были перехвачены парой Углов Пятьсот двадцать пятой истребительной эскадрильи. Бортовые номера самолётов: Ноль-ноль- восемь и…

Я вопросительно посмотрел на правого лётчика.

– Ноль-ноль-девять, – добавил мой помощник разглядывая истребитель зависший над правым крылом.

– Принадлежность эскадрильи определена по эмблеме нанесённой на переднюю часть фюзеляжа под кабиной пилота.

– Что там нарисовано? – услышал я голос второго штурмана.

Бедняга сидел в своей кабине как в железном мешке и не мог видеть ничего вокруг, за исключением своих приборов.

– Морда грустного бульдога с зелёными глазами и пластырем, крестом наклеенным на лоб. Два клыка торчат изо рта. Левый золотой. На шее ошейник с металлическими шипами.

– Командир, неужели ты помнишь наизусть номера эскадрилий и определяешь принадлежность самолётов по их эмблемам? – в голосе второго штурмана легко были уловимы нотки недоверия и восхищения одновременно.

– Я бы хотел обладать такой памятью, – честно ответил я. – Но всё гораздо проще. Под мордой бульдога синей краской жирно написано: 525 ти эйч ФАЙТЕР СКю. Что в переводе и означает то, что я перед этим сказал.

Сопровождаемые американскими перехватчиками мы набрали высоту маршрутного полёта. Пилот ведущего истребителя поприветствовал меня отданием воинской чести и знаком попросил открыть наш бомболюк. Я уменьшил скорость полёта и передал по внутренней связи его просьбу штурману. Когда загорелась зелёная лампочка «Бомболюк открыт», я показал американцу поднятый вверх большой палец левой ладони сжатой в кулак. Этот международный жест он понял правильно. Соскользнул под фюзеляж нашего самолёта и, убедившись, что в бомболюке у нас как всегда пусто, занял свое место над левым крылом.

Примерно полчаса мы пролетели вместе. На рубеже сто километров на запад от острова Атту я помахал американцам рукой и взял курс в сторону Камчатки. Пара Ф-15-х ускорилась, обогнала нас и с разворотом ушла вниз.

«Всё, – с облегчением подумал я. – Первое боевое задание выполнил успешно».

Летим домой. Нервное напряжение спало. Я окунулся в воспоминания о только что проведённом отпуске.

Два месяца назад, получив отпускные билеты из рук начальника штаба, мы всем экипажем в тот же день вылетели во Владивосток. Дальше наши дороги разошлись. Ребята разъехались по родственникам, а я поселился в самом центре города на улице Ленинской, в гостинице с героическим названием «Челюскин». Объектом моего пристального внимания стала дискотека местного медицинского института. После двух недель пьянок со студентками, переспав почти со всем женским полом лечебного факультета, я неожиданно натолкнулся на абсолютно твёрдый отказ одной будущей врачихи провести очаровательную ночь любви где-нибудь в удобном месте. Это настолько обескуражило меня, что я больше не мог думать ни о ком другом, кроме как об отказчице.

«Как это так, – рассуждал я бредя ночью по Партизанскому проспекту в направлении центра города. – Мне, боевому морскому лётчику, говорят: «Нет.» Я этого слова от женщин ещё не слышал и, самое главное, слышать не хочу.»

Но красавица оказалась упрямее и умнее меня, в результате чего к середине моего отпуска мы официально поженились. Было ещё одно обстоятельство, повлиявшее на моё поспешное решение. Ее отец был начальником береговой обороны Тихоокеанского флота и, хоть к авиации он не имел никакого отношения, носил гордое звание контр-адмирала, а их на флоте было не так уж и много.

До сознания дошёл голос штурмана:

– Командир, рубеж снижения.

Коротко ответил ему:

– Понял. Приступаем к снижению.

Отклонил штурвал от себя. Опуская нос самолёта, одновременно уменьшил обороты двигателей до положения «Малый газ». В кабине сразу стало намного тише. Взглянул на второго пилота. Тот как смотрел на океанские льдины в боковую форточку, так и остался безучастным к полёту.

