Читать книгу Собрание сочинений в шести томах. Том 5 - Юз Алешковский - Страница 4

В общем, однажды, полгода назад, вынужденно, сами понимаете, находился я в тяжком бодуне непосредственного преддверия белой горячки и остро мечтал об Африке, где, ходит параша, алкаши называют горячку не белой, а черной, отчего ужасные глюки не становятся комфортабельней, если вовремя не поправиться. Не буду отвлекаться от анализа.

Словом, полгода назад мозги мои тряслись, как студень в миске, а душа с минуты на минуту ждала глюконосного явления гусеничных трамваев, пауков, забивающих «козла» всеми ножками, и свехзвуковых крыс, сигающих с Большой Медведицы на Гончего Пса. Ничего, поверьте, нет отвратительней, когда ихняя камасутра, если подразумевать камарилью, врывается иногда в твою форточку, а сверхзвучность дикой какофонии всверливается в голову лишь минут десять спустя в виде ужаса, помноженного на дальнейшую беду, равную квадрату времени из всемирного ничто, как выражался сам Эйнштейн относительно такого вот мучения.

Можно сказать, погибал я, верней, загибался и периодически чувствовал себя подохшим фараоном, за культ своей личности обоссанным всем Египтом до основания, а затем – затем плотно обернутым начальником пирамиды в вонючий папирус, то есть в использованную туалетную бумагу.

Крах. Жизнь семейная и, возьмем выше, личное существование пошли на ебистос, все левые мои разрушились приключенческие связишки с легким поведением распутных дам, улетели в неизвестность бабки, честно нажитые при переделе соцсобственности. Все это плюс неприкосновенный запас недостижимых идеалов было вмиг превращено в вышеуказанные помпейские руины хозяйкой пирамиды «Светлая реальность», выращенной утопией и воспитанной комсомолом, аферисткой Свиданой Доскоровой, но не болгарка, а мордва, шлындра и бывшая лимита, проклинать которую, сволочь такую, до предпоследнего своего буду выдоха и последнего вздоха, а если встречу на Страшном суде, то всенародным плевком плюну ей в морду.

Валяюсь, значит, в нераздетом виде на койке, все потеряно, продано, пропито, как сказал Есенин Черному Человеку, и думаю, оставшись не то что без копейки, но даже без пустой посуды: каким бы таким макаром наложить на себя руки, чтобы они безвременно дрожать перестали?

Даже встать себя заставил. Смотрю, люстра сорвана сбежавшей женой вместе с крюком. К тому же бывшая моя и худшая половина зверски пробки вывернула, чтобы я не тыркнул, как наш сосед, мокрые пальцы в три фазы от стиральной машины, – и никакого такого адского ужаса больше никогда тебе, Глухарев, не переживать.

Бельевые веревки не забыла, тварь, вынести с балкона. Гардероб пуст, в брючатах нет ремня, а вместо ножей и вилок одни оловянные ложки в буфете лежат – все, гадюка, унесла с собой, даже коробку гвоздей с молотком не забыла прихватить, которыми я однажды твердо решил было пригвоздить себя к порогу мэрии в знак протеста против антинародных пирамид.

Думаете, из великодушия все это она проделала и чтобы жизнь мою продлить? Нет, не для этого, но исключительно для того, чтобы подольше я помучался, чтоб подрожал от предсмертного скрежета зубовного и последующей агонии.

Ярость моя благородная была такова, господа, что даже смягчила злодеяния белогорячечных глюков.

Вот тут-то и заявляется ко мне форменный посланец ада Дробышев. Он был должен мне пару штук, но не отдавал. Не отдает, мразь, и снова передо мной оправдывается.

– Я, – поясняет, – благодаря твоему сволочному совету тоже попал под пирамиду «Светлая реальность», но дела наши вполне могут пойти в гору, если примешь американский концепт моего проекта.

Поботай, думаю, поботай, прохиндеище поганое, на своей с понтом ученой феньке. Я тебя вскоре испепелю в котельной, если пару штук долга не вернешь. Буквально, врежу кочергой промеж глаз – и в печку для дальнейшего превращения в Сергея Лазо. Кроме того, с чувством глубокого удовлетворения закажу тебя, крысу, когда бабки вернешь, рук своих не стану пачкать.

С другой стороны, вдруг наливает он себе и мне, но, главное, вежливо так подносит не серо-голубого мытищинского трупоукладчика, а импортного внедорожника, то есть натуральнейше непаленого коньяка «Камю», пять французских звезд.

