Читать книгу Призрак песочного замка - Злата Прага - Страница 2

шей любви

Каждая женщина только раз встречает мужчину, который делит её жизнь на две части: до встречи с ним и после…

(Эльчин Сафарли «Если бы ты знал…»)

Мы не уникальны, и ни одна жизнь не ценнее другой. Попробуй кто-нибудь заявить об этом с трибуны, и он исчезнет. В любом обществе есть классы, которые считают иначе и делают всё, чтобы остальные с этим добровольно соглашались. Именно эти люди, считающие себя пупками земли, строят себе рай на этой планете в то время, как остальные тратят крохи воображения на воздушные замки и остатки сил на бесплотные мечты и не имеющие никаких шансов на реализацию планы…

Костик проснулся ранним зимним утром и ощутил тягучее нежелание идти на любимую работу. Он повернулся к жене, чтобы поделиться с ней самым сокровенным – сезонной депрессией, но его Фея ещё крепко спала, и он сник.

Зимнее солнце светит как летнее, но греет меньше. Так и любовь в браке – спустя несколько лет после свадьбы она тоже есть, но не так бросается в глаза, как накануне дня обмена кольцами, особенно при том, что звезда по имени Солнце определяет биоритмы условных «сов» и «жаворонков» в мире людей, определяя и их совместимость в совместном быту. Кому-то в браке подходят бурные ночи, а кто-то создан для взрывного утра. И лучшие точки соприкосновения находятся средь бела дня, на пике бодрствования… Вспомнив об этом, Костик встал и с улыбкой потянулся. Мышцы буграми перекатились под бронзовой кожей.

– Обожаю, как ты это делаешь, – промурлыкала Фея.

Костик улыбнулся и упал на кровать, опершись на локоть около её головы. Он пригладил взлохмаченные, сильно отросшие с последней стрижки, чёрные пышные волосы, и поцеловал её в голубые глаза, ещё прикрытые чёрными ресницами, которые всегда ему улыбались раньше манящих пухлых вишнёвых губ, и прижал её к себе всю, тёплую и податливую.

– Привет, соня.

И он чмокнул её в прямой тонкий нос.

– Эй, ну не спи!

– Не могу. Сплю.

Он бы всё равно её растормошил, но зазвонил телефон…

Костик положил айфон и повернулся к жене темнее тёмной ночи.

– Вставай, Фея. Мы едем в Париж.

– Что? – и она приподнялась на постели, – у нас годовщина, а я забыла?

– Нет, не забыла. У нас несчастье, дорогая. Мне очень жаль…

***

Утренний дождь гораздо хуже послеобеденного. Он впускает в новый день ноту сожаления о вчерашнем и не даёт настроиться на лучшее или хотя бы на новое.

Каждый раз, засыпая, словно умираешь, оставляя во тьме скорбь, проблемы и сомнения. Спишь – значит не существуешь, не осознаёшь, не мучишься. Сон – блаженство забытья, побег в небытие, убежище от безумия, погружение в вечность.

Просыпаться каждым утром – мука включения в повседневность. Мука осознавать, что всё, что было накануне, вовсе не сон, не кошмар, а жуткая реальность. Мука биться спутанным ото сна сознанием над неразрешимыми вопросами – что теперь делать и как теперь жить? Мука дышать и жить дальше, как будто дальше ещё что-то есть, есть хоть какая-то перспектива, есть надежда.

Госпожа Альфия, романистка и сценаристка, лауреат двух престижных литературных премий в России и Франции, мастер любовных историй и автор десятков бестселлеров, вдруг со всей остротой поняла, что никаких надежд и перспектив для неё не осталось. Никто и никогда не полюбит её так, как любил Рашит, её единственный рыцарь, и самое главное – она никогда никого не полюбит так, как любила его.

