Читать книгу Тайна могильного креста - Юрий Торубаров - Страница 6

На высокой крутой излучине, где дорога тесно жмется к реке, растет могучая корявая береза. Ее изогнутый ствол покрыт темной шершавой корой, а исхлестанные ветрами ветви склонились к задумчивой тихой Жиздре. На вершине березы, обхватив руками ствол и болтая босыми ногами, примостился отрок. Он неотрывно следил за убегающей вдаль дорогой. Стреноженный конь пощипывал травку, лениво отгоняя хвостом надоевших мух. Перевалило за полдень, а дорога все еще был пуста.

Наконец вдали показались всадники. Мальчишка кубарем скатился вниз, вскочил на коня, и перепуганное животное, подгоняемое ударами пяток и нахлестываемое уздечкой, понеслось навстречу отряду.

– Воевода! Князь просит тебя срочно к нему! – торопливо выпалил мальчишка, подскакав к отряду.

Ничего не спросив, Сеча хлестнул коня и помчался в город.

По просторной гриднице нервно ходил гонец из Чернигова, то и дело посматривая в окно.

– Ну, где же воевода, князь? – в который раз обращался он к князю Василию. Тот перебирал астрагалы[7], недавно принесенные Иринеем, и в ответ лишь сопел. Козельского князя начинал раздражать нахальный боярский сынок, чувствовавший себя здесь как дома.

Наконец за окном послышался конский топот, затем лай собак. Загремели засовы, заскрипели ворота, и во двор на коне въехал воевода.

– С благополучным возвращением, – поздравил князь прибывшего. – А где Аскольд? – спросил он, поглядев на ворота.

– Я поспешил по твоему зову, князь. Отряд отстал. Что случилось?

– Великий князь просит тебя и четыреста мужей на совет.

– На совет? – воевода удивленно поднял брови. – Знаю я этот совет… Раз князь просит мужей, значит, хочет кого-то воевать. Но дать четыреста человек мы вряд ли можем. У нас самих тут неспокойно. Наши недруги того и гляди в гости пожалуют. – Сеча посмотрел на незнакомца, который с любопытством прислушивался к их разговору.

– Княжий гонец, – пояснил Василий, – боярский сын.

– Вижу. Велика честь прислать гонцом такого сына! Дела, знать, важные ожидаются, – воевода снова выразительно глянул на стройного симпатичного юношу. – Когда быть?

– Князь ждет в четверг, – ответил посланец.

– Ну что, князь, выступать надо немедля. Приказ есть приказ. Пойду, дам распоряжение. – Сеча направился было к двери, но его остановил Василий.

– Не волнуйся, я уже попросил князя Всеволода, чтобы он распорядился.

– Всеволода? – Сеча нахмурился.

– Да, все это время он часто бывал у меня. Как моя сестра? – Василий впервые вспомнил о ней.

– С ней все хорошо, скоро будет.

– Хотел я спросить, воевода… – Василий замялся. – Разное говорят…

– Говори, а гонец пусть идет отдыхать.

Дождавшись, пока черниговский посланец выйдет, воевода усмехнулся:

– Пустое, князь. Ты знаешь Аскольда. Он добрый воин и честный муж. Княжна же лишь исполнила свой долг. А кто тебе это говорит, сам и пальцем не пошевелил ради ее спасения, хотя был рядом. И как там появились неверные, надо еще разобраться. Нечистое дело… – воевода еще суровее сдвинул брови.

– Прости, не хотел тебя обидеть, – вспыхнул Василий.

Воеводе стало жаль мальчика.

– Ты молод еще, князь. Многое тебе непонятно. Но запомни на всю жизнь: честного, преданного делу – береги. Прочь гони от себя языкастых лизоблюдов. Ничего, кроме беды, от них не жди. Случись что, первые тебя и предадут.

Мальчик вдруг бросился к воеводе и порывисто обнял его.

– За Аскольда не волнуйся. Я велю, чтобы за ним приглядывали.

