Читать книгу Мир чеченцев. XIX век - Зарема Ибрагимова - Страница 2

1. Литература

Кризисные явления в сфере межнациональных отношений различных регионов Российской Федерации показали, что наименее изученным нашими учёными оказался региональный аспект межнационального вопроса.¹ Глобальная теория единой истории российской Евразии не представляет возможным увидеть своеобразные черты прошлого ряда регионов Российской Федерации. Это в первую очередь относится к Северному Кавказу. Традиционная история нашего региона была представлена как эпизоды в историях местных горских и степных народов, Турции и Ирана, а также как эпопея славянских народов на северо-кавказской земле.

Такое представление рождалось идеей о «закономерном» движении на юг и расширении Российского государства, что уже не соответствует современной важности и актуальному характеру изучения структурных и социокультурных процессов в регионе. Последние десятилетия стали для академического сообщества временем, когда все явственнее стало ощущаться разрушение модернистского сознания, а вместе с ним проявление неприятия глобальных объяснительных схем. Происходит отказ от самого главного в историзме – представления о «заданности» истории как постепенном, неуклонном поступательном движении от низших форм к высшим.

В настоящее время нас интересует социокультурная история региона в разнообразии и единстве его составляющих, его собственная идентичность и включенность в общероссийский и шире, в мировой исторический процесс. В качестве объекта изучения выступают зоны культурного обмена и контактов между коренными жителями Северного Кавказа и пришлым населением. Характер ландшафта, культурные, хозяйственные и социально-психологические особенности народов Кавказа, предшествующий опыт взаимодействия с русскими и казаками превратили регион не в границу, разделяющую воюющие армии, а в территорию контакта, взаимопроникновения культур и формирования полиэтничного общества. К XIX в. этот процесс, благодаря государственной экспансии, перерос в жестокое противостояние, но даже в период наиболее активных военных действий взаимодействие носило разнообразный характер. В процессе контакта создавались новые социокультурные формы, и одновременно две общности укрепляли и развивали прежние социальные и культурные модели выживания.

Взаимодействие было многосторонним и многофакторным, поскольку происходило (как явно, так и скрыто, неосознанно) в различных сферах, принимало самые разные формы. Как любое социальное явление, взаимодействие происходило на макро – (национальном, государственном) и на микро – (личном, бытовом) уровнях. Все разнообразие взаимоотношений можно условно разделить на три группы: военно – политические, торгово-экономические и духовно-культурные. Формами контактов различных слоев населения становились и ассимиляция, и аккультурация, и кооперация, и этнокультурный изоляционизм. В качестве основных ресурсов выступали демографический потенциал и контроль над пространством².

Представляется важным исследовать не столько межнациональные конфликты, сколько опыт совместного проживания, хозяйствования, природопользования. Поэтому исследовательское поле истории пограничных областей Северного Кавказа – своего рода лаборатория для мультикультурализма. Здесь проживают отличные от других регионов страны социокультурные сообщества, скомбинированные из черт горских, степных, земледельческих и индустриальных этносов и полиэтнических групп мусульман, христиан, буддистов и пр. Колонизационные процессы восточноевропейских этносов, искусственная политика русификации и т. п. только ускоряли старый конфликт между Севером и Югом и не привели, за редким исключением, к смешению коренных и пришлых народов, а локализовали их в этнические и социокультурные миры, в зону северо-кавказских пограничных областей.

Если следовать логике некоторых кавказоведов конца XX – начала XXI в., то получается, что Россия, исходя из своих геополитических интересов, преследовала, прежде всего, миротворческие и гуманитарные цели на Кавказе. Какая там колониальная политика. Никаких колониальных империй… Цели таких «исторических изысканий» далеко не безобидны. Все время, подчеркивая геополитические аспекты происхождения Кавказской войны, эти авторы как бы снимают с России нравственную ответственность за кровопролитие. Они рассуждают следующим образом: «Этими войнами отстаивалась собственная государственность, национальное достоинство, раздвигались и защищались родные пределы… Славные «кавказские» страницы ратной летописи Российского государства не подлежат забвению, сомнениям или ревизии.». И не единого слова сожаления о десятках тысяч горцев, погибших в ходе этих войн. Видно они размышляют по принципу «лес рубят, щепки летят» и «война все спишет». По мнению видного кавказоведа Ш.А. Гапурова, по своей сути политика России на Кавказе в XIX веке была колониальной, но отличалась от «классической» колониальной практики западноевропейских держав³.

По мнению О.ГВорониной, Россия, по сути, вела на Кавказе колониальную войну. Ожесточенность войны связана, прежде всего, с тем, что именно Чечня и Дагестан со своими землями были целью завоевания. Цели этой войны, на взгляд указанного выше автора, впрочем, как и средства и силы сторон, были неадекватными: для России это была в некотором роде «война престижа», «карманная война», с различной степенью удач по «усмирению» горцев. Для горцев же вопрос стоял о независимости, сохранении национальных и религиозных устоев. Даже в самый разгар войны звучали слова о «гуманной миссии России», о том, что она должна стать источником света, культуры и просвещения для кавказских народов, что Россия «несет цивилизацию» на Кавказ. По отношению к народам Востока, горцам, русские ощущали некое превосходство, выражавшееся в том, как будто они стоят на более высокой ступени развития. Это всегда задевало коренных жителей Кавказа⁴.

Европейская историография модерна всячески подчеркивала «инаковость» других народов, непохожих на европейцев, указывая, что европейцы приносят этим «варварским» или «диким» народам умиротворение и «порядок». Эту традицию поддержали и российские ученые. Так, например, С.Ф. Платонов отзывался о восточных обществах как о «некультурных» племенах, «прочный порядок» которым несет Россия. С.В. Фарфаровский описывая «трухмен», позволил себе следующее выражение: «И вот в массивах Кавказа мы видим осколки этих народностей, изолированные группы, сохранившие свои обычаи чуть ли не каменного и бронзового веков, говорящих на неисследованных языках седой древности». Влияние стадиальной теории, имеющей в основе своей представление о линейном развитии всех народов мира, проявилось и во взглядах Фарфаровского на духовную жизнь и культуру ногайцев и других жителей Кавказа⁵.

В научной литературе о проблемах адаптации говорится скупо. Между тем не счесть косвенных упоминаний, опосредственных соображений, связанных с адаптацией. И это естественно, ибо адаптация – постоянный и важный фактор исторического процесса. В бесчисленных проявлениях: человек – и человеческий социум, и человек как индивидуум – сталкиваются с необходимостью адаптироваться в меняющихся условиях. При этом порой возникает удивительный кругооборот – человек сам меняет условия жизни и сам вынужден приспосабливаться к вызванным им же изменениям. Адаптация перманентна и присуща человечеству на всех этапах его развития. Проблемы адаптации поразительно многообразны. Социально-этническая адаптация означает приспособление отдельного человека или человеческой общности к изменениям социальной и этнической обстановки в результате эволюций, войн, завоеваний, миграций и т. д. Адаптация происходила на протяжении всей истории человечества, отличаясь осознанностью действий от происходившего и происходящего повсеместно в живой природе адаптациогенеза⁶.

Кавказская война (1818–1864 гг.) завершила присоединение Северного Кавказа к России. Для значительной части народов Северного Кавказа этот период стал тяжелой трагедией, связанной с массовой гибелью людей в результате военных действий, болезней, всяческих лишений. Фактически с горцами произошли катастрофические изменения. Были разрушены традиционные формы уклада жизни и хозяйствования, коренным образом изменилась этнодемографическая структура Северного Кавказа и в связи с внутри региональными миграционными процессами и с беспрецедентным переселением горских народов в Османскую империю в результате поражения в войне и политики Российской империи и других держав по отношению к коренным жителям стратегически важного района – Кавказа. Путь к раскаянию может быть долгим и трудным. Но как же украшает мужество признать свою вину – украшает и человека, и общество и государство.

Однако даже в этих условиях горцы продемонстрировали свои превосходные адаптационные возможности. В результате диалога культур, обмена импульсами и достижениями в различных сферах возникает новое равновесие, которое определяется изменившимися соотношениями элементов и их модифицированной сопряженности⁷. Если народ действительно уважает себя, он застрахован от комплекса неполноценности и никогда не потеряется, не растворится среди других. Такова абсолютная истина: общение народов между собой способствует развитию их собственных культур. Культура представляет главный смысл и главную ценность существования как отдельных народов, так и государств. Вне культуры самостоятельное существование их лишается смысла⁸.

Не только в России, но и во всем мире становится предпочтительным изучение имперских территориальных единиц с позиций полидисциплинарного подхода. Проблема прав народов все больше и больше дает о себе знать. Сложность и многогранность категории «права народов» делает ее объектом исследования различных наук: политологии, социологии, философии, истории и юриспруденции. Однако правовой аспект данной проблемы до недавнего времени полно и всесторонне не анализировался. Отмеченные факторы объясняют актуальность проблемы и необходимость ее углубления. Научные изыскания призваны акцентировать внимание на механизмах консолидации усилий государственной власти и институтов гражданского общества по формированию межнационального мира и согласия, обогащению многовековых самобытных культур и традиций народов нашей страны, упрочнению принципов взаимоуважения и веротерпимости⁹.

Жанр исследования пограничных областей становится сейчас популярным в общественных и гуманитарных дисциплинах Европы и США. Полидисциплинарные и компаративные подходы, историческая и культурная антропология помогают обратить внимание на взаимовлияние народов, на историю диаспорных отношений и миграционных процессов, а также на историю перенимания экономических, политических, социальных, семейных, бытовых и пр. традиций и навыков, на прошлое и настоящее сельскохозяйственных типов, национальных предрассудков, научных и околонаучных стереотипов¹⁰. Еще недавно в историографии существовала практически непроницаемая мембрана между континентальными империями, которые было принято описывать как «традиционные», и морскими империями, которые описывались как «модерные». В настоящее время эта позиция разрушается. Сегодня историки признают не только то обстоятельство, что «традиционные» континентальные империи в XVIII и особенно в XIX веке уже отнюдь не были вполне традиционными, но и то, что в морских империях этого времени сохранялось не мало традиционных элементов общественного устройства и форм контроля центра над периферией¹¹.

Сегодня стоит вопрос о переосмыслении политики царизма на Кавказе. Было время, когда тот или иной народ историки с легкостью объявляли добровольно вступившим в российское подданство на основании первого же соглашения, договора местной знати с Москвой или же с провинциальным российским начальством. На самом деле картина была гораздо более сложной. Отношения подчинения и подданства русская сторона и ее партнеры зачастую воспринимали совершенно по-разному, и нужно тщательно проанализировать различия во взглядах на статус пребывания в составе России, с одной стороны, у русских властей и, с другой – у присоединенных народов.

Сейчас в нашей науке происходит кардинальный пересмотр множества проблем и аспектов отечественной истории. Один из принципиальных вопросов – трактовка присоединения народов и территории к России, выстраивание отношений между ними и центральным правительством. Уходит в прошлое апологетический подход, ученые учитывают как добровольные, так и насильственные формы присоединения¹². Необходимо называть вещи своими именами. Кавказ был завоеван в XIX веке силой оружия. Только после упорной, долголетней борьбы России удалось сломить сопротивление горцев. Последствия войны ощущались на протяжении десятилетий. Только честно рассказанная правда снимет последние наслоения недоверия, приведет к более глубокому межнациональному уважению и сотрудничеству¹³.

Решение задач освоения Северо-Кавказского региона традиционно подразумевало высокую степень ответственности должностных лиц и неослабное внимание всего российского общества. В этих условиях роль ученых-кавказоведов неизмеримо возрастала. Разработка и накопление знаний о Кавказе, а также обобщение первого опыта управления «кавказской окраиной», решение проблем межэтнических и меж конфессиональных отношений не могло происходить вне общего контекста осмысления в отечественной науке государственной проблематики. Анализ историографии второй половины XIX – начала XX вв. показал, что за этот период был накоплен обширный материал по различным проблемам русско-кавказских отношений. В дореволюционный период происходило развитие исторического кавказоведения, в рамках которого в той или иной мере находили свое отражение проблемы влияния внешнего фактора на обстановку среди кавказских этносов, внутреннего положения и преобразований в Кавказском регионе, управленческой деятельности имперских властей по обустройству горских народов и активному вовлечению его в сферу общероссийских интересов, то есть те проблемы, которые отражали сущность кавказской политики в Российской империи¹⁴.

Утверждение исторической концепции марксизма и зависимость исследовательской деятельности от идеологических установок партии определяли подходы и направления развития исторического кавказоведения в советский период. Победители имеют свойство переписывать историю по своему образу и подобию; те же, кому еще только предстоит добиться победы, уже нередко вовсю пишут со своих позиций. Они понимают, что контроль над информацией и ее интерпретация – это контроль над общественным мнением. Взгляды тех, кто не принимает ни одну из господствующих теорий, не выходят за пределы узких академических кругов и не становятся известными широкой общественности. Оппозиционные воззрения намеренно замалчиваются, с тем, чтобы максимально обезопасить влияние ортодоксальных теорий на массы людей.

Дабы не допустить в научный обиход противоречащие данные и удержать качающееся здание ортодоксальных построений, уже давно прибегают к двойным стандартам. Уничтожающей критике подвергается всякий, кто оказывается достаточно независимым – иначе говоря, достаточно честным в обращении с фактами. Ведь доблестные защитники ортодоксии «не берут пленных». При такой позиции официальных научных кругов важные данные легко превращаются в нечто малозначимое или вовсе устраняются из научного обихода¹⁵. Удивительно точно, в связи с этим подметил Карл Поппер, говоря, что книги это «третья реальность»; первая из которых – объективно существующая, а вторая – субъективная¹⁶.

Толкование истории присоединения кавказских народов к Российской империи и связанных с этим «освободительных движений», оценка роли органов власти России по данной проблеме подвергались известной коррекции в угоду политической конъюктуры: от концепции «абсолютного зла» до расширительного толкования тезиса о «наименьшем зле» и добровольном характере присоединения горских народов к Российской империи¹⁷. Поскольку колониальное правление с его высокомерными претензиями на культурное и политическое превосходство интерпретировались в научных кругах как противоречащее моральным принципам, – возможно, именно поэтому для изучающих историю колониализма в России всегда было естественным отыскивать примеры сопротивления местного населения колониальному правлению, чтобы подтвердить его незаконность и продемонстрировать неотъемлемо присущее угнетенным стремление к освобождению… Исследование данной темы позволяет довольно точно выявить пределы имперского господства и дает возможность (хотя бы в принципе) наделять подданных империи сознанием и волей, не зависимыми от элитных слоев, а также самостоятельностью и самосознанием, которые позволяли им на определенном уровне «творить свою собственную историю». Возможно, именно по этой причине ученых так привлекали примеры оппозиционных движений, принимающих явно «политическую» форму, – например, националистические движения, поскольку ясное словесное выражение требований и стремлений, наличие представлений об источниках угнетения и способность поднять людей на рискованные действия для улучшения существующей ситуации – все это предполагает наличие высокого самосознания¹⁸.

С конца 80-х годов XX века сложились условия, позволяющие писать историю, не приукрашенную и усеченную, а такую, какой она была в реальности. Стало возможным устранить «белые пятна», пересмотреть оценки и сказать «всю правду». Выполняя эту роль, историческая наука вносит вклад в нравственное возрождение общества, ибо правда – высшая нравственная ценность. Но и острейшие практические проблемы современной общественной жизни (особенно в сфере межнациональных отношений) имеют глубокие исторические корни, без выявления которых их невозможно разрешить. Их питает пласт ошибок, несправедливостей и преступлений, последствия которых копились десятилетиями и даже веками. Кроме того, главной тенденцией сдвигов в духовно-идеологической сфере стало возрождение национального самосознания, что вызвало резкое повышение общественного интереса к истории¹⁹.

В постсоветский период особенно стал актуален в историографии цивилизационный подход исследования исторических процессов. Под данным способом понимается сформулированная еще Н. Данилевским, а затем А. Тойнби необходимость исследовать историческое прошлое того или иного народа как часть общей истории человечества, являющейся результатом определенного взаимопроникновения и взаимодействия. Сравнительное исследование цивилизаций дает широкие возможности для изучения контактов различных культур во времени и пространстве. По мнению российских ученых, колонизация – один из основных факторов, позволивших России успешно справляться с масштабными проблемами. При этом колонизация рассматривается как сложное историческое явление. Ввиду того, что сам процесс колонизации того или иного социокультурного пространства представляет собой ни что иное, как своеобразную культурную интервенцию, неизбежно меняющую реальную действительность, применение цивилизационного подхода позволяет учесть ряд существенных факторов, определивших исторические условия развития страны в результате инкорпорирования в традиционную российскую среду носителей иных культурных традиций²⁰.

К сожалению, приходится констатировать, что историография народов Кавказа всё ещё остаётся почти не исследованной проблемой. Немного и работ, посвящённых историческому анализу трудов даже видных учёных-кавказоведов. Современная историческая наука переживает кризис фундированности исследований. Между тем ссылки в тексте – это средство научной коммуникации и своеобразная валюта, которой современные исследователи оплачивают долг перед предшественниками. Они позволяют проследить ход получения данного научного результата, сообщают работе достоверность, обрисовывают круг литературы, содержащей необходимые сведения о проблеме и создают контекст исследования²¹.

В данном исследовании не ставится задача дать общий историографический обзор всех работ, посвящённых истории Чечни второй половины XIX века. Это представляет собой самостоятельный предмет изучения. Поэтому в историографическом очерке затронуты лишь те работы, которые имеют принципиальное значение, а также труды, отражающие наиболее характерные с методологической точки зрения позиции авторов, или напротив, наиболее оригинальные концепции²².

При исследовании настоящей темы, автором была привлечена литература по истории Кавказа, выходившая в свет с последней четверти XVIII века по 2006 год включительно. Условно её можно разделить на литературу, описывающую Кавказский регион, и общероссийскую. К последней относится, например, работа Ф.Н. Фадеева «Вооружённые силы России», где Кавказ затрагивается только в определённом аспекте.

Для того чтобы охватить вниманием в ходе исследования как можно больше изданных работ по истории Кавказа, пришлось в течение 14 лет работать не только в центральных, общеизвестных книгохранилищах, но и изучать литературу а уникальных библиотеках (научно-справочной библиотеке РГИА) и ведомственных (ЦНСХБ – Центральная научная сельскохозяйственная библиотека) хранилищах. Российская государственная библиотека (РГБ) является одной из самых крупных в стране, куда поступают обязательные экземпляры всех изданий, но в силу её публичности и доступности, многие книги портят читатели, из-за чего данные издания становятся недоступными для прочтения. В Российской национальной библиотеке (РНБ), находящейся в Петербурге, особенно интересен отдел периодики, богатейший по своему составу, т. к. в изучаемом нами XIX веке он был центральным, столичным хранилищем в Российской империи, в силу чего единичные издания газет и журналов сохранились только там. Особое внимание кавказоведам стоит уделять Государственной публичной исторической библиотеке. В ГПИБ долгие годы целенаправленно собиралась литература, освещающая историю Кавказа, благодаря чему библиотека имеет прекрасную коллекцию кавказоведческих изданий. Научно-справочная библиотека РГИА небольшая, но она располагает единичными экземплярами книг, которые не доступны для читателей в других книгохранилищах. Это одно из богатейших собраний дореволюционных официальных и служебных изданий. В состав библиотеки вошли книги из собраний архива и Департамента герольдии Сената, собраний Синода, Канцелярии е.и. в., библиотек министерств народного просвещения, путей сообщения, финансов, частных собраний²³. В фондах ИНИОН (Институт научной информации по общественным наукам) хранятся депонированные рукописи, зачастую более нигде не изданные, благодаря чему приобретают особую ценность. В библиотеке Института Востоковедения РАН присутствует много интересной, редкой литературы по истории Востока, в том числе подаренные авторами экземпляры редких книг. Центральная научная сельскохозяйственная библиотека имеет большое хранение, где удалось обнаружить ценные материалы по истории развития сельского хозяйства на Кавказе, а также изучить флору и фауну Чечни. Данные издания уже давно исчезли из фондов других библиотек. В библиотеках города Владикавказа находится много местных кавказских изданий, которые по тем или иным причинам не попали в центральные библиотеки страны. Они являются самобытным и очень интересным для исследователя материалом.

К сожалению, в ходе боевых действий в городе Грозном была уничтожена крупнейшая Республиканская библиотека им. А.П. Чехова, где хранились тысячи редчайших экземпляров монографий, сборников, статей по истории Чечни. В связи с печально известными событиями, поработать над темой там не удалось – все книги сгорели. Во время Чеченской войны в Грозном был уничтожен Научно-исследовательский институт гуманитарных наук Чеченской Республики. В его библиотеке хранились труды всех известных кавказоведов, полевые материалы научных изысканий по языкам вайнахских народов и их этнографии, а в спецхранилищах НИИ находились оригинальные средневековые книги и рукописи. Полностью сгорели во время боев в г. Грозном Центральная научно-техническая библиотека, Республиканская детская библиотека, архивы всех творческих союзов. В Центральном государственном архиве ЧР сгорело почти 650 тыс. дел, отражавших историю чеченского, ингушского и славянских народов более чем за два столетия. В Художественный музей угодило несколько бомб, артиллерийских снарядов, здание сложилось «книжкой», и под обломками оказалась вся коллекция (более 3,5 тыс. экспонатов). При обвале здания погибла и картотека, и книга поступлений, а в Москве учет ценностей этого музея никогда не велся, поэтому сказать, какие именно шедевры утрачены, сегодня нельзя. Под его обломками бесследно исчезло более 40 тыс. экспонатов уникальных археологических коллекций. Та же участь постигла произведения декоративно-прикладного искусства²⁴.

Перейдём теперь к группировке материалов, отразивших в той или иной степени историю чеченского народа и взаимоотношений его с государственными структурами России во второй половине XIX века. Прежде всего, как наиболее ранние, следует выделить сведения путешественников и исследователей; сводные монографические работы, использовавшие неизданные источники, и не большую группу материалов, отразившую официальное изучение горцев царизмом.

В 60-е годы XIX века на Кавказ устремились учёные, литераторы, деятели искусств, которые изучали этнографию, историю, природные богатства, хозяйственный быт населения. Большая часть этих работ публиковалась в газетах и журналах. Так, например, книга Маркграфа даёт чрезвычайно ценный материал о положении кустарной промышленности и отдельных групп кустарей и ремесленников не только в 70-х годах XIX века, в то время, когда собирался материал, но и значительно раньше²⁵. На подготовку и составления очерка у Маркграфа ушёл один год. Работу эту он начал по инициативе Чаха Ахриева, Золотарёва и других лиц, проводивших в это время исследования в Терской области. В ходе работы О.В. Маркграф столкнулся с неожиданными для него препятствиями: «Промышленное исследование, – писал он, – на Кавказе весьма затруднялось тем, что у туземных племён значительное большинство производства составляет труд женский; спрашивать же магометанку в высшей степени затруднительно, а наблюдать её занятия и вникать в её домашний быт – сопряжено с опасностью для жизни»²⁶.

В 1799 году увидела свет фундаментальная работа И.-Г. Георги, посвящённая изучению народов, населявших в то время Российскую империю. В данном энциклопедическом труде Иоганн-Готлиб Георги, немецкий учёный на русской службе, обобщает результаты собственных этнографических исследований, а также рассматривает работы известных российских исследователей. Сам Георги на Кавказе не бывал, но пользовался, очевидно, данными Палласа и, несомненно, данными исследователя Кавказа Г. Гюльденштедта. По мнению И.-Г. Георги, у чеченцев были князья и существовало дворянство, но в 1773 году они «…умертвили своих владетельных князей». Данная работа по праву признана мировым эталоном этнографического исследования²⁷. Эркерт фон Рудольф Франц стал автором фундаментального труда «Кавказ и его народы» (1885), изданного на немецком языке. Эркерт провел антропологические измерения некоторых кавказских народов по системе Вирхова. Эркерт фон Рудольф Франц длительное время служил на Кавказе и имел чин генерал-майора Российской армии. Последние годы жизни он провел в Германии²⁸.

Среди работ, посвящённых Чечне, очень значительное место занимает работа У. Лаудаева «Чеченское племя». Автор её, чеченец, колоритная фигура. Учился он в кадетском корпусе и к моменту издания работы имел чин ротмистра царской армии²⁹. Работа «Чеченское племя», как говорится в предисловии, представляет собой только выдержки из рукописи Лаудаева, что, разумеется, снижает её значение как исторического источника, так как редактирование, очевидно, изъяло не мало интересных мест. Но, не смотря на это, историк не может пройти мимо этой работы. Лаудаев хорошо знает чеченские отношения, он сообщает ряд весьма существенных данных по вопросу о родовых взаимоотношениях и, что особенно интересно, даёт возможность разобраться во внутритейповых отношениях, показывая, что и здесь царит тот же принцип эксплуатации, что и в отношениях междутейповых. Правда, эти данные Лаудаев приводит как бы нехотя, можно сказать, что он проговаривается, но тем интереснее его высказывания³⁰. Историко-этнографическая статья У.Лаудаева вобрала лучшие черты российской буржуазной науки – историзм и подход к истории как к непрерывно развивающемуся объективному процессу, поиск закономерностей общественного развития, представления о государстве как высшей форме общественной организации, стоящей над обществом и действующей в интересах его в целом. Традиционнную для либеральной историографии схему борьбы «родового» и «государственного» начал У. Лаудаев и насытил таким количеством бесценного этнографического и фольклорного материала – что статья «Чеченское племя» и по сей день остаётся важнейшим источником по истории дореволюционной Чечни³¹. Для исследователя также представляет интерес статья капитана К. Самойлова «Заметки о Чечне». Основное её содержание – состояние сельского хозяйства, промышленности и торговли у чеченцев³².