«Тоже о чем-то вспоминает или уснул упёршись лбом в стекло», – подумал я и мысленно вернулся во Владивосток.

Вторая половина отпуска совпала с нашим медовым месяцем. Ехать в свадебное путешествие мы не собирались. Приближающаяся зимняя сессия не давала моей молодой жене даже недели свободного времени. Тесть и тёща переехали в свой загородный дом, предоставив нам полную свободу. Почти всё время мы проводили в постели, чередуя чтение Олиных лекций с практическими занятиями по более глубокому и всестороннему изучению человеческого организма. Особое внимание мы уделили разнице строения тел мужчины и женщины. И хоть великих открытий сделать нам не удалось, удовольствие от процесса учёбы было получено обеими сторонами.

От приятных воспоминаний я невольно заулыбался.

– Командир, у меня экран бортового локатора погас.

Услышал я голос штурмана.

«Удивительно, но звук проник через кожу шлемофона, а не через наушники самолётного переговорного устройства».

Я посмотрел на приборную доску. На ней было около тридцать приборов, но сейчас меня интересовали только два из них, расположенные на центральной её части. Это приборы показывающие частоту вращения роторов левой и правой силовых установок. Стрелки обоих подрагивали на отметке оборотов авторотации.

«Значит оба двигателя не работают», – сделал я вывод.

Проверил показания мгновенного расхода топлива. Так и есть, движки стоят.

– Отключить все потребители электроэнергии! – закричал я двум штурманам и второму пилоту.

Затем посмотрел на рычаги управления двигателями и сразу всё понял.

Восемь минут назад, перед снижением с десяти тысяч метров, переводя двигатели из положения «Крейсерский режим» на «Малый газ», я затянул их немного дальше, в положение «Стоп». Не проконтролировав показания приборов, снизился до трёх тысяч метров. За это время, работающее авиационное оборудование, и прежде всего мощный излучатель бортового локатора, полностью разрядили аккумуляторные батареи.

Попробовал запустить двигатели от кнопки «Запуск двигателей в воздухе». Никакого эффекта.

На старых моделях Ту-16-х не был установлен «Замок полётного малого газа», предотвращающий беспрепятственный перевод рычагов управления двигателями во всем их диапазоне и я, погружённый в свои приятные воспоминания, по ошибке сам выключил оба двигателя.

Проектируя этот тип самолёта в начале пятидесятых годов, сталинские авиаконструкторы не предполагали, что через сорок лет лётчики в полёте будут думать не об оборотах ротора двигателя в секунду, а об оборотах женского таза в минуту.

Меня убить было мало. Вода приближалась всё быстрее и быстрее, а я даже сигнал бедствия подать не мог. Радиостанция не работала. Прыгать с парашютами уже поздно. Да и бесполезно. Потому что, выбравшись из ледяной воды в индивидуальную резиновую лодку, при температуре воздуха минус четыре градуса, прожить удалось бы не больше двух часов. Внутри меня все похолодело.

«Чёрт, это же конец. Я ведь на воду никогда не садился. Что будет, если перед приземлением я неправильно оценю расстояние от самолёта до поверхности моря? Глупый вопрос. Что будет? Что будет? Любой лётчик тебе скажет, что будет. Мы взмоем без тяги двигателей на восемь-десять метров над водой, а затем, потеряв скорость, рухнем на воду. При всей своей кажущейся мягкости и текучести она окажется для нас жёстче бетона. Фюзеляж треснет вдоль заклёпочных швов, плоскости и хвостовое оперение сразу отлетят в стороны, позвоночники членов экипажа, не выдержав вертикальной перегрузки, противно хрустнут, разрывая спинной мозг в нескольких местах. И мы быстренько пойдём ко дну, в ясном сознании и с парализованными конечностями».

Картина вырисовывалась не завидная. Сердце сдавил страх. Плечи самопроизвольно передёрнулись и к горлу подкатила тошнота. Я посмотрел на правого лётчика. Лейтенант вцепился в штурвал так, что пальцы под ногтями стали белые как мел. Его бледное лицо покрывали крупные капли пота.