– Князь, Аскольд окреп достаточно. Я беру его с собой. Не к лицу воину нежиться в постели, когда другие готовятся пролить кровь, – он ласково потрепал Василия по волосам. – Ну, пора мне.

Сеча ходил по двору широкими шагами, заложив руки за спину, и о чем-то сосредоточенно размышлял.

– После обеда выступаем! – объявил он подъехавшему Акиму. – Вели готовить коней. Да проверь все сам.

Воевода взглянул на стоявшего поодаль сына. Вид у того был уставший, измученный. Старуха сделала все, чтобы вернуть ему силы, но даже она не властна была восстановить их полностью за такое короткое время.

– Отец, о каком походе речь? Ты уже четверо суток в седле, пожалей себя!

– Эх, сынок, сынок… Скоро призовет к себе Господь, там и наотдыхаюсь. Чует мое сердце, опять воевать будем. Може, за Данилу, може, против. Бесятся князья наши, остановить их некому. А вражина тем временем куски от нас рвет…

Воевода очень торопился. В Брянске отряд долго не задерживался, пополнил припасы и ходом двинулся на Росусу, а потом прямо на Ропеск.

Город, завидев большой отряд, запер ворота. На стены высыпали вооруженные горожане. Узнав, кто такие, ворота все же открывать не стали, только спустили со стены овес, предварительно забрав деньгу. Переночевав на берегу, отряд поднялся на ранней зорьке и снова отправился в путь. А к вечеру в лучах заходящего солнца перед их взором предстали золотистые маковки Спасо-Преображенского собора. Пятиглавый храм величественно вырисовывался на голубом небосклоне. Лучи солнца горели на нем, слепя глаза. Воевода, а за ним и весь отряд, осенив себя крестным знамением, повернули к реке.

На исходе была среда. В город входить не стали, князь ждал их в четверг. Отыскав удобное место в излучине Десны, козельцы расположились на ночлег. Перед сном воевода загнал всех в теплую ласковую воду.

Утром отдохнувшая за ночь дружина выглядела бодро и внушительно. Довольный Сеча поскакал в город. Княжеские ворота были распахнуты настежь, и он без помех въехал во двор. Спрыгнув с коня, поправил одежду и торопливо вошел в гридницу. Там уже собрались бояре и именитые дружинники и вели оживленный разговор. Наконец появился князь Михаил. Вместе с ним вошел худощавый и стройный человек. Его гордо посаженную голову украшали вьющиеся седые волосы. Аккуратно постриженная бородка придавала тонким чертам строгое и щеголеватое выражение. Он был одет в синий приталенный бархатный кафтан, богато расшитый серебром.

Князь заговорил, голос его звучал хрипловато.

– Хочу представить вам, мужи мои доблестные, нашего лучшего друга князя Конрада Мазовецкого.

Незнакомец поклонился.

– Другове, – голос его прозвучал твердо, что указывало на привычку повелевать. – Судьба соединяет наши княжества: у нас появился общий враг – пруссы и литовцы. Они грабят Польшу.

Гридница зашумела. Трудно было разобрать, одобряет ли она его слова или осуждает. А тот продолжал, потрясая руками:

– Враги не дают нам покоя. Они беспощадны и кровожадны. Довели нас до того, что я вынужден отбирать лошадей, платье у своих панов знатнейших, чтобы одарить этих собак. И если вы не поможете, они захватят нас и придут к вам. Против таких врагов надо биться вместе.

Воевода слушал князя Мазовецкого внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова. Эта простая ясная речь пришлась по душе козельскому воеводе.

– Дело говорит, – вполголоса сказал он.

Конрад уселся со спокойным выражением лица и стал ждать вердикта.

– Князь, – поднялся воевода черниговский, – как нам известно, вы приютили у себя слуг господних, отдав им земли кульмские. Так почему не помогают вам эти благородные рыцари?

Конрад, внимательно выслушав речь воеводы, ответил:

– Да, это верно. Император Фридрих Второй дал на то согласие, и Великий магистр ордена Герман фон Зальц занял эту землю. Он оказывает мне большую помощь. Но сил не хватает, и я прошу, други, – помогите! Эти варвары грозятся уничтожить нашу веру, веру Христа! – последние слова он произнес с пафосом. Глаза его блестели.