Авторы историко-экономических очерков о горских народах Северного Кавказа – А.П.Ипполитов, Н.С. Иваненков, Г.А. Вертепов, Е.Д. Максимов, Н.П. Тульчинский были чиновниками областного правления и весьма успешно и плодотворно сочетали службу с публицистической деятельностью, тем более, под их руками оказывался добротный статистический, исторический и этнографический материал. Они единодушно квалифицировали земельную недостаточность горцев на плоскости и в нагорной полосе³³. Работа начальника Аргунского округа А.П. Ипполитова «Этнографические очерки Аргунского округа», содержит интересные данные о социальном строе Чечни. При всём стремлении этого автора представить чеченское общество обществом равных, у него встречаются знаменательные оговорки. Так, он пишет: «Впрочем, из того, что я сказал, касательно отсутствия в племенах чеченского происхождения всякого аристократического начала, не надо заключать однако же, что стремление к нему в народе не существовало»³⁴. Теперь остановимся на статье Н.С. Иваненкова «Горные чеченцы». Особенно большое, можно сказать, решающее значение для историка, изучающего социальное расслоение горского общества, имеют приведённые Иваненковым данные о земельных пожалованьях Шамиля, являющиеся бесспорным доказательством роста в горах новых групп феодалов³⁵. Вопрос об уровне развития общественных отношений являлся спорным у авторов XIX, XX и XXI вв. Так М.К. Любавский, Н.С. Иваненков, М.М. Ковалевский, А.И. Ипполитов признавали наличие в XIX веке у вайнахов феодальных отношений, правда, обременённых сильными родовыми пережитками. Однако даже те авторы XIX в.(В.А. Потто, РА. Фадеев, Н.Ф. Дубровин, А.П. Берже), которые доказывали крайнюю «отсталость» горских народов, в своих трудах приводили материалы, свидетельствующие о сословном делении горских обществ, о социальных противоречиях и классовых столкновениях³⁶.

Интеграция чеченского общества в российское происходила крайне сложно, трудно, с огромными издержками, с применением зачастую насильственных методов, и это обстоятельство вызывало сопротивление значительной части населения. На этом основании возник миф об особом «конфликтном» этносе, закрытом обществе, тейповой организации жизни, которая не поддаётся реформированию. Согласно теории «единого потока», взятой на вооружение дворянской историографией и чеченскими сепаратистами, чеченское общество в социально-классовом отношении было однородным, в этническом и религиозном плане – сплочённым, монолитным, и чуть ли не на ментальном уровне отторгало прогресс и отстаивало свою самобытность, приверженность к тейповой организации жизни, адату и шариату. В результате все попытки его модернизации не дали ощутимых результатов и породили многовековое противостояние с Россией. Таким образом, как представители дворянской историографии, так и чеченского сепаратизма склонны преувеличивать этнокультурные особенности вайнахского общества, ставшие якобы непреодолимым препятствием на пути модернизации общества. Причину этих явлений они ищут не в методах колонизации края, а в природе чеченского общества. Однако очевидные исторические факты не укладывались в эту схему. В конце XIX начале XX в. чеченское общество было далеко не однородным в социально-классовом отношении. Формировалась национальная буржуазия, рабочий класс, интеллигенция, появились сословия крупных землевладельцев. Заметным стало классовое расслоение горского крестьянства. Однако в Чечне сохранившиеся институты традиционной жизни, традиции вольных обществ позволяли регулировать, сглаживать возникающие социальные конфликты, снимать остроту классовых противоречий³⁷.

Развитие Чечни в пореформенный период представляло собой сложный и противоречивый путь вхождения в новый для них мир государственности и гражданских отношений, сочетавший в себе как положительные, так и отрицательные стороны проживания населения региона в составе полиэтнической и поликонфессиональной империи. Населению Чечни предстояло вживаться в экономические, социальные, идейно-нравственные и политико-идеологические процессы и явления, часто находившиеся за рамками их исторического опыта. Многозначность результатов присоединения Чечни к Российской империи не принимает однозначности оценок, их сугубой позитивности или резкой негативности. Чтобы избежать предвзятости, внимание историков должно обладать панорамным видением всей совокупности процессов и сил, их интересов и объективных требований и не зацикливаться на силах и действиях, имевших последствием единственно конфронтацию или отторжение³⁸.

Многие современные исследователи отмечают, что уже в XVI–XVII вв. у вайнахов были свои феодалы. Доктор исторических наук Ш.А. Гапуров приходит к обоснованному выводу, что к концу XVIII – началу XIX в. в Чечне были налицо все признаки складывающегося феодального общества. Заслуживает внимания точка зрения Э.А. Борчашвили, считавшего, что в начале XIX века термин «уздень», утратив своё первоначальное значение, закрепился за привилегированным сословием³⁹. Таким образом, имперская историческая школа, вместо того, чтобы осудить и признать порочными варварские методы колонизации края, пыталась обвинить чеченцев в неспособности и нежелании приобщаться к современной цивилизации (между тем чеченцы очень легко и быстро воспринимают и осваивают современные идеи и технологии)⁴⁰.

Изначально отрицательный образ кавказца в глазах этнополитического большинства явился результатом Кавказской войны (1817–1864). Это нашло своё отражение в публицистике тех лет, да и позже, когда кавказские сюжеты рассматривались не иначе, как в рубриках: «В стране абреков и воров», «В диком крае», «Варварские обычаи и нравы» и т. д., а также в творчестве М.Ю.Лермонтова, Л.Н Толстого, отчасти А.С. Пушкина и др. Именно в этот период появились крылатые выражения: «злая пуля осетина», «злой чечен ползёт на берег, точит свой кинжал», и «черкесы грозные», и «жажда брани» горцев и т. д. – всё достаточно и однозначно влиявшее на массовое сознание⁴¹.

Но далеко не все российские авторы отзывались негативно о горцах. И. Березин, путешествуя по Кавказу, отмечал многие положительные качества чеченцев, прежде всего их мужество и стойкость в борьбе. «Не много я видел на Кавказе, – сообщал он своим читателям, – но и это не многое заставило меня убедиться в ложности иноземных повествований о Кавказе и в легкомыслии наших доморощенных рассказчиков и многосведующих политиков. Горец соединяет отвагу в битве с опытностью в нападении и отступлении; глубокое познание местности и неутомимость в походах. Кто поверит, что горец просиживает, не шелохнувшись, сутки и двое в камыше или где-нибудь за камнем, в ожидании врага, а между тем это правда. Кто поверит, что раненый смертельно горец не вскрикнет от боли, чтобы обнаружить своё убежище, а между тем и это правда. Я далёк от того, чтобы отрицать в горце присутствия какого-нибудь похвального качества: я признаю горскую храбрость, готов допустить небольшую долю и других добродетелей.…»⁴².

К числу исследователей конца XIX века, уделявших особое внимание вопросам земледелия у чеченцев и ингушей относятся, прежде всего, Г. Вертепов и Е. Максимов⁴³. Основным хозяином земли по их мнению, была «родовая» и «поземельная» община. Для оправдания введённой администрацией системы переделов земли оба автора утверждают, что передельная система была господствующей в землевладении горцев до присоединения края к России. Вместе с тем они вынуждены признать, что переделы земли не оправдали себя, ибо чеченцы всячески сопротивлялись переделам⁴⁴. Несостоятельность взглядов Г. Вертепова, Е. Максимова выявляют исследования Н.Иваненкова, доказавшего существование в далёком прошлом у горцев частной формы землевладения. Вопросами землевладения много занимался в XX веке И.М. Саидов. Ему удалось доказать, что общинно – передельная система землевладения была для чеченцев давно изжившей себя формой землевладения, вновь навязанной царской администрацией во второй половине XIX века. Углубив мнение Н.Е. Иваненкова о частном характере землевладения в горах, И.М. Саидов доказал наличие частной формы собственности и на плоскости⁴⁵. В работах С.Д. Максимова дана характеристика земельного положения горцев Терской области. Особенный интерес для историка представляет показанный в его трудах громадный арендный фонд, основу которого составляли излишки земель станичных юртов, казачьих землевладельцев, а также представлены различные формы собственности на Кавказе.

Первые российские историки, работы которых имели целью обосновать методы, средства и формы управления российских властей на Кавказе, относились к так называемой «военно-исторической школе» и представляли позицию высших правительственных кругов Российской империи. К их числу следует отнести работы Н.Ф. Дубровина, Р.А. Фадеева, А.Л. Зиссермана, С.С. Эсадзе. Данные авторы трактовали проблемы взаимоотношений между горцами и российскими властями, исходя из теории русоцентризма и цивилизаторской роли России в отношении «диких», «отсталых» народов Кавказа⁴⁶. В сочинении Дубровина «История войны и владычества русских на Кавказе» собран обширный фактический материал об общественно-политическом устройстве, поземельных и сословных отношениях, религиозных верованиях горцев Северо – Восточного Кавказа, о российско-горских военно-политических отношениях в XIX веке. Данные сведения, по мнению автора, необходимы для руководства российским администраторам в деле управления племенами, находящимися в «патриархальном и первобытном устройстве»⁴⁷. С позиции покровительственно – просветительской миссии российских властей на Кавказе трактует принципы деятельности российской военной администрации А.Л. Зиссерман. В книге «Двадцать пять лет на Кавказе» он указывает на недостатки в действиях русской администрации, которые привели к всеобщему восстанию в Чечне в 1840 году. Главные среди этих недостатков, по мнению Зиссермана, – отсутствие преемственности и системности в действиях часто менявшихся главных начальствующих лиц на Кавказе. Заметное место в работах А.Л. Зиссермана занимают вопросы, связанные с проблемой религиозного фанатизма горцев, который, по его мнению, являлся главным источником их враждебности по отношению к российской власти и для устранения которого нужны многие годы настойчивой, систематической и энергичной политики⁴⁸. Особое место среди указанных авторов занимает Р.А. Фадеев, являвшийся в годы Кавказской войны одним из адъютантов фельдмаршала Барятинского, близким и доверенным наместнику человеком. Свою книгу он написал по поручению наместника. Есть основания полагать, что эта книга отражает взгляды самого князя Барятинского. Цель его работ – построение теории колониального управления России на азиатских окраинах и обоснование российских стратегических интересов на Кавказе⁴⁹. Фадеев скептически относился к возможностям успешной просветительской миссии в Азии «посредством Европейского владычества» и делал на этой основе вывод о бесперспективности попыток уравнять российские азиатские окраины с остальной империей путём распространения на них общерусских форм администрации. Систему военно-народного управления, установленную у горцев Кавказа он рассматривает как искомый образец для новых потенциальных владений России в Азии, как залог спокойного и выгодного для российского государства обладания инородческими территориями. Фадеев проводит сравнительный анализ этой системы с колониальным управлением европейских держав в Азии⁵⁰.

Последовательное изложение механизма вовлечения народов Кавказа в сферу социально-экономического и политического развития Российского государства дал С. Эсадзе – редактор военно-исторического отдела окружного штаба, один из последователей В.А. Потто. Достаточно обширный объём используемых им документов позволил показать всестороннюю картину управления краем⁵¹. Работы авторов, близких к правительственным кругам имели научную важность в связи с тем обстоятельством, что получали доступ к ценным архивным материалам, многим закрытым документам⁵². С.С. Эсадзе в своём двухтомном труде «Историческая записка по управлению Кавказом» использовал обширный фактический материал, изъятый из архивов кавказских наместников, архива Горского управления и других органов управления на Кавказе. Поэтому данный труд, не смотря на ряд субъективных выводов и оценок автора, как в отношении системы управления Кавказом в целом, так и отдельных направлений в деятельности властей, является важнейшим источником систематизированной информации о деятельности российских властей на Кавказе в XIX веке. В указанном труде Эсадзе предпринимает попытку обосновать закономерность установления на Северо – Восточном Кавказе военно-народной системы управления, исходя из особых политических и экономических условий, сложившихся в данном регионе. Большое место в его трудах уделяется организации судебной системы и причинам сохранения судопроизводства по адату и шариату. Эсадзе создал глубокие и верные исторические портреты представителей российской элиты на Кавказе, доказывая в своих исследованиях возможность сочетания в политике либеральных и реакционных тенденций. Общий недостаток работ представителей «военно – исторической школы» – чрезмерная идеализация созданной царизмом административно – судебной системы управления горцами. Однако в то же время, некоторые историки излагали неожиданно прогрессивные для своего времени и положения взгляды. «Звание Наместника было учреждено при чрезвычайных обстоятельствах, которых более не существует», – отмечал Р.А. Фадеев в 1880 годах, ратуя за гражданское управление, сходное с управлением во внутренних губерниях России⁵³.

Представители дворянско – монархического направления В.Н. Потто, М.Н. Караулов и другие полностью одобряли политику царизма во всех её проявлениях, воздавали ей хвалу. Само происхождение толкало их на это. В.А. Потто (1836–1911) например, был из дворян Тульской губернии, обучался в Орловском кадетском корпусе⁵⁴. Симпатии этих монархистов были полностью на стороне казачества, которое изображалось верным и почти единственным защитником самодержавия, его надёжной военно-полицейской опорой⁵⁵.

Вторая половина XIX века – важный период в отечественной науке, связанный с дальнейшим, более широким включением края в сферу общероссийских научных интересов не только царских чиновников и официальных лиц, но и прогрессивных либеральных деятелей, учёных-естествоиспытателей, путешественников. Я.М. Абрамов, журналист – народник, придерживался в своих воззрениях буржуазно-либеральных взглядов. С переездом Абрамова на Кавказ большое место в его публицистике заняло описание горцев, их оригинальных традиций и обычаев. Проживая постоянно в Ставрополе, он часто выезжал в горные районы Северного Кавказа⁵⁶. Я.В.Абрамов неоднократно выступал на страницах печати в защиту горцев, поднимал насущные вопросы горской жизни⁵⁷. М. Владыкин много путешествовал по Кавказу. Результатом его наблюдений и изучений стал «Путеводитель и собеседник по Кавказу», выпущенный в 2-х частях. Книга настолько понравилась читателям, что была переиздана в 1885 году⁵⁸.

Из той части ссыльных поляков, которые решили навсегда остаться в России, особое место принадлежит известному кавказоведу Иосифу Викентьевичу Бентковскому. Не смотря на отсутствие специальной научной подготовки, он написал труды по статистике, краеведению, этнографии, географии, гидрографии, ирригации, лесоводству, рыболовству, коневодству, кустарной промышленности и транспорту. Глубокие исторические исследования на основе архивных материалов, почерпнутых как из местных архивохранилищ, так и из архива Министерства иностранных дел, проводил И.В. Бентковский⁵⁹. Деятельный участник различных научных обществ И.В. Бентковский ещё при жизни заслужил авторитет и общественное признание. С 1871 года он являлся секретарём Ставропольского статистического комитета⁶⁰. И.В.Бентковский создал атлас распространения русского владычества и колонизации на Северном Кавказе. Атлас состоял из 5 карт, показывающих населённые места в 1778,1803,1828,1853,1873 и в 1878 годах⁶¹. Краеведческой тематике посвящено около 200 научных работ И.В. Бентковского. Научный уровень ряда из них, особенно по проблемам статистики, картографии, метеорологии, не уступал трудам профессиональных столичных ученых. Большинство работ Бентковского представляют собой краеведческое описание. Им присущи междисциплинарный подход и комплексность различных сведений: исторических, археологических, этнографических, статистических и географических⁶².

Известный кавказский статистик и переводчик немецких трудов о Кавказе на русский язык, Н.К.Зейдлиц родился 25 июля 1831 года в Риге. Он закончил физико-математический факультет Дерпского университета со степенью магистра. С 1858 года служил на Кавказе. В 1863 году начал работу в Главном управлении наместника кавказского. С 1868 года (31 год) стоял во главе Кавказского статистического комитета⁶³. Особенно важной и необходимой для исследователей является работа Николая Карловича Зейдлица «Списки населённых мест Кавказского края», в которой показаны уникальные демографические данные⁶⁴. Н.К. Зейдлиц (1831–1907) много путешествовал по Чечне, а потом делился своими наблюдениями с читателями⁶⁵.

В 1845 году состоялась первая командировка на Кавказ Г.В. Абиха. Знания учёного так поразили князя М.С. Воронцова, что он удержал Абиха и предоставил ему место чиновника особых поручений по горной части. В связи с этим назначением в 1847 году Абих отказывается от профессуры в Дерпте и начинается кавказский период его деятельности. Герман Вильгельмович Абих родился в Берлине 11 декабря 1806 года, а скончался в 1886 году в Вене. В 1831 году он получил звание доктора минералогии в Гейдельбергском университете. Изучению Кавказа Г.В.Абих посвятил более 42 лет своей жизни⁶⁶.

Адольф Петрович Берже родился 28 июня 1828 года в Петербурге, во французской дворянской семье, эмигрировавшей в Россию в 1805 году. А.П. Берже положил начало углубленному изучению вопроса мухаджирства. В работе «Выселение горцев с Кавказа», опубликованной в 1882 году в «Русской старине» он использовал многочисленные официальные донесения и статистические данные. Автор хотя и старался оправдать завоевание Кавказа и вытеснение части его населения в Османскую империю, всё же не мог обойти молчанием жестокости царизма по отношению к переселяющимся горцам⁶⁷.

В российской историографии термин «колонизация» утвердился со времён В.О.Ключевского и М.К. Любавского⁶⁸. В интерпретации названных учёных он не носит, как в более позднее время, заидеологизированный характер, ибо основан на критериях цивилизационного характера, учитывающего природные и культурно-исторические особенности стран и народов⁶⁹. Термин «колонизация» используется в данном исследовании в более широком смысле, свободном от идеологизации. Он включает в себя не только освоение, но и социокультурное содержание.

Следует также отметить, что в дореволюционном прошлом горские народы Северного Кавказа почти не имели своей интеллигенции. Подавляющее большинство работ по истории края принадлежало русским историкам и публицистам, большинство из которых являлись государственниками, что накладывало определённый отпечаток на их оценки деятельности русских властей. Поэтому особую ценность представляют немногочисленные работы местных авторов, которые стали появляться на рубеже XIX–XX веков, и представлявшие, хотя бы отчасти, голос той основной массы населения края, которая и была основным объектом «умиротворительной политики» и «цивилизаторской» деятельности правительства⁷⁰. А.Х.Цаликов, Г.М. Цаголов, И.-Б. Саракаев, А.Г. Ардасенов и К.Л. Хетагуров в своих работах выступали в основном с критикой действий властей по отношению к коренному населению⁷¹. Известный экономист и публицист А. Ардасенов будучи чрезвычайно тонким наблюдателем, не упустил ни один момент из происходящих социально-экономических изменений; попытался установить причины каждого и дать им свою оценку⁷². Одной из ценных работ в дореволюционной историографии является исследование А.Г. Ардасенова «Переходное состояние горцев Северного Кавказа», изданное в Тифлисе и показывающее социально-политические изменения, произошедшие в жизни народов Северного Кавказа в XIX веке. «Новые экономические отношения, в которых горцу приходится действовать, – писал Ардасенов, волей или неволей, как более развитые и могущественные подвергают его хозяйственный быт, культуру, серьёзному испытанию, увлекая за собой и подчиняя своему влиянию». По мнению Ардасенова, представление горца о вещах, явлениях, даже изменение отношения к торговле, к войне, увлечению вином, распространение воровства стали прямым или косвенным следствием того, что «горская культура не выдерживает борьбы с европейской торгово-промышленной культурой и уступает шаг за шагом на всех пунктах»⁷³. Историко-этнографические работы А.Ардасенова и И.-Б. Саракаева дают достаточно деидеологизированное представление о некоторых элементах социальной организации горских обществ, особенностях менталитета различных народов, в том числе их поведение по отношению к соседям иных национальностей⁷⁴.

И.-Б. Саракаев прежде всего указывает на то, что главной причиной недоверия населения Чечни по отношению к властям явилось отступление царской администрации, после того как «политическим соображениям не осталось места», от тех обещаний, которые были даны чеченцам в прокламациях наместников М.С. Воронцова и Барятинского, особенно в части неприкосновенности их земель⁷⁵.

Г.М. Цаголов подвергал глубокому и тщательному анализу земельные отношения у горских народов и аргументировано доказывал катастрофическое состояние земельной недостаточности, особенно у жителей Нагорной полосы Терской области. Глубокому исследованию Цаголов подверг процесс классовой дифференсации в горском селе⁷⁶.

Наиболее выдающимися представителями горской интеллигенции были поэт К. Хетагуров и богослов А. Гассиев. В публицистике Хетагурова (как в поэзии так и в прозе) нашли своё отражение тяжёлое социально-экономическое и политическое положение, острота земельного голода, обусловленные по его мнению, прежде всего жестокой колониальной политикой самодержавия в отношении горских народов⁷⁷. К.Л. Хетагуров предлагал меры, которые могли бы ослабить остроту аграрного вопроса: покупка при помощи различных кредитных учреждений казённых и частновладельческих земель, организация более доступной аренды для бедных и др.⁷⁸

А.А. Гассиев был одним из самых образованных людей своей эпохи. Афанасий Гассиев родился в 1844 году в осетинской крестьянской семье. В 1858 году, в возрасте 14 лет поступил во Владикавказское духовное училище. В сентябре 1867 года он стал студентом Киевской духовной академии. На степень кандидата богословия А.А. Гассиев представил работу «Коран, его происхождение и образование». В 1871 году ему было присвоено звание магистра. С 1872 года он занимал должность смотрителя духовных училищ Моздока. А.А. Гассиев прекрасно владел французским и немецким языками. В своих богословских работах Гассиев стремился найти точки консенсуса между христианами и мусульманами, то общее, что способствовало их взаимопониманию⁷⁹. В публицистических работах А. Гассиев сравнивал земельное положение горцев и казаков, показывал и осуждал недостатки местной административной системы⁸⁰.

В начале XX века на фоне взрыва политической нестабильности в стране и на Кавказе появляется целый ряд работ, в которых авторы пытаются ответить на вопрос в чём причины «неурядиц» на Кавказе и что надлежит делать властям для исправления создавшейся ситуации в крае? Обсуждение данных вопросов стимулировала начавшаяся в крае разработка, по инициативе наместника Воронцова – Дашкова, реформ административного устройства на Кавказе. Ф.К.Гершельман, Г.А. Евреинов, Г.М. Туманов, А.Ф. Риттих, Н.М. Рейнке, Г.Г. Евангулов предлагают своё видение необходимых для умиротворения края реформ. Ф.К. Гершельман в книге «Причины неурядиц на Кавказе» отстаивает позицию сторонников сохранения исключительных форм управления горскими народами ввиду их неготовности к восприятию более сложных форм общественного устройства, как, например, земства или суды присяжных⁸¹.

Г.А. Евреинов, Н.М. Риттих, Н.М. Рейнке, Г.Г. Евангулов выражали умеренную точку зрения, выступая за постепенное распространение в крае общероссийских форм правления⁸². Реформаторская деятельность администрации царского правительства в общих чертах освещена в брошюре Г.Г. Евангулова «Местная реформа на Кавказе», в которую вошли опубликованные им в 1913 году на страницах газеты «Кавказ» статьи и корреспонденции. В них заострено внимание на органах управления самой низшей инстанции, рассмотрены некоторые проекты, разработанные с целью организации участкового и сельского управления. Г.М. Туманов ратовал за скорейшее распространения на Кавказе земского самоуправления, что должно было, по его мнению, способствовать росту благосостояния и «культурности» населения⁸³.

Изучению обычного права кавказских горцев были посвящены труды видных русских социологов и юристов М.М. Ковалевского и Ф.И. Леонтовича⁸⁴. Максим Максимович Ковалевский (1851–1916) – историк, социолог, правовед и этнограф являлся одним из самых выдающихся деятелей конца XIX – начала XX века. Отсутствие расовых и национальных предрассудков делало Ковалевского гражданином мира. Огромный международный авторитет Ковалевского – юриста признала Англия, избрав его третейским судьёй в одном из конфликтов с Соединёнными Североамериканскими штатами. В обстоятельном труде «Закон и обычай на Кавказе» он проследил древние обычаи и социокультурные институты горских народов. Ковалевский считал ошибочными и даже вредными действия царского правительства по восстановлению норм адатов вместо установления шариата. М.М. Ковалевский считал что нормы шариата гораздо ближе к русским юридическим воззрениям и в отличие от адата, не поддерживают кровную месть. Так считали и многие другие русские учёные и политики того времени. Как известно, результатом стало внедрение шариатского законодательства на Северном Кавказе в первые годы советской власти (до сер.20-х годов). Детально разбирая функции казачества, понимая сложность служивого человека – казака, М. Ковалевский писал: «Не зовите его погромщиком и палачом, как бы не было заслужено им это прозвище, пожалейте, наоборот, это послушное орудие чужой неправды»⁸⁵. Кавказское право привлекало внимание М.М.Ковалевского не только своей экзотичностью или исключительностью. По мнению Ковалевского, от изучения этого вопроса зависит не только научное понимание «кавказского права» как такового, но и сама суть внутренней политики России на Кавказе. Работы М.М.Ковалевского и по собранным сведениям, и по поставленным проблемам существенно отличаются от всей литературы на эту тему и до сих пор стоят особняком. М.М.Ковалевский привлёк широкий круг источников, в том числе и зарубежных, поставив своей задачей взглянуть на правовые явления того периода с трёх сторон – европейской, российской и кавказской, чтобы найти параллели в развитии правовых идей, традиций разных государств⁸⁶.

Ф.И. Леонтович описал осуществление и взаимодействие российского и адатного права, шариата и был, по сути, близок к обоснованию популярной сегодня теории юридического плюрализма на Северном Кавказе в дореволюционный период⁸⁷. Исследования М.М.Ковалевского и Ф.И. Леонтовича позволили ввести в науку самостоятельное понятие и термин «горский феодализм», указывающий как на общие, так и на специфические особенности содержания феодальных отношений. Вместе с тем во всех работах о Кавказе они подчёркивали, что феодальные отношения развивались в условиях сохранения (а у некоторых народов – господства) многих родовых институтов⁸⁸.

В трудах европейских, российских и мусульманских мыслителей XIX начала XX вв. были сделаны усилия по-новому, исходя из разных посылок, проанализировать как значение ислама в мировой истории, так и специфику психологии российских мусульман. В сочинении «Божья благодать всеобща» татарский философ и теолог М. Бигиев (1875–1949) призывал к очищению исламской религии от всего наносного. Мулла Аминов в 1909 году выразил мнение, что идеи и принципы национального развития российские мусульмане позаимствовали, прежде всего от русских и отчасти от западноевропейцев, с которыми они всё больше соприкасались. Положительно отмечал он и улучшение коммуникаций, благодаря чему и установился обмен идей между российскими мусульманами и мусульманами Турции и Туркестана.