Она и к этой любви пришла на закате женственности, потратив полжизни на другого, не достойного её мужчину, и всё, что осталось из чувств в её сердце, отдала Рашиту. Слёз не осталось. И слов не осталось. Она ощутила в душе пустоту глубокой штольни, которую захотелось немедленно засыпать…

Костик посмотрел в окно с третьего этажа особняка в 6-ом округе Парижа Люксембурге на левом берегу Сены, спокойного и ухоженного, и вздохнул. Этот полузимний-полувесенний дождь не прибавит его тёще оптимизма, и они потеряют ещё один день в бесплодных попытках вытащить её из мрака глубочайшей тоски, в которую она погрузилась сразу после похорон мужа, утрату которого они все ещё не могли ни принять, ни пережить. Преждевременный уход Рашита Чегодаева, трагически погибшего в феврале в автокатастрофе, всех их выбил из колеи, но госпожа Альфия не просто из неё выпала, она совсем заблудилась и потерялась в своей скорби, и они всерьёз опасались за сохранность её рассудка.

Костик вздохнул и обернулся к жене. Свернувшись калачиком на огромной кровати под парчовым голубым балдахином, Фея сладко спала под мерную дробь воды по подоконнику, и он не стал тревожить её поцелуем. Натянув джинсы, он пошёл вниз, осторожно ступая босыми ногами по отполированным многими поколениями деревянным ступеням старинной лестницы с чугунной резной оградой. В самом низу последняя ступень взвыла под его ступнёй страдальческим скрипом. Костик злобно хлопнул ладонью по широким деревянным перилам.

– Дядя Костик! Это вы? – окликнула его Нурхаят.

– Я, – обречённо признался Костик.

Десятилетняя Нурхаят вышла из комнаты на втором этаже в бриджах и майке розовой фланелевой пижамы с мишкой Тедди на животе, потирая босые ноги одну о другую. Костик улыбнулся девочке, которая называла его дядей, хотя была приёмной дочерью его тёщи, а по факту её внучатой племянницей, усыновлённой госпожой Альфиёй после смерти родителей. Нечесаные пушистые чёрные волосы лежали на плечах, в руках резиночка с розовым бантиком и расчёска.

– Поможешь?

– Конечно. А чего вся в розовом?

– Тётя Альфия всё твердит с похорон, что дядя Рашит называл меня его розовым бутоном. Купила мне вот это. Мне её жалко, я и надела.

Костик чуть пригладил гладкие, как шёлк, волосы, и, зачесав их назад, затянул в хвост, закрепив его резиночкой.

– Рано ещё. Чего не спишь?

– Не спится. Есть хочу.

– Логично. Ну, идём.

Они пошли по лестнице на первый этаж, где, не сговариваясь, повернули на кухню, расположенную в дальней части дома. Там Нурхаят включила чайник и расставила на столе чашки, а Костик взбил в миске яйцо и сахар с молоком и мукой и встал к плите жарить оладьи.

– Мёд или сметану? – деловито спросила Нурхаят.

– Мёд, – коротко бросил Костик.

Она налила янтарный тягучий мёд в плошку и облизала палец, которым оборвала сладкий поток.

Костик выложил на две тарелки дымящиеся горки оладий.

– Мадемуазель, ваш завтрак, – сказал он, поставив одну перед девочкой.

– Мерси, месье.

Они молча позавтракали, запив оладьи чаем.

– А мне? – зевая, попросила Фея, босой заходя на кухню.

– С добрым утром, – Костик чмокнул жену и замесил нехитрую смесь, снова включая плиту.

– Сметану? – и Нурхаят пододвинула Фее плошку со сметаной.

– А мёда нет?

– Есть, – со вздохом ответила Нурхаят, пододвигая ей вторую плошку.

Костик и Фея с улыбками переглянулись. Малышка совершила подвиг, поделившись сладким. Но тут же взгляды у обоих помрачнели. Они могут сколько угодно восхищаться Нурхаят и умиляться на своих полуторагодовалых дочурок-близняшек, но их семейная потеря невосполнима, и что теперь делать с матерью Феи совершенно непонятно.

Это одновременно пришло им в голову и испортило настроение. А тут ещё этот нудный мартовский парижский дождь!

Фея вдруг отодвинула тарелку с оладьями и всхлипнула.