– Веру уничтожить не позволим! – раздались громкие голоса.

Князь Михаил поднятием руки успокоил не в меру разгорячившихся дружинников.

– Давайте все обсудим, – медленно сказал он. Все насторожились. Князь Мазовецкий переменился в лице. – Други, князь мазовецкий прибыл сюда тайно, потому что для нас всех не уменьшилась и Даниилова угроза. Вам всем памятны наши меры против этого вероломного князя, нарушившего свои обещания, и я опасаюсь, как бы наш предстоящий поход не послужил поводом для новых Данииловых притязаний.

Воевода слушал своего князя и, признаться, не все понимал. Князь Михаил упомянул о возникшей угрозе польскому князю со стороны Даниила. Но Сече было хорошо известно, что в свое время Лешка Казимирович, брат князя Мазовецкого, погиб от руки Одонича. Не кто иной, как Даниил откликнулся тогда на зов князя Мазовецкого, пожелавшего наказать виновника гибели Казимировича. Это он, Даниил, уговорил и брата своего Василиска совместно выступить в поход на стороне князя Конрада. Что потом произошло между ними, воеводе было неведомо.

– …Но мы, – продолжал тем временем Михаил, – не можем оставить в беде нашего друга… Тем более что пруссы опасны и для нас…

Все согласно закивали. Было ясно, что вопрос решен и можно расходиться. Уже кое-кто стал подниматься, как вдруг раздался резкий голос козельского воеводы:

– Князь, дозволь вопрос, – обратился он к Михаилу. – Как пойдем? Впереди земли Данииловы.

Насторожившийся было Михаил облегченно вздохнул.

– Пусть тебя это не беспокоит, – ответил князь Мазовецкий, – проведем такими путями, что не только князь Даниил, сам Васаам не узнает.

Выступление назначили на завтра.

Вечером князь Михаил устроил пир в честь своего друга. Воевода, сославшись на усталость, от застолья отказался.

Зато князь Конрад с совета пришел довольный. Чувствовал он, что Михаил не очень-то хотел идти на помощь. «Боится. Правильно я сделал, что прибыл сам и не послушал магистра», – думал Конрад, стоя у раскрытого окна, из которого взгляд упирался лишь в высокую деревянную стену. Поверх ее виднелся кусочек голубого неба да вершины могучих деревьев, росших на пустыре за княжеским двором. Но Конрада это не смущало. Ведь отсюда он в любое время мог попасть к той, которая оказала ему столько услуг. Совет советом, но не встань она на его сторону, вряд ли черниговец решился бы на этот поход…

Княжеское застолье набирало силу. В помещении стоял пьяный гул. Некоторые гости уже хватили лишнего и, навалившись на стол, спали непробудным сном. Перед тем как покинуть пир, княгиня выразительно взглянула на князя Конрада. Тот понял намек, но уйти прежде Михаила не мог. Дождавшись, когда вконец опьяневшего хозяина слуги под руки увели в спальню, князь Мазовецкий поднялся. Презрительно взглянув на пьяную оргию, он легко и трезво заспешил к выходу.

На другой день князь Михаил проснулся поздно. Болела голова. Он долго пил спасительную водицу, пока в голове не стало проясняться. Михаил откинулся на мягкие изголовники и страдальческим голосом кликнул слугу. В дверь просунулась голова отрока.

– Ступай посмотри, пан проснулся или нет.

Отрок крутанулся на голых пятках и бойко зашлепал по полу.

– Нет, еще спит, – доложил он вскоре.

– Поднабрался, видать, чертов лях. А матушка встала?

– Нет, и княгиня почивает.

– Слава тебе, – перекрестился князь, поворачиваясь и жалобно кряхтя, – никак и она того… лишку хватила? Ну, чего уставился?! – вдруг заорал он на отрока. – Ступай к тиуну, пусть холодного медку нальет. Да проворней беги!