О мусульманах в русском обществе, однако, в целом всё ещё были распространены смутные представления, как верно писал в 1910 году оренбургский публицист П.Зет. Большинство считало, что их сограждане остаются «фанатиками». А между тем, отмечал он далее, среди них началось сильное «культурное движение». О том, на каких принципах мусульманские исследователи изучали собственную историю, свидетельствует следующее признание. «История – есть биография народов, – писал один из авторов в 1916 году, – она занимается хладнокровно, не увлекаясь, близко не принимая к сердцу, занесением на своей бессмертной странице степени экономического, научного и политического здоровья или гнилости в жизни каждого народа, а также причин и решений, порождающих их…». Объясняя суть этой методологии, автор писал, что «…народы не могут укрыть свои национальные дела от расследований истории, не могут отвратить её решения, так как и история руководствуется больше мыслью, чем чувством, смотрит больше на дела, чем на слова, каждое национальное событие отмечает, как оно произошло в жизни, не обращая внимания ни на чьи слова, не склоняясь ни перед чьей бы то ни было силой»⁸⁹. О критическом отношении к своему историческому труду говорил ещё О. Эйхельман: «Товарищей по предмету просить о снисхождении к моему незрелому труду, – не смею, но считаю себя вправе требовать от них внимания к вопросу и содействия к большему его выяснению. Пусть каждый даёт плод своего посильного труда; и слабый, но честный труд принесёт свою долю пользы»⁹⁰. По мнению Д.С. Лихачева: «Отрицательный результат исследования – тоже результат, причем обычно самый бесспорный»⁹¹.

В исследовании чеченской истории втор. пол. XIX века большое значение придано знакомству с теоретическими представлениями о национальном вопросе, бытовавшими в то время. Чтобы изучить данный аспект мы обратились к работам правоведов А.Д. Градского, И.А. Ильина, В.С.Соловьёва⁹². Интерес к теории обусловлен тем, что, с одной стороны, она влияла на формирование этнической политики самодержавия, а с другой, создававшие её учёные сами опирались на существующую практику в этом вопросе⁹³. Классические образцы историко-правового исследования сложились именно в 60-90-е годы XIX века и связаны с именами историков русского права – А.Д. Градовского, М.М. Ковалевского и Ф.И. Леонтовича. Эти выдающиеся учёные работали над разными периодами истории, в центре их внимания были различные проблемы, но их объединяло общее теоретическое и методологическое видение исторических особенностей России. Право для них стало инструментом, сквозь призму которого они надеялись «разглядеть» реальную историю России с точки зрения воплощения в ней идеи государства⁹⁴.

Правовед Александр Дмитриевич Градовский родился 13 декабря 1841 года. В 1862 году закончил Харьковский юридический факультет, а уже 8 ноября 1866 года защитил магистерскую диссертацию. С 12 января 1867 года являлся штатным доцентом Петербургского университета. В возрасте 27 лет он защитил докторскую диссертацию, по своим взглядам был близок к славянофилам⁹⁵. Интересной и поучительной для кавказоведов является работа А.Д. Градовского «Современные воззрения на государство и национальность», в которой он объективно освещает многие актуальные вопросы правосознания россиян⁹⁶.

В последнее время произошёл мощный всплеск интереса к обычному праву. В значительной мере он инициирован известными отечественными учёными Г.В. Мальцевым и Д.Ю.Шапсуговым, начавшими разработки теории обычного права⁹⁷. В юридической науке получило распространение их воззрение на традиционную правовую культуру, в том числе народов Северного Кавказа, основанное на том, что обычное право – не атавизм из прошлого, а постоянный фактор правового развития общества⁹⁸.

Важнейшими для понимания нравственной сути происходивших событий на Кавказе являются работы известных философов В.С. Соловьёва и Б.Н. Чичерина. Владимир Соловьёв родился 16 января 1853 года в семье выдающегося русского историка Сергея Михайловича Соловьёва, закончил Московский университет и был вольнослушателем Московской духовной академии. В системе В.Соловьёва запечатлена тесная связь нравственности и истории, необходимая в его понимании для осуществления нравственной цели жизни не только отдельного человека, но и всего общества⁹⁹.

Написанные более 100 лет назад философские сочинения Б.Н. Чичерина, находившие живой отклик у его современников, они и сегодня сохранили актуальность для определения вектора общественного развития¹⁰⁰. Для разработки политической истории Чечни втор. пол. XIX века особенно важной является работа Б. Чичерина «Курс государственной науки», в которой он раскрывает особенности общего государственного права Российской империи¹⁰¹.

К сожалению, экономической истории края в дореволюционный период уделялось недостаточно внимания. Русский капитализм требовал рынка производства и сбыта товаров, поэтому царизму необходимо было соответствующим образом приспособить экономику окраин к задачам буржуазного развития России. Не смотря на достаточный объём источников вопросы развития промышленности и сельского хозяйства в крае со второй половины XIX века не получили должного освещения¹⁰².

Советская историография кавказоведческих проблем имеет свои особенности. Очевидно, что приблизительно до конца 80-х гг. XX века советские историки слишком увлекались изучением социально-экономических явлений и уделяли недостаточное внимание исследованию надстроечных категорий (управления). Ещё одна отличительная черта исторических исследований данного периода – преувеличение в них степени национально-освободительной борьбы горцев после завершения Кавказской войны, степени их социальной активности и вовлечённости в революционное движение в начале XX века¹⁰³.

Межнациональное противостояние на Северном Кавказе имело под собой комплекс причин экономического, социально-правового, религиозно – культурного и исторического характера, которое в советское время рассматривалось исключительно с классовых позиций¹⁰⁴. Ещё в рамках безраздельно господствовавшего в советской науке формационного подхода учёные столкнулись при изучении Кавказа с рядом сложных методологических проблем. Применительно к истории народов Северного Кавказа и Дагестана единый подход к определению типологии и уровня развития горских и кочевых обществ до присоединения к России выработать не удалось. Социальные отношения у горцев квалифицировали как родоплеменные, и феодально-рабовладельческие, и полуфеодально – полупатриархальные, и раннефеодальные, и развитые феодальные. Характеристика общественного устройства горских народов давалась во многих работах от противного: феодальные, т. к. не рабовладельческие, патриархальные, т. к. не феодальные и т. д.¹⁰⁵ В 30-40-е годы XX века в исторической литературе господствовала точка зрения И.В. Сталина о патриархально-родовой общине отдельных кавказских народов в XIX нач. XX вв., со временем эта теория трансформировалась, но не столь значительно и некоторые учёные придерживаются сталинской точки зрения до сих пор.

На различных этапах развития советской историографии интерпретация вопросов истории мухаджирства (эмиграционного движения) зависела от «методологических» характеристик русско-кавказских отношений, последовательно сменявшихся в нашей идеологии и науке («Россия – тюрьма народов», «абсолютное зло», «наименьшее зло», «объективно-прогрессивные последствия присоединения» и «добровольное вхождение на основе вечной дружбы»), а также поворотов в развитии международных отношений и во внутренней политике нашей страны¹⁰⁶. Долгое время промышленное развитие на Северном Кавказе не было предметом специального изучения, её история изучалась лишь в связи с революционным движением.

С середины 30-х годов до конца 40-х годов XX века вышло очень мало специальных работ по кавказоведению. В изданных работах общественный строй горских народов определялся как родовой с элементами рабства и феодализма. Немаловажное значение для историков имело положение в резолюциях X съезда РКП (б) о переходе горских народов к социализму от патриархально – родового быта. Это осложняло научно-объективное определение характера аграрных отношений в целом¹⁰⁷. А. Авторханов в 1930 году в Грозном констатировал: «История Чечни не написана, а проделана. Рутина исторической мысли в области кавказской историографии продолжает господствовать и поныне…. Такое впечатление, что тяжёлый генеральский сапог до сих пор продолжает беспощадно давить чересчур свободолюбивую голову чеченца»¹⁰⁸.

В работе Г.К. Мартиросиана «Терская область в революции 1905 г.», увидевшей свет в 1929 году, немного затрагиваются вопросы административного управления в Терской области в начале XX века. Автор приводит материалы работы комиссии Владикавказской Городской думы в 1905 году, в которых обстоятельно излагались отрицательные стороны административного управления областью¹⁰⁹.

В 30-40-х гг. XIX века выходит ряд работ, посвящённых крестьянской реформе, проводимой в Кабарде, Северной Осетии и других, отдельно взятых регионах¹¹⁰. Большое внимание уделяется национально-освободительному движению в Чечне и Ингушетии¹¹¹.

Только в XXI веке наши отечественные историки, занимающиеся историей Кавказа и проблемами народно-освободительного движения горцев Северо – Восточного Кавказа в 20-50-х годах XIX века, получили долгожданный доступ к труду крупного историка-кавказоведа Н.И.Покровского; спустя пять десятилетий после смерти автора он смог увидеть свет благодаря усилиям сына Покровского – академика Н.Н. Покровского¹¹². В том, что, не смотря на весьма положительные отзывы таких специалистов, как академики И.Ю. Крачковский, Б.Д. Греков, Н.М.Дружинин, книга, принятая к печати тремя издательствами, пролежала в них с 1934 по 1950 год, но так и не была опубликована, – необычного мало. Удивительно то, что кропотливый исторический труд, и, не будучи изданным, довольно интенсивно использовался в советском кавказоведении. Движение под руководством Шамиля всегда было темой очень острой. Печатать книгу было страшно, но и не печатать – тоже: ещё не успела смениться официальная партийная идеология, призывавшая разоблачать колониальную политику царизма на окраинах. Как бы то ни было, издательским работникам удавалось отправить рукопись вместо типографии на новое рецензирование, а затем выставить новый список идеологических требований.

В своей работе Н.И. Покровский подчёркивал, что историку приходится, прежде всего, заниматься анализом действительных, а не изуродованных официальными авторами общественных отношений в Чечне. Глубокое изучение наличного в то время фактического материала убедило исследователя в том, что в чечено-ингушском обществе выделялся верхушечный слой, который сосредоточил у себя довольно крупные земельные угодья и весьма интенсивно использовал общинные земли, владел рабами и держал в зависимости лично свободных крестьян. Если это так, то может ли речь идти о господстве здесь родоплеменных отношений? Не правильнее было бы оценивать сложившиеся в начале XIX века общественно-экономические отношения как раннефеодальные?¹¹³ Кстати сказать, такого мнения, позднее, стали придерживаться большинство кавказоведов¹¹⁴. Монография Н.И. Покровского, рекомендованная к печати в 1946 году, тогда была высоко оценена академиком И.Ю.Крачковским как «исследование, равного которому нет в нашей литературе ни по объёму, ни по количеству использованного материала, ни по вдумчивости исторического анализа», остаётся в кавказоведении трудом большой научной значимости, ибо до сих пор мы не располагаем ни одним исследованием, где был бы дан основательный анализ внутриполитической истории движения горцев и проблем государственного и законодательного устройства, а также внешнеполитических отношений имамата Шамиля.

И.Ю. Крачковский, отмечая в этом труде высокий уровень использования первоисточников, как архивных, так и опубликованных, ставил автору в особую заслугу то, что им был выполнен первый по времени обзор арабских источников «горского» происхождения. В этом плане труд Н.И.Покровского представляет большой вклад в арабское источниковедение. Анализ введённых им в научный оборот арабских рукописных памятников, среди которых немало собранных им лично, представляет образец источниковедческой методики, и его оценки источников сохраняют свою значимость и на сегодняшний день¹¹⁵.

В 30-40-е годы XX века особенно стало актуально изучать роль личности в истории. В советской историографии работы, освещающие деятельность М.Т. Лорис-Меликова, можно разграничить на сферы: военную и политическую. В 1942 году, например, в Ереване вышла книга

A. Эльчибекяна «Генерал-адъютант М.Т. Лорис-Меликов», в которой характеризуется только его военная деятельность, причём без ссылок на источники и публикации¹¹⁶. В 1947 году Н.В.Епанешников защитил докторскую диссертацию на тему: «Политический проект М.Т. Лорис-Меликова». В данном научном труде целый ряд важнейших аспектов его биографии, военной и административной, остаётся по прежнему недостаточно изученными¹¹⁷. В настоящее время много внимания уделяется изучению человеческого фактора в историческом процессе. Интересной, поучительной, неординарной и непосредственной в своём методологическом исполнении является статья известного кавказоведа

B. В. Дегоева, посвящённая рассмотрению истории становления весьма неоднозначной личности – генерала Муссы Кундухова. Дегоев сумел увидеть в данном человеке не только отрицательные черты поведения, связанные с корыстью и карьеризмом, которые сильно бросаются в глаза и кажутся очевидными при исследовании, но и отметил положительные характеристики этого человека, его раскаяние и метания между службой интересам народа и Отечества, приказами руководства и долгом совести¹¹⁸.

Начиная с 40-х годов XX столетия история кавказского мухаджирства становится предметом специального исследования советских учёных. Историки пытались разрешить проблемы, связанные с переселением горцев в Турцию. М.С. Тотоев по существу был первым, кто дал развёрнутый анализ кавказского мухаджирства. В своих специальных работах (кандидатской диссертации «Переселение горцев Северного Кавказа в Турцию», защищённой в 1943 году и опубликованных статьях), а также в общих трудах по истории Северной Осетии, М.С. Тотоев рассматривал осетинское, кабардинское и вайнахское мухаджирство на фоне общекавказского переселенческого движения, явившегося, по его словам «всекавказским злосчастием, трагедией для горцев». Сформулировав основные причины переселения горцев, М.С. Тотоев рассматривал его как одну из форм протеста народных масс против колониального режима, насаждавшегося царизмом. В рупоре коммунистической пропаганды – газете «Молодой коммунист», Тотоев был обвинён в склонности «…не видеть враждебного влияния ислама как по отношению к горцам, так и к русским»¹¹⁹.

Интерес к вопросам мухаджирства возрос в 50-60-е годы XX века. Анализ переселенческого движения на Северном Кавказе привёл Х.О.

Лайпанова к выводу, что основной причиной ухода горцев был двойной гнёт – гнёт царизма и гнёт местных феодалов и князей¹²⁰. Заслугой советской историографии можно считать разработку темы мухаджирства, не исследованную в достаточной мере в дореволюционный период.

В 50-60-е годы XX века продолжается регионализация исторических исследований, когда в рамках довольно большого исторического периода изучается отдельно взятый народ, его формационное развитие и борьба против царского правительства¹²¹. С 1959 года в Грозном выходили труды, известия, сборники статей Чечено-Ингушского научно-исследовательского института истории, языка и литературы. В этих изданиях печатались статьи, как местных учёных, так и исследователей из центральных регионов страны, которые освещали те или иные проблемные вопросы истории Чечни. Материалы ЧИНИИ явились большим подспорьем в разработке многих изучаемых тем¹²². Советские историки слишком увлекались в своей работе изучением социально-экономических явлений и уделяли недостаточно внимания исследованию надстроечных категорий (управлений). В кавказской историографии не было обобщающих работ по административной деятельности царского правительства на окраинах, хотя в комплексных трудах эти вопросы затрагивались. Так, в 1965 году И.Ф. Мужев провёл исследование социально-экономического и политического положения горцев в интересующий нас период¹²³. Его книга содержит главу «Аппарат колониального управления», в которой автор попытался дать характеристику царской администрации на Северном Кавказе. По его мнению, в основе её деятельности был произвол по отношению к местному населению, распространённым явлением были взятки и поборы с населения.

Следует также отметить роль научных разработок Н.П. Ерошкина, который раскрыл основные принципы становления административного управления и его особенности. Отмечая прогрессивные стороны административных преобразований (ликвидация феодальной раздробленности), автор в то же время указал, что политические права местного населения были значительно урезаны¹²⁴.

Проблема национально-освободительного движения на Кавказе продолжала оставаться объектом пристального внимания исследователей. В трудах С.К. Бушуева, А.М. Дружинина, М.В. Покровского, А.В. Фадеева Кавказская война оценивалась как проявление завоевательной политики царизма, а движение горцев, как национально-освободительное, антиколониальное¹²⁵.

С ростом сельскохозяйственного и промышленного потенциала Северного Кавказа возрастал интерес и к его аграрной и индустриальной истории. Правда, основные усилия местных исследователей сосредотачивались главным образом на анализе сложных и противоречивых земельных отношений и развитии Грозненского нефтепромышленного комплекса. Наиболее капитальной работой по истории нефтяного дела в Терской области является книга Л.Н.Колосова (1962) и, хотя она не свободна от некоторых политических издержек, в целом это историко-техническое исследование изменений технических объектов в социально-экономической обусловленности выполнено на хорошем профессиональном уровне¹²⁶. В 70-80-е годы Л.Н.Колосов продолжает вести работу по анализу развития Грозненской нефтяной промышленности в период империализма. Автор рассматривает процессы проникновения иностранного капитала в нефтяную промышленность, процессы концентрации производства, конкурентную борьбу. Отмечается им также важнейшая особенность Грозненской нефтяной промышленности по сравнению с российской – образование монополии синдикатского типа¹²⁷.

В 70-80-е годы XX века было написано достаточное количество работ по истории Терского казачества, истории развития городов Северо – Восточного Кавказа¹²⁸. Также большое количество работ было посвящено исследованию материальной культуры различных народов¹²⁹. Особенно ценным и оригинальным в своём исполнении стало исследование С.-М.А.Хасиева, проводившееся им в течение ряда лет (1968–1971), на полевом этнографическом материале в различных районах Чечено-Ингушетии. Хасиев впервые собрал и систематизировал все доступные на тот период орудия сельского хозяйства чеченцев. Свои научные открытия для широкой публики он представил в ряде научных статей и кандидатской диссертации, защищённой им в 1973 году¹³⁰.

Интерес к проблемам, связанным с административной деятельностью царских властей на Северном Кавказе заметно усиливается с конца 70-х годов. Таким образом, спустя почти более полувека на страницах исследований вновь появляется управленческая проблематика, касающаяся Северо-Кавказского региона в дореволюционный период. Естественно, что данный вопрос рассматривался уже с совсем иных методологических и идеологических позиций. Большая часть данных работ была создана в регионах, северо-кавказских научно-исследовательских центрах и учебных заведениях. В этот период встречаются как обобщающие труды, так и отдельные разделы в комплексных работах, а также публикуются разнообразные научные статьи. В работах А.И. Хасбулатова, К.С. Кокурхаева, Б.Х. Ортабаева исследуются: структура административной системы управления на Северном Кавказе, функционирование её отдельных элементов, административно-территориальные изменения на Северном Кавказе после Кавказской войны¹³¹. Ценность исследования К.С. Кокурхаева «Общественно-политический строй и право чеченцев и ингушей» заключается в том, что он первый, как среди дореволюционных, так и советских авторов, занимавшихся северо-кавказской проблематикой, подробно останавливается на том, как действовало низшее звено в системе управления краем – общественное управление сельских (аульных) обществ, какими полномочиями обладали сельский сход и сельские старшины. Он указывает, что традиционная демократичность сельских (аульных) обществ была сильно ограничена царской администрацией, сельский сход приобретал не свойственные ему прежде полицейско-фискальные функции, а старшины, будучи фактически ставленниками администрации, в первую очередь защищали её интересы и проводили угодную ей политику¹³².

Многие положения об ограниченности полномочий общественного управления в сельских обществах в связи с введением «Положения об аульных обществах» в Терской и Кубанской областях в 1870 году, в работах А.И. Хасбулатова совпадают с мнением Кокурхаева. Но Хасбулатов, вместе с тем, считает нужным отметить один положительный момент, указывая на то, что с введением «Положения» сельское горское население впервые получило единообразное устройство и стало регулироваться едиными юридическими нормами¹³³.

Северо-кавказский историк Н.Г. Гриценко в монографии «Горский аул и казачья станица Терека накануне Великой Октябрьской социалистической революции» сосредоточил своё внимание на социально-экономической проблематике. Но в работе также затронут и вопрос о роли царской администрации в сложном процессе развития капиталистических отношений в регионе, во взаимоотношениях между горцами и казаками. По мнению автора, самодержавие укрепляло колониальный режим в крае, опираясь на донское, кубанское и терское казачество. Указывает автор и на то, что обычным методом подавления непокорности горцев были полицейские преследования и расправы без суда и следствия. Вывод Н.Г. Гриценко о том, что одной из главных задач политики царизма на Кавказе было экономическое и политическое угнетение местного горского населения достаточно распространён в исторических исследованиях этого периода¹³⁴.

Жёсткую оценку деятельности царской администрации даёт в своей статье Б.Х. Ортабаев. Уже само название «Усиление колониального режима царизма на Северном Кавказе на рубеже XIX–XX вв.» предполагает направленность выводов автора. Он считает, что основу всей политики администрации в горских районах Северного Кавказа составляли формировавшиеся в течение многих десятилетий представления о неполноценности, второсортности, дикости горских народов. Отсюда проистекали неограниченная военная власть начальников областей; военно-народное управление, которое, по его мнению, в конце XIX века скинуло всякую маску и стало олицетворением великодержавного шовинизма; грубая политика механического обрусения на Кавказе; крайне репрессивные методы управления и произвол властей. Таким образом, из статьи Ортабаева напрашивается вывод о том, что деятельность властей на Северном Кавказе постоянно и неуклонно двигалась в сторону ужесточения режима, никаких отступлений и, хотя бы, временных отклонений от этого курса не существовало. Думается, что реальная практика взаимоотношений горцев и официальных властей, при всей её драматичности, а порой и трагичности, была гораздо более многообразной и сложной¹³⁵.

В большинстве работ советского периода давались негативные оценки системы «военно-народного управления» с точки зрения учёта политических и экономических интересов горского населения. Упор делался на то, что основным содержанием «военно-народного» управления являлось усиление военно-фискальной эксплуатации горцев. При этом в работах данного периода разоблачение жестокой колонизаторской политики царского правительства соседствует с мотивами о дружеских отношениях России и Кавказа, основанных на классовой солидарности, взаимном хозяйственном, культурном и бытовом общении. Также вопросы административно-политической деятельности российских властей в Терской области получили освещение в целом ряде учебных пособий¹³⁶. В этих коллективных трудах затрагивались вопросы административного, территориального устройства областей Северного Кавказа вплоть до 1917 года. Также было издано много книг, подробно рассматривавших социально-экономические и политические причины антиправительственных выступлений, имевших место на территории Терской области после завершения Кавказской войны, их ход и последствия. Особенную роль в этих исследованиях следовало бы отнести работам кавказоведа В.Н. Ратушняка. Научные работы, выполненные В.Н. Ратушняком, отмечаются новизной постановки проблем и новизной научных выводов. Учёный привлекал для исследования широчайший круг источников, в основном статистических, к которым применял математические методы исследования¹³⁷.

В работах 70-80-х годов XX века практически не освещались разногласия в правящих кругах России, возникавшие при формировании административной политики на Кавказе. Первым автором, обратившим внимание на необходимость исследования проблемы складывания правительственной программы деятельности по административному устройству Кавказа, выяснения общих принципов управления этой имперской окраиной, являлась Н.С. Киняпина. Её статья в журнале «Вопросы истории» за 1983 год заметно выделялась по своему содержанию на фоне тогдашних исследований административно- политической деятельности имперских властей на национальных окраинах. Проанализировав особенности российской административной политики на Кавказе, Киняпина отметила продуманность и постепенность внедрения новых институтов управления горскими народами, общую лояльность при проведении административных мероприятий¹³⁸.

Этапным в исследовании истории мухаджирства стал фундаментальный труд Г.А.Дзидзария, опубликованный в 1975 году. Монография Дзидзария представляет собой первый опыт комплексного исследования проблем переселенческого движения на Кавказе. Хотя работа и посвящена в основном абхазскому мухаджирству, автор рассматривает последнее в контексте общекавказского переселенческого движения на протяжении всего XIX века¹³⁹.

В советской историографии практически не было работ, за исключением немногих монографий и статей, освещавших позицию царских властей в отношении мусульманского духовенства, всегда оказывавшего огромное влияние на местное население¹⁴⁰. Не затрагивался также вопрос, касавшийся попыток правительства поставить под контроль деятельность духовных лиц через её законодательную регламентацию. В трудах историков советского периода не получила достаточного освещения деятельность русско-мусульманских школ, церковно-приходских училищ, а также их роль в прогрессе народного просвещения. Историки советского периода, рассматривая политику царского правительства в области школьного образования, выпячивали лишь негативные стороны её влияния на развитие школы, не уделяли должного внимания показу объективно-исторических, позитивных последствий этой политики. Многие авторы, рассматривая влияние России на становление светской школы, упускали из виду её воздействие на развитие традиционного мусульманского образования. Вне их поля зрения оказались и вопросы о том, в какой мере просветительские движения в разных регионах империи оказали влияние на религиозную школу кавказского края¹⁴¹. Решительный пересмотр методологических основ отечественной исторической науки, начавшейся, как известно, на исходе 80-х годов XX века, активизировал внимание исследователей и к истории российских мусульман. В результате многое было сделано для восполнения пробелов в историографии, появилась возможность извлечь из архивов целые пласты новых материалов, как по истории ислама, так и мусульманского населения России¹⁴². Работа одного из крупнейших исламоведов профессора М.А. Батунского (1933–1997) является до сих пор единственным широкомасштабным исследованием отношения России к исламу и мусульманам с X до начала XX века. Написанная в контексте опыта и достижений мирового социокультурного знания второй половины XX столетия, книга М.А. Батунского проливает новый свет на специфику национально-государственного, культурного и религиозного становления русского, а вместе с ним и многоэтнического российского народа на разломах географических зон, исторических эпох и цивилизаций, на взаимодействиях несхожих духовных, этнокультурных и идейных потоков¹⁴³.

Интерес к общественной жизни дореволюционной России проявлялся в советское время, главным образом, в изучении истории профсоюзных обществ и корпораций, а также в исследовании некоторых групп научных и сельскохозяйственных обществ. Многие проблемы общественной самодеятельности – история благотворительных организаций, правовое положение добровольных обществ, взаимоотношения общественных организаций и власти и т. п. практически полностью выпали из поля зрения историков. В советской историографии отношение к различным обществам дореволюционного времени было настороженным¹⁴⁴.

С середины 1980-х годов советское кавказоведение, как историческая наука в целом, вступило на путь преодоления ошибок и извращений периода «застоя», появились новые темы для исследования. Возник новый мотив в освещении деятельности государственных мужей, служивших в крае: А.П. Ермолова, Д.С. Старосельского и многих других. Активно начал использоваться метод сравнительно-исторических параллелей не только в вертикальном срезе (хронологическом), но и в горизонтальном (географическом). Изучение народов Кавказа было направлено теперь к обобщению и переосмыслению накопленных знаний¹⁴⁵. Исследования советского периода ценны содержащимися в них материалами фактографического характера, а также постановкой ряда новых исследовательских проблем, таких, как роль экономического фактора в социально-политических процессах; формы протеста населения против политики имперских властей; особенности функционирования низших звеньев в системе административного управления – общественного управления сельских (аульных) обществ. Вне поля зрения советских историков, по вполне понятным причинам, находилось взаимодействие двух цивилизаций – русско-православной и горско-мусульманской, в условиях распространения на Северном Кавказе российского государственного управления. Тенденция к деперсонализации истории в советский период обусловила отсутствие заметных работ, связанных с исследованием роли отдельных деятелей кавказской администрации в организации системы управления в регионе.