– Ну-ну, – и Костик положил ей руку на плечо, – всё будет хорошо.

Фея не успела ответить, как дом потряс нечеловеческий вопль, надрывным хрипом разлетевшийся по всем трём этажам.

– Это Виталик! – подскочила Нурхаят.

– Мама! – воскликнула Фея.

Костик молча помчался к старой лестнице и побежал на второй этаж…

***

Врач вытащил иглу из вены и потуже приклеил пластырь.

– Как она, доктор? – глухо спросил Костик.

– Состояние стабильное. Желудок мы промыли, успокоительное поставили. Теперь нужен отдых, курс лечения антидепрессантами, курс восстановления желудочно-кишечной флоры. Для последующей реабилитации показано сменить обстановку. Уверены, что не хотите поместить её в стационар?

– Уверены. Она останется в семье. Никаких клиник. И никаких протоколов.

– Э, гм, хорошо, – он принял конвертик, – что ж, это ваше решение. На связи.

Доктор собрал чемоданчик и уехал.

Фея, утирая слёзы, присела на край постели к матери, гладя её руку.

Костик посмотрел с высоты своего роста, на уснувшую под действием лекарств писательницу. Все черты лица пятидесятивосьмилетней женщины заострились, от острых чёрных ресниц словно тёмные тени легли под глазами, чёрные с серебром волосы клубились спутанными волнами на белой подушке.

Выхода не было. Придётся остаться здесь. Костик тяжело вздохнул – в который раз за это ужасное утро. Его медиа-холдинг в Евпатории останется без присмотра, а это радиостудия, телестудия и типография, выпускающая две газеты, журнал-еженедельник, и издания художественной литературы. При этом ещё его обязательства как провайдера доступа к услугам интернета с собственным цифровым телеканалом. Раньше его подстраховал бы Рашит, но он погиб, а теперь и его любимая находится на краю гибели. И удержать всех на этом берегу – на краю жизни и надежды – может только он, Костик.

– Константин Валентинович, если я могу чем-то помочь, – виновато предложил Виталик, – только скажите.

Костик обернулся на личного помощника писательницы, которого он сам ей когда-то нашёл.

За два года Виталик почти не изменился и остался всё тем же тощим, вихрастым молодым человеком в фартуке, только плечи стали чуть шире, а вихры чуть длиннее. Но манеры преобразились.

– Спасибо, Виталя, ты и так успел вовремя. Если бы ты не зашёл к ней с утра, и не сообразил, что она таблеток наглоталась, мы бы её потеряли.

– Ну, что вы, месье Константин. Даже мысли нельзя допускать!

Костик вспомнил, что он знал про Виталика.

По первому диплому педагог, педучилище окончил по специальности дополнительного образования, затем заново поступил в техникум, уже пищевой, готовил вторые блюда, соусы, десерты в одном из кафе бывшей сети Костика «Графский дворик». А потом его выгнали за испорченное другом-завистником мясо. Костик его нанял, и он два года помогал госпоже Альфие творить её замечательные произведения, вёл дом и присматривал за Нурхаят.

На этом месте Костик снова взглянул на Виталика. А ведь за это время госпожа Альфия не написала ни одного романа и ни одного сценария, занимаясь только своим браком и внучатой племянницей. Она держалась на плаву благодаря переизданиям предыдущих романов и, разумеется, благодаря деньгам Рашита.

– Но ничего нового не создала, – тихо пробормотал Костик.

– Что? – переспросил Виталик.

– Ничего. Слушай, присмотри за девочками, а я зайду в её кабинет.

Он быстро вышел и спустился на первый этаж. В небольшом коридоре за огромной гостиной находились кухня, комната Виталика и два кабинета – Рашита Чегодаева и госпожи Альфии. В кабинете Рашита он был накануне, разбирая бумаги и счета, документы по последним банковским операциям и сделкам. А в кабинет писательницы вошёл впервые со дня приезда в Париж. Вошёл и замер. Всё – от большого стола и большого кожаного дивана до узкого книжного стеллажа и узкого подоконника, заставленного чашками из-под кофе, было покрыто пылью и говорило о заброшенности и запустении. Костик помрачнел. Она не работала! Два последних года она совершенно здесь не работала!