Воевода уже был на ногах, не успело еще солнце оторваться от горизонта, и поднял своих людей. Но в этот день похода не получилось. Выступили только на следующее утро.

Князь отдал строгий приказ хранить поход в глубокой тайне. Еще не пропели петухи, как подняли отряды и глухие дороги поглотили черниговскую дружину. Проводник князя Мазовецкого знал свое дело и вел отряд уверенно. Безо всяких затруднений прошли Данииловы земли и вступили в Мазовию.

Внезапное нападение объединенных сил на врага сыграло свою роль. Конрад радовался, что задуманное так легко осуществляется. Пруссы сдавались без боя. Не встречая сопротивления, отряды, ведомые Мазовецким, устремились на север. Обозы победителей разрастались на глазах. Особенно усердствовали хозяева похода. Обрадованные наконец, что с лихвой могут возместить свою недавнюю беспомощность, они не стеснялись. Воевода своих сдерживал.

– Не грузи коня чужим добром, сложишь голову под их топором, – говаривал он своим дружинникам, глядя, как ляхи кидают в повозки прусский скарб.

Когда накатывалась зга[8], утомленные походом дружинники останавливались на привал. Перед сном воевода всегда делал обход. Издали завидя высокую сухую фигуру своего предводителя, воины раздвигались, давая место у весело потрескивающего костра. Сеча, опершись на плечо какого-нибудь молодчика, присаживался на минутку, перебрасывался с дружинниками парой шуток и шел дальше.

У очередного костра встретил Аскольда в кругу друзей. Тот смеялся вместе со всеми какой-то байке, но взор его был грустен. Вздохнул воевода, понимая, чем терзается его сын, но промолчал. Ведь как хотел уберечь его от тоски, в поход забрал, думал – забудется. Да ошибся, видать – слишком крепкое чувство вошло в сердце юноши…

А утром опять бешеная скачка. И снова вражьи города открывают свои ворота. Бегут старшины прусские. Но где их дружина? Уж очень подозрительны эта легкость побед и кажущаяся покорность врага. Дальше двигаться опасно – может быть западня. Сеча решил идти к князю.

Михаил встретил воеводу радостно, дохнув крепким винным запахом и нетвердо покачиваясь на ногах. Обсуждать с ним что-либо было бесполезно. Оставался только Конрад.

Свой шатер князь Мазовецкий разбил на холме, к которому со всех сторон подступал лес. Войдя в шатер, воевода прищурился от яркого света, исходившего от свечей, густо натыканных в подсвечник. Внутренность шатра была обставлена со вкусом. В большом зеркале Сеча увидел старика с окладистой белой бородой и осунувшимся лицом. Не поверил изображению, ибо вовсе не таким себя чувствовал.

Князь сидел за столом и что-то писал. Услышав шаги, резко обернулся, но тут же расплылся в улыбке и широким жестом указал на стул.

– Чем могу служить?

– Князь, дальше двигаться нельзя, – с ходу начал воевода. – Враги часто пользуются такой хитростью – заманят в удобное для них место, где ни встать, ни мечом махнуть. Зажмут со всех сторон и давай тешиться. Прежде чем дальше идти, надо все разузнать. Где их воины? Почему они не оказывают сопротивление? И еще хотел бы я знать… только не серчай на меня, старика… Где обещанные тобой немцы? – Сеча резко выпрямился и казался теперь огромным и устрашающим.

– А, рыцари… – Конрад покосился на собеседника. – Должны быть. Вчера я получил весть, что фон Зальц выступил и вот-вот с нами соединится. А что касается твоих опасений, думаю, они напрасны. Я уже не раз говорил: просто враги не ждали нашего прихода и бросились спасать свои шкуры, ища защиты у паршивой Латвии. Будут просить у ней помощи. Пока те соберутся, мы успеем прибрать к рукам не один город. Тогда пойдем на мировую.

Воевода поморщился. Ему не понравились ни смысл слов, ни легкость, с какой они были произнесены.

– Если они соберут силы, то уже не будут думать о мире, – заметил он.

