Читать книгу Пиратское братство - Юрий Волошин - Страница 3

Дни текли незаметно и довольно весело. Люди в команде оказались не очень старыми, и ребятам не приходилось скучать. Однако и здесь они были самыми молодыми, и это сказывалось на отношении к ним. Умудренные старожилы смотрели на друзей несколько свысока и покровительственно. И все же им здесь нравилось. Атмосфера располагала к веселому настроению.

– Знаешь, Гарданка, – сказал Пьер другу, – мне кажется, что у меня с французским дела идут лучше, чем с другими языками.

– Так это здорово! Может, потому, что этот язык тебе больше нравится, или тебе просто здесь по душе, вот ты и стараешься.

– По-моему, ты прав. А еще мне нравится, что мне разрешают и даже учат стоять на руле. Как интересно!

– Так ты постоянно стремился к этому. А капитан наш ищет способных людей для разных дел. Вон слышишь, колокол отбил призыв к пушечной стрельбе? Сейчас начнем палить. Вот это мне нравится, хотя у тебя получается лучше.

– Это так, Гарданка. Мне охота так нацелить ствол, чтобы промаха никогда не получалось.

– Ладно тебе, пошли на сбор, а то опоздаем. Уже плотики спускают.

Матросы, свободные от вахты, спешили к бортам. В воде уже покачивались плотики с вертикально поставленными щитами, окрашенными в белый цвет. Эти щиты размером пять на пять футов были целями для пушкарей. Они размещались на разном расстоянии, с тем чтобы пушкари учились поражать их на любой дистанции.

Каждое попадание награждалось премией. Все результаты пальбы заносили в журнал, а потом определялись наиболее меткие пушкари, которые получали дополнительную долю при дележе добычи или прибыли от торговли.

Ребята затыкали уши при каждом выстреле и следили за попаданием.

– Мазила! – кричали матросы, видя, как очередное ядро взметнуло воду в тридцати ярдах от цели. – Тебе лишь по девкам глазами стрелять в портах! Отходи, дай достойным стрельнуть!

Раздосадованный стрелок отходил, и вскоре опять раздавались подобные крики, ибо мало кто мог похвастаться меткостью стрельбы.

– Пьер Блан! – раздался выкрик. Это нашего Пьера вызывали к пушке.

Пьер сам должен был заряжать пушку. Он торопливо и тщательно протирал банником ствол, заглядывал в него, проверял ладонью и, лишь убедившись в чистоте канала ствола, приступил к закладке пороха и пыжей с ядром. Ядра были из мягкого камня, которые применялись только для подобных учебных целей.

Пьер неторопливо наводил ствол, поворачивая на вертлюге тяжелую махину. Это было не очень легко, но мальчишка старался вовсю. И пот тяжелыми каплями собирался на его озабоченном лбу. Его почти белые волосы слегка шевелились на ветру, но он не обращал на них внимания.

– Пьер Блан! – раздался возглас главного пушкаря. – Долго возишься! Время истекает. Торопись!

Пьер не ответил, стараясь не отвлекаться. Наконец прицел был установлен, и он взял в руку фитиль. Порох в затравнике коротко вспыхнул. Пушка грохнула, выбросив горизонтальный столбик дыма.

– Попал! Вот стервец, попал! – матросы радостно кричали, хлопали Пьера по плечу, а тот внимательно глядел в море, где на волнах покачивались щепки разбитого им щита. На душе у него было радостно, и он со слезами умиления услышал марш, исполняемый музыкантами в его честь. Этот марш раздавался не так уж часто, и тем радостней было ему слышать его, мальчишке, который всего месяц назад был принят в это странное братство волков.

Густав Руж оглаживал ладонью огненно-рыжую бороду шириной с лопату и зорко вглядывался в плавающие щепки. Это был главный пушкарь, его серые колючие глаза постоянно смотрели подозрительно и настороженно. Ему было лет под пятьдесят, он был коренаст, невысок, а на лице выделялся объемистый нос, формой и даже размером напоминающий столовую свеклу. И цветом он мало отличался от нее. Человек этот был строг и даже груб, но мастерство в своем деле ценил и уважал.