– Сначала, – говорит, – скромно, Костя, поправься, а когда придут менты-соучастники нашего концепта, мы все совместно обмозгуем, роли распределим, в темпе воплотим весь проект на диск, огребем не меньше пары лимонов баксами и рванем в Штаты возрождать нашей с тобой духовностью так называемый свободный мир. О’кей?

Первый же глоток внедорожника с ходу восстановил душевное здоровье моей личности. Я и ответил: «О’кей». Потом мы приняли по-новой. Еще сильней почуяв пробуждение чувств поправки, законной подозрительности и предельной мощи интеллекта, я подумал про себя, что Дробышев, безусловно, адская нечисть, но почему бы, думаю, не рискнуть выбраться с этим его концептом из-под дерьмовых руин «Светлой реальности»?

Выкладывай, говорю, концептист херов, все по порядку. Ну, Дробышев открывает папку, сует мне в переставшие трястись руки кучу распечаток с Интернета, больше дюжины было там фоток, и говорит:

– Я за жратвой сбегаю, чтобы подавиться в плане борьбы с энтропией психики, а ты пока пробеги все это, если не знаком с преступлением века, которое совершили менты в Штатах. Вот и мы с тобой сконцептуалим нечто анальнологическое в жизни народа нашей губернии.

Затем Дробышев поканал в гастроном, хотя коньяк, сволочь, забрал с собой. Тут он был прав. Моральный кодекс пьющего человека редко когда совместим со здоровьем и честью личности, подверженной часому поддаванию.

Но все же из самоуважения я впервые за много дней умылся, затем пробежал слегка залитым глазом всю эту интернетовскую хреновину и погрузился в фотки. Ужас!

Это же, убеждаюсь, тройной ужас, что творят белые менты в так называемом свободном мире! Как там только не унижают, как не оскорбляют простого человека доброй воли! После таких вот фоток наши менты с похмелюги могут показаться не ментами, а ангелами-хранителями общественного порядка.

С другой стороны, подумалось, бабушка надвое сказала. Пожалуйста: пострадавшего черного бомжа весь мир стал носить на руках, суд его лимонами до гроба обеспечил, звездой «ящика» он заделался и так далее, бестселлер какой-нибудь сраный Апдайк ему захерачит. А все менты как один загремели под суд, и им на суде врезали, особенно тому Шварцу, по-нашенски Чернову, который орудовал битой для пущей насмешки над афроамериканом!

Конечно, рассуждаю, вполне поправившись, духовность наша гораздо круче и выше денежной компенсации за изуродование тела, но Закон и демократия – тоже не хер собачий, а, выходит дело, полностью собачачий. И в какой же это, прикидываю, аналогичный концепт собирается Дробышев превратить сию кошмарную антиамериканскую историю?

Я вовсе не болван, мозги мои даже с бодуна умеют выдать мысль и довести ее непосредственно до соображения на внеочередной спасительный пузырь и своеобразную беженку, желающую ночевки не на скамейке, а на раскладной и без клопов диван-кровати.

Я хочу сказать, что дошел до меня, утверждающе поправившегося русского человека, весь американский концепт Дробышева, еще как дошел. Ясно было, кого он, гад такой, сконцептировал на роль Лумумбы, отканителенного ментовскими дубинками, а напоследок с садизмом изнасилованного бейсбольной битой. Кроме того, недостаток коньяка просто мешал въехать до конца, при чем тут бита, когда хватило бы человеку ментовской дубинки, к которой давно уже привык весь народ? Не иначе как расизм Шварца-Чернова брал верх над хваленой Декларацией прав человека и другими высшими циркуляциями Закона.

Тут посланец ада наконец заявляется с телячьей колбасой и пельменями. Признаюсь, за эту колбасу, не снившуюся ни Западной, ни Восточной Германиям, – весь с потрохами я могу отдать Уголовный кодекс отечества и другие моральные ценности.

Заявляется мезавец и с порога декларирует, что основная разница между нами и американами такова, что ихние менты действовали без всякой идейной цели, а у нас с тобой все же по-явился духовно прогрессивный политический идеал, понял?

Решаю, что забежать вперед с резким отказом от своей роли, пока не закушу как следует, было бы чистым купечеством, то есть дореволюционным, как без царя в голове, безумием. Поэтому, поглощая пельмени, слушаю и понимаю, что в общем-то концепт хитромудрого Дробышева прост, как популярная в нашем народе вобла, не сравнимая даже со сказкой о Золотой рыбке. Мы еще поддали для пущей лучезарности обмозговывания проекта концепта. Итак, я угоняю у какого-нибудь известного и любимого народом артиста типа Людмила Зыкина или Ростропович иномарку. Это мне понравилось: не хера, господа, гулять по буфету, когда многие из нас, идиотов, раздавлены бесчеловечными пирамидами ублюдков и ублюдиц.