– Э, воевода, время ты не учитываешь. Дело к осени пойдет. Урожай собирать надо. Согласятся они на мировую, поверь моему слову.

Воевода промолчал. Громким шлепком убил впившегося в щеку комара.

– Спать не дает эта живность, – пожаловался Конрад, ища понимания в глазах воеводы.

– Место ветреное выбирать надо, – посоветовал тот. – А на твои слова скажу: боюсь, князь, пронадеешься. Кому охота на своих плечах чужую ношу нести, каждый норовит ее сбросить. – Сеча поднялся. – Предлагаю подождать здесь.

– Военный поход всегда опасен. Если боишься его, не надо и начинать.

– Князь, я все сказал, – тихо ответил воевода. – Подумай. Не забывай, что и Ростислав, оставив Галич, думал кое-что приобрести у Литвы. Потерял же все. – Он направился к выходу.

Конрад быстро вышел из-за стола, преграждая Сече дорогу.

– Что заторопился, пан? Откушай со мной. Хочу угостить тебя заморскими винами.

– У нас панов нет, – усмехнулся воевода, – а за приглашение премного благодарен, но в походах не пью. Дал зарок. Нарушать не буду, – твердо закончил он.

Князь понял, что уговоры бесполезны, и проводил гостя до выхода.

– Останемся друзьями, воевода! – сказал вдогонку.

– От настоящих друзей, князь, никогда не отказываюсь. – И воевода стал быстро спускаться с холма, придерживаясь за высокую поросль. Поляк долго смотрел вслед, пока тот не скрылся за ближайшим лесом.

Время клонилось к вечеру. Яркое солнце уже касалось верхушек деревьев своим раскаленным ободом. Вокруг горели костры, и воздух был густо напоен запахом дыма, жареного мяса вперемешку с болотной гнилью и душистым липовым ароматом. В русском становище готовились ко сну, и мало кто заметил, как двое верховых исчезли в черной пасти леса.

А утром растревожил всех яростный лай приблудных собак да громкий топот мчавшейся во весь опор лошади. Дозорные, узнав во всаднике своего, пропустили. Он не стал отвечать на все их расспросы, а сразу поскакал к стоянке воеводы.

Сеча уже проснулся и лежал, наблюдая, как серая пичужка кормит свое потомство. Она прыгала с ветки на ветку, держа добычу в маленьком клюве и тревожно чирикая. Дальше понаблюдать за ней не удалось. Микула, сдерживая разгоряченную лошадь, на одном дыхании выпалил:

– Воевода, до пруссов два перехода. У них много воинства собралось. От их костров светло, как днем. А люди к ним идут и идут. Я Добрыню оставил, чтобы он все разглядел. Завтра к рассвету он должен вернуться, – Микула замолчал, тяжело дыша.

– Видишь, князь, – вслух сказал воевода, будто Конрад стоял где-то рядом, – кто прав? Отдыхай! – приказал он Микуле, вскочил и решительно зашагал к стоянке польского князя.

У входа в шатер, сидя прямо на земле, спали два воина, сжимая в руках тяжелые алебарды. Сеча осторожно проскользнул внутрь. Слабый огонь лампады, мерцавшей в углу, слабо освещал помещение. Князь Мазовецкий крепко спал. Воевода потряс его за плечо. Тот проснулся и, потягиваясь, спросил:

– Что привело тебя в такую рань?

– Пруссы в двух переходах отсюда, – коротко ответил воевода.

– Ну и что? – к удивлению его, князь ответил довольно спокойно. – Стоило из-за этого будить. Мы их сами ищем.

– Их очень много. И люди прибывают. Срочно надо посылать гонцов к немцам и укреплять лагерь. А может, и уходить…

– Что? – поляк приподнялся, лицо его стало жестким. – Уходить? Сейчас? Ты спятил, старик! Фон Зальц на подходе. Я сейчас же велю послать к нему гонца с повелением самого скорейшего прибытия. Уходить! – нижняя губа Конрада презрительно оттопырилась. – Что скажет Великий князь Михаил?

