Читать книгу Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам - З. Д. Авалов - Страница 4

Глава I. С Россией!

Оглавление

1. Свободная Грузия в свободной России

Когда в Петрограде разразилась Февральская революция, иными словами, когда начала рушиться и распадаться держава Романовых, никто в Грузии (исключений здесь было немного) не подумал и не сказал: «Пришло время сбросить русское иго». Однако понимали, что настал конец всей системе управления Кавказом посредством традиционной военно-полицейской диктатуры; что, вместе с властью императоров, падает кавказское проконсульство, как оно сложилось за век русского владычества. Государственное самоуправление народов Кавказа, еще вчера казавшееся недосягаемой мечтой, вдруг показалось делом предрешенным, непререкаемым.

Но Временное правительство (первого состава) вовсе не собиралось отказываться от русских владений на Кавказе – или от какой-либо другой части исторического наследия России: оно скорее не прочь было это наследие приумножить. Вместе с тем ни Грузия, ни какая другая часть Кавказа вовсе и не думала тогда отделяться от русской империи (императоров больше не было, империя, думалось, продолжала быть). Казалось, что революция даст всем возможность соединиться воедино на началах, на этот раз для всех благоприятных. С таким, по-видимому, чувством и Временное правительство отправляло в Тифлис «Особый Закавказский комитет» (о котором скажу несколько слов ниже).

Но в духе единения с Россией надо разуметь и те заявления о независимости Грузии, которые делались начиная с марта 1917 г. и в Грузии, и за ее пределами.

Заявления эти, может быть, и не имели прямого практического значения, однако по ним легко было видеть, как естественно протекала политическая кристаллизация общественного мнения в самой Грузии и в рассеянных по всей России грузинских колониях. Стержнем этой кристаллизации была именно идея независимой Грузии, то есть создание в ней собственного государственного правопорядка, с тем, однако, чтобы Грузия оставалась в пределах общероссийского государственного союза.

Основанная на этой мысли резолюция была, например, единогласно принята общим собранием проживавших в Петербурге грузин еще в марте 1917 г., где вдохновенную речь произнес будущий основоположник Тифлисского университета, известный грузинский историк И. Джавахишвили: устами его вдруг заговорила как-то по-новому тысячелетняя политическая традиция Грузии[6].

Впрочем, в самые первые месяцы революционной эпохи наиболее организованная и многочисленная в Грузии политическая партия (социал-демократическая) еще как-то чуждалась этого общего русла народных стремлений и надежд – столь простых и естественных. Грузинские социал-демократы пребывали всегда в составе российской социал-демократической партии; в Грузии они жестоко и, большей частью, победоносно – так, по крайней мере, им казалось – боролись со сторонниками автономии Грузии за централизм.

Такая позиция, естественно, была сохранена ими при Временном правительстве, пока российский меньшевизм, политическими последователями и пайщиками которого они были, занимал влиятельное положение в руководстве революцией; в это время они не очень-то одобрительно смотрели на успехи лозунга «независимости» в Грузии и на других окраинах России.

Все это имело свои причины и объяснение, которые было бы не к месту здесь приводить. Упоминаю об этом, только чтобы пояснить, что стремление к независимости обнаружилось в грузинском обществе с первых же дней революции; но что именно после Октябрьского (советского) переворота и после вызванного им отхода грузинских социал-демократов на позицию грузинской национальной программы, подкрепленную закавказским (временным: «до Учредительного!») сепаратизмом, «кристаллизация» грузинских народных стремлений достигла всей желательной полноты. Это достижение связано с грузинским национальным конгрессом ноября 1917 г. (в Тифлисе), где продемонстрировано было действительное и, если угодно, «священное» единение всех классов и групп грузинского народа[7].

2. К истории российского федерализма

Но о том, чтобы порвать государственную связь с Россией, никто не думал; так же как не думали об этом в Эстонии, Латвии, Литве и других российских окраинах. Грузия шла в этом отношении, можно сказать, в ногу с остальными.

Мне было тем легче судить об этом, потому что в 1917 г. (как раньше в 1905–1906 гг.) мне пришлось принять участие в петербургских совещаниях окраинных деятелей, сторонников федеративного переустройства империи. По поручению этого совещания – оно собиралось обыкновенно в помещении одного эстонского кредитного общества, на Большой Конюшенной – мною был даже составлен схематический проект некоторых основных положений этого устройства: из обсуждавших его лиц иных и следа нет, другие стали государственными деятелями независимых республик, как, например, Пиип, позже – премьер и министр иностранных дел Эстонии.

Эти совещания 1917 г. являлись, в свою очередь, прямым продолжением таких же совещаний 1905–1906 гг., особенно конференции автономистов, созванной осенью 1905 г. в Санкт-Петербурге, в помещении курсов Лесгафта. Председателем ее был известный лингвист профессор Бодуэн де Куртенэ, и закончилась она принятием составленной мною по поручению бюро резолюции об автономном устройстве окраин России[8].

Совещание, созвавшее эту конференцию, позже, в 1906 г., стремилось к организации особого Союза автономистов в 1-й Государственной думе. Совещание устроило прием зараженным этой ересью членам Государственной думы, на квартире всеми уважаемого эстонского деятеля доктора Геллата. Союз автономистов при 1-й Государственной думе действительно образовался (председателем его был А. И. Ледницкий, секретарем В. Л. Геловани), но ничем себя не успел ознаменовать.