«Во, парадокс. Ни кровиночки на лице, а он мокрый как из парной вышел. Интересно, я также выгляжу или ещё хуже?»

Это мысль вытеснила из моей головы собственные переживания.

Я взялся за штурвал, слегка качнул его влево-вправо и в полной тишине спокойным голосом сказал своему помощнику:

Отпусти.

Он убрал руки на колени и закрыл глаза.

«С жизнью прощается», – успел подумать я, стараясь выбрать место для посадки более-менее чистое от льдин.

Перед самой водой потянул штурвал на себя. Самолёт уменьшил скорость снижения, фюзеляжем коснулся воды и, топя отдельно плавающие льдины стеклянным носом штурманской кабины, заскользил по поверхности Тихого океана.

Приводнение прошло удачно. Теперь главное было как можно быстрее покинуть самолёт.

Пока я занимался посадкой, два штурмана, покинув свои рабочие места, встали между мной и правым лётчиком в ожидании открытия аварийных люков. Люки находились за нашими спинами на потолке кабины. Как только самолёт остановился, мы со вторым пилотом отъехали в своих креслах назад и почти одновременно сбросили люки. Я выбрался из кабины первый и не дожидаясь пока правый лётчик поможет штурманам взобраться на фюзеляж побежал к хвосту самолёта.

Автоматическая система выброса надувного плота сработала исправно. От баллона сжатого воздуха, входившего в комплект коллективного спасательного средства, оранжевый домик надулся и плавал рядом с самолётом. Я достал из комбинезона нож, отрезал шёлковую верёвку, удерживающую его от свободного плавания, намотал её себе на руку и, подтягивая плот за собой, пошёл к носу самолёта.

Три члена экипажа стояли у кабины и готовились спускаться с фюзеляжа на крыло. Лёгкие волны изредка перекатывались через его поверхность. На переохлаждённом металле образовалась тонкая ледяная корка. Только я подумал о том, какую серьёзную опасность представляет гладкий и скользкий алюминий, как на крыло спрыгнул правый лётчик. На покатой плоскости его ноги выскользнули из-под тела. Он упал на спину. Покатился по крылу вниз. Взмахнул несколько раз руками, пытаясь хоть за что-то зацепиться и с криком отчаяния ушёл под воду. Зимняя меховая куртка, тёплый комбинезон и высокие кожаные сапоги на собачьем меху не оставили ему ни одного шанса хотя бы на несколько секунд удержаться на поверхности.

Поражённые увиденным, мы неподвижно стояли у открытого верхнего люка кабины до тех пор, пока стук металла по стеклу не вывел нас из оцепенения. Это стрелок и радист рукоятками своих пистолетов пытались разбить боковое стекло задней гермокабины. Входной люк хвостового отсека, где находились два прапорщика, открывался вниз. Сейчас он был как минимум на метр под водой. Открыть его не было никакой возможности ни нам снаружи, ни им изнутри. В аварийной обстановке они должны были выпрыгнуть с парашютами, но без моей команды делать этого было нельзя, а после отказа внутренней радиосвязи я такой приказ отдать уже не мог.

Перепуганные гибелью правого лётчика два оставшихся в живых штурмана и я, помогая друг другу, осторожно спустились на крыло. Затем мы подтянули плот как можно ближе к самолёту и я приказал штурману-оператору первым прыгать в него. Лейтенант, прибывший всего лишь месяц назад служить в мой экипаж, обречено посмотрел на меня и без разбега прыгнул.

Хорошо оттолкнуться от скользкого крыла было невозможно. Штурман-оператор не долетел до намеченной точки приземления всего несколько сантиметров, ударился ногой об упругий резиновый борт и упал в воду. Погружаясь в волну, ему всё же удалось поймать руками тонкий трос, опоясывающий плот. Через пару секунд, когда он снова появился на поверхности, штурман-навигатор упал на колени и схватил своего молодого коллегу за воротник лётной куртки. Он не дал лейтенанту опять уйти под воду. Я подтянул за верёвку наше спасательное средство вплотную к задней кромке крыла и мы помогли бедняге сначала сесть на закрылок, а затем перевалиться в плот.