Читать книгу Ищу тебя - Зинаида Кузнецова - Страница 3

1.

Место Тане досталось неважное, прямо над колесом, пол автобуса поднимался почти до сиденья, и сидеть было очень неудобно. Но она и этому была рада – могла бы вообще не уехать, и ночь пришлось бы коротать на вокзале. Она уселась поудобнее, закрыла глаза и попыталась уснуть. Перед глазами сразу же возникла картина вчерашних сборов, провожаний, слёз девчонок, с которыми она прожила пять лет в одной комнате. Все разъезжались в разные места, в основном, в сельские школы, одной ей повезло – районный центр, с двенадцатитысячным населением – почти город. Две школы, в одной из которых ей и предстоит работать.

Поползли тревожные мысли о жилье – как-то всё устроится? Наверное, придётся снимать комнату или угол. Не хотелось бы… но что делать. Таня давно мечтала о своей собственной квартире, понимая, что мечты её пока несбыточные. Замуж выйду, и квартира появится, думала сейчас Таня. Замуж… Уж, замуж, невтерпёж… Как-то вот не получалось с «замужем-то»… Некоторые на первом курсе повыскакивали, а она… Мать уже давно с намёками разговоры ведёт: пора, дескать, дочка, внуков уже хочется понянчить. Таня отшучивалась, а на душе было неуютно.

Любовь у неё, конечно же, была. Да и как поэтессе без любви! Предмет её вдохновения, преподаватель их института, был женат, но… ему и только ему она посвящала свои возвышенные стихи, о нём мечтала, его наделяла всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами. Сколько слёз было пролито в подушку, сколько изведено чернил, бумаги, а он не обращал на Таню ни малейшего внимания. За этими переживаниями она совершенно не замечала других парней и искренне считала себя никому не нужной, несчастной Золушкой.

Но эта неземная любовь скоро пошла на убыль – помог случай. Таня с подружками загорали на берегу заросшей тальником речушки, когда рядом, в кустах, загремела музыка и послышались громкие голоса, в одном из которых она узнала голос своего кумира. Смысл разговора невидимых соседей не оставлял никаких сомнений – ОН был там с женщиной, более того, с любовницей! Что с любовницей, а не с женой, Таня тоже сразу поняла – жену она его хорошо знала. Она заглянула в просвет между ветками кустарника. Увы, она не ошиблась. Женщина, с которой он ворковал, была далеко не первой молодости, расплывшаяся, нетрезвая, со всклокоченными красно-свекольными волосами, в белом лифчике и голубых трусах. На расстеленной скатерти стояли бутылки с водкой и пивом, лежала какая-то закуска… Женщина пьяно хныкала, выговаривала ему за что-то, он защищался, пытался её обнять и поцеловать, но подружка вырывалась, сердито отталкивая его рукой.

В конце концов, они помирились, но Таня не стала больше смотреть – она была оскорблена до глубины души. Она бы простила ему картину семейной идиллии, но эта… Особенно её поразили ноги соперницы: широкие, короткопалые ступни с невероятно толстыми пятками, с грязными подошвами, с шишками около больших пальцев; на одной ноге татуировка в виде затейливого узора – от лодыжки до колена.

Таня, содрогнувшись, усилием воли отогнала от себя неприятные воспоминания, достала из кармашка дорожной сумки томик Пушкина и погрузилась в чтение.

Ноги совсем затекли. Таня попыталась их вытянуть, но это оказалось невозможным. Настроение быстро портилось, ведь ехать предстояло ещё часа полтора. К тому же рядом примостился какой-то тип, от которого несло пивом… Она и так, и этак старалась отвернуть своё лицо, но запах доставал со всех сторон. И отодвинуться было невозможно на узеньком сиденье, она готова была заплакать. Ну почему ей так не везёт? Острая жалость к себе заполнила сердце. Ей всегда и во всем не везёт: в очередь хоть не становись – любая очередь кончается перед ней. Вот и с билетом – нет, чтобы на другое место взять, терпи теперь этого алкаша. Пьяных она не переносила, может быть, поэтому и была такой разборчивой в потенциальных женихах. Если замечала, что парень, который ей приглянулся, слегка навеселе, она тотчас же теряла к нему интерес. А где же теперь их взять, непьющих-то?