А раз так, то с ходу вношу поправку, чтобы тачка была «Мерсом-600», если не «Ферарри», – Голливуд не Голливуд, но хули, просто-народно аргументирую, мелочиться? Хоть раз в жизни рвану по набережной на шестисотом, а потом – гори все оно разливным денатуратом до конца света. Вот что такое духовность, а не всякое очевидное-невероятное, как говорится, вокруг света.

Ах, мечты, мечты!.. Естественно, после автопрогулки менты-гаишники меня повяжут. В дальнейшем я энергично выдернусь у них из рук и рвану когти в рядом расположенный, самый крутой в городе кабак, не забыв сплюнуть кровь с рассеченной губы одному менту прямо на погон, а другого задев ногой промеж галифе. Затем эти профессионалы вымогательства рублей и баксов у пьющих за рулем водил настигнут меня в кабаке. Там я успею выжрать фужер чьей-то чужой водяры и чисто по-ельцински поуправлять женским джазом. Помню, настоял на том, что уткнусь поддатым носом в декальте саксофонистки.

К сожалению, менты тут же выволокут меня в сортир. Именно в сортире я обязан выдержать, будучи бросаемым ударами из угла в угол, град бесчеловечных ударов, а также вопить, вырываться из рук, призывать на по-мощь демократическую общественность, то есть всячески барнаулить, и все такое прочее.

В решающий для концепта момент один из ментов цинично изловчится и сдерет с меня брючата, а другой…

Именно в этот момент выкладывания идеи наконец-то явились ко мне на пустую хату оба мента, майор Бухтилов, из наших, и старлей то ли Аритмиев, память они сами у меня отшибли, то ли Тахикардиев, скорей всего враждебной национальности. У обоих – морды зверские и палки полосатые в руках.

Продолжаю слушать. Ну, остаюсь я, значит, совсем без брючат и трусов, и вот тут тот мент, который старлей, по замыслу, зверски всаживает в меня биту. На это я категорически не согласился, зачем тогда, спрашиваю, власть вас палками снабдила? А Бухтилов отвечает: «Бита же, вникни своей бестолковкой, безбольная, неужели не въезжаешь?»

А Дробышев злобно указывает, что бита обязательно должна являться умной подъебкой в адрес гражданской жизни США. Поэтому не строй, наглея, говорит, из себя Жанну д’Арк типа целку.

Данный аргумент на меня положительно подействовал, кроме того, еще хотелось поддать. Однако я тут же настоял, чтобы бита погуще была намазана вазелином, иначе как в порядочном кино пусть находят для меня чей-нибудь дублирующий задний проход, ибо кино – есть кино важнейшего из искусств.

Мне, хорошо помню, тогда чуть дурно не стало от одной только этой умственной репетиции концепта – аж протрезвело на душе. Кое-как поехали дальше.

Короче, после всего случившегося пресса вовсю раздует преступление ментов, а я более чем прилично на этом заработаю и залечу побои в Пицунде, в писательском санатории, где надиктую книгу дамочке первой и второй древней профессии, одновременно ставшей в наши дни четвертой советской властью, и так далее.

Само собой ясно было, что Дробышев брал на себя крайне выгодные и самые безболезненные задачи режиссера, оператора и автора сценария.

Выслушав всю эту интермудию, я солидно разговорился с ментами и заявил, что, во-первых, концепт недоработан. Во-вторых, с видео-камерой любой дурак управится, и почему это именно я выдвинут на роль русского Лумумбы?

Дробышев ощетинился и припирает меня к стенке жизненной моей ситуации:

– Да на нее, на эту твою высокооплачиваемую роль, сию минуту очередища из кандидатов наук выстроится похвостатей, чем на финал Кубка Евразии! Так что не выкаблучивайся, а давай ответ… иначе пропадай ты тут пропадом со своей белой горячкой, идиот ты сраный, а не Иблезиас!

– Нисколько не отказываюсь, – отвечаю, – но имею пару пунктов претензий и тройку поправок. Если и соглашусь на главную роль, то глумление надо мной должно произойти не в мужском, а исключительно в женском сортире, где с детства мечтаю побывать, поскольку везде должна быть шерше ля фам. Этот эксклюзив даже не подлежит дискуссии, он у нас пойдет консенсусом. В-третьих, какой это, интересно, из наших судов приговорит господ офицеров, а мне присудит приличные бабки? Мы что с вами, в Америке? В четвертых, я должен знать, что к чему и на что мы намекаем. Мы же концепт заделываем, а не концерт закатываем для Дворца культуры УВД и ФСБ! Кроме того, учтите: одно дело, когда проктолог замастыривает твоей вздутой простате сулико, а другое, если туда суют не указательно массажирующий палец, а настоящую биту, правильно? Поэтому надо увеличить гонорар.