Одним из обстоятельств, глубоко травмировавших национальное сознание чеченцев в начале 80-х годов XX века, стала концепция так называемого добровольного присоединения Чечни к России, подготовленная и широко разрекламированная В.К. Гардановым, М.М. Блиевым и В.Б. Виноградовым. Справедливости ради надо отметить, что научная несостоятельность концепции и политический вред её были доказаны ещё задолго до Чеченской войны. Но оскорбление, нанесённое неоднократно подвергавшемуся геноциду чеченскому народу оставило после себя долгий и неприятный след¹⁴⁶.

С 40-х годов XX века начал формулироваться и обосновываться тезис о добровольном присоединении к России различных народов как «наименьшем зле» для них. Интересно, что данный тезис, будучи некорректным, по форме и по сущности, позволил советским историкам создать прекрасно документированные исследования, посвящённые национальной политике в различных регионах, дабы развенчать постулат о «наименьшем зле»¹⁴⁷. Как мудро замечал ещё Владимир Соловьёв: «Обличение неправды не есть ещё её упразднение, но это последнее, не будучи в наших силах, не лежит и на нашей обязанности. Мы обязаны только не быть равнодушными и безучастными к борьбе правды с кривдой в доступной нам области действия»¹⁴⁸. Формально же некорректность тезиса о «наименьшем зле» заключается в нарушении закона исключения третьего, путём введения в историческую науку много вариантности развития, т. е. осуществляется отрицание принципа детерминизма¹⁴⁹.

В советской историографии стали интенсивно складываться два главных направления в изучении истории российских народов дооктябрьской эпохи. Первая из них, постепенно отходя от теории «наименьшего зла», так и не смогло фактически преодолеть идеи и штампы колониальной экспансии царизма. Вторая тенденция, исходя из справедливой посылке о недопустимости изображения дореволюционной истории сплошной чёрной краской, приглушала и замалчивала антагонистическую классовую природу самодержавия. В дальнейшем на этой почве выросла политизированная концепция сплошного прогресса и добровольности вхождения народов в состав Российской империи. Таким образом, проблема вхождения народов Кавказа в состав России изучалась и эволюционизировала в контексте двух основных концептуальных построений: теории колониального завоевания и концепция мирного добровольного присоединения¹⁵⁰.

Своего апогея теория «добровольного присоединения» достигла в годы застоя, в условиях господства официальных установок по «воспитанию историей». В руках определённых кругов административно – бюрократического и партийно-пропагандистского аппарата тема присоединения стала одним из средств показной идеологической работы на местах. Обычно вне зависимости от реальной истории и характера вхождения проводили кампании всенародных юбилеев «добровольного» присоединения… Столь громкие, шумные мероприятия нередко использовались местными правящими элитами для придания значимости своей власти, «выбивания» из центра новых бюджетных средств и др.¹⁵¹

Уже в 1960 году профессор В.К. Гарданов сформулировал и фактически обосновал идею, согласно которой «…вся территория Северного Кавказа вошла в состав Российской империи» в результате целой серии разнообразных политических акций во второй половине XVIII века.

В 1970 году М.М. Блиевым была дана сущностная оценка процесса российско-северо-кавказских отношений в исторической науке. Он предложил выделить 2 этапа в периодизации истории взаимоотношений народов Северного Кавказа с Россией: 1)установление дружеских русско-кавказских связей и добровольное присоединение народов Кавказа к

России (50-е г. XVI в. – нач. XIX в.); 2)утверждение на Кавказе царского военно-административного аппарата, развёртывание освободительной борьбы горцев против местных феодалов и насаждение самодержавных порядков (1813–1864 гг.)¹⁵².

Вслед за М.М. Блиевым В.Б. Виноградов пишет, что «привычное употребление понятий колониальная политика, колониальный режим, колониализм в контексте исторической действительности нашего края в дореформенной, в докапиталистической ещё эпохе вызывает сегодня сомнение». Он утверждает, что действия царских войск имели оборонительный характер, а жестокости, применяемые к горцам – это дело рук лишь отдельных военных деятелей, которые якобы превышали свои полномочия. В публикациях В.Б. Виноградова подвергается сомнению сам факт наличия и проведения колониальной политики царизма на Северо – Восточном Кавказе в XIX веке, мотивируемый тем, что понятия и термины «колониальная политика», «колониализм» – суть категории капиталистической, буржуазной эпохи в истории человечества, а в России в указанный период развитие капитализма только начиналось, и, соответственно, «Кавказ, (и любой его отдельно взятый район) не был колонией России в том формационном понимании, которое только и могло бы пояснить правомочность термина «антиколониальная борьба» применительно к освободительному движению его народов». Вполне можно согласиться с тем, что необходимо разборчиво употреблять термины «колониальная политика», «колонии», «колониализм» и т. д., а также и с тем, что даже капиталистическая колониальная политика существенно отличается от колониальной политики финансового капитала, а характер административной политики царизма не совсем укладывается в «колониальный стереотип», и в том, что колониализм – это система многосторонних (экономических, политических, национальных, социальных, идеологических отношений) и даже с тем, что колониализм – это не только и не столько политическое подчинение, а, прежде всего экономическая эксплуатация колоний, ее ресурсов и рабочей силы в интересах капитала метрополий. Однако элементы колониальной политики, особенно в сфере экономики, присутствовали и это уже было многократно доказано в исторических исследованиях¹⁵³.

Взгляды и «новые подходы» М.М. Блиева и В.Б. Виноградова широко и аргументировано критиковались большинством историков-кавказо-ведов¹⁵⁴. Историк В.Н. Невская констатировала, что «нельзя согласиться с мнением М.М. Блиева, который на первое место ставит военную функцию сельской общины, организацию набегов, считая её более важной, чем хозяйственная.» По ее мнению это не только не подтверждается историческим и этнографическим материалом, но и противоречит ему. Концепцию В.П. Невской, высказанную в 1985 году поддержали также М.А. Абдуллаев, А.И. Халилов, Г.Г. Гамзатов, Х.М. Ибрагимбейли и др.¹⁵⁵.

По идее М.М. Блиева и В.В. Дегоева, религия понадобилась набеговой системе, которую она снабдила недостающим идеалом – лозунгом борьбы против неверных и тем самым дала ей дополнительный морально-психологический импульс¹⁵⁶. Один из учеников школы В.Б. Виноградова О.Ю. Клычников, в своей докторской диссертации делает вывод, согласно которому «набеги, являвшиеся своеобразным промысловым институтом у горских народов, одновременно использовались и как средство эффективной обороны собственной территории от внешней, в данном случае российской угрозы»¹⁵⁷. О том, что казаки не пренебрегали грабежами и набегами отмечает в своей работе и О.С. Мутиева. В ходе изучения данного вопроса она выяснила, что предания полны сообщений о том, что казаки «пускались на добычу в горы к лезгинам и другим народам и всегда возвращались не с пустыми руками, а с лошадьми, скотом, оружием…» Судя по преданиям и письменным источникам, казаки контролировали некоторые переправы и дороги, взимая дань¹⁵⁸. По мнению О.ГВорониной «Чечня – своего рода «набеговая» цивилизация, которая породила в начале XX века абречество, а в конце XX столетия – чеченскую мафию и боевиков, известных далеко за пределами Чечни. Можно сказать что здесь идет речь о национальных особенностях горцев, которые, конечно же, нельзя упускать из виду.»¹⁵⁹.

Х.М. Мусаева, кандидат юридических наук, считает, что в причинный комплекс состояния преступности на Северном Кавказе во второй половине XIX века наряду с причинами и условиями общего характера входили и специфические факторы. Во многом данная преступность была обусловлена тем, что горцы были вытеснены с исторически принадлежащих им земель. Естественно, горцы с этим не могли смириться. Незаконный оборот оружия на Северном Кавказе являлся одним из наиболее сильнодействующих криминогенных факторов. Объем незаконного оборота оружия значительно увеличивался во время обострения политических противоречий, т. к. служил одним из средств их решения. Ко времени Революции 1905 года незаконно обращающегося на Кавказе оружия было так много, что, как следует из циркулярного сообщения помощника по гражданской части наместника на Кавказе от 15 февраля 1907 года «проживающие в Сибири уроженцы Кавказа, занимающиеся тайной покупкою для Кавказского края казенных винтовок, получили распоряжение прекратить высылку винтовок, так как в последнее время на Кавказ доставлено слишком много оружия и цена на него упала до ничтожной суммы». Существовала нелегальная торговля оружием и во время Кавказской войны¹⁶⁰.

В 1980 году вышла книга «Навеки вместе» (о добровольном вхождении Чечено-Ингушетии в состав России). Секретарь Чечено-Ингушского обкома КПСС М.О. Бузуртанов в данной работе обозначил 1781 год как дату, когда чеченцы «влились в состав единого Российского государства». Истоки процесса добровольного вхождения населения Чечено-Ингушетии в состав России, по его мнению, уходят своими корнями в эпоху Древней Руси. Далее он предупреждает: «Ни в коем случае нельзя смешивать такие неравнозначные, происходившие в разное время события, как добровольное вхождение чеченцев и ингушей в состав России и окончание так называемой Кавказской войны»¹⁶¹.

Виталий Борисович Виноградов обличал дворянских историков в том, что благодаря их теории «насильственного присоединения диких и необузданных народов к цивилизованной державе» родился «…миф о Кавказской войне и присоединении Чечни в 1859 году к России, после поражения имамата Шамиля». Немалые усилия, по его мнению, приложили к этому и буржуазные националисты из числа горских народов (А. Авторханов и др.), в работах которых постулировались идеи о насильственном присоединении Чечено-Ингушетии к России¹⁶².

Со стороны приверженцев теории «добровольного вхождения» полемика, как правило, велась в прежнем стиле теоретической схемы и «моральные» оценки преобладали над системой доказательств, стремление осудить или похвалить – над профессиональной готовностью понять суть явления. Так, по мнению В.В. Лапина, работы М.М. Блиева и В.В. Дегоева являются едва ли не единственным просветом в постсоветском отечественном кавказоведении. Прежде всего ему показались «революционными» высказывания М.М. Блиева о том, что Кавказская война не носила национально-освободительный, антиколониальный характер. Очень ценными, по мнению Лапина, были сделаны замечания М.М. Блиева о том, что в течение трех лет – с осени 1834 г до весны 1837 г – имам Шамиль не имел боевых столкновений с русскими «колонизаторами», он подчинял себе вольные общества Дагестана. По мнению В.В. Лапина, война на

Кавказе была слишком сложным явлением, чтобы ее можно было отнести к какому-то определенному типу вооруженного конфликта. На Тереке и Кубани, например, он видит и элементы фронтира, неотъемлемой частью которого является, по его мнению, военная тревога, и элементы государственной экспансии. Подытоживает Лапин свою статью тем, что считает Кавказскую войну законченной после подавления восстания 1877–1878 гг. в Дагестане и Чечне¹⁶³.

Исследователь В.С. Дякин в своих работах стремился идти за историческим материалом, а не подбирать ссылки для подкрепления собственных построений, никогда не пытался следовать чужим, особенно официально одобренным концепциям. В своём исследовании «Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX – нач. ХХ в.) он прямо заявляет, что только к Грузии можно без натяжек применить «навязшую в зубах» формулировку о добровольном присоединении к России¹⁶⁴. Г.Н. Малахова разделяет Кавказ по способу присоединения к Российской империи на несколько частей. По её мнению добровольно в состав России вошли: Кабарда, Осетия, Ингушетия. В результате военной экспансии были присоединены Чечня и Западный Кавказ¹⁶⁵.

С 90-х годов XX века начался новый этап изучения темы «истории народов России». В первую очередь это касается проблемы присоединения народов к России и последующего их существования в рамках империи. Отступает в сторону апологетический подход, активно развивается дискуссии вокруг актуальных проблем исторического исследования. Учёные стремятся объективно рассматривать военную сторону российской истории, учитывая как действительно добровольный характер присоединения, так и насильственный, сложный, противоречивый путь, когда в ходе этих процессов осуществлялись различные формы вхождения народов в состав России; существовали разные позиции и верхов и низов общества. Анализируется процесс складывания системы управления национальными окраинами России, которая имела не только противоречивый, насильственный, но и весьма гибкий, порой достаточно терпимый характер¹⁶⁶. Историк В.В. Лапин в своей работе «Кавказская война – война взаимного непонимания», тем не менее, продолжал настаивать на выводе, что существующая «традиционная» хронология Кавказской войны (1817–1864 гг.) ущербна. Этому способствовало, по его мнению, замалчивание или искажение отдельных страниц истории отношений России с народами Кавказа¹⁶⁷.

Применительно к истории российской империи, имперская перспектива оказалась достаточно новым подходом. Это объясняется господствовавшим в российской и западной историографии взглядам на российское прошлое как историю национального государства. Признание ошибочности такого подхода способствовало тому, что среди историков стали раздаваться обоснованные призывы к пересмотру российской истории под новым, имперским углом зрения. Ранее история России представлялась преимущественно как история её центра. Исследования же взаимоотношений с нерусскими подданными главным образом концентрировались вокруг проблемы экспансионизма: присоединения и завоевания. Серьёзной попыткой преодолеть «русоцентристскую оптику» и дать общую картину истории России как многонациональной державы, являются исследования конца 90-х годов XX века, а также многочисленные конференции и форумы, на которых открыто обсуждаются насущные проблемы исторических процессов¹⁶⁸.

Анализ содержания работ и выводов М. Блиева и его коллег в научных кругах вызвал дискуссию, обсуждавшуюся на проведенной в Махачкале Всесоюзной научной конференции. На ней практически единодушно была осуждена позиция ученых, в работах и исследованиях которых отрицался тезис национально-освободительной борьбы горцев Кавказа против России, и содержалась более сдержанная (корректная) оценка военной политики России на Кавказе¹⁶⁹.

А вот что отмечали участники военно-исторической конференции, посвященной 220-летию Азово-Моздокской укрепленной линии и 75-летию Краснознаменного Кавказского особого пограничного округа: «Цели, которые преследовались Россией при устройстве южной границы:

1. Предотвращать набеги на южные территории России; 2. Дать возможность подданным России калмыкам, ногайцам и туркменам безопасно кочевать в Предкавказье; 3. Под прикрытием линии осваивать земли Предкавказья, развивать здесь сельское хозяйство (хлебопашество, скотоводство, шелководство и т. п.); 4. Создание единых сообщающихся между собой рубежей против Турции и Ирана, чтобы в случае военной опасности быстро маневрировать на пространстве от Астрахани до Крыма; 5. Этим самым создать плацдарм для присоединения Северного Кавказа с выходом в Закавказье через Дарьял (Военно-Грузинская дорога); 6. Закрыть неконтролируемый ввоз товаров из Закавказья, Турции и Ирана. Установить здесь таможенный контроль для получения доходов в казну; 7. Получить доступ к рудам и минералам предгорий и гор Северного Кавказа; 8. Превращение Моздока в торговый, а не военный центр…»¹⁷⁰.

В апреле 2005 года в Москве была проведена всероссийская научная конференция «Чеченская Республика и чеченцы: история и современность». Одним из актуальных тезисов, рассматриваемых на данной конференции, был вопрос о «добровольном вхождении» чеченцев в состав России. Доктор исторических наук, Ш.А. Гапуров в своём выступлении проанализировал некоторые работы М.М. Блиева и сделал доклад, освещавший правду и вымысел о набегах кавказских горцев. По мнению Ш.А. Гапурова, порожденные колониальной политикой царизма, взаимные набеги казаков и горцев во второй половине XVIII – начале XIX в. делали невыносимо тяжелой жизнь пограничного населения по обе стороны Кавказской военной линии. Совершая набеги на российское пограничье, горцы воевали не с русскими поселенцами, с которыми им незачем было враждовать, не с казаками, с которыми они в XVI – первой половине XVIII в. жили в целом мирно, а с «царской властью, посягнувшей на их законы, обычаи и вольность». Д.А.Милютин признавал еще в середине XIX века, очевидный факт, что Россия ставила целью покорить племена Северного Кавказа, отделявшие ее от Закавказья, входившего в состав русского государства¹⁷¹. Ф.А. Щербина, анализируя горские набеги, подчеркивал, что горцы угоняли скот, захватывали пленных, нападали на казачьи станицы, караулы и отряды и «вообще с ожесточением уступали каждую пядь своих владений, мстя колонизаторам края при всяком случае». Как видим, здесь речь идет о защите горцами «своих владений» от «колонизаторов края», а не от «грабительских», «хищнических» нападениях северо-кавказцев на казачьи станицы. Некоторые авторы XIX века понимали и суть борьбы горцев и методы их действий¹⁷².

В Заключительной резолюции участники конференции решительно осудили теорию о «добровольном вхождении Чечни в состав России»», развиваемую некоторыми историками и ведущую к развязыванию межнациональной розни на Кавказе. Появление статей М.М Блиева, В.Б. Виноградова и его учеников явилось, по мнению многих специалистов «реанимацией концепции о реакционной сущности борьбы северо-кавказских горцев в XIX веке». Данная концепция была воспроизведена в труде, вышедшем в 1994 году, в котором говорилось: «Расширяющееся во втор. пол. XVIII века военное присутствие России на Северном Кавказе, с одной стороны, создавало препятствие на традиционных набеговых маршрутах, с другой – порождало новые соблазны в виде зажиточных станиц и укреплений по Кубани и Тереку, в результате чего постепенно возобладало северное направление в промысловых рейдах горцев»¹⁷³.

Некоторое удивление вызывает точка зрения В.А. Матвеева и Б.В. Виноградова на проблему «мухаджирства», под которым в кавказоведческой литературе подразумевается, прежде всего, переселение народов Северного Кавказа на территорию Османской империи. Данные исследователи предложили, как одну из его составляющих, рассматривать и случаи «добровольного переселения тех или иных групп туземного кавказского населения» в границы Кубанско-Терской линии, в среду и под защиту линейных казачьих станиц»¹⁷⁴. И.Е. Дунюшкин, в своей кандидатской диссертации «Терское казачество в межнациональных отношениях на Северном Кавказе» дошёл до того, что объявил казаков, проживавших на Тереке, «коренным населением» этих мест, хотя даже царские генералы во время Кавказской войны, на картах обозначали эти земли, как «чеченские»¹⁷⁵.

Решить сразу же вопросы истории Кавказской войны оказалось сложно также и советским историкам. Часть учёных, увлекшись одной стороной вопроса, единственной причиной, вызвавшей эту борьбу, считали колониальную политику царизма. Другие, не критически заимствуя версии, доказывали, что война со стороны горцев велась для сохранения «набегового производства», которое горцы теряли с вхождением Северного Кавказа в состав России. Само собой понятно, что эта точка зрения, представляющая целые народы «разбойниками и грабителями», для которых набеги являлись хозяйственной схемой, «способом производства» была подвергнута резкой, но справедливой критике¹⁷⁶.

Одним из болезненно-дискуссионных в современном кавказоведении остаётся вопрос о горском «хищничестве» или о набегах горцев. Особую позицию в вопросе о горских набегах занимает М.М. Блиев. Как и российские авторы и военачальники XIX века, он считает, что все жители Чечни и горной части Дагестана занимались в основном набегами. Для российских властей набеги горцев были основным официальным поводом для военных экспансий против горцев. Вопреки утверждениям М.М. Блиева, большинство чеченцев, жившие в бассейне Терека и Сунжи, не занимались набегами, более того, они оказывались фактически заложниками, т. к. были не в состоянии воспрепятствовать горцам, совершавшим набеги на русскую пограничную линию, и в тоже время первыми подвергались карательным акциям казаков и царской власти¹⁷⁷.

Следует заметить, что далеко не всегда набеги казаков и регулярных российских войск на горские аулы, были «акциями возмездия». Нередко бывали случаи, когда они совершались без всякого повода со стороны жителей, ради добычи и наград, а то и просто ради своего корыстного интереса. Совершая набеги на российское пограничье, горцы воевали не с русскими поселенцами, а с царской властью, посягнувшей на их земли, их свободу и законы¹⁷⁸.

Большинство чиновников царской администрации в Терской области не хотели замечать, что «злая воля и агрессивность» у горцев проявляется как форма протеста против насильственного захвата их исконных территорий, их эксплуатации, насилия, оскорбления и унижения их человеческого достоинства. В подобных случаях речь идёт о сопротивлении колониальным властям. На это обращали внимание К.Л. Хетагуров, Г.М. Цаголов, Чах Ахриев и многие другие.

В. Немирович – Данченко в своей статье «Вдоль Чечни» писал: «Я только против огульных обвинений. Если бы они не вызывали разных мероприятий – Господь с ними – лайся, если есть охота. Говорят, что чеченец не трудится, а только ворует. Хорошо, а кто же ухитрился навезти с нечеловеческими усилиями землю из долин на каменные скалы недоступных гор, и часть даже не навезти, а нанести чуть ли не пригоршнями, укрепить эти клочки искусственно созданных полей каменною кладкою и разбить на них сады, где каждое дерево было лелеемо до тех пор, пока не пришли победители и не уничтожили этого? Кто же в поте лица своего трудился над рубкою вековых деревьев, которые едва-едва берет топор?»¹⁷⁹. К голосу справедливости и разума власть редко прислушивалась, у нее были свои задачи, которые требовали разумных объяснений своих действий в глазах общественности. Царские власти, придерживаясь колониальной политики на Северном Кавказе, уже тогда вбили мощный клин в межнациональные отношения¹⁸⁰.

В статье «Об оценке Кавказской войны с научных позиций историзма» её авторы следующим образом объясняли причины появления «набегов горцев»: «Естественно, что при черкесской бедности и своеобразных взглядах на чёрный труд, хозяйственные недочёты, приходилось горцу пополняться военною добычею…» Также они приводят мнение М. Острогорского, который в своей книге «Завоевание Кавказа Россией» отмечал, что к набегам горцев побуждало «желание приобрести известность храброго джигита, прославиться удалью». То, что представители одной культуры рассматривали как доблесть, представители другой считали преступлением¹⁸¹.

В своих «Исторических очерках» Ю. Клычников и С. Линец высказали идею, что именно природно-географические условия, отсутствие необходимых для развития любого общества излишков продуктов труда приводили к тому, что их горцы искали в набегах или наездничестве, выступавших в качестве компенсирующего экономического фактора. «И даже на равнинах Чечни, – восклицают авторы, – которая, казалось бы, самой природой была предназначена для получения обильных урожаев, земледелие становится доминирующей формой хозяйства лишь во второй половине XIX века после проникновения сюда товарно-денежных отношений. Активно осваивающие с конца XVIII века равнину чеченцы, переходили от эпизодических набегов к широкомасштабной, систематической экспансии на своих соседей…». Правда, далее в книге мы находим небольшое отступление, где авторы замечают, что российские власти также применяли традицию набегов с целью захвата добычи у горцев, т. н. «баранты», чтобы «возместить экономический ущерб, понесенный от их хищничеств». Иначе, как разжиганием межрелигиозной вражды не назовешь высказывание о том, что «.в исламе с его призывом к войне против неверных набеговая система нашла свою идеологическую базу». Ведь даже самому далекому от религии человеку известно, что ислам сурово осуждает кражи и грабежи и выступает за сохранение мира и благополучия¹⁸². Чеченский адат не делал никакого принципиального различия между кражей, разбоем и грабежом. Всякое похищение чужого имущества классифицировалось как воровство¹⁸³.

В.В. Дегоев в своей монографии выдвинул постулат, который касается признания экономической самодостаточности горских обществ¹⁸⁴. Это, казалось бы, вполне невинное утверждение автора (со ссылкой на английского учёного Л. Мозера) фактически разрушает концепцию М.М. Блиева о набеговой системе как об одном из средств экономического выживания горцев, которую, как представляется, автор сам разделял, будучи соавтором прежней книги о Кавказской войне, основанной именно на этой концепции. В чём же тогда видит автор сущность набеговой системы? Он относит её, в первую очередь, к проявлению ментальности горцев, оценивая её как своеобразный социально-культурный институт, некую общественную привычку¹⁸⁵.

В 2006 году была опубликована статья Л.С. Гагатовой и В.В. Трепавлова «Кавказская война». По мнению ее авторов, набеговая система «…это явление, обусловленное закономерностями общественного развития некоторых народов Северного Кавказа. Оно характерно для эпох и распада родового строя и формирования начальной государственности. Разрушение первобытных, архаичных социальных структур неизбежно сопровождается ростом набегов как средства добывания материальных благ. Именно такие процессы разворачивались в тейпах Чечни и многих «обществах» Дагестана, когда Россия своим проникновением на Кавказ вмешалась в естественный ход вещей. Имперская военная машина создала препятствия для практики набегов. Размах Кавказской войны, крупные походы горцев (которые пришли на смену мелким набегам и сделали широким военно-хозяйственным промыслом), оборона от русских войск требовали организации власти и управления по принципу единоначалия.»¹⁸⁶.

Можно было бы снисходительно отнестись к данному мнению, в вопросе изучения чеченского народа, указанных выше хороших специалистов в своих областях – истории кавказского образования и истории ногайского народа но, эти выводы предлагаются для преподавания в школах, воспитания учащихся, что вызывает недоумение, в связи с искажением исторической действительности, ведущей к разжиганию национальной розни. Направляя проницательный исследовательский взгляд на особо чувствительные и ранимые сферы общественной жизни, всегда полезно и даже обязательно предварить подобное вторжение благоразумным самоограничением, определив меру дозволенного проникновения в нежные ткани общества и, тем более, всячески избегать бесцеремонности в обращении с фактами, быть может, только благодаря случаю приоткрывшимися терпеливому взору исследователя, и не всегда являющимися абсолютными, так как еще очень много скрыто от нашего пытливого ума¹⁸⁷.

Крупнейший русский историк конца XIX – нач. ХХ в В.О. Ключевский не подвергал специальному изучению тему исторических связей многочисленных народов и их включение в состав России. Но его концепция образования Российского государства приобрела характер комплексного исследования различных факторов, и это оказало большое влияние на методологию научных исследований не только его современников, но и представителей других поколений исследователей. Для нашей темы важны взгляды Ключевского на причины и пути расширения русской империи. «История России есть история страны, которая колонизируется, область колонизации в ней расширялась вместе с государственной территорией»¹⁸⁸. Колонизационные движения, по его мнению, играли профилирующую роль в жизни русского народа. Они его привели в разные регионы, в том числе и на Кавказ. Завоевания Российского государства объясняются чисто государственными интересами¹⁸⁹.

