Читать книгу Фрау Волле и тайна бумажных зонтиков - Ютта Рихтер - Страница 8

Мы почистили зубы и лежали в постелях. В коридоре послышались медленные шаркающие шаги фрау Волькенштайн. Сквозь щёлки в спущенных жалюзи ещё проникали солнечные лучи, и в них танцевали тысячи крошечных пылинок.

Дверь открылась, и фрау Волькенштайн вошла в комнату.

Солнечный луч упал ей на лицо, и глаза её вдруг сделались жёлто-коричневыми и прозрачными – совсем как мамино янтарное ожерелье.

– Спокойной ночи, дети! – сказала фрау Волькенштайн.

– Спокойной ночи, фрау Волькенштайн! – ответил Мориц. Голос у него был сонный, я знала: это всё из-за шоколада и глаз фрау Волькенштайн.

– Спокойной ночи, Мерле! – Она сделала шаг к моей кровати.

– Спокойной ночи! – пробормотала я, натянула тонкое летнее одеяло на голову и отвернулась к стене, укрываясь от взгляда её янтарных глаз.

Когда фрау Волькенштайн закрыла за собой дверь, я поднялась и достала радиоприёмник, спрятанный в платяном шкафу. Это был прощальный папин подарок – он подарил его перед самым уходом. Радиоприёмник походил на обыкновенное радио, но на самом деле он был особенным. С его помощью мы могли под одеялом слушать папин голос. Папа вёл ночные радиопередачи. Сидел где-то далеко-далеко в маленькой радиостудии и читал сказки со всего света. Рассказывал о своих захватывающих путешествиях, включал музыку дальних стран, в которых побывал. Прежде Мориц каждый вечер приходил и садился ко мне на кровать. Мы прислонялись друг к дружке и ждали, когда папа передаст нам тайное послание.

Внизу в гостиной мама смотрела телевизор, а наверху в спальне мы слушали папин голос.

Но после того как фрау Волькенштайн стала заменять маму по ночам, всё изменилось. Настал черёд холодного какао с взбитыми сливками, бумажных зонтиков и взглядов янтарных глаз, от которых Морица сразу клонило в сон. Если не считать шаркающих шагов фрау Волькенштайн, в доме царила мёртвая тишина – так что слышно было, как падают на пол пылинки.

Мориц дышал глубоко и спокойно, значит, крепко заснул. Теперь его и пушками не разбудишь.

Я повертела колёсико поиска станций. В приёмнике что-то затрещало и запищало, а потом я услышала обрывки слов на иностранных языках, которых не знала. Кто-то начал отсчёт, и наконец сквозь шорох, шелест и писк прорвался папин голос; он становился всё чётче и яснее. Мне даже показалось, будто папа лежит тут, рядом, как прежде, и сейчас расскажет какую-нибудь свою историю, только мне одной.

На этот раз папа рассказывал о Валахии, где он сам побывал…

«Дорогие радиослушатели, этот край – житница Румынии, где текут реки из молока и мёда и золотятся на солнце огромные пшеничные поля. Это Валахия. Только не путайте её с пока ещё не исследованной Бедокурией. Впрочем, и в Валахии случается увидеть немало удивительного. Конные повозки катят здесь по пыльным улицам. Нам встречались старинные сёла, в которых живут одни музыканты. Послушайте музыку, которую они для нас исполнили». Сердце моё подпрыгнуло, когда зазвучала эта мелодия.

Бедокурия была нашим секретом. Запредельный мир. О ней рассказывал папа, укладывая нас спать. Бедокурия. Царство клыкастых троллей и невиданных существ. Страна, где всё наоборот. Где добро – не добро, а зло – не зло.

«Если вы туда попадёте, исследуйте и изучите всё хорошенько, – говорил папа. – Считайте, вам повезло. Но будьте начеку! Там всё не так, как кажется на первый взгляд. Может быть, те, кто покажутся вам хорошими, на самом деле негодяи. А те, кого вы примете за злодеев, желают вам добра. Поговаривают, что там растут деревья с такими острыми листьями, что режут воздух, как бритва. А ещё говорят, что по ночам там светло как днём, а днём – черно как ночью. Нам пока слишком мало известно о Бедокурии и её жителях, но я уверен: вы справитесь со всеми загадками, которые вам повстречаются».

Так говорил папа.

Я откинула одеяло, на цыпочках подошла к Морицу и принялась его трясти. Наконец он открыл глаза и сонно посмотрел на меня, словно очнулся от глубокого сна.

– Бедокурия, Мориц, – прошептала я. – Бедокурия! Папа прислал известие.

Брат удивлённо таращился на меня.

– Мне приснилось, – сказал он, – будто кто-то плакал и стонал. Я был здесь, в этой комнате. Вместе с Фидибусом. Он рассказал мне, как грустил и тосковал по дому, пока сидел на полке у фрау Волле вместе с другими потерянными игрушками. У него сердце разрывалось от горя!

– Ох, Мориц, как может деревянный жираф грустить и тосковать по дому? И сердце у него болеть не может! – сказала я. – У деревянного жирафа нет сердца!

Верхняя губа у Морица задрожала – казалось, он вот-вот расплачется.

– А вот и неправда! У Фидибуса есть сердце! – Мориц крепко-крепко прижал к себе деревянного жирафа. – Уж если у кого и нет сердца, так это у тебя! И никаких известий нам папа не передавал! Ты сама это знаешь! И никакой Бедокурии тоже нет! – Он натянул на голову одеяло. – А вот мне, правда, приснилось, что кто-то плакал и стонал. И Фидибус это тоже слышал! Я точно помню. Это был Себастиан Шнемилх.