– Только не ссы, не ссы, суд схвачен. Насчет бабок не сомневайся, десять штук баксов огребешь до акции черным налом, остальной навар схлопочет Дробышев с ТВ и прессы, – уверяет Бухтилов, а второй гаишник уже как бы примеривается ко мне зверским своим взглядом исполнителя самой грязной части концепта.

– Тут для всех нас, – добавил Дробышев, – следующий приоткрываю общий козырь: при надлежащем развороте течения событий не лимоном попахивает, а более крупной суммой, ибо веду деловые переговоры с двумя сразу телеканалами, но птичка пока еще, сами понимаете, в гнезде. А до суда дело, может быть, вовсе не дойдет, главное, замутить воду, а потом уж ловить севрюгу горячего копчения.

Но он как-то так это произнес, что меня внутренне просто тряхануло. Замочат, заныло сердце, как пить дать – замочат, скажут: Мавроди поганый сделал свое дело, может валить куда подальше. Однако это мы еще посмотрим, думаю, кто кого.

Не будучи бздиловатым конем, я решил подстраховаться, чтобы иметь хоть какой-нибудь крючок на Дробышева и ментов. Чуть чего, сделаю им объяву: так, мол, и так, весь компромат, мальчишки, загружен куда следует в Интерпол, а в случае необходимости возникнет в «Аргументах и фактах», копия в «Совершенно секретно».

Затем настырно ставлю вопрос ребром: ресурс, господа, задействован большой, желаю теперь глянуть в политический корень всей этой уголовной самодеятельности, а если не гляну, то давайте лучше выпьем с вами, закусим и расплюемся на брудершафт, а мой удел – катиться дальше вниз, как сказал тот же Сергей Есенин Сталину, когда они бухали на поминках по вечно живому Ильичу.

Ну, эти трое переглянулись, скрипнув зубами. Въехали, что я не лох, меня так просто на клык не насадишь. Тем более, говорю, всегда может произойти нечто для всех нас непредвиденное, ибо общественная жизнь есть игра Судьбы в веревочку с людьми и народами.

Майор Бухтилов жахнул полстакана и ответил в том духе, что с «Камю» можно все ж таки и на Руси жить хорошо, а раз так, то они меня сейчас провентилируют в рамках допуска к важному пиаровскому аспекту дела. Подписку о неразглашении не возьмут, но если когда-нибудь где-нибудь из хавала моего вылетит хоть одно слово из всего того, что услышу, – тут майор почему-то рассмеялся, – то я проследую ногами вперед через японскую сукодробилку с его дачи, а сам фаршмак пойдет на предновогодний откорм двух его боровков.

Я долго думал, верней, долго не думал вообще, а потом выдал им свое согласие. Другого выхода не видел, ибо попал. Захотят – замочат в любом случае или просто кинут, а могут и совместить одно с другим. Зато сейчас я вы-торгую допуск к тайне и информашку о главной задаче проклятого концепта.

Без точного, упрямо подчеркиваю, знания основной цели лично я даже в баню не пойду, да и с дамой не встречусь, а жертвовать своей мужской невинностью не соглашусь, тем более я человек начитанный: в полете к счастью очко у человека, как сказал Максим Горький, должно звучать гордо.

Ну эти, которые с дубинками, политологи хреновы, вышли в кухню посоветоваться. Потом Дробышев расшифровал передо мной далеко идущие цели концепта:

– Через три месяца, господа офицеры и вольнонаемный ты наш либерало-демократ Глухарев, надвигаются на всех нас выборы губернатора. Вот лично ты мечтаешь кинуть его со всей администрацией на свалку истории?

– Я ж не идиот, конечно активно мечтаю о переизбрании бывшего номенклатурщика и хапуги.

– Вот видишь, и другие крупные люди тоже спят и мечтают свалить нынешнего коммуняку Щупова. Он просто набычился вроде памятника Ленину, раскорячился, гаденыш, как динозавр, на пути реформ и всеобщей свободофикации всей страны. Прослежены его связи с пирамидными бабками «Светлой реальности». Есть информашка, что он своим личным телом трахал Свидану Доскорову, а она, падла, отстегивала денежную массу в партийную его кассу. Кроме того, нещадно дерет с мелких и средних бизнесов и вот-вот подожмет под себя всю прессу заодно с радио и ТВ, а уж взятки на рынках так ужесточит, что торгаши, кормильцы народа, по-волчьи взвоют. Поэтому, сами видите, уровень жизни у народа нашей плодородной области на-много ниже, чем на Берегу Слоновой Кости, и как своих ушей никакого не видать нам при Щупове дальнейшего контролирования неорганизованной коррупции.