Он подошел к Пьеру и внимательно оглядел покрасневшего юношу.

– Молодец, Блан. Из тебя выйдет отменный пушкарь, и я уже сейчас готов поручиться за тебя. Старайся, а я доложу капитану, и тебе увеличат долю. – Он покровительственно и в то же время поощрительно похлопал мальчишку по плечу и, повернувшись к корабельному писарю Крипэ, сказал: – Пометь его на дополнительное поощрение, Крипэ.

Крипэ согласно и молча кивнул, прищурил единственный глаз, отчего и получил прозвище Кривой, скрипнул пером и выкрикнул следующего пушкаря.

– Да, Петька, – с восхищением протянул Гардан, когда все закончилось и матросы расходились по своим делам, – здорово у тебя получается. А я как ни стараюсь, ничего толкового не получается. Даже по ближней мишени не попадаю. А ты вон самую дальнюю разнес в щепы! Завидно даже!

– Только не завидуй, Гарданка. Так уж получилось. Зато у тебя с саблей, с луком и ножами получается, и даже без оружия. Так скоро ты и самого сильного победишь, которого зовут Дуарте. Вот когда будет праздник!

– Сказал! Этого португальца сам ваш дьявол вместе с нашим шайтаном не осилят. Он, говорят, два года в плену у китайцев был и там всему научился.

– Зато ты ловчее и быстрее. Лишь весу в тебе намного меньше, а то бы ты ему показал, Гарданка! Мы же еще пока мальчишки по сравнению с ними. Тут самому младшему двадцать лет, а мы и до шестнадцати с трудом дотягиваем.

– И то верно, Пьер. Я уж и забыл, какое время года сейчас, с этими странствиями. Не поймешь, зима сейчас или лето. Как ты думаешь?

– Наверное, осень. Уже дождливый сезон начался. Видишь, почти каждый день ливень идет. Вот и сейчас скоро хлынет.

– Стало быть, мы уже второй год в бегах обретаемся. А кажется, что только недавно я за тобой гнался на своем Алмазе. Ой, даже в пот бросило от воспоминаний. Хороший был конь. Скучаю я по лошадям, Петька.

– Еще бы! Всю жизнь с ними, как тут не заскучаешь. Погоди, будем в порту стоять, авось удастся поездить. Надо будет устроить небольшой пробег на лошадях.

– Вот это ты здорово придумал, Петька, друг дорогой! – И Гардан со всех сил обнял Петьку своими смуглыми руками.

Их разъединил поток воды, хлынувший с небес.

По установившемуся порядку все во время ливня раздевались догола и вместе с капитаном занимались мытьем тел и одежды. За этим капитан следил неукоснительно. Петька заметил:

– Наш капитан страсть как не любит грязи. Откуда это у него? Может, он из дворян или из какой богатой семьи?

– Откуда мне знать? Но все это мне уже порядком надоело. И вообще, тут никакого свободного времени нет. Только одни занятия и работа!

– Что, плохое настроение? Не унывай, это у тебя пройдет. Ты сам в свои слова не веришь. На других судах было в три раза хуже, и мы терпели, а тут по сравнению с теми – просто рай. Усмири себя и успокойся.

– Видимо, ты прав, однако воспоминания меня сильно смутили. Надо уж привыкнуть к тому, что изменить это весьма трудно, а может быть, и вовсе невозможно. Видно, Аллах еще не добрался до моей персоны и не решил, что ей преподнести на ужин.

– Ха! До ужина нам еще далеко, Гарданка. Нам бы еще покуражиться маленько, а то молодость пройдет, а мы так ничего и не успеем.

– Ну и разговоры ты ведешь, Пьер Блан! Просто странно слышать это от тебя. С чего это ты так заговорил?