Однако я вовсе не собираюсь писать историю лозунгов автономии и федерации в годы, предшествующие революции 1917 г. Многие в России, считавшие раньше эти идеи преступлением, в лучшем же случае вздором или чудачеством, прониклись ими после 1917–1920 гг. К сожалению, ко времени их обращения уже не существовало главной предпосылки федеративного переустройства Российской империи: не существовало более этой империи. В новых же условиях, то есть после большевистского переворота, лозунг автономии чуть не автоматически превращался в лозунг независимости. Так было, в частности, с Грузией, да и с целым Закавказьем, не говоря о других окраинах.

Но возвращаюсь к эпохе Временного правительства.

3. В дни временного правительства

В начале марта 1917 г. (еще по старому стилю) меня как-то вызвали по телефону в Министерство юстиции к А. Ф. Керенскому. «Только, ради бога, не оставайтесь долго, – увещевали в приемной дамы, радевшие о молодом министре, – ему надо завтракать, и он совсем выбился из сил».

Действительно, Керенский был в полном изнеможении (и было от чего!). «Мы решили, – заговорил он наконец осипшим за эти первые, боевые дни переворота голосом, – поставить во главе Закавказья комитет, куда войдут члены Государственной думы. С ними же я прошу отправиться Переверзева[9]. Мы хотели бы включить в этот комитет и вас. Согласны ли вы? Или вы считаете – скажите откровенно – что лучше сделать членом этого комитета Кита Абашидзе[10]

Близко связанный с погибшим в 1915 г. на Кавказском фронте членом Государственной думы В. Л. Геловани и некоторыми другими грузинскими деятелями А. Ф. Керенский был знаком с политическими течениями и вопросами Кавказа.

Я высказался за кандидатуру К. Абашидзе. У Керенского были некоторые колебания. Но они рассеялись, и он согласился с желательностью этого выбора (вопрос затем так и был решен Временным правительством). Я откланялся будущему диктатору.


Особый Закавказский комитет был, в сущности, делегацией, для управления Закавказьем, российского Временного правительства. От последнего он заимствовал свои полномочия – но и свою слабость. На Кавказе возникли очень скоро революционные организации по русскому образцу: Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и др. Из-за их засилья и по разным другим причинам Особый Закавказский комитет не мог стать на деле тем Закавказским правительством по назначению из Петрограда, каким он, в сущности, являлся[11].

Временное правительство едва ли имело досуг, чтобы более основательно подумать о взаимоотношениях Кавказа и России.

Отправив в Тифлис Озаком[12], оно считало, что снабдило Закавказье временным органом, ему нужным. Был ли какой-нибудь дальнейший план? Не знаю. По инерции, по рутине многие «кавказские» дела продолжали «восходить» на рассмотрение «подлежащих центральных ведомств и учреждений». Некоторые отдельные важные вопросы обсуждались Временным правительством: например, автокефалия грузинской церкви; позже – введение земских учреждений в Закавказье[13].

По основному же вопросу об организации управления Кавказом, в условиях, созданных Февральскою революцией, ограничились, как сказано, созданием Озакома.

Но, по-видимому, некоторым казалось, что связь Закавказья с Россией, с правительственным ее центром в Петрограде, недостаточно обеспечивалась этим Озакомом и что, кроме того, желательно было вновь (как до революции) объединить высшее управление Южного и Северного Кавказа (разъединенных системой Озакома).

Для всего этого над двумя Кавказами думали поставить особого верховного комиссара. Восстановленное, таким образом, в новых формах наместничество думали, кажется, вверить Ф. А. Головину, бывшему председателю 2-й Государственной думы, а в этот момент – комиссару Министерства императорского двора. План был неясный, зачаточный. Но о нем шла речь в одном частном совещании у Ф. А. Головина (в Зимнем дворце), куда и я был призван в качестве «сведущего лица». Другое совещание на эту тему, с меньшим числом участвующих и без Головина, имело место у В. Д. Набокова, который в качестве управляющего делами Временного правительства обеспечивал формально и связь его с Кавказом. Совещание это не имело ни малейших последствий. Все это были в данный момент иллюзии и мечты кончавшейся эпохи.

Более авторитетное (все относительно!) Закавказское правительство создано было несколько позже снизу, а именно совокупностью местных организаций революционного происхождения (оставшихся верными Учредительному собранию и не признавших власти Советов) – под названием «Закавказский комиссариат» (ноябрь 1917 г.). После этого формальное обособление от России и создание особой Закавказской республики зависело только от внешних обстоятельств.

6

Я имел честь председательствовать в этом собрании.

7

При этом одни, вполне естественно, дорожили прежде всего фактом национального объединения, как необходимой основой для создания государственных форм; другие главным образом стремились к укреплению или обереганию – в рамках Грузии или всего Закавказья – того, что называли «завоеваниями революции». На деле эти две вещи были тесно между собою связаны.

8

Несколько раньше, в том же 1905 г., мною напечатан был этюд «Областные сеймы. Федерализм» в сборнике «Конституционное государство», изданном в СПб. И. В. Гессеном и А. И. Каминкой.

9

Переверзев – известный присяжный поверенный, позже, в свою очередь, министр юстиции (Временного правительства).

10

Кита (собственно Иван) Абашидзе – видный грузинский литератор, один из руководителей партии социал-федералистов. Умер в 1917 г., на посту члена Особого Закавказского комитета.

11

Председателем его был член Государственной думы Харламов (конституционный демократ), а членами – А. Чхенкели, И. Абашидзе, М. Пападжанов, М. Джафаров. Собственно, как бы образ грузино-армяно-татарского единения под руководством России. Но этот «символизм» был, кажется, единственным достоинством этого комитета.

12

Сокращенное обозначение Особого Закавказского комитета.

13

Я вовсе не коснусь здесь этих двух предметов, хоть и привлекался к их обсуждению весною и летом 1917 г. в Петрограде.

Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам

Подняться наверх