«Свое» и «Чужое» противостоят друг другу как отображение реальной истории – в качестве противоборствующих позиций в историографии. Что касается противостоящих позиций, в которых выражена борьба «Своего» и «Чужого», то они относятся к целому ряду аспектов, связанных с Кавказской войной, и представлены, в частности: как разногласия в оценке набеговой системы и ее роли в экономике горцев; как противоборствующие подходы в оценке причин Кавказской войны и той стороны, которая являлась виновной в ее начале; как различия в отношении депортации горцев и т. д.

Условно можно охарактеризовать позиции исследователей как «прорусские» и «про-кавказские», имея в виду не только связь этих позиций с этнической принадлежностью авторов (хотя в большинстве случаев есть и такая связь), а сущность позиций. Задача действительно научно-профессионального отображения истории состоит в том, чтобы совместить, соединить разные «правды», «Свое» и «Чужое» и вычленить вариант объективного отображения истории от имени науки – то есть от имени и по поручению всего человечества как всеобщего интеллекта, что, в свою очередь, требует повсеместного принятия научной этики и кодекса профессионализма и этичности, предполагающих высокую ответственность ученых-историков перед человечеством за верную реконструкцию его истории¹⁹⁰.

Создание образа врага как жестокого и коварного противника необходимо было в ходе Кавказской войны, чтобы обосновать убийство человека. Дегуманизация врага основана на представлении о чужих как о ненастоящих людях, поэтому законы и нормы морали на них якобы не распространяются. Враг должен быть плохим, поэтому отрицательные качества гипертрофируются (приверженность воровству, агрессии, мародерству и т. п.), а качествам положительным по обычным «мирным» меркам, придается негативный смысл (мужество оценивается как бездумный фанатизм или дикость). Таким образом, враг дегуманизируется, все связанное с ним упрощается до самых примитивных причинно-следственных объяснений. То есть, во всех бедах обвиняется противоположная сторона, которую и надо убрать – уничтожить, выселить, унизить, выставить в неприглядном свете и т. д. К сожалению, многие историки продолжают эти традиции военного времени, выступая в разрез с исторической памятью и, зачастую, с религиозной моралью¹⁹¹.

«Чувство любви к иноверцам, – говорил в своем слове Преосвященный Иосиф, архиепископ Литовский, – есть обет всея моей жизни (несмотря на их ненависть к православным), и малодушная ненависть не коснется моего сердца даже тогда, если бы мне пришлось запечатлеть кровию это душевное расположение». В Библии говорится: «Любите враги ваша, благословите клянущие вы, добро творите ненавидящим вас и молитеся за творящих вам обиду и изгоняющим вы. – Если же не будите любить врагов ваших… то и Бог не будет любить вас… В нюже бо меру мерите, возмерится и вам. Сколько в речах людских бывает злорадства о грехах людских – сколько уничтожения других, самопрельщения, саморадования (радования о своих совершенствах мнимых, самовозвышения фарисейского). Какой обдающий холодом недостаток любви к ближнему виден в жизни людской! Сколько самолюбия и гордости! Кто раздражается на другого из-за чего-нибудь вещественного, тот ставит этот вещественный предмет выше брата. Но что выше человека? На земле – ничто. Знай: все, что покоит и оживляет сердце, есть истина; все, что беспокоит, мертвит – ложь, призрак»¹⁹².

К числу новых тем, которые привлекли внимание современных авторов и имеют отношение к цели исследования можно отнести вопрос о степени влияния этноконфессиональных, психо-ментальных особенностей горских народов на интеграционные возможности вновь присоединённого региона, на уровень конфликтогенности в нём¹⁹³. Национальная политика рассматривается нами как комплекс мер, проводимых властями в религиозной, образовательной и законодательной областях. Сегодня российская историческая наука базируется на многофакторном подходе к истории. Наряду с социально-экономическим, классовым подходом, рассматриваются и иные подходы, иные факторы, которые помогают понять историю страны: географический и этнический; фактор взаимовлияния и синтеза различного рода цивилизаций; фактор демографический и личностно-психологический и др.¹⁹⁴.

Несомненным достижением современного этапа исследований российско-горских взаимоотношений после завершения Кавказской войны, является стремление к новому концептуальному освещению проблем, уже рассматривавшихся прежними поколениями историков, и расширению тематики исторических исследований. Сейчас уже едва ли кто из историков будет оспаривать тезис о том, что все народы горного Кавказа без исключения когда-то и в какой-то степени пережили феодальную ступень общественного развития. Да и сам формационный подход уже становится морально устаревшим¹⁹⁵.

В одной из своих последних работ, С.Г. Агаджанов рассмотрел довоенную систему самоуправления чеченского общества. В ходе исследования он выявил, что федерации сельских общин представляли собой своеобразный тип политических объединений, имевших свои органы исполнительной власти и собственные военные силы. Система их управления отличалась многоступенчатостью и иерархией низших (джамаатских), общинных и межсоюзных (федеративных) структур. Ликвидируя в ходе Кавказской войны политическую автономию союзов сельских общин, самодержавие преследовало главную цель – установить твёрдый контроль над беспокойными горцами Кавказа¹⁹⁶.

Перестройка в исторической науке способствовала выходу современных учебников и учебных пособий для школ и вузов. Так, профессор Московского университета Л.И. Семенникова, ряд коллективов авторов подробно осветили события 70-х – начала 80-х годов и объективно рассмотрели деятельность М.Т. Лорис-Меликова и его намерения по реформированию государственного строя Российской империи¹⁹⁷.

Рассматривая научные изыскания постсоветского периода, сталкиваешься с проблемой чрезвычайной сложности переработки огромного и разнообразного потока информации, которая в них заложена. Разброс мнений и оценок действий российских властей в отношении горского населения Кавказа второй половины XIX века чрезвычайно велик: от тотальной негативации деятельности российской администрации в отношении горского населения Кавказа до идеализации. В конце 90-х годов XX века группа учёных – А.М. Авраменко, О.В. Матвеева, П.П. Матющенко и В.Н. Ратушняк разработали и опубликовали книгу: «Россия и Кавказ в новейших исторических публикациях», а также ряд других работ, в которых говорится о кавказском мухаджирстве. В ней отвергается наличие геноцида горцев на завершающем этапе Кавказской войны и после её окончания и излагается иное понимание обстоятельств, влиявших на массовый исход горцев в Турцию. Прежде всего, авторами был сделан акцент на то, что переселявшимся оказывалась материальная помощь; для остановки переселения властью использовались «меры строгости»; правительство показывало уважение к хаджу мусульман и на Восточный Кавказ приходилось только 5 % мухаджиров¹⁹⁸.

В принципе, все приведённые факты действительно имели место, но специалистам известно, насколько важно не «вырывать» факты из общей картины и привязанности к определённым тенденциям, ведь изолированный от них, набор определённых действий может создать иллюзорную картину для читателя, прямо противоположную глубоко изложенному тексту. Так, нередко у кавказоведов и случалось, если они своими публикациями стремились достичь определённых целей, «жонглируя» некоторыми факторами исторического процесса. Безусловно, их желание «обелить» историю в какой-то степени должно вызывать положительный резонанс, но укрывание истинной, глубинной правды, которая рано или поздно откроется, приводит к обиде, непониманию и озлоблению, а самое главное – не даёт возможности чему-либо научиться на горьких ошибках прошлого и подтачивает веру в справедливость и моральные принципы. Е. Бажанов, придерживающийся националистических взглядов, в 2006 году в Самаре издал книгу, в которой оправдывает «выдавливание» чеченцев с их исконных земель за пределы Российской империи «актом милосердия» со стороны правительства. Е. Бажанов констатирует: «…Если сравнивать с американским геноцидом индейцев и с бериевской депортацией казаков и ингушей, то эмиграцию в мандариновую Турцию можно признать фактом более гуманным…»¹⁹⁹. Преподаватель Ростовского университета Владимир Матвеев в своей статье «Кавказская война минувшего века: итоги и уроки» теоретически доказывает (без приведения конкретных сведений по отраслям), что обогащения русского народа за счёт других вообще не происходило, так как иные территории в составе России по большинству признаков рассматривались как равноправные, а установленные для них налоговые повинности не имели каких-либо различий по этническим особенностям²⁰⁰. Формально В. Матвеев прав, т. к. действительно русский народ в своём большинстве сам сильно страдал от произвола властей. Однако русское правительство нередко имело немалый доход с вновь присоединённых территорий, взять хотя бы, к примеру, Владикавказскую железную дорогу, земельные наделы под постройку которой были в основном безвозмездно изъяты у горцев – даже члены царской семьи имели доходы с акций этого транспортного предприятия. И таких примеров довольно много. Далее В. Матвеев в своей статье утверждает, что «.включение этого многонационального края (Кавказа) не только силой оружия, но и силой нравственного авторитета в границах России, политический компромисс и состоявшееся гражданское приобщение коренного населения к сотрудничеству – оставались в определённые периоды «незамеченными» историками, учёными. Насколько же надо быть циничным, чтобы 25-летнюю войну и всё что её сопровождало, называть действием, вызывающим «нравственный авторитет» у уничтожаемого населения? И ещё упрекать при этом кавказоведов, что они этого не заметили… Если преподаватель уважаемого учебного заведения приходит к таким выводам, то что говорить о других людях, менее осведомлённых в исторических процессах? Неудивительно, что у нас до сих пор не изжита межнациональная рознь.

В Институте переподготовки и повышения квалификации историком И.Е. Дунюшкиным был прочитан спецкурс по теме «Российское казачество: история и современность», разработанный им на основе его диссертационной работы. В данном спецкурсе он утверждает, что на Тереке в экономической сфере для русского населения было характерно использование передовых по сравнению с горцами агротехнических методов ведения сельского хозяйства, основанных на интенсификации производства. Возможно, в единичных случаях это было и так, но в подавляющем большинстве именно казаки, в отличие от горцев, использовали экстенсивное земледелие из-за наличия большого запаса земель и соответственно отставали в агротехнике, т. к. предпочитали не заниматься сельским хозяйством, а сдавать землю в аренду, иметь доход с нефти и рыбных промыслов. Также И.Е. Дунюшкин утверждает, что для основной массы горцев было характерно «отсутствие стремления к работе в промышленности и традиционное желание заниматься скотоводством, что требовало увеличения пастбищ и усиливало земельный голод». В этом тезисе автор опять вводит в заблуждение читателей. Если брать во внимание Северо-Восточный Кавказ, то здесь подавляющее большинство населения составляли чеченцы. Данный народ издавна отдавал предпочтение земледелию. Даже если бы чеченцы и захотели перейти к экстенсивному скотоводству, после Кавказской войны они бы не смогли это сделать, т. к. в ходе реформы царское правительство, таким образом, распределило земли, что их с трудом хватало на ведение земледелия и содержания нескольких голов рогатого скота. Скотоводство как раз в пореформенный период начало активно развиваться на территории Терского казачьего войска, где земля была в избытке.

Чеченцев действительно было мало на нефтедобывающих и перерабатывающих предприятиях Грозненского района, но на то были свои причины. Прежде всего, это касается жёсткого паспортного режима, введённого в области – чрезвычайно трудно было отлучиться на заработки – требовалось собрать большое количество бумаг, подписанных от старшины села до начальника Терской области. Существовали и другие существенные причины, на которых мы сейчас не будем подробно останавливаться.

В 2004 году, в издательстве «Наука» вышел фундаментальный труд дагестанских учёных «История Дагестана с древнейших времён до наших дней». В одной из глав этой коллективной работы О.М. Давудов охарактеризовал зикризм. Его мнение по поводу данного религиозного течения, действующего на территории Чечни, Дагестана и поныне, оказалось, мягко сказать «неординарным», отличным от взглядов всех предшествующих учёных-кавказоведов как девятнадцатого века, так и века двадцатого. О.М. Давудов охарактеризовал зикризм как бесплодное, оторванное от жизни движение, которое даже в XIX веке не находило поддержки среди горского крестьянства и не отвечало чаяниям широких трудящихся масс. «Догмы зикризма, – пишет он далее, – отвлекая горцев от реальной действительности, препятствовали общественному духовному развитию общества. Зикризм не давал горцам ни оружия идейной борьбы, ни средств удовлетворения духовных потребностей. Таким образом, это движение было реакционным»²⁰¹. В чём прав этот автор, это в том, что зикризм действительно не давал горцам оружия для борьбы, да и не мог и не хотел его давать, т. к. постоянно призывал к миру, самопожертвованию, терпимости и аскетизму. Даже начальники разных уровней в Терской области признавали веротерпимость данного учения, его благотворное влияние на массы. Возможная «реакционность» могла выражаться только в поступках людей, считавших себя зикристами, но на практике, не выполнявших многие требования этого учения и тем самым искажавших его в глазах других людей.

Весьма распространённым продолжает оставаться в литературе заблуждение о низком социально-экономическом уровне развития горцев Северного Кавказа. В действительности, когда в Чечено-Ингушетии местная аристократия стала сильно притеснять народ, он совершил, по сути, революцию, выгнав князей с их земель и установив демократические порядки, причём всё это произошло задолго до отмены крепостного права в России. Хотя чеченское население, пережившее «революцию князей», и было ограблено в ходе земельной реформы 1865 года, тем не менее во время Первой российской революции оно вело себя спокойно, можно даже сказать консервативно, не желая разрушать устоявшиеся порядки²⁰².

К концу XVIII века важное значение в экономике северо-кавказских народов стала приобретать торговля с Россией. Товары из Чечни шли не только в пограничные российские станицы, населённые пункты и крепости, но и в отдалённые районы Центральной России. В связи с этой экономической тенденцией интересную гипотезу в своей монографии «Россия и Чечня в первой четверти XIX века» высказал Ш.А. Гапуров. По его мнению, кровопролитную Кавказскую войну, принесшую неисчислимые бедствия и потери не только горцам, но и россиянам, можно было избежать, постепенно вовлекая северо-кавказские территории с помощью торгово-экономических рычагов в сферу Российской государственности. Однако новый курс в политике России, наметившийся с начала XIX века, особенно после победы над наполеоновской Францией, прервал это потенциально возможное направление в развитии русско-чеченских отношений²⁰³.

К концу 90-х годов современной историографии, по мнению московского культуролога О.Ю. Бессмертной, стали присущи два основных подхода – «русский» и «мусульманский», согласно которым российским мусульманам всегда было присуще стремление к независимости. Всё это, по её мнению, не столько отражение реальной истории (отнюдь не такой однозначной), сколько результат заимствования мусульманами официозных русских представлений о них, в свою очередь, в большей мере является следствием политического манипулирования социальной памятью мусульманских народов со стороны как их собственных лидеров, так и российских политиков. В результате, в наши дни в «мусульманской» историографии можно встретить как точку зрения, что мусульманам всегда лучше жилось в России (по сравнению с их единоверцами в других мусульманских странах), так и точку зрения (воспроизводящую один из аспектов советской историографии), что мусульман при царе угнетали, но им хорошо жилось при советской власти. Эти подходы, как следует из анализа научной литературы, распространяются всё больше²⁰⁴.

Несомненным достижением современного этапа исследований российско-горских взаимоотношений после завершения Кавказской войны является стремление к новому концептуальному освещению проблем, уже рассматривавшихся прежними поколениями историков; к расширению тематики исторических исследований. К числу новых тем, которые привлекли внимание современных авторов и имеют отношение к цели данного исследования, можно отнести вопрос о степени влияния этно-конфессиональных, психо-ментальных особенностей горских народов на интеграционные возможности вновь присоединённого региона, на уровень конфликтогенности в нём²⁰⁵. В.О. Бобровников, исследуя происхождение права в среде мусульман Северного Кавказа и его эволюцию под воздействием российского влияния, указал на один из факторов. По мнению исследователя, территориальные споры возникли с введением системы военно-народного управления, игнорировавшей местные адаты (системы права)²⁰⁶. В.О. Бобровников обратил внимание на то, что опыт Российской империи по использованию обычного права для управления своими подданными имел любопытные параллели за рубежом. Системы, подобные военно-народному управлению, существовали в XIX веке в английских и французских колониях в Индии, на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Архивные источники свидетельствуют, что при подготовке судебно-административной реформы 60-х годов российские чиновники тщательно изучали опыт Англии и Франции²⁰⁷. Гатагова Л.С. считает, что конфликтогенность региона Большого Кавказа априорно была обусловлена комплексом факторов, среди которых был и психоментальный (чрезмерная пассионарность отдельных этносов, в значительной степени связанная с особенностями социо – и этногенеза)²⁰⁸.

А.Я. Першиц, Я.С. Смирнова, З.Х. Мисроков обосновывают в своих работах идею о сознательном поддержании властями «юридического плюрализма» на Северном Кавказе после его включения в состав империи²⁰⁹. З.Х. Мисроков считает, что это был основной способ безболезненного внедрения российского имперского права среди местных народов²¹⁰.

Отойдя от простой констатации принятых решений по организации системы управления горскими народами, современные исследователи стремятся провести их всесторонний анализ, выявить степень учёта интересов властей и местного населения в рамках военно-народной системы, определить её сильные и слабые стороны. В.В. Дегоев рассматривает «военно-народную систему» управления как особую «региональную стратегию», свидетельство приспособительной политики центра по отношению к «периферийным» реалиям²¹¹.

И.М. Сигаури утверждает, что управлявшая чеченцами государственная система полностью противоречила их народным традициям, препятствовала быстрой адаптации чеченцев в экономическую и культурную жизнь России²¹².

В последние годы появились работы, в которых анализируется политика российского государства второй половины XIX – начала XX века по отношению к исламской религии и мусульманскому духовенству в России²¹³. Так, основной целью докторской диссертации С.М.Исхакова являлось обобщение и переосмысление накопленного фактического материала о позиции российских мусульман в ходе революции 1917 года в России и определение значения данного фактора в быстро изменявшихся общественно-политических условиях. Автор не только выявил этническую специфику жизни мусульман в России, но и охарактеризовал общие черты сознания и психологии мусульманских народов²¹⁴. Не смотря на общероссийский контекст, основные положения приведенных работ учитывались при написании соответствующего раздела данного исследования. Обращают на себя внимание существенные сдвиги, произошедшие в историографии, смысл которых заключается в том, что критериями профессионального исследования всё более становятся достоверность и доказательность, приближение к реальной, а не идеологически предписанной исторической картине. Увлечённость ранее не доступными материалами, обращение к новым для российских историков темам отразилось на уровне внимания историков – кавказоведов к тому, что одновременно делалось их коллегами в смежных областях, особенно в модусе так называемой локальной истории. Именно региональные исследования позволили заново рассмотреть и осмыслить социально-экономическую политику в Российской империи в целом, а также изучить такие «рутинные» стороны, как школьное строительство и судебная практика. На современном этапе обозначился интерес исследователей к изучению роли конкретных персоналий кавказской администрации в управлении краем²¹⁵. Монография Д.И. Исмаил-Заде посвящена истории жизни и деятельности графа Иллариона Ивановича Воронцова – Дашкова, крупного государственного деятеля 2-й пол. XIX – начала XX века. Последние годы жизни он провёл на ответственейшем посту Наместника Е.И.В. на Кавказе. Преобразовательная программа И.И. Воронцова – Дашкова охватывала широкий спектр реформ – практически во всех основных сферах деятельности народов Кавказа. Платформа национально-религиозной политики наместника на Кавказе И.И. Воронцова – Дашкова была следующей: «… Все народности Кавказа одинаково близки и дороги правительству. Необходимы свобода вероисповедания и покровительство духовной иерархии. Туземное происхождение само по себе ни в коем случае не может служить препятствием к приёму и успешному происхождению государственной и общественной службы». Данная программа существенно отличалась от взглядов других кавказских чиновников²¹⁶.

К числу новых сюжетов управленческой проблематики Кавказского региона в имперский период относятся предпринятые в последние годы попытки специального исследования деятельности высших государственных органов по управлению Кавказом²¹⁷. Для нашей работы представляет интерес исследование В.А. Матвеева, который пытается оценить эффективность российской политики на Северном Кавказе с точки зрения достигнутого к 1917 году степени интеграции горских народов в число верноподданных российского императора. По мнению В.А. Матвеева, интеграция охватила значительную часть населения региона, но не достигла полноты и завершения. Ряд горских обществ сохранял предрасположенность к сепаратизму и иногда, при отсутствии продуманных многоплановых мер, намечалась даже тенденция расширения границ этого явления²¹⁸.

Как известно, родной язык, устное народное творчество, мифология, символика, искусство, семейные традиции, обычаи, обряды, народные игры и другие средства являются могучим пластом для развития духовной культуры народа. Национальные духовно-нравственные ценности формируют качества патриота и гражданина, что прослеживается на тысячелетней истории чеченцев – народа древнейшей культуры. К сожалению, духовное наследие чеченцев слабо изучено и ещё менее используется в формировании мировоззрения, обогащении духовно-нравственной жизни населения республики²¹⁹.

В последние годы издана целая серия работ иностранных авторов северо-кавказского происхождения: «Черкесская интеллигенция в эмиграции» Иззета Айдемира (1991 г.) и две книги Сефера Берзега «Писатели в кавказской диаспоре» (Самсун,1995 г.) и «Выдающиеся деятели кавказской эмиграции» (Стамбул,1996 г.); рассказывающие о сложном и неоднозначном процессе мухаджирства кавказских горцев. К сожалению, все они носят библиографический характер и мало дают исторических фактов²²⁰. Благодаря исследованиям Ф. Бадерхана, С. – Э.С. Бадаева историография мухаджирства обогатилась характеристикой трудов арабских и турецких учёных, переведённых на арабский язык²²¹. Ф. Бадерхан считает, что «нельзя считать познанной историю народов Северного Кавказа без изучения той её части, которая развивалась на чужбине», отсюда он выводит актуальность данной исследовательской темы²²².

Работы историков северо-кавказского происхождения, проживающих в Турции, Иордании и Сирии – Иззета Айдемира, Нихада Берзаджа, К.Т. Хайралла, Шевкета Хавжока, Хагандога, Тарик Гестепе и других не очень глубоки по уровню исследования темы, их нужно использовать критически²²³. Все они внесли определённую лепту в исследование данной тематики. Однако нельзя преувеличивать их значение, прежде всего в силу их эклектичности и субъективизма, нежелания или неумения акцентировать внимание на выяснении основных причинно-следственных связей широкомасштабных переселений северо-кавказских горцев.

Некоторые зарубежные авторы косвенно касаются, в частности, жизни «черкесов» на чужбине. Сириец А.В. Закария в книгах «Племена Шама» (1984) и «Путешествие» (Дамаск,1986) отводит этой теме много места, затрагивают её и другие исследователи, пишущие о современных странах Ближнего Востока. В работах авторов кавказского происхождения проблеме жизни диаспоры посвящаются монографии, уделяется много внимания истории Кавказа. В этом ряду можно указать на книгу Иззет – паши Джунатока «История Кавказа» (1912), Берзеджа Нихади «Выселение черкесов» (1987), Р. Трахо «Черкесы», публициста М. Ечеруха «Роль кавказских горцев в политической и общественной жизни Турции» и другие работы²²⁴. Шавхат Ал – Муфти Хабажока в своей книге «Императоры и герои в истории Кавказа», в частности, писал: «Только глупое правительство поощряет переселение с такого столь важного стратегического района, как Северный Кавказ»²²⁵. Исследование израильского профессора М. Гаммера, посвящённое Кавказской войне и выполненное с привлечением российских и зарубежных архивов, помогло определить главную причину территориальных реформ на Восточном Кавказе во втор. пол. XIX в. Большое влияние ландшафтного фактора на манёвренность российской армии определили географически целостные районы с границами по хребтам²²⁶.

Из работ западноевропейских и американских исследователей интересны статьи и монографии следующих авторов: Нормана Льюиса, де-Пру, Г. Шумахера, Г. Бела, В. Кюине, Анны Коле, Катру и других. В целом они носят описательный характер и не отражают роли северо-кавказских общин в социально-экономической жизни стран их проживания²²⁷. Английский историк А. Рибер в книге, посвящённой деятельности А.И. Барятинского на Кавказе, высказывал мнение, что русское управление Кавказом гораздо больше, чем британское владычество в Индии, строилось на учёте особенностей общественно-экономического уклада жизни других народов²²⁸.

В 1877 году на английском языке вышла книга Ж. Брамса «Закавказье и Арарат»²²⁹. Автор приехал в Закавказье через Россию и его сведения взяты в основном из официальных источников, что нашло своё отражение в оценке отдельных положений. По мнению автора, у племён Северного Кавказа нет оснований быть недовольными управлением царизма, хотя иногда он и замечает недостатки русских чиновников, как, например, взяточничество²³⁰. В 1915 году также в Лондоне была издана книга, которая называлась «Скиталец на Кавказе». В ней автор рассказывает читателям о своём путешествии по Тереку и Закавказью²³¹.

А.Герберт, работавший некоторое время в Российской империи, считал, что развитие ресурсов Кавказа тормозилось установившейся системой правления. Тем не менее, в интересах власти он представлял эти действия оправданными, т. к. таким образом, опасность создания imperium in imperio, которая при определённых обстоятельствах могла бы взять курс на отделение и которая во все времена могла бы проводить собственную местную политику, не укладывающуюся в схему имперского правительства и не учитывающую международные осложнения, которые подобная политика может за собой повлечь, исключалась²³².

Стремления царизма не ограничивались присоединением Кавказа, они шли дальше, т. к. борьба России за мировые рынки, расширение своих владений вынуждала её создавать новый плацдарм для воздействия на Европу и добиваться повышения своих «акций» в Азии. Таким плацдармом, по словам немецкого историка О. Риттера, являлся Кавказ²³³. Россия обрела твёрдую почву в естественных укреплениях Кавказа и, в случае столкновения с другими державами, могла за ними укрыться, усилиться и вновь перейти в наступление. По утверждению Риттера, Кавказ настолько упрочил положение России, что нападение противника с южной стороны должно было неминуемо завершиться его поражением, благодаря наличию на Кавказе естественных и природных укреплений. О. Риттер, затрагивая впоследствии вопрос о взаимоотношениях России с народами Кавказа, объясняет поддержку России последними их слабостью. По его мнению, Россия, не встречая большого сопротивления со стороны противников, без всякого страха проводила агрессию на юге. Очевидно, Риттер просто «упустил» из виду, что именно за усмирение Кавказа Россия вела полувековую борьбу²³⁴.