– Я сам ему доложу. Думаю, он со мной согласится. Хотя… на все его воля, – с этими словами Сеча вышел.

Немцы подошли на четвертый день. Об их появлении загодя возвестили громкие напевы труб и воинственный барабанный бой. Русскую дружину раздирало любопытство: никто из них до сих пор не видел этого диковинного воинства. И вот они показались. Впереди на вороных конях – несколько трубадуров с длинными, поднятыми вверх трубами. За ними – барабанщики. Затем закованный в железо воин на высоком белом коне. Стяг у него в руках бился на ветру. За ним шел отряд рыцарей впечатляющего и внушительного вида – в туниках и белых плащах. Каждого воина украшал большой черный крест на левом плече. В руках они держали огромные щиты с различными изображениями. Длинные с крестообразными рукоятками мечи бились о лошадиные бока в такт шагам. Все ряды были ровные, четкие. От них веяло грозной силой, смешанной с пренебрежением и явным чувством превосходства перед встречающими.

– Ишь, гордецы какие! Не подойдешь! – возмутился стоявший рядом с Аскольдом дружинник. – Посмотрим, какие они в бою.

Сразу же состоялся совет. Узнав о враге, магистр ордена Герман фон Зальц презрительно бросил что-то по-немецки.

– «Пойдем вперед, там и утопим их в собственной крови», – перевел Конрад воеводе. На том и порешили.

Объединенное войско встретило врага на второй день пути. Оба князя и великий магистр в сопровождении небольшого отряда рыцарей выехали для осмотра противника. На дальнем конце огромного поля возвышался пологий холм. С его вершины в обе стороны спускались ряды прусского воинства. За их спинами, прикрывая, как щитом, красовалась громада дремучего леса. Слева, извиваясь по-ужиному, проползал древний овраг. Справа уходило вдаль, упираясь в небесную синеву, озеро.

Великий князь и воевода стояли рядом. Сеча долго и внимательно изучал место предстоящего боя. Михаил, несколько раз пробежав глазами по горизонту, нетерпеливо заерзал в седле. Воевода молчал. Наконец князь не выдержал и спросил:

– Ну как?

– Враг выбрал неплохую позицию. Смотри, слева атаковать их ряды помешает этот овраг. Справа – озеро. Боюсь, что в том лесочке может оказаться засада.

– Да, – согласился князь. – Но может быть, воспользоваться и нам лесом, ударить с тыла?

– Для начала надо подойти туда незаметно, – с улыбкой, стараясь не обидеть собеседника, ответил воевода.

Договорить им не дали: подъехали поляк с немцем и сообщили, что будет совет.

Длинные тени вековых деревьев, сиротливо возвышающихся посреди поля, растворялись в надвигающихся со стороны леса вечерних сумерках. Скоро солнце нырнуло в озеро. На поляне то тут, то там вспыхивали огоньки костров.

После совета, глядя вслед уходящему фон Зальцу, воевода обратился к Мазовецкому:

– Расскажи, что это за люди, князь.

– Хорошо, дай только горло промочить.

Отпив несколько глотков воды, стал рассказывать:

– Тяжело было Мазовии – племена пруссов в союзе с Литвой опустошали наши земли. Казна выдыхалась. Начались внутренние раздоры. Пруссы, не встречая сопротивления, наглели с каждым днем. В это время в Ливонии рыцари меча успешно действовали против племен. И я решил переманить их на нашу сторону – отдал им замок Добрынь. Но надежды не оправдались. Пруссы, хоть и не смогли взять замок, но нагнали на рыцарей страху своим числом, и те прекратили боевые действия. А Европа все громче говорила о подвигах доблестных рыцарей Тевтонского ордена, вернувшихся из далекой Палестины. Они спали на твердых ложах, ели скудную пищу. Каждого нового брата встречали словами: «Наш устав: когда хочешь есть – должен поститься, когда хочешь поститься – должен есть. Для ордена ты должен отречься от отца, от матери, от брата и сестры, и в награду орден даст тебе хлеб, воду и рубище…»