– И что мы читаем? – прервал её мысли хрипловатый голос соседа. Он бесцеремонно отвернул обложку, присвистнул: – Пушкин, Александр, так сказать, Сергеевич! Уважаю!

Таня возмущённо фыркнула: это ещё что такое? Она сердито захлопнула книжечку и отвернулась к окну.

– Люблю грозу в начале мая… – как ни в чём не бывало продолжал сосед.

– А вы уверены, что это Пушкин? – съехидничала Таня и тут же пожалела, что вступила в разговор.

– Нет, совсем не уверен! Если честно, то это я сам как-то на дежурстве сочинил.

– Да что вы говорите! – Таня, не удержавшись, громко расхохоталась. – Так вы по-э-э-э-т?

– Да, я поэт, – важно приосанился сосед. – Меня даже в районной газете напечатали! – Он гордо посматривал на Таню, но она решила больше с ним не разговаривать. Знает она этих поэтов… В литкружке наслушалась, насмотрелась… Напишут две строчки, розы-морозы, кровь-любовь – и готово: поэт! И главный аргумент: соседка похвалила, сестра плакала, мамочка растрогалась, подруги рыдали…

Сосед завозился в кресле, достал из внутреннего кармана пиджака полиэтиленовый пакет с какими-то бумажками.

– Не верите? Вот, смотрите, – он развернул замусоленную вырезку из газеты. – Вот видите, подпись: Данифар Рахас. Это я.

Таня через плечо искоса взглянула на листок. Стихи. Имя автора, фото. Странно, имя какое-то восточное, а парень откровенно славянской внешности: нос вздёрнутый, волосы, выгоревшие на солнце, почти белые. А тут какой-то Данифар… Но спрашивать не стала, он ей надоел.

Выйдя из автобуса, Таня с любопытством огляделась. Автовокзал, с огромными стеклянными окнами-витражами, клумбы и кусты, покрытые толстым слоем пыли, гипсовый мальчик с горном – надо же, сохранился до сих пор, – снующий туда-сюда по привокзальной площади народ… От вокзала уходили две довольно широкие заасфальтированные улицы, засаженные тополями и акацией, в общем-то, не так уж и страшно, есть места похуже.

– Вам куда? – раздался знакомый голос. О, Господи, опять этот, прицепился как репей… Она демонстративно отвернулась. Надо посмотреть, где остановка городского автобуса, если они здесь существуют. Но сколько бы она ни вглядывалась, жёлтой таблички с расписанием не было видно. Таня вздохнула. Придётся пешком идти, надо только узнать, где находится школа.

– Ну, что? – опять этот Данифар, или как его там? – Осмотрелись? Пошли, а то на автобус опоздаем, – он подхватил ее чемодан, сумку и пошагал, не оглядываясь. Таня ещё пыталась протестовать, но он не обращал внимания.

– Вот, Елена Львовна, – весело подмигивая Тане, громко доложил он полной женщине лет пятидесяти на вид, – новую учительницу вам привёз! Русский язык и литература! А то всё жалуетесь, что кадров не хватает!

– Здравствуйте, – суховато поприветствовала женщина. – Директор школы, Елена Львовна. Жилья для вас пока нет, но что-нибудь подберём. Несколько дней здесь поживёте, пока угол вам не подыщем.

– Да что искать-то, Елена Львовна! – встрял Данифар. – У нас можно, или вон наша соседка сдаёт комнату. Пошли, – он решительно подхватил Танины вещи.

– Да погоди ты трещать, Васька, – оборвала его директриса. – Что ты лезешь не в свои дела! Помог, ну и иди себе…

– А может я лучше к соседям? – робко сказала Таня, ей почему-то не хотелось оставаться здесь, с этой неприветливой женщиной. А этот… Васька (почему Васька?) уже вроде бы как знакомый… Она вдруг почувствовала себя страшно одинокой.

