Читать книгу Блаженная нищета - Зинаида Миркина - Страница 63

Высоких елей контур тёмный.

Звезда над ними зажжена.

Огромна ночь, душа огромна,

И бесконечна тишина.

Звезды мерцающее око

Глядит сквозь дали, сквозь века.

Звезда далёко, так далёко…

Но как же к ней душа близка!

А может быть, всё мирозданье,

Всё множество небесных сфер,

От звёзд до сердца расстоянье

И есть души моей размер?

И в миг, когда немая сила

Земной мой отворила глаз,

Я самоё себя забыла

И вспоминаю лишь сейчас.

Сейчас и здесь, в ночи огромной,

На берегу миров иных,

Где стройных елей контур тёмный

И глаз звезды глубок и тих…

Тишина, как небеса, большая.

Замираю молча у окна.

И никто, ничто мне не мешает:

За окном и в сердце – тишина.

Тяжкий плод переполняет душу.

Богоматерь знала эту тишь.

Если мир покой твой не нарушит,

Ты ему Спасителя родишь.

Эти листья бледно-золотые,

Этот нарастающий покой…

Главные часы мои – пустые.

Небо пусто, пуст простор морской.

Скоро лес мой все покровы скинет.

Первый снег уже на землю лёг.

Тихо-тихо я вхожу в Пустыню,

В гулкий храм, где обитает Бог.

Мне нужно столько тишины,

Чтоб сердцу сделались слышны

Неслышимые голоса,

Бесчисленные, как леса.

Душе необходим такой

Непререкаемый покой,

Чтобы ни мысли, ни слова

Не заглушили Божества,

И сквозь меня в мир Божий шёл

Один творящий жизнь Глагол.

И был покой. Конец тревоге –

Ни поражений, ни побед.

Душа покоилась на Боге,

Как на воде – вечерний свет.

Покой небесного простора

С мерцанием бессчётных звёзд.

Покой зерна в земле, в котором

Идёт ежесекундный рост.

Есть Дерево Бодхи[1]. Есть Ель вековая.

Есть звёздная россыпь над ширью морской.

Есть Дерево Жизни средь Божьего рая –

Раскинувший ветки великий покой.

Средь явного шума – покой затаённый.

Расправили ангелы в небе крыла,

Иль Дерева Бодхи недвижная крона

Таинственной сенью нас всех обняла…

И сидя вот в этом великом затишье,

Где нет ни начала часам, ни конца,

Ты можешь вдруг чётко и ясно расслышать

Биение вечного Сердца Творца.

Вот так и наступит душе пробужденье:

В бездействии полном под Древом сиди

И слушай бессмертного Сердца биенье

В своей изболевшейся смертной груди.

Последний свет разлился в поднебесье,

Весь шум земной собою приглушив.

Нирвана – это точка равновесья

Земли и неба, Бога и души.

И сердце, погружённое в нирвану,

Удержит без усилья и труда

Земной простор, моря и океаны,

И небеса, где теплится звезда.

Есть сокровенное познанье,

Сердечное, иное зренье.

В котором уровень молчанья

Есть уровень проникновенья.

Есть умолкание такое,

В котором нас совсем не слышно.

И этот океан покоя

Заполнит всем Собой Всевышний.

Ничего. Лишь водная пустыня,

Темная вода и валуны.

Только в небе редкий просверк синий

И разлив великой тишины.

И вода о выступы не бьётся,

Лёгкой ряби не заметит глаз.

Тот, кто этой тишины напьётся,

Будет ветру отдавать приказ.

Есть тишина, зовущая к ответу.

Есть тишина, как строгий Божий взгляд.

Не плавай в грёзах, ни на что не сетуй.

Замри, как даль, в которой – весь закат.

Замри, как небо ало-золотое

Или как море в самый тихий час,

Пред Зодчим мира неподвижно стоя,

Не отводя ни на мгновенье глаз.

Здесь было тихо, было пусто.

Прохладный вечер. Даль бледна.

Парила над водою тусклой,

Расправив крылья, тишина.

Вода в лесов темневшей раме

Глядела, как иконный лик.

Мы были здесь… Мы были в храме.

Храм был безлюден и велик.

Тумана редкие седины

Касались леса и реки.

И было ясно: есть Единый.

Он не разорван на куски.

Так долго, так бессрочно долго,

Как длится горизонта нить…

Морская даль уже замолкла,

И нам нет силы говорить.

Так тихо, так бездонно тихо,

Как море в предрассветный час,

Когда везде открылся выход

И всё провидит вещий глаз.

Так много, так бессчётно много,

Как неба – всем морям дано.