Именно на Западе широко распространена геополитическая традиция, в основе которой лежит вера в изначально присущее России стремление расширяться и «порабощать» присоединённые территории. Среди ключевых понятий этого направления – русская колониальная «экспансия», «наступление» на Азию и противостоящий этому северо-кавказский «щит» или «барьер»²³⁵. Особенность данных работ – игнорирование российских архивных источников. Классическим трудом этого направления считается вышедшая ещё в начале века работа Дж. Бэддли «Завоевание Россией Кавказа». Из современных работ самой яркой можно считать «Большую игру» Питера Хопкирса, в которой автор включает Кавказ в гигантское «поле битвы» великих держав за влияние в Центральной Азии²³⁶

Пауль Рорбах в своей работе, изданной в Лейпциге в 1904 году указывает на русское ведущее положение в международной политике в Средней и Восточной Азии. Он описывает природу и этнографию Кавказа, рассказывает о взаимоотношениях России с Турцией²³⁷.

В 1953 году вышел труд американского историка В. Аллена «Кавказский театр войны»²³⁸. Книга сугубо военного характера. В ней описаны события на Кавказском театре в ходе войн 1828–1829, 1853–1856 и 1877–1878 годов.

В своей работе, вышедшей в свет в 1975 году, Г. Райнлендер политику России на Кавказе определяет как «регионализм». Историк М. Эткин также обращает внимание на постепенность мер в организации управления на Кавказе, считая это особенностью политики России²³⁹.

Авторы книги «Северный Кавказ: народы на перепутье» сознательно не встают на позиции ни одной из сторон в политической игре. Их задачей было подчеркнуть важность прав человека, прав этнических меньшинств²⁴⁰.

Среди зарубежных работ следует также отметить издание в 1996 году в России перевода книги швейцарского специалиста по национальным проблемам А. Каппелера. Его труды по истории России и Украины, по проблемам национального самосознания и национальных движений народов, входивших в состав Российской империи, на протяжении последних двух десятилетий формирует концептуальные основы интерпретации российской истории в европейской исторической науке. Эта книга представляет исключительно важную по значению, научной новизне и актуальности попытку показать процесс формирования многонациональной Российской империей, выявить специфику российского колониализма и исследовать эволюцию российской имперской национальной политики на протяжении нескольких столетий. А.Каппелер считает, что с методологическими и теоретическими проблемами тесно взаимосвязаны и вопросы терминологии. Поскольку развивающаяся в Западной Европе модель колониализма не может быть просто перенесена в Россию, постольку и такие понятия, как «колония», «колониальная зависимость» и т. д. не могут использоваться без детального и точного анализа соответствующей ситуации. Характерное, прежде всего для американских исследований, сплошное и огульное перенесение понятий «колониализм» и «империализм» на Россию и на Советский Союз более запутывают, чем разъясняют суть дела²⁴¹. Однако и у данного фундаментального исследования есть свои недостатки. А. Каппелер, как и многие его предшественники, полагает, что с конца 1917 года якобы усилились центробежные тенденции в мусульманских регионах, и в результате была провозглашена независимость в Туркестане, в Казахстане, в Башкирии, в Закавказье и на Северном Кавказе. Данная точка зрения стала тиражироваться многими постсоветскими авторами, игнорирующими общеизвестный факт, что до разгона Учредительного собрания, а в отдельных случаях даже после этого события, никакого отделения от России мусульманские республики не декларировали²⁴².

Во многом, вследствие взаимодействия с российскими историками, работающими в направлении понятия «контактных зон», появилась работа американского историка Томаса Баррета о терских казаках. В ней автор выступил против восприятия границ России и Северного Кавказа как постоянной и исключительной линии фронта, по разным сторонам которой историки разводят горцев и казаков. Томас Баррет считает необходимым видеть движение народов, появление селений и общин, преобразование ландшафта, а главное – взаимодействие соседних народов в повседневной жизни²⁴³.

Российской колонизацией на Кавказе и в Средней Азии занимался Калпан Сани, много внимания уделял в своих работах имперской политики России²⁴⁴. Работа Томаса Барретта «Линии неопределённости: северо-кавказский «фронтир» России» предлагает заглянуть за военную линию и посмотреть на передвижение народов, на их поселения и сообщества, изменения ландшафта, взаимоотношения соседей, причём не только во время военных действий, но и в повседневной жизни. В основе работы лежат труды дореволюционных и советских историков, опубликованные этнографические и статистические материалы²⁴⁵. Автор доказывает, что российское продвижение через Северный Кавказ было чем-то большим, чем просто завоевание, и включало в себя внутреннюю и внешнюю миграцию населения, образование новых отношений. Барретт является специалистом в двух относительно новых областях исторической науке, известных как история окружающей среды и история «фронтира» (приграничной зоны). История окружающей среды особенно важна для понимания своеобразия зоны «фронтира», где переселенцы пытались построить новое сообщество в незнакомой экологической обстановке. В рамках «истории фронтира» исследователь рассматривает, так называемый, «пограничный обмен», куда входит торговля и другие экономические отношения между русскими и местными народностями²⁴⁶.

Таким образом, изучение истории российских мусульман, кавказских горцев и, в частности, чеченцев проводилось отечественными и зарубежными исследователями с давних времён по теоретическим и конкретно-историческим вопросам, с привлечением обширного архивного и библиографического материала. Исторический обзор позволяет сделать вывод, что в исторической литературе накоплен весомый фактический материал, касающийся отдельных аспектов рассматриваемых нами проблем.

Заслугой дореволюционных авторов, многие из которых были непосредственно причастны к организации управления на Северном Кавказе, является попытка теоретического обоснования принципов имперского управления в регионе, описание механизма взаимодействия традиционных и имперских правовых систем в крае. В советский период историки основное внимание сосредоточили на исследовании структуры и функционирования административной системы на Северном Кавказе. В целом же до 70-х годов управленческая тематика была в тени социально-экономических исследований и работ по истории антиколониальных и революционных движений.

Постсоветский период в историографии ознаменован всплеском интереса к различным аспектам управленческой деятельности имперской администрации на Кавказе, новым концептуальным подходам в их освещении, постановкой целого комплекса новых исследовательских проблем. Разрушение границ между российской и западной наукой наиболее активно проявилось в изучении имперской истории, национальной политики и национальных движений. Между учеными Запада и России осуществляется интенсивный научный обмен, что проявляется в совместных проектах и работах, рабочих поездках в местные архивы, встречах на научных конференциях, чтении лекций во время визитов в исследовательские центры и университеты. В результате складывающегося международного взаимодействия, проблематика имперской истории, истории национальных движений и становления национальных образований сформировала одно из наиболее плодотворно развивающихся направлений современной историографии²⁴⁷.

В целом, анализируя использованную в работе историческую литературу, хотелось бы отметить, что в историографии, касающейся истории Терской области, чеченцев, нет работ, посвящённых всеобъемлющему исследованию всех отраслей хозяйствования, жизнедеятельности населения, функционирования административной структуры за период, насыщенный пореформенными изменениями. Правоведческим, теологическим вопросам уделяется внимание только в специальной литературе.

Исследование истории Кавказа требует привлечения как можно большего числа законов, актов, положений и т. п., обосновывающих или противодействующих действиям населения и администрации края. В связи с тем, что Северо – Восточный Кавказ располагался в зоне так называемого «временного права», созданного во многом исключительно для данного региона, правовым вопросам следовало уделять особенно пристальное внимание.

Большим недостатком практически всей литературы является её описательный характер, в ней отсутствует значительное количество нового статистического материала, карт, таблиц, наглядно иллюстрирующих текст.

Малый тираж большинства дореволюционных изданий делает их по недоступности равными рукописным материалам, на долю которых приходится значительная часть архивных документов. Это, прежде всего разнообразные обзоры путешествий по Кавказу, воспоминания, исследования, работы российских учёных, имеющие непосредственное отношение к истории и краеведению Северного Кавказа. Несомненный интерес представляют труды по экономике, военному и статистическому обозрению Кавказского края и Терской области²⁴⁸. С падением государственной социалистической системе во всех библиотеках и архивах страны для читателей открылись материалы, ранее засекреченные. Так, в Библиотеке иностранной литературы им. М.И. Рудомина стал доступен целый спец. фонд, содержащий не только запрещённые иностранные книги, но и издания на русском языке, например, редкий экземпляр Корана.

2. Источники

Данное историческое исследование опирается на обширный и разнообразный корпус источников. Цельность и единство этого корпуса определяется не только приращением научного знания, но и значимостью для научного сообщества, общественности. Плачевное состояние источниковедческой основы некоторых работ давало повод к искажению или незнанию действительного хода исторического процесса, поэтому автор особое внимание в своей работе уделил привлечению нового, не исследованного научным миром массива архивной базы.

В трудоемком, и мучительном поиске источников информации не обойтись, очевидно, без попыток постигнуть истоки, причины и черты своеобразия в формировании дошедшего до нас наследия – всего корпуса источников, глыбам разностороннего материала, в целостном виде – со всеми его изломами. И что тут выяснилось? Сокровища открыты и доступны, «а историки, – как подметил К.Ф. Шацилло, – туда не идут. Люди отвыкли работать в архивах!» Добывать там информацию по уцелевшим осколкам минувших веков трудно – задача со многими неизвестными, для решения которой нужно перевернуть тонны руды, чтобы получить что-то поистине ценное. А потому иные и предпочитают делать свои сенсационные «открытия» умозрительно. Переоценку судеб народов и лиц в давние и нынешние времена строят не на новом документальном материале, а на «субъективных умозаключениях», вследствие чего одну крайность судорожно подменяют другой. Нас должен насторожить тот факт, что «многие историки забыли, – по справедливому замечанию журнала «Вопросы истории», – дорогу в архивы, утратили вкус и навыки работы с историческими документами». В результате широкое распространение получили компилятивные сочинения, в которых материал излагается по заранее заданной схеме²⁴⁹.

Для разработки вопросов, вытекающих из изучаемой проблемы, нами был использован большой фактический материал, в том числе, архивные документы, опубликованные источники и периодика. Самая большая и наиболее значимая группа источников – неопубликованные материалы, хранящиеся в ряде центральных и местных архивов и музеях. Только из-под седых покровов архивной пыли мало – помалу возникают образы, сочетанием и группировкою которых восстанавливается истинный смысл, определяется правдивая характеристика событий. Работа в архиве весьма привлекательна. Сравнить ее можно разве что с проведением археологических раскопок, ибо в обоих случаях в душе исследователя постоянно гнездится ощущение возможного чуда (чуда необычайной находки), и даже если этого не происходит, многочисленные найденные факты в конце концов, складываются в интересную и незнакомую до этого систему, рисующую канувшее в Лету времени, что доставляет автору истинное удовлетворение²⁵⁰.

Архивные документы по исследуемой теме извлечены из фондов: Российского государственного исторического архива в Санкт – Петербурге (РГИА); Российского государственного Военно – исторического архива Российской Федерации (РГВИА); Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ); Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ); Архива Российского этнографического музея (А РЭМ); Архива Востоковедов Петербургского филиала Института Востоковедения РАН (АВ СПб. ФИВ РАН); Архива Российской Академии наук (А РАН); Государственного архива Ставропольского края (ГАСК); Отдела письменных источников Государственного исторического музея (ГИМ ОПИ); Государственного Политехнического музея (ГПМ); Государственного центрального музея современной истории России (ГЦМСИР); Музея антропологии и этнографии им. П. Великого РАН (МАЭ РАН); Отдела рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ); Отдела рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ); Отдела рукописных фондов Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева Владикавказского научного центра Российской Академии наук и Правительства Республики Северной Осетии – Алании (ОРФ СОИГСИ); Российского государственного архива древних актов (РГАДА); Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ); Российского Федерального геологического фонда (РГФ); Северо – Осетинского государственного объединённого музея истории, архитектуры и литературы (СОГОМИАЛ); Центрального государственного архива республики Северной Осетии – Алании (ЦГА РСО – А); Центрального исторического архива г. Москвы (ЦИАМ). В общей сложности была проведена исследовательская работа в 20 архивах Российской Федерации, расположенных в городах: Москве, Петербурге, Владикавказе и Ставрополе. Большая часть архивных документов впервые вводится в научный оборот. Данные фонды содержат исключительно важный и интересный материал, полнее раскрывающий избранную тему.

Все имеющиеся в нашем распоряжении источники можно разделить на следующие группы: 1) актовые; 2) материалы текущего делопроизводства; 3) статистические; и 4) описательные.

К актовым источникам относятся государственные законы и указы, законоположения Сената, распоряжения Главного управления казачьих войск, наместника на Кавказе, Министерства земледелия и государственных имуществ, начальников областей, постановления областных правлений, решения начальников округов, приговоры сельских сходов. Ценность актовых документов в отражении ими действительного положения. Они характеризуют политику царизма, центральных и местных органов власти в отношении горского населения²⁵¹. Самыми содержательными, интересными, наиболее полно раскрывающими тему работы оказались фонды, хранящиеся в архивах: РГИА, ГА РФ, ЦГА РСО-А. Уникальным и единственным в своём роде для кавказоведов является Центральный государственный архив Республики Северной Осетии – Алании (ЦГА РСО-А). Исключительность его заключается, прежде всего, в том, что здесь собраны не только материалы общего, всероссийского значения – в силу того, что Владикавказ являлся центром самого стратегически важного после Кавказской войны региона Терской области, но и в том, что в этом архиве, под одной крышей собраны уникальные региональные источники, повествующие о жизни, быте, нравах чеченцев, кабардинцев, осетин и других народов. Из всех Российских архивов, только ЦГА РСО-А и РГИА обладают достаточным количеством документов по чеченской истории второй половины XIX века. Из фондов РГИА прежде всего следует назвать Ф.1268 (Кавказский комитет). Актовые источники – дела Кавказского комитета содержат проекты всех законоположений, сведения об их подготовке и обсуждении на самом высоком уровне. Однако по своему характеру эти источники в основном проективны, то есть, будучи изданы к исполнению, проекты далеко не всегда осуществлялись в соответствии с первоначальными замыслами их авторов.

К нормативным документам следует отнести законодательные акты, исходящие из высших, правительственных инстанций, а также положения и инструкции, авторство которых принадлежало высшей кавказской власти. Различные законодательные акты, положения, инструкции создавали нормативную базу для деятельности всех органов власти на Кавказе и определяли полномочия начальствующих лиц различных уровней. Для нашего исследования нормативные документы представляют особый интерес, так как в них фиксировались наиболее существенные черты, способы и методы управления на Северо – Восточном Кавказе. В связи с этим не случайно наибольший интерес в правоведческом исследовании уделяется фондам Кавказского комитета – высшего государственного учреждения по управлению Кавказом. Кавказский комитет был создан в 1845 году, при императоре, с законосовещательными и административными функциями для управления Закавказским краем и Кавказской областью. Кавказский комитет был учреждён вместе с наместничеством Кавказским и служил связующим звеном между местным управлением на Кавказе в лице наместника, высшими государственными структурами и лично императором²⁵². Дела фонда 1268 РГИА составляют 20 обширных описей, в которых хранится материал о политике царизма на Кавказе – проекты всех законоположений, сведения об их обсуждении, запросы кавказской администрации и разъяснения по ним, отчёты начальников областей, кавказского наместника.

Для рассмотрения правовой базы кавказского управления наиболее ценными являются фонды РГИА: Ф.1149 – Департамент законов; Ф.1284 – Департамент общих дел МВД; Ф.1152 – Департамент экономий. В фонде 1149, описи 7, деле 95 представлен подробный проект положения о Терской постоянной милиции; в деле 112, той же описи, даётся интересный закон об образовании двух областей: Терской и Кубанской. Также в этом фонде представлено много законодательных актов, касающихся учебной части на Кавказе и налогообложения населения.

Ценную информацию о политике, проводимой Россией на Кавказе, можно почерпнуть из фонда Д.А. Милютина (Ф.169. ОР РГБ), бывшего в исследуемый период министром внутренних дел России. В фонде содержится переписка Милютина с наместником Кавказским и другими должностными лицами, а также приведены проекты некоторых законоположений, касающихся горцев Терской области.

В фонде № 4 СОГОМИАЛ хранятся приказы по Терскому казачьему войску за разные послевоенные годы. Интересен, в законодательном отношении Ф.11. ЦГА РСО-А (Фонд Терского областного правления); Ф.53 (Штаб войск Терской области) и Ф.262 (Комиссия для разбора сословных прав туземцев). В фонде 11 ЦГА РСО-А мы нашли «Положения», ограничивающие права евреев в торговле на территории Терской области, а также циркуляр, запрещавший казакам переселяться из станиц. Также этот фонд содержит приказы по войскам Терской области.

Архив внешней политики Российской империи содержит большую часть документов дореволюционного МИДа и его предшественника – Коллегии иностранных дел, датируемых с момента её образования Петром I в 1720 г. и до 1917 г., а также документы многих российских посольств, миссий и консульств за рубежом. Часть фондов представлена трофейными документами из Польши, Германии, Румынии, Югославии и других государств. В архиве имеются несколько специальных коллекций, большая часть которых сгруппирована по географическому принципу²⁵³. В АВПРИ законодательным актам, циркулярам целиком посвящаются документы довольно редко, чаще это случается фрагментарно, для объяснения сложившейся ситуации. В фонде Персидский стол (№ 144) полностью приведено «Положение об управлении Кавказским краем». Фонд № 149 АВПРИ повествует о мухаджирском движении и приводит некоторые циркуляры, касающиеся лишения и получения подданства Российской империи. В фонде 249 (Генконсульство в Константинополе) представлены циркуляры Азиатского департамента о высланных за границу горцах.

Фонд № 649 ГА РФ имеет приказы, циркуляры по Кавказской армии, в период с 1861 по 1881 год, а в фонде № 730 хранится интересный документ – Проект резолюции / Комитета министров/ «О реорганизации местного управления на Кавказе» с пометками Н.И. Игнатьева. Николай Павлович Игнатьев (1832–1908) являлся директором Азиатского департамента МИД.

Фонд № 37 ОРФ СОИГСИ интересен тем, что здесь имеются материалы, описывающие права высших сословий в Кубанской и Терской областях.

Опись № 1 фонда 330 РГВИА представляет Временный комитет для пересмотра законоположений (1865–1872 гг.) Главного управления казачьих войск. Фонд № 1308 РГВИА имеет дела, касающиеся Кавказского военно-окружного суда. Очень важным для нашего исследования является Ф.14505 (Чеченский Конно-Иррегулярный полк) в РГВИА. Здесь приведены приказы по назначению и награждению чеченцев.

Ко второй группе архивных источников относятся разнообразные документы, связанные с текущим делопроизводством учреждений и деятельностью должностных лиц. Значительный корпус такого рода документации составляют отчёты начальника области и наместника на Кавказе о проделанной работе. Материалы официального делопроизводства раскрывают внутриструктурные связи и отношения, свойства и состояние всей системы управления в регионе. Это прежде всего документы высших государственных учреждений, содержащиеся в фондах 1268 (Кавказский комитет), 1276 (Совет министров), 565 (Департамент государственного казначейства), 1287 (Хозяйственный департамент), 1291 (Земский отдел) Российского государственного исторического архива, содержащие переписку ведомств по вопросам управления, различные ведомственные распоряжения.

Такие материалы официального делопроизводства как отчёты, рапорты, служебная переписка, докладные записки различных должностных лиц, ответы административных начальников на прошения, жалобы сельских обществ на притеснение или произвол властей, приказы по Терской области и т. п. содержатся в фондах № 400 (Министерство военное. Главный штаб. Азиатская часть) и № 1300 (Штаб Кавказского военного округа) Российского государственного Военно-исторического архива. Эти документы воссоздают подробную картину управления на местах, стиль и методы управления местного кавказского чиновничества. РГВИА содержит, главным образом, ценнейшие документы по истории казачьих областей Предкавказья. Это связано с тем, что Кубанское и Терское казачество через войскового атамана Кавказских казачьих войск было подчинено военному министру, в составе которого находилось Главное Управление казачьих войск. Больше того, всё население Кубанской и Терской областей, за исключением горских народов; все города, находящиеся на их территории, состояли в ведении Главного Управления казачьих войск²⁵⁴. Для нашего исследования наиболее интересными оказались следующие фонды РГВИА: Ф.ВУА – Военно-учётный архив; Ф.330 – Главное управление казачьих войск, опись 1. – Временный комитет для пересмотра законоположений (1865–1872); Ф.400 – Главный Штаб, опись 12 – Наградное отделение; Ф.482 – Кавказские войны 1735–1879, опись 1 – Материалы о горских народах; Ф.485 – Русско – Турецкая война 1877-78 гг., опись 1 – Переписка Александра II с наместником Кавказским; Ф.1047 – Штаб местных войск Кавказского военного округа; Ф.1329 – Войсковое правление Терского казачьего войска.

Большое количество материалов текущего делопроизводства нами также было извлечено из фондов ЦГА РСО-А: Ф.11 (Терское областное правление); Ф.12 (Канцелярия начальника Терской области); Ф.53 (Штаб войск Терской области). Всеподданнейшие доклады первых начальствующих лиц на Кавказе (наместников, начальников областей), послужили отправной точкой этого исследования. Доклады позволяют выявить общие направления государственной политики в отношении коренного населения, оценить состояние социально-экономического и политического развития региона на том или ином историческом этапе. В основном всеподданнейшими докладами располагают местные архивы – ЦГА РСО-А и ОРФ СОИГСИ.

Для написания военной истории чеченского народа особо ценными являются фонды РГВИА: Ф.3640 – Чеченский Конный полк (191418); Ф.14505 – Чеченский Конно-Иррегулярный полк и ЦГА РСО-А: Ф.104 – Штаб Чеченского отряда (1846–1861); Ф.83 – Терско-горский Конно-Иррегулярный полк.

Государственный архив РФ располагает ценными документами, собранными в фонде 109 – Третьего отделения собственной его Императорского величества канцелярии. III Отделение было образовано 3 июля 1862 года, а ликвидировано – 3 марта 1880 года. 4 экспедиция III Отделения осуществляла сбор информации обо всех важных событиях в стране. В документах данного фонда хранятся сведения, касающиеся усиления жандармского надзора на Кавказе в 80-х годах XIX века, данные о нераспространении на Кавказское наместничество мнения Гос. Совета относительно временного изменения подсудности. Фонд 110 ГА РФ располагает архивными материалами Штаба отдельного корпуса жандармов. Отдельный корпус жандармов – специальное воинское формирование, военные чины которого составляли основу штата жандармо – полицейских учреждений Российской империи с 1826 по 1917 гг. (губернские жандармские управления, охранные отделения и т. д.). По инспекторской, строевой и хозяйственной части отдельный корпус жандармов входил в систему Военного министерства. По «наблюдательной части» – подчинялся III Отделению. В данном фонде хранятся дела, имеющие руководящие инструкции по Кавказскому и Варшавскому жандармским округам.

301 569 единиц хранения содержит фонд № 102 ГА РФ (Департамент полиции МВД). Этот департамент стоял во главе политического и уголовного розыска Российской империи с 1846 по 1917 год. Данный фонд богат документами, описывающими мухаджирское движение кавказских горцев. Однако самый большой архивный материал, характеризующий переселенческое движение, удалось обнаружить в фондах архивов: Внешней политики Российской империи (Ф.180 – Посольство в Константинополе), ОРФ СОИГСИ (Ф.17) и ЦГА РСО-А (Ф.19 – Временная канцелярия по переселению туземцев Терской области в Турцию).

Уникальные документы, не имеющие дубликатов в других архивных хранилищах, содержат фонды Российского государственного исторического архива (г. СПб.) – Ф.821 (Департамент духовных дел иностранных исповеданий) и Ф.1022 (Личный фонд начальника отделения Департамента духовных дел иностранных исповеданий). Документы из этих фондов дают возможность не только выяснить позиции властей в отношении мусульманской религии и исламского духовенства на Северном Кавказе, но и содержат проекты организации духовного управления мусульман Терской и Кубанской областей²⁵⁵.

Фонд 866 РГИА (Фонд М.Т. Лорис-Меликова (1844–1913)) представлен официальной перепиской начальника Терской области с вышестоящими инстанциями, черновиками его проектов по различным преобразованиям административного управления области, которые позволяют оценить личную позицию политического деятеля, сыгравшего важную роль в вопросах выработки основных принципов управления горцами Терской области в первое послевоенное десятилетие. В РГИА для нашего исследования интересен также фонд № 547 – Придворная контора великого князя Михаила Николаевича (1834–1910), хранящий ценные документы по истории наместничества на Кавказе. Особенно большим количеством фондов личного происхождения располагает ГА РФ. Здесь находится фонд 649 – Михаила Николаевича, сына Николая I, Наместника на Кавказе, содержащий 792 единицы хранения; фонд 601 – Николая II (1868–1918); фонд 569 – М.Т. Лорис-Меликова; фонд 677 – Александра III (1845–1894) и фонд 678 – Александра II (1818–1881) – составляющий 1 177 единиц хранения. В фонде 649 имеются личные дневники Михаила Николаевича за 1840–1898 годы; а в фонде 678 хранятся документы, относящиеся к военной и государственной деятельности Александра II. Фонд наместника на Кавказе содержит большое количество докладов, приказов, рапортов, ведомостей и других материалов, касающихся Северного Кавказа.

Документы статистического характера можно почерпнуть в различных архивах. Первые официальные статистические сведения появляются на Северо – Восточном Кавказе в начале XIX века. С 1834 по 1839 г., после занятия чеченских сёл русскими войсками была сделана первая перепись числу домов и жителей в каждом селении и показано краткое статистическое описание всех народов на левом фланге военной линии²⁵⁶. Важным статистическим источником в РГВИА является фонд 330 (Главное управление казачьих войск), в котором хранятся ведомости, сметы доходов и расходов Терского казачьего войска. Фонд 644 (Штаб командующего войском Терской области) содержит архивные дела, являющиеся и актовыми и статистическими источниками по истории всего населения Терской области. В фонде № 330 РГВИА хранится дело, описывающее «…квартирное положение и числительное состояние Терского казачьего войска». Очень ценным является фонд № 400 РГВИА, располагающий списком чеченских военнослужащих и каталогом наградного отделения. Важным является также фонд № 14505, в котором представлен послужной список рядового состава Чеченского полка.