– Ну, как говорится, было бы предложено. Завтра в 8-30 прошу быть в школе.

Парень весело подхватил вещи и зашагал, сгибаясь под их тяжестью. Таня поплелась вслед за ним.

Дом, где жил Васька-Данифар, стоял почти в самом конце длинной улицы. Это, по сути, была уже деревня. Добротные деревянные дома, спрятавшиеся в густых зарослях сирени, черёмухи. В каждом палисаднике мальвы – излюбленные цветы деревенских жителей. По всей длине улицы, возле каждого дома стояла бочка, сверху прикрытая доской. Видимо, на случай пожара, молодцы какие, подумала Таня. На пригорке, в ограде одного дома стоял самолёт – кукурузник. Рядом паслись козы.

Васька-Рафинад болтал без умолку. Проходя мимо какого-нибудь дома, рассказывал смешную историю о его хозяевах, и сам хохотал.

– Вон, видишь, дед сидит, в треухе и в валенках? Местный Дед Щукарь. Спят с бабкой ночью, вдруг грохот какой-то раздаётся. Он кричит: «Бабка, вроде кто-то упал?» И через минуту: «Бабка, а ведь это я с кровати-то свалился!» Таня невольно смеялась вслед за ним.

– А у этих собака была, Бобик, – продолжал заливать Васька, – так вот однажды тетка Матрёна заходит в избу: «Петруха, Бобик ощенился!»

Встречные жители с интересом поглядывали на Таню, глазами спрашивая Ваську, кто мол такая.

– Привет, Рафинад, здорово, Вася, – слышалось то и дело, по всему было видно, что Васька в поселке фигура популярная. Василий многозначительно молчал.

– Привет, Рафинад, – протянул руку подвыпивший мужичок средних лет, – ты что, невесту себе привёз из города?

– А тебе какое дело, Кузьмич, может и невесту, – Васька метнул на Таню насмешливый взгляд: как она среагирует на такое заявление. Таня смутилась, но он продолжал опять болтать, как ни в чём не бывало.

– Вася, а почему тебя все зовут Рафинадом? – спросила Таня.

– А ты мой псевдоним видела – Данифар Рахас? Если читать наоборот, получается сахар-рафинад. Сам придумал, – с гордостью сказал Василий. – Ни у кого такого нет. А так-то моя фамилия Сахаров.

Да уж, до такого точно никто не додумается, засмеялась про себя Таня. Забавный какой…

Всё складывалось наилучшим образом. Танина квартирная хозяйка, тётя Клава, женщина одинокая и добрая, Таню приняла с радостью. Сразу предложила столоваться у неё, да больше и негде было – до поселковой столовой километр, не находишься каждый день – и принялась закармливать её пирогами да блинами.

– Тётя Клава, – Таня с деланным ужасом смотрела на горку блинов, обильно политых маслом или сметаной, – я уже скоро в дверь не пролезу.

– Да ты ешь, ешь, вон какая тощая-то, не кормили тебя, что ли в твоем институте, – ворчала Клавдия, пододвигая тарелку поближе и с жалостью глядя на квартирантку.

В школе встретили её доброжелательно. Большинство преподавателей были пожилые, из молодых – учительница французского и трудовик, муж и жена, да и им было уже лет по тридцать. И появление Тани все восприняли очень хорошо, даже старички – Степан Максимович, учитель истории, и Владимир Григорьевич, математик, – как-то приосанились, стали приходить в школу в галстуках. Таня не сразу привыкла, что её называют исключительно Татьяной Михайловной, даже вне школы коллеги обращались друг к другу по имени-отчеству. Только физрук, Павел Альбертович, мужчина интересный, жгучий брюнет, похожий на испанца, неизменно называл её Танечкой. Его чёрные масляные глаза часто останавливались на Тане, и она смущалась и краснела.