– Да тоже вспомнил свои годы в Новгороде. Друга Фомку вспомнил, и захотелось с ним погулять. Да, видать, прошло то время, Гарданка. Жалко мне стало его. И мне понятно твое настроение.

– Да будет нам! Говорим как старики! Лучше думать о будущем, чем засорять мозги тем, что прошло и уже никогда не вернется.

Ливень перешел в моросящий прохладный дождик. Матросы полоскали и выкручивали свои одежды, которых было не так уж и много. В основном все ходили лишь в коротких штанах, и лишь кто-то изредка надевал рубаху.

Один капитан иногда по праздникам, одному ему известным, наряжался в камзол, кружевную рубашку с шарфом, башмаки с дорогими застежками и атласные штаны до колен, ниже которых сверкали белизной шелковые чулки. Шпага с витиеватым эфесом, украшенным вензелями и завитушками, болталась в дорогих ножнах, сверкая каменьями и золотом.

В такие дни капитан важно вышагивал по палубе, задумчиво поглядывал на запад, ни на кого не обращал внимания и не занимался делами. Он питался в такие дни отдельно, и ему прислуживал отменный слуга, подавая специально приготовленные по этому случаю яства. Подавались они на золоте и серебре, но чаще всего использовались китайские сервизы из тончайшего фарфора, весьма древнего и очень дорогого.

Матросы в эти дни сторонились капитана и не докучали ему. Отменялись шумные занятия, а всей команде готовился праздничный обед. Перед такими днями обязательно заходили в ближайший порт, на берегу закупали соответствующую провизию. На палубе устраивался длинный стол, он покрывался цветной скатертью и уставлялся посудой, которой позавидовал бы и самый состоятельный французский буржуа.

Все происходило чинно и тихо, с соблюдением ритуала, по которому специально готовили матросов. И уж на этот раз вся команда была одета празднично. Матросы потели, изнывали от жары, но терпели, осторожно стуча ложками и вилками. Говорили тихо, споров не возникало, а слуги, назначаемые в очередь из тех же матросов, бесшумно разносили и убирали посуду и кушанья. Маленький оркестр тихо играл задушевные мелодии.

Матросы скучали, ерзали на лавках, но всем приходилось терпеть и ждать, когда же закончится эта пытка.

Эжен Дортье восседал во главе стола и важно принимал пищу, запивая ее отменным вином из высоких серебряных и золотых кубков. Он задумчиво утирал рот шелковым платком, важно ополаскивал руки в ароматной воде, поданной в чаше китайского фарфора. Все было чинно, важно, пристойно и чопорно.

Никто не знал, по поводу чего совершаются такие празднества, но все безропотно подчинялись ритуалу.

Гардан иногда пересказывал другу услышанные новости и разговоры бывалых и старых соратников капитана.

– Говорят, капитан наш из знатной семьи, но его обманули родственники. Сейчас он пытается восстановить утерянное или не отданное ему достояние. И он вовсе не француз, а какой-то испанец с большой долей арабской, но знатной крови. Вроде его бабка была дочерью самого визиря последнего гренадского эмира. Так что ему есть о чем сожалеть и о чем думку думать.

– Да, интересно ты говоришь. Однако по нему не скажешь, что он знатных кровей, если не считать праздничных дней.

– Ну уж нет, и не говори. В нем есть что-то, что отличает нас от него. Порода в нем прет наружу – это видно сразу. Вот он стремится и нас как-то приобщить к этому, да, видно, трудно это дается нашему братству.

– Почему? Некоторые это понимают и принимают с охотой. Я сам видел это. И мне это не противно, хотя я еще и не совсем привык.

– Ничего, скоро мы все узнаем, и тогда легче будет разбираться во всех тонкостях.

– А ты заметил, что мы уже второй месяц плаваем, и ни о каком разбое и речь не заходит? Все торгуем, товары какие-то перевозим, а денег почти и не видим.

– Говорят, у него в каюте есть такой шкаф, где хранятся в отдельных ящичках наши деньги. Доли с прибыли и призов. И наши с тобой тоже там.