Годовые отчёты начальников Терской области, содержащие обобщённые областным статистическим комитетом материалы по социально-экономическому состоянию области дают возможность оценить степень эффективности деятельности местной администрации в регионе. Особенно большим числом таких материалов располагает Центральный государственный архив республики Северной Осетии – Алании. Фонд 12 (Канцелярия начальника Терской области) и фонд 19 имеют необходимые статистические материалы. Фонд 262 (Комиссия для разбора сословных прав) имеет статистические сведения о лицах привилегированного сословия горцев Кубанской и Терской области.

После того, как был безвозвратно потерян Чеченский республиканский архив, посемейные чеченские списки сохранились только в ЦГА РСО-А. Хотя и здесь списки далеко не всех сёл сохранились, но они уникальны по своей сути, т. к. содержат не только сведения о жителях, но и показывают их материальное благосостояние. Особенно скудны наши сведения о поселениях и жилище населения горной Чечни. Фактически здесь приходится более оперировать аналогиями и догадками, чем точными данными. Причина этого заключена в недостаточной археологической изученности горных районов и почти в полном отсутствии письменных известий. Так, например, сирийский церковный писатель Захарий Ритору (VI в. н.э), утверждал, что в его время на Северном Кавказе имелась развитая городская жизнь, несмотря на то, что большая часть земель на равнине принадлежала кочевым скотоводческим племенам²⁵⁷.

Волна уничтожения документальных материалов в мечетях, при-мечетских библиотеках и частных коллекциях, касающихся прошлой истории, пришлась на 1918–1938 годы. Многие хранители документов, будучи муллами, кадиями, вероучителями, подвергались преследованиям органами ВЧК. В период массовых беззаконий, особенно тюремного заключения мусульманских священнослужителей высылке кулаков из Чечено-Ингушетии, исторические документы частью прятались, частью попадали в руки блюстителям совести, а частью просто сжигались. В результате массового переселения горных аулов на равнины и депортации чеченцев в Среднюю Азию, большая часть уникальных документов утеряна безвозвратно²⁵⁸.

Государственный архив Ставропольского края представил в 80-м фонде Всеобщую перепись населения, проводившуюся на Кавказе. Здесь можно ознакомиться с образцами переписных листов и циркулярами, касающимися специфики местной переписи. В 302 фонде ГАСК имеются именные списки воспитанников Ставропольской гимназии.

Фонд 1290 РГИА целиком посвящён деятельности Центрального статистического комитета МВД Российской империи. В данном фонде Центральным статистическим комитетом Терской области представлен «Список волостей по Терской губернии».

Интересным для нашего исследования является фонд № 5 ОРФ СОИГСИ, в котором находится «Алфавитный список населённых мест Терской области».

Описательные архивные материалы большей частью хранятся в архиве литературы и искусства (РГАЛИ). Так, фонд № 191 содержит ценные материалы (статьи, заметки), характеризующие М.Т. Лорис-Меликова. Архивные описательные источники широко представлены и в Государственном архиве Российской Федерации. В фонде 569 (фонд М.Т. Лорис-Меликова) хранятся его записные книжки, во многом раскрывающие как личные качества, так и его, далеко не простые взаимоотношения с коллегами, во время прохождения службы на Кавказе. В фонде № 569 содержится обширная переписка М.Т. Лорис-Меликова с Александром II. Тёплые, доверительные отношения между этими людьми сыграли немаловажную роль в судьбе М.Т. Лорис-Меликова и всей России.

К описательным материалам в основном относятся отраслевые источники. Редкими, неповторимыми и неиспользованными историками делами располагает Российский Федеральный геологический фонд. Росгеолфонд представляет из себя тематическую коллекцию документов по геологическому изучению недр на территории России, в период с начала восемнадцатого века и до наших дней. Здесь концентрируются все материалы по геологоразведочным, геологическим, инженерно-геологическим и гидрогеологическим работам, относящимся к поискам, разведке и изучению всех месторождений, независимо от времени производства этих работ, а также данные о запасах полезных ископаемых по месторождениям²⁵⁹. Из-за недостатка служебных помещений Росгеол-фонд вынужден был уничтожить часть архивов, касающихся развития нефтяного дела на Кавказе. В данной работе впервые в исторической исследовательской практике приводятся ценные архивные документы, описывающие чеченские нефтяные месторождения, процесс разведки и нефтедобычи не только в районе города Грозного, но и в высокогорных, труднодоступных местах Чечни.

Почти в каждом фонде РГИА можно обнаружить описательные источники, но особенно много их в фонде № 20 (Департамент торговли и мануфактур) и фонде № 565 (Департамент государственного казначейства). Много статистических, экономических, этнографических сведений о Российской империи и Северном Кавказе можно почерпнуть из фонда № 414 РГВИА. Огромной коллекцией редких кавказских карт располагает Военно-исторический архив. Картографическому материалу посвящён не только целый фонд (423) РГВИА, но также большое число карт представлено в фонде ВУА, например, одной из них является Карта Астраханской губернии, Каспийского моря, Большой и Малой Кабарды (1765 г.), а также Карта земель Чеченских (1825 г.).

В документах архива Российского этнографического музея удалось обнаружить описание народного искусства Северного Кавказа и исследовать способы получения предметов кустарных промыслов чеченцев, собранных в данном музее. Уникальными личными фондами, мало использующимися в своих работах историками, располагает Государственный исторический музей. В данном хранилище удалось обнаружить документы по истории развития учебного дела на Кавказе в фонде № 371 (Зайцева А.П. – директора учебных учреждений Терской области) и фонде № 372 (Неверова Я.М. – попечителя Кавказского учебного округа). Интересным для исследования чеченских кустарных промыслов является фонд № 227 (фонд Комитета для устройства в Москве музея прикладных знаний) Центрального исторического архива г. Москвы. В одном из дел данного фонда удалось выявить переписку организаторов выставки с наместником на Кавказе об устройстве отделения Кавказской коллекции при Московской Политехнической выставке 1872 года. В музее антропологии и этнографии им. П. Великого (МАЭ РАН), в отделе Кавказа хранится уникальный фонд, в котором собраны редкие фотографии чеченцев и чеченок (№ 121–105, 136-22, 1403-23).

Рукописный отдел Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН хранит самое крупное в России собрание восточных рукописей и ксилографов на 45 языках, начиная с самого раннего египетского папируса X в. до н. э. и бронзовой таблички с Южно-Аравийского полуострова²⁶⁰. Для нашего исследования особенно интересными являются материалы по географии, истории и этнографии Кавказа и сохранившиеся фрагменты Словаря Чеченского языка, представленные во II Разряде данного архивохранилища.

В проведённой исследовательской работе нами были изучены документы не только российских, но и зарубежных архивов. О пристальном внимании Великобритании к Кавказу и проникновению туда России сказано и написано много. Об этом же красноречиво свидетельствуют и документы английских архивов. Мы рассматриваем в своей работе один из них – доклад военного атташе Посольства Великобритании в Санкт – Петербурге, полковника Айвора Герберта, хранящийся в старейшем английском архивохранилище – Public Record Office²⁶¹.

Опубликованные источники, использованные при написании данной работы, могут быть разделены на следующие группы: 1) сборники законодательных актов; 2) сборники документов; 3) статистические сборники; 4) мемуары; 5) периодическая печать (газеты и журналы).

Ценность законодательных актов, как исторических источников заключается в том, что они по своему назначению фиксируют наиболее существенные черты, способы и методы управления, а это позволяет проследить их эволюцию. Для более полного освещения истории края возникла необходимость особенно тщательного рассмотрения системы нормативных и законодательных актов правительства, регламентирующих правовое положение народов²⁶².

К первой группе опубликованных источников относится Полное собрание законов Российской империи. ПСЗ представляет собой свод законодательных актов, расположенных в хронологическом порядке, по номерам и датам утверждения каждого акта царём. Составлением и изданием ПСЗ занималось III отделение Собственной Е.И.В. канцелярии (1826–1882). Второе издание (собрание) ПСЗ выпускалось ежегодно с 1830 по 1884 гг. и охватывало более 60 тыс. законодательных актов с 12 декабря 1825 года по 28 февраля 1881 года²⁶³.

В исследовании также использованы нормативные акты, принимавшиеся по вопросам административного управления, для регламентаций действия властей в других сферах управления на Кавказе, содержащиеся в самом обширном сборнике законодательных актов, каким является «Полное собрание законов Российской империи» (Собр. 2-е и 3-е) и в своде Законов Российской империи: Т.2. Ч.2. – Учреждения управления Кавказского края (СПб.,1886); Т.3. Кн.2. (СПб.,1896); Т.11. Ч.1. – Уставы духовных дел иностранных исповеданий (СПб.,1896).

Наиболее радикальными из законодательных актов правительства являются «Положения» об управлении Кавказом и указы, т. к. ими определяется политическое состояние края, связанное с окончанием Кавказской войны. Реформы, проведённые в 1880-х годах, отразившиеся в законодательных актах, ознаменовали следующий этап управленческой политики российского правительства. В числе наиболее важных для нас законодательных актов, имеющихся в данных собраниях законов, «Положение об управлении Терской областью» от 29 мая 1862 года; Высочайше утверждённое мнение Гос. Совета «О преобразовании административных учреждений в Кубанской и Терской областях» от 30 декабря 1869 года, «Учреждение управления Кавказского и Закавказского края» 1883 года. Дополнением к «Полному собранию законов» являются сборники, своды узаконений, представляющих тематическую и региональную подборку указов правительственных учреждений, например, «Законодательные акты, касающиеся Северного Кавказа и в частности Терской области» (Владикавказ,1914), «Сборник правительственных распоряжений по казачьим войскам» (СПб.,1877). В 1899 году Я.А. Канторович составил сборник «Законы о вере и веротерпимости». В этом сборнике собраны и систематизированы все постановления действовавшего законодательства, касавшиеся веры, веротерпимости. Постановления эти ранее были разбросаны по разным томам и отделам Свода Законов и многие из них даже были едва знакомы юристам, не говоря уже о простых гражданах, которых эти законы касались²⁶⁴.

Фундаментальным изданием документов, освещающих не только военную и политическую историю Кавказа, но и историю изучения его исторических и археологических памятников, являются АКАК – «Акты, собранные Кавказской археографической комиссией»²⁶⁵. Кавказская археографическая комиссия была создана в Тифлисе, по инициативе начальника Главного управления Кавказского Наместника, статского секретаря А.П. Николаи. Архив наместника Кавказского увеличивался по мере расширения деятельности русской и грузинской администрации и со временем в нём отложилось такое количество документов, что с ними трудно стало работать, а тем более хранить. Поэтому возникла необходимость определить ценность каждого документа и решить оставить его на постоянное или временное хранение, с последующим уничтожением. К 1866 году Архив главного управления наместника Кавказского состоял из 128000 дел и 877 переплетённых томов. Эти дела содержали огромную информацию и служили богатым источником разнообразных сведений об истории Кавказа. Издание «Актов Кавказской археографической комиссии» – ощутимый результат деятельности комиссии и её председателя. Каждая книга «Актов» – монументальный труд, как по объёму, так и по содержанию. Все тома большого формата, в среднем включают в себя около 1800 документов на 1200 и более страницах. Каждый том имеет предисловие, написанное А.П. Берже. Специально для издания «Актов» были приобретены немецкие и американские печатные машины, что позволило издать книги в прекрасном полиграфическом исполнении. Деятельность Кавказской археографической комиссии даёт возможность уже 140 лет пользоваться документами Главного архива Кавказа, который находился в Тифлисе²⁶⁶. Издание охватывает период с 1799 по 1862 год, но в первых томах помещён ряд документов более раннего времени. «Акты» представляют собой публикацию документов, извлечённых из архивов наместничества Кавказского, и являются для историков наиболее ценным материалом. Их основной недостаток – подбор материала, произведённый почти исключительно с точки зрения военной истории. Правда, каждый том включает так называемую «гражданскую часть», но так как весь Северо – Восточный Кавказ находился под управлением военных властей, то в гражданской части «Актов» документов по социально-экономической истории Чечни, за единичными исключениями, не встречается²⁶⁷. В XII томе АКАК собраны документы, свидетельствующие о первых шагах властей по организации административно – территориального устройства Северо – Восточного Кавказа после завершения войны. Среди них приказ об образовании Терской области, об организации Терского казачьего войска. Содержащаяся в этом томе «Инструкция для начальников Левого крыла Кавказской линии» даёт представление о принципах системы «военно-народного» управления²⁶⁸.

Число издававшихся на Кавказе сборников документов, периодических изданий нельзя не признать весьма внушительным. Ничего подобного в этом смысле не знали Средняя Азия, Сибирь, Поволжье, Север²⁶⁹. Надо отдать должное некоторым начинаниям Кавказской администрации в изучении истории, природы и культуры народов Кавказа. В 1864 году в Тифлисе была создана учёная комиссия по подготовке к изданию документов «Архива Главного управления наместника Кавказского»²⁷⁰.

Военно-исторический отдел штаба Кавказского военного округа был учреждён в январе 1880 года. Назначение его состояло в следующем: 1) в сборе и издании материалов – для изучения истории Кавказской войны и истории частей войск Кавказской армии, а также для разбора архивов Кавказского военного округа. В дальнейшем задачи отдела и, прежде всего, издательские, значительно расширились. В разное время работой отдела руководили военные историки И.С. Чернявский, В.А. Потто, С.С. Эсадзе, сыгравшие большую роль в успешной издательской деятельности отдела. За 40 лет работы отдела было издано 32 тома «Кавказского сборника», статистические сборники и сборник фотодокументов²⁷¹. Общий характер подбора документов в «Кавказском сборнике» был тот же, что и в «Актах»: уходит в тень сущность колониальной политики царизма, отбрасываются документы по внутренней истории горцев. И всё же, значительная часть документов очень важна и интересна для современного исследователя, прежде всего своей уникальностью²⁷². В 1876 г. в Тифлисе увидел свет первый том «Кавказского сборника», собрания важнейших источников по истории Кавказской войны.

Цели и задачи сборника формулировались относительно узко: изучение военно-исторического материала Кавказской войны, сбор и публикация свидетельств, сохранившихся в архивах и в воспоминаниях очевидцев. Не последнюю роль играли также идеологические и «воспитательные» цели, важнейшей из которых было сохранение и укрепление того особенного духа кавказских войск, который столь ярко проявился в войнах. «Кавказский сборник» издавался Военно-историческим отделом штаба Кавказского военного округа по указанию главнокомандующего Кавказской армией великого князя Михаила Николаевича. Редакция «Кавказского сборника» немало внимания уделяла работе с материалами из кавказских архивов. Благодаря Н.А. Волконскому, помощнику начальника штаба Кавказского военного округа, и Е.Д. Фелицыну, председателю Кавказской археографической комиссии, были подготовлены к печати и опубликованы многие документы из архивов края, многие из которых в настоящее время утрачены. В «Кавказском сборнике» также публиковались материалы, связанные с историей и этнографией народов Кавказа. Ценные сведения по этнографии содержатся в записках Ивана Загорского, студента Виленского университета, сосланного на Кавказ и попавшего в 1842 г. в плен к Шамилю²⁷³.

Деятельность военно – исторического отдела по разработке истории Кавказской войны, забота о военных архивах края снискали отделу уважение и известность. Отдел руководил работой офицеров, составлявших историю войсковых частей, помогал в поисках необходимых для работы историков, писателей документов. Так, в 1902 году Военно-историческим отделом по просьбе Л.Н. Толстого была выполнена работа по выявлению архивных документов о деятельности наиба Шамиля – Хаджи – Мурата, которые были использованы писателем при написании его известной повести «Хаджи-Мурат».

К возобновлению издания «Кавказских сборников» приступил Центр Кавказских исследований МГИМО (У) МИД России совместно с издательством «Русская панорама». Структура нового «Кавказского сборника» задумана таким образом, чтобы отразить главную идею – открыть перед читателем широкую панораму кавказоведческих проблем в контексте органичной связи между настоящим и прошлым, а также осторожной проекцией на будущее²⁷⁴.

В конце XIX века правительственным учреждением – Управлением Кавказского учебного округа – было предпринято ещё одно крупное издание – «Сборник материалов для описания местностей и племён Кавказа». Основной установкой издания было создание монографических описаний отдельных местностей Кавказа. Инициатором издания сборника был попечитель Кавказского учебного округа Кирилл Петрович Яновский²⁷⁵. С 1881 по 1915 год в Тифлисе вышло 44 выпуска «Сборника материалов для описания местностей и племён Кавказа». Кавказские учителя были преимущественно авторами статей²⁷⁶.

Важное место среди источников занимают опубликованные в дореволюционный период официальные документы по учреждению и деятельности научных комиссий и обществ. Это такие издания, как «Сборник сведений о Северном Кавказе (Ставрополь), «Известия Кавказского отдела Русского Географического общества» (Тифлис), «Записки общества любителей Кавказской археологии», «Известия Кавказского общества истории и археологии» (Тифлис), «Известия императорской Археологической комиссии» (СПб.)²⁷⁷.

Кавказское отделение Русского Географического общества издавало свои Учёные Записки (ЗКОРГО), авторы которых внесли существенный вклад в изучение Кавказа. Огромную работу провели русские ориенталисты, археологи, по изучению древних культур народов Северного Кавказа, Причерноморья, Средней Азии и других регионов с памятниками древних цивилизаций. Найденные ими материалы, выставленные в Эрмитаже и других крупных музеях России, описанные в монографиях и специальных трудах, стали достоянием мировой науки и открыли человечеству богатство ушедших культур²⁷⁸.

Из публикаций, осуществлённых в советское время, следует указать, прежде всего, на «Материалы по истории Дагестана и Чечни», опубликованные в 1940 году в Махачкале. Они извлечены из центральных архивов, главным образом из Центрального военно-исторического архива. К сожалению, многие интересные дела, особенно из ленинградских архивов, не нашли себе места в публикации.

Из последних изданий сборников документов особенно любопытным для нашего исследования является работа «Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники», увидевшая свет в 2004 году. Данная книга – первое в нашей литературе собрание документов о генерале-ре-форматоре, включающее официальные материалы, российскую и зарубежную прессу разных направлений, дневники и письма современников, воспоминания его сторонников и недругов. В работе представлены также тексты докладов, служебных записок и личных писем М.Т. Лорис-Меликова, в абсолютном большинстве своём малоизвестных и впервые публикуемых. Одна из групп документов и материалов, особо актуальная для наших дней, рассказывает о сложной и тонкой, не сводившейся к военным и карательным действиям политика генерала, направленная на замирение Чечни²⁷⁹. Данный сборник документов и комментарии к нему были составлены В.А. Твардовской и Б.С. Итенбергом. Безусловно, ими была проделана большая и необходимая работа, однако она имеет и ряд существенных недостатков. Прежде всего, удивляет некомпетентность заявления авторов о том, что после 15-летнего вхождения Чечни в состав Российской империи она не была полностью включена в систему государственного управления. Для изучения этого вопроса составителям, по крайней мере, было необходимо ознакомиться полностью с цитируемыми монографиями по кавказоведению, а не «выдёргивать» из них лишь некоторые фразы и делать по ним обобщающие выводы. Понятие распространения государственного управления на разные области жизни чеченцев составители сборника подменяют понятием недостатков данной управленческой системы, что создаёт искривлённое понимание исторических процессов у читателей.

Составители также заявляют о действии на территории Терской области шариата, не уточняя при этом, что в 60-70-х годах XIX века в данном регионе уже действовало в основном российское законодательство («гражданское» и военно-полевой суд), адаты рассматривали лишь небольшую часть дел, касающихся в основном семейной жизни горцев. Шариат вообще был практически вытеснен, в результате целенаправленной государственной политики, из сферы производства. Работа по составлению данного сборника документов велась на средства «гранта», что позволяло авторам собрать материалы о Лорис-Меликове не только в московских архивах, но и в хранилищах Осетии, Астрахани и, наконец Петербурга, где данный чиновник долгое время работал, однако дела РГИА использовались ими лишь фрагментарно, хотя данный архив хранит один из самых больших фондов в стране, посвящённых М.Т. Лорис-Меликову. Также настораживает пренебрежительное отношение к техническому оснащению работы, что мешает читателю полноценно её использовать. Речь идёт о том, что в конце сборника отсутствует полный список всех использованных архивных фондов и документов. Исследователю приходится тратить много времени на подстрочные поиски материалов.

В 2005 году вышел в свет сборник документов под названием «Народно-освободительная борьба Дагестана и Чечни под руководством имама Шамиля». Данный сборник составлен из документов, выявленных составителями в центральных и местных архивохранилищах России и частных коллекциях. Материалы сборника в основном составляют официальную переписку Кавказской администрации: отношения, рапорты, донесения, предписания, приказы по войскам, различного рода отчёты, обзоры, письма местным владетелям и др. Значительное число документов сборника составляют материалы, вышедшие из горского лагеря. Это письма Шамиля к наибам и жителям имамата, донесения, обращения к имаму и другие материалы. Сборник снабжён научно-справочным аппаратом, который состоит из приложения, развёрнутых указателей имён и географических названий, перечня публикуемых документов, терминологического словаря и списка сокращений²⁸⁰.

К третьей группе опубликованных источников относятся статистические сборники. Документы статистического характера присутствуют в опубликованных отчётах начальников Терской области и наместников на Кавказе²⁸¹. В тоже время отчёты наместников и губернаторов страдают неточностями и субъективизмом из-за стремления местных чиновников приукрасить и возвысить или, наоборот, принизить те или иные черты народов Кавказа, в связи с чем, эти документы необходимо рассматривать в комплексе с другими текстами делопроизводственного характера²⁸².

К документам статистического характера относятся также материалы ежегодных «Кавказских календарей», куда включались статистические данные по различным сферам деятельности администрации Кавказского края. «Терские календари», включавшие, среди кратких сведений о Терской области, информацию о персональном составе административного аппарата управления, позволяют изучить состав чиновничества области. «Кавказский календарь» и «Терский календарь» являлись местным изданием «Адрес-календаря».

До 70-х годов XIX века редакторам «Кавказского календаря» не хватало в регионах профессионально подготовленных корреспондентов, которые могли бы обеспечивать издание качественной статистической и справочной информацией по каждому административному региону. Как центр управления всем Кавказом, Тифлис испытывал постоянную потребность в информации о каждом регионе, входящем в Кавказское наместничество. Для реализации управленческих функций администрация нуждалась в том, чтобы в изданиях Кавказского статистического комитета публиковали данные по Тереку, Кубани, Дагестану. Тем не менее, таких публикаций практически не было. Только открытие областных и губернских статистических комитетов, формирование авторского корпуса на местах, наличие постоянно поступающей информации позволило составителям «Кавказского календаря» чаще обращаться к локально-территориальным темам²⁸³.

«Терский календарь» издавался во Владикавказе Терским областным статистическим комитетом с 1890 по 1915 гг. «Терский календарь» был общественно-политическим и статистико-экономическим сборником. «Терский сборник» являлся литературно-научным приложением к «Терскому календарю» и в силу этого представляет большой научный интерес для исследователя²⁸⁴.

Одним из самых важных источников по истории Чечни, являются материалы первой и единственной в своём роде переписи населения Российского государства, проведённой в 1897 году. Эти опубликованные в 89 томах итоги переписи являются единственным источником, который даёт сравнительное представление обо всём населении Российской империи и позволяет сопоставить друг с другом этнические и социальные факторы и характеристики. В плане задач и проблем нашего исследования особенно важным здесь является то обстоятельство, что данный источник включает в себя дифференцированные и детализированные этнические категории (родной язык, религия) и представляет их в связи с такими социальными категориями, как городское / сельское население, сословие, профессия и уровень образования. Таким образом, материалы переписи населения позволяют осветить и выявить существенные социальные, экономические и культурные аспекты многонациональной Российской империи. Хотя степень достоверности и точности, данных переписи населения 1897 года уже её современники постоянно подвергали сомнению, однако новейшие исследования показали, что данные этой переписи в основном можно считать достоверными²⁸⁵. Материалы первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года содержат данные о численном составе различных категорий населения Терской области, а также информацию о степени участия разных групп населения в той или иной сфере деятельности, в том числе и в сфере административного управления²⁸⁶. Ежегодно Терским областным статистическим комитетом публиковался «Обзор Терской области», где исследователь может почерпнуть много информации по самым разнообразным вопросам²⁸⁷. Попытки произвести перепись населения в той или иной части Чечни (да и всего Северного Кавказа) зачастую оканчивались неудачей, поскольку горцы с подозрением и откровенным неприятием относились к любым попыткам переписи («пересчёту голов»), предполагая, что делается это явно во враждебных целях – либо для установления налогов, либо для отправки в солдаты, либо для выселения в Сибирь. Считалось это «грехом» и с точки зрения религиозной. Ф.Ф. Торнау очень верно подметил это: «Все цифры, которые обозначали кавказское население, брались приблизительно и, можно сказать, на глаз… так как по понятиям горцев, считать людей было не только бесполезно, но даже грешно: почему они, где можно было, сопротивлялись народной переписи, или обманывали, не имея возможности сопротивляться»²⁸⁸.

Особую группу документов составляют мемуары, частные письма, дневники и воспоминания представителей русской администрации на Кавказе. Из опубликованных писем наибольший интерес представляют письма двух наместников – А.П. Ермолова и М.С. Воронцова. Письма Ермолова дают много ярких и красочных характеристик, вскрывающих характер кавказских деятелей и совершенно откровенно, без маскировки показывающих отношение официальных представителей власти к горцам. Из писем Ермолова видно, что «проконсул Кавказа» ясно и отчётливо понимал истинные цели завоевания и не стеснялся высказывать их вслух. Вряд ли можно найти в документации более откровенные высказывания, чем – то, что вышло из-под пера А.П. Ермолова. Отсюда ценность этой переписки для историка, занимающегося проблемами кавказской политики царизма. Письма Воронцова написаны в более дипломатичном стиле. Он тщательно прикрывает то, о чём Ермолов пишет не стесняясь. Поэтому переписка Воронцова часто оказывается только не лишенным значения дополнением к его официальным бумагам. Время от времени в его письмах проскальзывают детали, отсутствующие в опубликованных официальных документах²⁸⁹. Мемуарная литература способствует воссозданию социально-психологической обстановки, в которой происходило исследуемое событие, содержит яркие портретные характеристики деятелей кавказской администрации²⁹⁰. Многие из царских генералов, занимавших руководящие посты на Кавказе, писали мемуары²⁹¹. Интересно большинство мемуаров главным образом теми бытовыми штрихами и характеристиками, которые ярко рисуют методы политики царизма и его отдельных представителей.