– А сам, козел, одну яхту держит в Майами, другую в Красном море, и нас на них ни разу не прокатил, – перебил его майор Бухтилов.

– Мы рылом не вышли. Обеих дочурочек своих свел с крутыми бандитами из Грозного, – с обидой добавил тот мент, который, судя по всему, подписался опустить меня по-американски. – Нефть и казино, значит, дороже для него семейной чести, да? За это положено кишечник, включая аппендицит, на штык, бля буду, наматывать.

– Дело в том, Глухарев, – продолжил Дробышев, – что оба эти офицера-демократа пока что являются законными зятьями Щупова. У них, ты хавай данные факты, хавай, по горло накопилось компромата против тестя и его продажных дочерей. По приказу Щупова кавказы уже дважды метелили этих вот, сидящих рядом, родных его зятьев, чтоб они помалкивали, метелили прямо в ихних стекляшках, где процветает казино и широкомасштабное блядство высокого пошиба, которое не снилось даже Овальному кабинету Белого дома. Короче, Костя, ты совместно с офицерами делаешь ремейк той американской истории. Тебе, конечно, будет с недельку бо-бо, а их временно задержат, но быстро освободят, когда весь концепт попадет в эксклюзивы НТВ и ОРТ. Это очень приличные бабки. Естественно, ты – в доле. Появишься на «ящиках» всей страны и даже антиамерикански настроенной планеты. Само собой, в перспективе у тебя высокие тарифы за интервью и прочие гонорары. Книгу тиснешь с толстовским названием, допустим, «Люди, мне больно, не могу молчать!», ты небывало поднимешься, хапанешь грант у Сороса, мир на халяву повидаешь, много чего, уверяю, тебе корячится по линии прав человека, включая ПЕН-клуб. Но сначала будет суд, который на руку нашей молодой предвыборной демократии, и ты прогремишь на нем как пострадавший с особым цинизмом, естественно, по вине офицеров, которые являются затьями Щупова. Каков, спросишь, результат? А вот каков: Щупову, обиравшему нашу губернию вместе со своей шоблой, выборы принесут политическую смерть. А его зятья, чекающиеся с тобою, и еще десятки рыл дадут на том суде показания, что Щупов превратил бывшее благородное ГАИ в банду вымогателей и в тяжкие телесные повреждения поддатых владельцев тачек, у которых не было баксов для отстега от реакции на Раппопорта. Так что цель, сам понимаешь, оправдывает средства массовой информации, которые и раздуют наш концепт до усиления свободы мелких бизнесов на местах. В общем, время не терпит, пару дней репетируем, затем снимаем, желательно без всяких дублей – мы не в Голливуде. А теперь врежем за тебя, Костя, как за киноартиста наших дней! Тебе ведь по душе такая идейная тематика?

– Ради нее, говорю, жалко жить, а умереть можно, мы всегда готовы.

Еще поддав, я твердо заявил, что слава славой, но надо бы сходить в банк и положить там аванс на мой полностью пустой счет, на котором царит пусто-пусто после обрушивания пирамиды. А тогда уж начнем съемки, но только исключительно с помощью наркоза хотя бы местного значения, тогда все нечеловеческие муки я сыграю почище Штирлица.

– Ты с какого такого аргумента возгордился-то, ты чего жлобски априоришь и разводишь тут сопливую скептику? – разорался Дробышев. – Таких ален делонов вонючих, как ты, у нас тут – что в бане вялых веников. За такие бабки любой школьный учитель готов вынести страшные пытки и таким образом пострадать за демократию. Он еще и лишнюю свою почку отдаст тем, у кого ее ни за хер отбивают в турецких тюрьмах.

– Моя, – твердо отвечаю, – натура без зримых черт предоплаты и гарантирования гуманного наркоза не чует вдохновения ни на честный труд, ни на преступную деятельность на ниве искусства. К примеру, раздухарившись, им доказываю, не зажимала если бы Советская власть приличный аванс народу, то и фуфловый концепт коммунизма еще сто лет не рухнул бы в помойку истории, в которой Зюганов и наш Щупов все еще роются. Так что – как хотите, я все сказал.

Менты нахмурились, но отошли в сторонку, позвонили, видимо, посовещались с крутыми врагами своего жестокого тестя и согласились немедленно двинуться в банк, а потом, на съемках, обеспечить обезболивание моего очка и прилегающих к нему немаловажных окрестностей тела.