– А отнятое у нас арабами тоже там?

– Кажется, там. Но я точно не знаю, а спросить неудобно. Подождем, может, капитан сам пояснит нам, как и что.

– Слушай, а правда, что скоро мы встанем на несколько месяцев в порту до окончания сезона дождей? Это же так долго!

– Говорят, что так, но скоро и сами узнаем. А Леонар ничего не говорит нам. Такой смешной старик, но с ним не соскучишься. Знает целый короб разного всякого. Правда?

– Ага! С ним интересно. Говорливый старик и добрый. Недаром он у них вроде попа. Разные ритуалы справляет, проповеди читает. А знает он всякого так много, что нам всем столько не осилить.

– Вот когда освоим их язык, тогда многое узнаем от него. Ты до всего этого стал уже сильно охоч, правда, Петька?

– Так ведь интересно же! Жизнь открывается совсем в другом свете, когда голова полна всякими знаниями.

– Ну, положим, не всякими, хотя ты и прав, наверное.

Но тут раздался зов, и Пьер поспешил на мостик. Там ему вручили румпель, сказали, какой курс держать по компасу, и велели исполнять обязанности рулевого.

Петька важно ухватился за рукоять румпеля и вперил взгляд вперед, в туманную даль моря, где на горизонте виднелась полоса дождя. Солнце едва пробивалось сквозь разрывы туч, бросая косые лучи желтого света на темно-синие волны моря. Ветер был свежий, фуста лихо скользила среди волн, иногда зарываясь носом в пенные хлопья. Вода с шипением устремлялась к шпигатам и с обоих бортов выливалась обратно.

В эти часы Петька ощущал себя сильным и значительным человеком.

– Пьер, следи за компасом внимательней, – вывел его из задумчивости голос помощника капитана Жака.

Он был крепкого сложения, с толстыми ляжками и стоял на палубе, как столб, укрепленный вантами. Это был мужчина лет около сорока, с вечно заросшим черной щетиной лицом, которое он не брил, а временами лишь орудовал ножницами, подравнивая неровно растущую бороду. Густые длинные брови придавали его лицу строгость и даже жестокость.

– Прости, Жак, задумался, – ответил Пьер, краснея.

– Постарайся думать только о курсе, – жестко ответил Жак и отошел.

На мостик поднялся капитан, и Пьер стал прислушиваться к их разговору, хотя многого пока не мог понять. Однако уловил, что это последний рейс судна и им предстоит долгая стоянка в порту. И еще юноша понял, что там будут подводить итоги их деятельности и раздавать деньги для жизни на берегу. По тону разговора Пьер уяснил, что итоги не такие уж хорошие, и капитан считает, что стоит подумать об изменении методов, применяемых для дальнейшего обогащения.

На третий день к вечеру фуста бросила якоря на рейде небольшого порта, который виднелся в двух милях. Берег пестрел темно-зелеными пальмами и белыми домами туземного населения.

Это был порт, который избежал власти португальцев, но несколько зависел от них, платя небольшую дань и предоставляя свой порт их кораблям.

Недалеко, всего в паре дней пути к северу, находился Кочин, и там всегда располагались силы португальского флота, достаточные для того, чтобы держать соседние города и княжества в постоянном напряжении и зависимости.

Команда знала, что, пока капитан с помощником не договорятся о продаже груза и его выгрузке, никого на берег не отпустят. К тому же необходимо разведать положение в самом городе. Ведь не исключено, что местный правитель вздумал пошутить и не выполнять свои обязанности по отношению к португальцам. Тогда белым находиться в их водах становилось небезопасно. Правда, все знали, что фуста не португальская, но тем не менее осторожность никогда не может быть лишней в стане потенциальных врагов.

Пришлось команде изнывать в безделье в виду города, манящего своими кабаками, женщинами и прочими развлечениями. Никто, правда, не рассчитывал на большие возможности. Капитан выдавал экипажу средства лишь малыми частями, однако и это всех радовало.