Дневники и воспоминания представляют собой одну из групп исторических источников. При всём субъективизме этой группы источников, а следовательно, при необходимости весьма критического подхода к ним, дневники и воспоминания представляют исключительную ценность, как содержащие материалы, не находящие отражения ни в официальных документах, ни в источниках других типов²⁹². Дневники, а также воспоминания дают представление о другой – закулисной стороне изучаемого явления, позволяют уточнить приводимые в официальных материалах сведения²⁹³. Начальник штаба Кавказской армии Д.А. Милютин сыграл важную роль в окончании войны и покорении Кавказа. Изучение его деятельности в этот период по сохранившимся воспоминаниям представляет особый интерес в современных условиях²⁹⁴. Д.А. Милютин предложил новые пути и методы решения проблемы мирного урегулирования кавказских конфликтных вопросов. Успех реализации военной политики России на Кавказе, по мысли Милютина, возможен лишь в том случае, если будут созданы и учтены уроки Кавказской войны. Суть их сводилась к следующему:

1. Истинное покорение должно совершаться постепенно, можно сказать, само по себе. На первое время успокоить край и умы народов, населяющих Кавказ, установить с ними хорошие взаимоотношения.

2. Необходимо загладить те жестокости и несправедливости, которыми мы восстановили против себя кавказские народы. Перестав думать о покорении, необходимо и не требовать всего того, что сопряжено с безусловной покорностью горцев. Не облагать податью и повинностями, которые не обогатят государственной казны. Не вмешиваться в их внутренние дела, не действовать наперекор их обычаям и религиозным убеждениям. Привлекать к себе духовенство там, где оно имеет влияние на народы. Не стремиться к разоружению горцев, поскольку разоружение есть следствие, а не средство успокоения края.

3. Стараться постепенно формировать в народе уважение к власти и чувство гражданственности. Поддерживать местную власть, кроме той, которая ненавистна самому народу. Усиливать влияние старейшин, обращаясь к ним в налаживании отношений с горцами.

4. Необходимо принять все меры, чтобы войска не были в тягость местному населению, для чего они должны быть совершенно независимы от местных властей. Ни в коем случае не должно быть насильственных контрибуции, разорения края. Важно стремиться к тому, чтобы народ перестал смотреть враждебно на войска, а видел в них своих защитников.

5. Для наказания враждебных покушений силой оружия необходимо отличать враждебные действия народа от разбойничьих действий малых партий и не налагать на народ ответственности за поступки нескольких людей.

Эти взгляды выдающегося политического деятеля той эпохи злободневны, актуальны и поучительны не только для того времени, но и в наши дни²⁹⁵.

Особенно ценными для нашего исследования являются местные горские источники. Работ этих очень мало и они просто тонут в груде материалов, оставленных нам русской стороной, но тем ценнее каждая запись, исходящая от лиц, близко стоявших к руководству мюридистским движением или проповедовавших тарикат²⁹⁶. Письменные памятники эпохи Шамиля, изданные в XX веке в оригинале, не превышали двух десятков; среди авторов публикаций были И.Ю. Крачковский, А.М. Барабанов, А.Н. Генко, Г.В. Церетели и РШ. Шарафутдиннова.

В 2001 году вышел в свет сборник «Арабоязычные документы эпохи Шамиля». Составитель сборника, Р.Ш. Шарафутдинова, считала своей главной задачей ввести в научный оборот сами документы на языке оригинала, предоставляя возможность исследователям использовать их уже в историческом контексте, одновременно обращаясь к другим источникам (русским, европейским, восточным) и к библиографии вопроса. Документы в сборнике представлены арабским текстом, филологическими примечаниями, переводом, кратким комментарием к тексту и ссылками на литературу²⁹⁷. Документами сборника представлены все разновидности эпистолярных памятников – распоряжения и наставления Шамиля наибам, воззвания к отдельным обществам, решения по тяжбам, наложение штрафов и наказаний, обмен информацией о внутреннем положении в имамате и ходе военных действий, жалобы и прошения к наибам и Шамилю, обмен посланиями с иностранными державами, переписка с официальными русскими властями²⁹⁸.

Историю народов Кавказа отражает и периодическая печать. Это в первую очередь местные правительственные издания – «Кавказ», «Терские ведомости»; ведомственные общероссийские издания – «Журнал Министерства народного просвещения», «Журнал Министерства юстиции», «Горный журнал», «Правительственный вестник»; общегосударственные издания, выходившие с 1867 года отражали политику России в целом и на Кавказе – в частности²⁹⁹. Неуклонный рост изданий в России был обусловлен не только экономическими факторами. Это объяснялось в огромной мере общим политическим подъёмом, ростом культуры и образования в пореформенный период³⁰⁰.

Наибольшую ценность для исследователя представляют различные статьи и заметки, печатавшиеся в газетах «Кавказ», «Северный Кавказ», «Ставропольские губернские ведомости», «Церковная старина на Северном Кавказе», «Краеведение на Северном Кавказе» (Р н/Д), «Северо-кавказский край» (Р н/Д), «Тифлисский Вестник» и «Кавказское эхо» – еженедельные литературно-политические издания; «Обзор» – ежедневная литературно-политическая газета; «Терские Областные ведомости» ежедневная политико-литературная газета; «Новое Обозрение» – литературно-политическая газета³⁰¹. Наибольшие по объёму данные, относящиеся к развитию исторических и археологических исследований на Северном Кавказе в XIX веке, можно найти в журналах: «Кавказский Вестник» – первый толстый русский журнал на Кавказе; «Юридическое Обозрение»; «Кавказская Старина» – ежемесячный журнал; «Казбек» – иллюстрированный журнал; «Отечественные записки» (СПб.); «Вестник Европы» (СПб.); «Вестник общества древнерусского искусства» (М.); «Труды общества для изучения Северо-Кавказского края» (СПб; Киев); «Журнал Министерства внутренних дел» (СПб.)³⁰². В ходе работы над темой особенно широко использовались местные, кавказские издания («Терские ведомости», «Терек», «Терская жизнь», «Кавказ» и др.). В ряде газетных статей были представлены данные о деятельности местной администрации, её официальные и неофициальные оценки.

Из всех опубликованных источников материалы периодической печати следует выделить особо. Особенность газет того времени состоит в том, что они помещали на своих страницах решения и постановления местных органов власти и общественных организаций, многие из которых не отложились в архивах³⁰³. Газета «Терские ведомости» издавалась Терским областным правлением с 1868 по 1917 год. Газета была крупноформатной и состояла из 2-х частей – официальной и неофициальной. Официальную часть подписывали чиновники канцелярии начальника Терской области. Народный защитник и борец за свободу и справедливость Коста Хетагуров дал «Терским ведомостям» острую политическую оценку, назвав их «Мерзкими ведомостями»³⁰⁴. Молодая горская интеллигенция, сама того не замечая и не придавая особого значения своему труду и наблюдениям, по крупицам собирала и создавала богатейшую историю многоликого Северного Кавказа. Русский царизм, проводивший на Кавказе колониальную политику, для более прочного овладения и гибкого управления здешними народами, проявлял широкий интерес к их психологии, жизни, быту, культуре – всё это отражалось на страницах периодической печати. Историк М. Джанашвили в конце XIX столетия опубликовал в грузинской прессе интересные статьи, посвящённые прошлым культурным связям грузинского, осетинского и чеченского народов, о которых свидетельствовали сохранившиеся памятники материальной культуры. Заголовки статей говорили сами за себя: «Влияние грузинской культуры в Чечне и Осетии», «След, оставленный грузинами в Чечне» и др.³⁰⁵. Видное место в «Терских ведомостях» отведено было отделу библиографии. Газета широко знакомила своих читателей с лучшими сочинениями по истории и этнографии народов Северного Кавказа, регулярно давала критические обзоры наиболее значимых работ по кавказоведению.

Первым редактором «Терских ведомостей» был назначен замечательный представитель коренной кавказской интеллигенции второй половины XIX века, адыгеец Адиль-Гирей Кешев. Факт, что первый редактор русской официальной газеты на Кавказе – не русский, действительно, знаменательный и говорит о многом, а именно: в середине XIX столетия и даже ранее у кавказских народов, имеющих «стремление к просвещению очень большое», появляется своя работоспособная интеллектуальная элита³⁰⁶. В газету «Терские ведомости» А.-Г. Кешев пришёл зрелым публицистом. Высокий пост, который занимал он в ней, являлся замечательным опровержением нелестного мнения о горцах, бытовавшего тогда в реакционных кругах, которые зачастую не прочь были высокомерно поговорить о невежестве и бездарности здешних народов. К заслугам Кешева относится и то, что он привлёк к участию в газете горскую интеллигенцию, её лучшие творческие силы: Ч. Ахриева, М. Баева, Б. Гатиева, Г. Шанаева и других. Г.Ш анаев являлся воспитанником Харьковского университета, был членом Эриванского окружного суда³⁰⁷.

Литературная, политическая и общественная газета «Владикавказ» выходила в свет с 1895 по 1906 год. В ней постоянно сотрудничала передовая терская интеллигенция.

Газета «Терек» издавалась во Владикавказе с 1882 по 1884 год. Редактором данной газеты бы прогрессивный деятель того времени – Ипполит Александрович Веру. Газета обличала пороки общества: бюрократизм, обман, лицемерие, национальную дискриминацию. За публикацию крамольных статей газета находилась под особым надзором³⁰⁸. Состав редакции газеты «Терек» и её либеральное окружение властям до конца известны не были. Все эти люди держались в большой конспирации. Осенью 1883 года в «Тереке» появилась передовица под названием «Круговая ответственность горцев», в которой защищались права туземного населения. В ней осуждались безнаказанные убийства горцев казаками, которым всячески покровительствовала власть, желая приписать все преступления коренным жителям. Причину и следствие бед искали в них даже тогда, когда факты уличали вовсе не туземцев. Газета обличала подобную бесстыжую вероломность Терской администрации и её многочисленных прислужников на местах, культивировавших межнациональную вражду. Постоянные «дёрганья» редактора, отказ в публикации многим интересным материалам отрицательно сказались на газете. В результате тираж стал падать, а в 1884 году газета прекратила своё существование совсем. Такова судьба первой частной газеты на Кавказе³⁰⁹.

В ходе работы над исследуемыми проблемами, автором впервые были введены и обобщены материалы, опубликованные в газетах и журналах, и касающиеся истории Терской области и чеченского народа в изучаемый исторический промежуток времени. Так, газеты «Кавказ» и «Терские ведомости» были полностью просмотрены за период с 1863 по 1900 год, благодаря чему удалось найти новые интересные сведения о событиях той эпохи. В процессе исследования были использованы публикации в следующих газетах и журналах: «Азия и Африка сегодня», «Бакинские известия», «Борьба классов», «Век», «Вестник архивиста», «Вестник Европы», «Вестник института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН», «Вестник Института цивилизаций», «Вестник Кабардино-Балкарского государственного университета», «Вестник ЛАМ», «Вестник Московского государственного университета», «Вестник Российского гуманитарного научного фонда», «Вестник Российской академии наук», «Вестник Северо-Осетинского университета им. К. Хетагурова», «Вестник Ставропольского государственного педагогического института», «Весть», «Военно-исторический архив», «Военно-исторический журнал», «Военный сборник», «Вопросы истории», «География в школе», «Голос», «Голос Чечено-Ингушетии», «Дарьял», «Дело», «Донская речь», «Журнал министерства народного просвещения», «Записки Кавказского отдела императорского Русского географического общества», «Знание – сила», «Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки», «Иллюстрированная газета», «Исторические записки», «Исторический архив», «Исторический вестник», «История СССР», «Источник. Документы русской истории», «Кавказ», «Кавказский вестник», «Казачий вестник», «Казбек», «Культура», «Литературная Кабардино-Балкария», «Молодая гвардия», «Молодой коммунист», «Московские ведомости», «Московский университет», «Мусульманская газета», «Наука и религия», «Научная мысль Кавказа», «Наш Дагестан», «Неделя», «Нефть России», «Новое обозрение», «Общественные науки и современность», «Ойла» (мысль), «Ориентир», «Отечественная история», «Отечественные архивы», «Отечественные Записки», «Пантеон», «Правительственный вестник», «Преподавание истории в школе», «Революционный Восток», «Революция и горец», «Родина», «Российские вести», «Россия XXI», «Россия и Азия», «Русская Музыкальная Газета», «Русская старина», «Русские ведомости», «Русский архив», «Русский вестник», «Русский инвалид», «Русь», «Санкт-Петербургские ведомости», «Северный Кавказ», «Северо-кавказский край», «Советская этнография», «Советский Северный Кавказ», «Современный листок», «Справедливость», «Ставропольские губернские ведомости», «Терек», «Терские ведомости», «Церковная летопись», «Этнографическое обозрение», «Этнополитический вестник», «Юридическое Обозрение», «Ab imperio». Таким образом, использованный корпус источников позволил автору попытаться решить задачи, поставленные в ходе изучения темы. В то же время, источниковая база настолько разнообразна и обширна, что даёт возможность продолжить дальнейшие исследования данной темы.

3. Методологические и теоретические основы исследования

Историческое исследование это не только творчество, но и мастерство осуществлять исследовательский поиск в соответствии с определёнными методологическими предписаниями. Потрясения в обществе в корне изменили теоретико-методологическую основу исследований в рамках отечественной исторической науки. То, что ещё относительно недавно считалось высшим достижением мысли, не может уже полностью удовлетворить новое поколение историков, поскольку процесс познания обогащается ранее неизвестными источниками и новыми идеями.

В исторической науке наметился переход от монистической интерпретации истории к плюралистической. В исследовательской практике утверждается принцип методологического плюрализма, в рамках которого, с одной стороны, идёт разработка альтернативных способов познавательной деятельности и осуществляется поиск новых методологических ориентиров, а с другой – наблюдается мобилизация всего предшествующего исследовательского опыта.

При этом широкое распространение получили утверждения о необходимости соединения в историческом познании формационного подхода с цивилизационным. Такое сочетание позволяет использовать наиболее ценные элементы познания прошлого в рамках обоих подходов.

В силу этого в основе данного диссертационного исследования лежит концепция цивилизационной преемственности и взаимопроникновения культур различных народов.

В качестве базового метода изучения заявленной темы необходимо отметить междисциплинарный подход к историческому исследованию. В данном случае он необходим, поскольку проблематика диссертации соотносится с несколькими научными дисциплинами: историей, философией, правом, социологией, политологией. В этой связи, методология исторического исследования должна быть дополнена знанием категориального аппарата, а также приёмов изучения и осмысления, предлагаемыми этими научными дисциплинами.

В отечественной науке с 70-х годов XX века стал применяться системный подход, основанный на анализе сложноорганизованных систем и на многосторонних междисциплинарных связях, в том числе между естественными и гуманитарными науками. Усиление междисциплинарного подхода позволило составить представление о глубинных процессах трансформации сознания чеченского этноса в период глобальных перемен послевоенного этапа развития общества. Особое внимание уделялось источниковедческому анализу, а также разработкам востоковедов, исламоведов и этнологов.

Возрастание интереса к человеку в истории способствовало распространение просопографического метода, с которым связано стремление к познанию прошлого через личность и судьбу отдельного человека. Этот метод заслуживает самого серьёзного внимания и представляется перспективным. Рассмотрение устоявшихся фактов сквозь призму политической биографии, позволяет по-новому взглянуть как на отечественную историю, так и на истоки, механизм движущей силы общественно-политической борьбы в России во второй половине XIX века.

Методологической основой работы являются прежде всего общепринятые принципы научного историзма. Они предполагают, что суждения, оценки и выводы, содержащиеся в исследовании, должны строиться только на основе исторических источников, несущих информацию об изучаемой эпохе. Неисчерпаемость взаимосвязей исторических явлений, альтернативность, присутствующая в историческом процессе, делают невозможным всестороннее объяснение их в рамках одного исследования и исключают любые претензии на научную монополизацию.

Данное исследование также основывается на следующих принципах: а) научность – построение заключений на строгой основе анализа документов и отражаемых в них событий и явлений; объективность – рассмотрение изучаемых участников исторического процесса, их политических действий, уровня социального и культурного развития без этнокультурных и политических пристрастий и предпочтений со стороны исследователя. Принцип объективности означает для исследователя необходимость выполнить правила работы. На эвристической стадии исследования к ним относится учёт всех относящихся к проблеме источников и всей предшествовавшей литературы. На эмпирической стадии – изучение всех источников. На теоретической стадии исследования – при построении авторской концепции не должны игнорироваться как противоречащие её мнения предшествовавших исследователей, так и те факты, которые не вписываются в данную концепцию³¹⁰. Также в исследовании желательно применять:!.) системность – учёт одновременного действия в историческом процессе многообразных факторов: объективных и субъективных, внутри – и внешнеполитических, локальных, региональных, глобальных; 2) комплексность – опора на всю совокупность источников для выяснения причин и хода событий; 3) историзм – исследование исторических явлений в их постоянном развитии и видоизменении. Принцип историзма – с одной стороны, это способ мышления, позволяющий ощутить дух эпохи, понять психологию, действия людей. С другой стороны это способ познания, требующий изучения исследуемых процессов и явлений в их конкретно-исторической обусловленности и развитии, т. е. объективно. В противном случае отдельные факты и явления, выхваченные из общего исторического контекста времени, могут превращаться в идеологические булыжники…³¹¹ Историзм – показатель мастерства историка, выражающийся в степени его умения донести дух того исторического времени и пространства по внутренним законам того времени, а не категориям другого века; 4)Принцип холизма – единство всякого изучаемого предмета. В начале XX века Дж. С.Холдейн раскрыл научное содержание холизма и обозначил такие уровни целостности мира, как физический, биологический и психологический. Это предполагает взгляд на объект, как на сложную систему саму по себе, как на часть иной системы, включающей изучаемый объект.

В основе всех принципов лежат: критерий объективности, соответствия истине и моральные критерии. Исследование бывает эмпирическое (наблюдение, сравнение), а также теоретическое (абстрагирование, анализ, синтез и моделирование).

При исследовании в общетеоретическом плане часто используются методы дедукции – выведение частного на основе общего и индукция – совокупность общих суждений из комплекса частных.

Метод измерения применяется исследователем в основном в статистических трудах, на основе собственных вычислений. Философской основой историко-сравнительного метода являются следующие категории: общее и особенное, индивидуальное и уникальное, аналогия и феномен, явление и сущность. Объективной основой для сравнений является повторяющийся, внутренне обусловленный, закономерный процесс. Изучение истории империй развивается в русле современной компаративистики. Сейчас уже признано, что увидеть всё многообразие человеческой истории невозможно без применения историко-сравнительного метода, без сопоставления различных регионов и стран. И в этом сопоставлении существенное место занимает понимание синхронности и асимметрии в историческом развитии. Историко-сравнительный метод, таким образом, даёт возможность проследить основные черты, особенности и типологию политико-административной системы России. Применение его позволяет определить уровни властных и управленческих структур в их вертикальном и горизонтальном срезах, механизм взаимодействия и субординации. Выявляются и главные тенденции становления, развития и эволюции исследуемой системы. Обозначаются пути исторической адаптации и синтеза традиционных и новых форм управления на окраинах Российской империи.

Историко-типологический метод помог рассмотреть основные формы торговли и промышленности, а также разграничить социальные группы предпринимателей на протяжении рассматриваемого периода. Если историк уделяет внимание проблемам политической истории, истории культуры и т. д., то он проводит типологизацию в рамках изучаемой проблематики, поскольку чётко видит в истории определённые типы политических отношений и событий. Тип может быть представлен в историческом исследовании как явление, имеющее совокупность определённых признаков.

Исторический метод – возвращает исследователя от общего к конкретно-историческому. Он позволяет составить наглядное представление о том, каким образом общая логика исторического процесса находила своё воплощение в конкретном объекте и предмете, которые составляют проблему данного исследования.

Научный метод – способ построения и обоснования научного знания, совокупность приёмов и операций, при помощи которых достигается цель научного знания. Основополагающие принципы научности и объективности присутствуют фактически в каждом из методов. На принципе историзма напрямую основан историко-генетический метод. Основывая своё исследование на научных принципах, историк свободен в выборе методов³¹².

Описание – метод исторического исследования. Это изменение в формах и структурах принятого в науке языка изучаемых фактов, явлений, процессов. Описание признавалось в историографии важнейшим методом, поскольку главная задача исторической науки всегда сводилась к описанию установленных фактов.

Метод социального анализа находил тесную связь с психологическим методом познания общественных явлений. Психологическое направление объясняло особенности социального движения психологическими особенностями людей.

Из более частных, конкретных методов исследования следует назвать в первую очередь, региональный подход. В рамках этого метода при исследовании пореформенных изменений на Кавказе, следует отказываться от оценке реформ по стране в целом, т. к. это требует, с одной стороны, специального изучения, а с другой стороны, представляется во многом научно необоснованным, т. к. в огромной империи, с различными условиями социально-экономической жизни, различным жизненным уровнем населения, средние по стране показатели не дают реальной картины, не отражают процессов, происходивших на конкретных территориях. Общие показатели и средние индексы по стране годятся лишь для сравнения, выявления тенденций, но не для оценки происходящих процессов в целом³¹⁴.

При исследовании часто применяется методика выявления сходств, разработанная В.М.Жирмунским и Э.Сервисом. Это генетическое родство, результаты длительного соседства – сродство и конвергенция. Немалое значение имеет и методика выявления различий – природных, исторических и др.³¹⁵

В современных исследованиях часто применяются методы: генетический, сравнительный, системный, метод диахронного анализа и моделирования исторических ситуаций³¹⁶.

Автор в зависимости от возникавших по ходу работы задач опирался как на историко-генетический и историко-сравнительный, так и на историко-типологический, историко-системный и описательный методы, произведя для достижения истины и воссоздания целостной картины развития региона его описание в сочетании с анализом и синтезом выявленного документального материала³¹⁷. С помощью историко-системного метода была дана обобщённая характеристика социально-экономических процессов, происходивших в Терской области и оказавших влияние на генезис торгово – промышленной деятельности в крае. Историко-правовой метод, основанный на анализе различных законодательных документов, позволил выявить основные тенденции в развитии торгово-промышленного права в России и, в частности, в Чечне. Количественные методы, например, корреляционно – регриссионный, позволили определить степень тесноты связи межу факторами, оказавшими влияние на изменения, происходившие в торгово-промышленной деятельности и других сферах жизнедеятельности населения региона.

Примечания

¹ Дунюшкин И.Е. Терское казачество в межнациональных отношениях на Северном Кавказе (1905–1917). Дис… канд. ист. наук. – Екатеринбург,1996. – С.3.

² Ракачев Д.Н. Местное и пришлое население на Северо – Западном Кавказе в XIX веке: процессы социального взаимодействия. Автореф. дис. канд. ист. наук. – Краснодар,2006. – С. 3, 15.

³ Гапуров Ш.А. Чечня и Ермолов (1816–1827 гг.). – Грозный,2006. – С. 29–30,473.

⁴ Воронина О.ГИз истории изучения национального конфликта (Чечня и развитие российско-чеченских отношений) // Universitas: Наука в контексте современной культуры. Сборник статей. – СПб.,2001. – С. 246–247.

⁵ Бережная Н.Н., Еремина А.В. Общее и особенное в текстах провинциальных историописателей Северного Кавказа (конец XIX – начало XX века) // Историк в меняющемся пространстве российской культуры: сборник статей. – Челябинск,2006. -С.460.

⁶ Поляков Ю.А. Адаптация и миграция в историческом контексте // Адаптация российских эмигрантов (конец XIX–XX в.). Исторические очерки. – М.,2006. – С.6.

⁷ Новиков Д.В. Этнорелигиозный экстремизм на Северном Кавказе: методы противодействия: Политико-правовой аспект. Дис. канд. юрид. наук. – Р н/ Д.,2002. – С. 58–59.

⁸ Лихачев Д.С. Избранное: Мысли о жизни, истории, культуре. – М.,2006. -С.88, 138, 290.

⁹ Права народов. Международные документы и российские законодательные акты: Сборник документов / М.И.Аушев, С.А.Глотов, О.О.Миронов, М.П.Фомиченко. – М.,2006.

¹⁰ Маловичко С.И., Узденова Э.Б. Операционные возможности исследовательского поля «истории пограничных областей» («the Borderlands history») и изучение контактных социокультурных зон Севеерного Кавказа // Кавказ между Западом и Востоком. Межвузовский сборник научных работ. – Карачаевск,2003. -С.44–45,47-49.

¹¹ Миллер А. Империя Романовых и национализм: Эссе по методологии исторического исследования. – М.,2006. – С.49.

¹² Трепавлов В.В. Особенности и закономерности «национальной политики» в России XVI–XIX вв. // История и историки: историографический вестник / Ин-т рос. истории РАН. – М.,2005. – С.175.

¹³ Вивчарь ГМ. Только вместе, только в дружбе. – Майкоп,2006. – С. 177–178.

¹⁴ Новиков Е.В. Исторические аспекты деятельности государственных учреждений России на Северном Кавказе в 1864–1917 гг. Дис. канд. ист. наук. – Воронеж,2006. – С.8.

¹⁵ Бейджент М. Запретная археология. – М.,2006. – С. 138, 141–143,146..

¹⁶ Лихачев Д.С. Избранное: Мысли о жизни, истории, культуре. – М.,2006. – С.36.

¹⁷ Бейджмент М. Запретная археология. М.,2006. – С.13.

¹⁸ Верт Пол В. От «сопротивления» к «подрывной деятельности»: власть империи, противостояние местного населения и взаимозависимость // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. – М.,2005. – С. 48, 69.

¹⁹ Боров А.Х. Национальные истории народов Северного Кавказа: проблемы концептуализма // Вестник Кабардино-Балкарского госуд. ун-та. Серия Гуманитарные науки. Вып.9. – Нальчик,2004. – С.7.

²⁰ Пасько Е.А. Колонизационная политика России: Вторая половина XVIII – первая четверть XIX вв. Дис… канд. ист. наук. – Р н/Д.,2003. – С. 6, 8.

²¹ Маркусова В.А. Цитируемость российских публикаций в мировой научной литературе // Вестник Российской академии наук. – Т.73. – № 4. – С.292.

²² Невская Т.А. Проведение Столыпинской аграрной реформы на Северном Кавказе. (1906–1917). Дис…докт. ист. наук. – СПб.,1998. – С.8.

²³ Архивы России. Москва и Санкт-Петербург. Справочник-обозрение и библиографический указатель. Русское издание. – М.,1997. – С.155.