Так созерцает сердце Бога,

Так наполняется оно.

Выходит путник на дорогу,

Глядит в звезды далёкий глаз.

Не надо, не ищите Бога,

Покуда Бог не ищет нас.

Я сяду на прибрежный камень,

Под длинной горною грядой,

Под стынущими облаками,

Над тихой сизою водой.

Я потеряюсь меж косыми

Ветвями, я сольюсь с листвой.

Я позабуду даже имя,

Я позабуду облик свой.

Пространства сизого остуда,

Воды безмолвной долгий зов…

Я о себе совсем забуду:

Ни грёз, ни планов и ни слов.

Там, где-то на холме покатом,

У старого большого пня

Я потеряюсь. И тогда-то,

Тогда-то Бог найдёт меня.

Когда догорает дневное светило

И первые звёзды видны,

Когда тишина превращается в силу,

А сила полна тишины,

И темень лесная всё глубже, всё гуще,

И к ветке подходит звезда –

Тогда тихим шагом идёт Всемогущий

Из высей надмирных – сюда.

Да, жить в лесу, молиться пням…

Не пням, а деревам растущим,

Зелёной шелестящей гуще

И вверх протянутым стволам.

В нерукотворный этот храм

Входить и затихать мгновенно.

И чувствовать поток священный,

Текущий на земле и в небе.

И тихо совершать молебен.

И сердцем всем, всей сутью знать,

Что наша жизнь – не труд, не битва,

А непрестанная молитва,

А восхожденье к небесам,

К Творцу беззвучное движенье

Во всём, всегда, в любом мгновеньи.

По небу летит одинокая птица,

Чтоб всей бесконечностью молча напиться.

Кружит, неподвижные крылья раскинув,

Над старого дерева тёмной вершиной.

И вдаль уплывает в закатное пламя,

И всей бесконечностью делится с нами.

День пасмурный, сырой, спокойный,

Весь дальний план из глаз исчез,

И монохромный, многослойный

Вставал перед окошком лес.

Шептались капли неустанно

И тихо понимала я,

Что мир родился из тумана,

Что рядом – лоно бытия.

И этот шорох затаённый,

Неспешный, монотонный сказ

Нас зазывает в Божье лоно.

В живой покой, растящий нас.

Как хорошо молчать с простором вместе.

Как с небом вместе хорошо молчать.

Ни славы, ни признания, ни чести,

А лишь одна немая благодать.

Как хорошо скитаться одиноко

В лесу и слышать шелесты вершин,

И вдруг увидеть просиявшим оком,

Что ты на самом деле не один.

А за окном моим – метель.

А за окном – ветвей сплетенье.

Засыпанная снегом ель –

Моё беззвучное спасенье.

Да, эта ель в моём окне,

Снежинок пляшущей гурьбою

Всю тяжесть, что жила во мне

Уравновесила собою.

И от смятенья – ни следа,

Как будто Бог обнял рукою.

Так в бездне держится звезда

И нас поит своим покоем.

А Истина предстала мне

Берёзою в моём окне

И, перебив судьбу свою,

Я перед нею предстаю.

И предстоянья тихий час

Сливает воедино нас.

Тихая, задумчивая осень,

Замерший, заворожённый лес,

В низких тучах – узенькая просинь

Бледных, отдалившихся небес.

По стеклу течёт слеза скупая.

Дождь притих и принялся опять.

Но сквозь время вечность проступает,

Как сквозь зелень – золотая прядь.

Нельзя пошевелить рукою,

И слова вымолвить нет сил.

Нарушить полноту покоя

Беззвучный Кто-то запретил.

Последний свет на небосводе,

Последний тусклый отблеск дня,

Но Кто-то входит, Кто-то входит,

Бесшумно входит внутрь меня.

Сейчас Он в бездну сердца канет,

Уже со мной неразделим.

Часы священного молчанья,

Часы соединенья с Ним.

Осенняя святая тишина,

Хвоя сосны в ажурной позолоте.

И Тайна вдруг становится видна,

Как бы освобождённая от плоти,

От непрозрачной плотности земной.

Листок слетает с ветки неслучайно,

И, может быть, задачи нет иной,

Кроме того, чтобы провидеть Тайну.

Последних листьев золотой пунктир,

Дрожащий на неярком небосводе,

Нам открывает бесконечный мир

И нас в простор неведомый уводит.

Неподвижная река,

Небо онемелое.

В воду смотрят облака

Сизые да белые.

Даль прозрачна и бледна,

Чуть прикрыта тучею.

И сомкнулась тишина

Над бедой горючею.

Шумы мира не слышны,

Не кричим, не ропщем мы.