Читать книгу Дорогое поколение. Самая красивая – Матенька, Семен Матвеевич - Зина Капина - Страница 4

Он выходил окнами на перекресток: на главную улицу и на дорогу, которая вела прямо к железнодорожной станции. Длинная дорога бежала между высокими пшеничными и ржаными полями. Летом мы ходили по этой дороге пешком, зимой на санях, запряженных лошадью.

А весной и осенью там была непролазная грязь, так как почва представляла собой жирный чернозем, в котором застревали лошади и люди, поэтому мы в это время не приезжали в гости.

Дом был маленький, но очень уютный с плетнем перед ним, и с большим огородом позади. В хорошие времена с него убирали до пятидесяти мешков картошки. Перед окнами рос зеленый лучок для летней окрошки, у калитки стояла лавочка.

Как для меня – так это была самая лучшая лавочка на свете! Она стояла почти перпендикулярно калитке, за ней был плетень и высокие кудрявые клены, а перед ней открытая широкая улица. Очень удобно для свиданий, перед тобой все открыто, а со спины тебя не видит никто.

Будучи старенькой, бабушка часто сидела на этой лавочке с палочкой в руке и смотрела вдаль улицы, как будто поджидала. Да, в основном нас, гостей из города: детей и внуков. И когда мы появлялись, заметив нас издалека, она вставала со скамейки и радостно шла нам навстречу с палочкой в руке. Палочка была самодельная, отломанная от какого-то дерева, очень гладкая, очищенную от коры, с небольшим сучком в нижней части. С ней она приезжала и к нам в город. «Это мой друг – посох», – говорила она с улыбкой, ставя его у порога, в угол нашей маленькой комнаты.

Крыша бабушкиного дома была соломенной, и дом немножко заваливался набок от старости. Вход был сначала в сени, потом в избу. Сени представляли собой такую большую длинную комнату с высочайшим потолком под крышу. С левой стороны от входной двери стояли в едином ряду темные деревянные шкафы, типа буфетов, в них хранили разные продукты, а поверху шкафов были настелены толстые доски. Это был такой длинный и широкий настил от шкафов до самого конца сарая, и там находилось сено. Рядом стояла лестница, по которой можно было подняться на этот сеновал, загрузить сухую траву или просто поспать, поваляться на сене.

Направо из сеней – вход в избу, а между потолком и крышей было большое пространство, которое называлось чердак и, приставив лестницу от сеновала на противоположную стену, можно было туда забраться, что мы и делали. Там было все интересно. Стояли сундуки со старинными вещами, платьями, юбками и клетчатыми накрывными шалями. Позднее, лежали старые овчинные тулупы, и сушилось много веников из полыни, развешанные под крышей. Иногда бабушка брала меня с собой заготавливать эти веники. Серпом она срезала траву, чаще всего полынь, а я складывала их в кучки и вязала. Серп мне не доверяли. Веников надо было много заготовить, чтобы хватило на всю зиму.

На веранде стояли два больших деревянных ларя: один с мукой, а другой, поменьше, с пшеном. Пшеницу, полученную за трудодни, возили на мельницу, мололи, и привезя домой, ссыпали по несколько мешков в большой деревянный ларь. А из пшенки варили кашу в русской печи, а также кормили и курочек, рассыпая крупу в сарае или во дворе.

Меня тоже однажды взяли на мельницу. Я помню, как очень довольная, ехала на телеге, высоко забравшись на мешки, а рядом тетя Нина шла пешком и управляла лошадью. На мельнице было все интересно: какие-то большие лопасти крутились, на них лилась вода, а меня, любопытную, не пустили поближе, чтобы все рассмотреть.

– Опасно, – сказали. И единственным впечатлением было, что я, наглотавшись мучной пыли, которая кружилась в воздухе, густо припудренная мукой, вернулась домой к бабушке.

Каждую осень в сени закатывали огромные тыквы. Они были такие большие, как в сказке «Золушка». Одному человеку было не справится, поэтому их катили, обычно, вдвоем с огорода. Бабушка Капитолина очень любила тыкву и часто запекала ее в русской печи в чугунке одну или с кашей. Тыквы были такие толстые, что их рубили топором, отрубят кусок и в чугунок. Каша с тыквой – моя любимая еда. Что может быть лучше?! Очень вкусна еда из русской печи!

А в доме была одна большая комната. Справа у стены стояла русская печь. У порога, как заходишь, можно было залезть на печку, а в печурки положить мокрые от снега варежки и ноcки шерстяные.

Рядом с печкой были полати. Недаром же есть поговорка: «С печки на полати»!

Полати представляли собой такую длинный настил из толстых досок под потолком, примерно на метр ниже потолка, но чуть повыше печки. И вот на этих полатях и спала детвора, а те кто помладше – на печи.

Посредине избы на потолке был вбит здоровый крюк, на котором висела зыбка для самых маленьких. Вот в такой зыбке качали и меня. Еще у окна стояли большой стол, за которым обедали, деревянный диван и лавки. Рядом стояла прялка – подружка крестьянок. Зыбка качалась немного вверх-вниз, а также и в сторону. В ней удобно было качать малыша.

Однажды, когда родители ушли по делам, то они оставили со мной старшую сестру, девяти лет от роду. Она, недолго думая, села на край зыбки и стала качаться вместе со мной, отталкиваясь от стены ногами. И зыбка не выдержала – слетела с железного крюка, и мы упали вместе с люлькой и сестрой на пол, а на меня упал еще и здоровый железный крюк. Было мне тогда около года.

Моя сестра испугалась не на шутку.

– Он меня убьет! – подумала она о моем отце, а ее отчиме, и до прихода взрослых натирала меня разными мазями, чтобы не осталось синяков.

Не знаю как там было дальше, но она ничего тогда не рассказала родителям: очень боялась наказания, а созналась, только тогда, когда я школу закончила. Моего отца уже давно не было в живых на тот момент.

Много позже врачи, рассматривая рентгеновские снимки, констатировали, что вся носовая перегородка сломана. Как я дышу, они удивляются и не понимают. Нос с виду был нормальный, и я умудрялась им более-менее нормально дышать, не догадываясь о травме. Потом зыбка перекочевала на чердак, как бы на заслуженный отдых.