Он вышел и снова поднялся в спальню супругов Чегодаевых.

– Фея, наши дочери проснулись. Иди к ним. Виталик, свари бульон для госпожи Альфии и приготовь котлеты из индейки на пару для Нурхаят.

Отправив всех из комнаты, Костик с тщательностью редактора журнала, с въедливостью бизнесмена и креативностью PR-менеджера обыскал спальню.

Фотоальбомы, журналы по интерьеру, сборники романтической лирики на русском и французском, стопки детективов в ярких дешёвых обложках и стопки дисков, шляпные коробки, десятки галстуков и шейных платков Рашита, шали с кистями и трости писательницы, их сумочки, барсетки и портмоне с визитницами.

Ни блокнота, ни ручек, ни ноутбука, ни флэшек. И диктофона нигде не было видно. Зато повсюду коробки из-под шоколада, билеты с театральных премьер и концертов, жемчуг, веер, театральный бинокль, ридикюль, атласные перчатки.

– Так, – подытожил вслух Костик, нависая над постелью романистки, – развлекались мы, значит, утонули в пучине богемной жизни, а дисциплину и труд спустили в… пруд. Ну, теперь понятно, откуда затяжная депрессия и попытка суицида. Заигрались в собственную гениальность, а про работу забыли. С жиру сбесились, потому и распустились. Эта потеря, конечно, невосполнима, но человек здравомыслящий справится с любым горем. И Виталик хорош! Только жрать готовить! А ни дом прибрать, ни в мозгах вам, мадам, уборку сделать – тяма нет. Ну, ладно. Снова сам впрягусь, авось не перенапрягусь.

Тут он вспомнил, что на нём висит ещё реабилитационный ортопедический центр и клиника жены, и застонал, прикрыв глаза.

– Скули, только не рифмуй, – слабым голосом произнесла госпожа Альфия, – тебе не дано.

– О, с возвращением, – отозвался Костик, – Ну, и чего там? На той стороне? Только не фантазировать!

– Иди к чёрту! – слабым голосом простонала она.

– Дорогу покажете? Или вы-таки побывали на верхнем этаже?

Женщина прикрыла глаза. Из уголков скатились две крошечные капли.

– Э-ээ! Не плыть! И не плакать, – и Костик присел к ней на постель, утирая слёзы пальцами, – ну, правда, не плачьте. Всё позади.

– Уйди.

– Уйду. Только не плачьте. Слушайте, вы вообще спать должны! Вам же успокоительного как слону вкололи.

– Сам ты слон.

– Я? Не, я не слон. Я мамонт! Вымирающий вид – мамонтос постсоветикус.

Госпожа Альфия улыбнулась, тихонько вздохнула и провалилась в сон.

Костик снова вздохнул, укрыл её сверху мягким светлым пледом, зная, как она ненавидит холод, и огляделся. Забрав маникюрный набор и все лекарства, он вызвал Виталика и велел навести в комнате идеальный порядок, пока госпожа спит, и начать с вывоза коробок из-под шоколада и просроченных билетиков…

***

Утренний дождь гораздо хуже послеобеденного. Спросонья встретиться лицом к лицу с мрачной сыростью – тяжкое испытание, пусть даже через стекло. Хуже утреннего дождя может быть только утренний визит незваных гостей, когда вы, с трудом разлепив веки, кое-как попали ногами в тапочки с третьей попытки и, как расстроенная гитара, брюзжите на близких и на весь белый свет, который на самом деле серый от нудного утреннего дождя и от вашего собственного занудства.

После вчерашнего происшествия они долго не могли заснуть, так что звонок в дверь застал всю семью в постели. Первым отреагировал Виталик. Он повязал фартук поверх пижамы и, зевая, как крокодил, открыл дверь.

– Э…

– Я сам. Багаж внесите, – по-русски сказал гость и вошёл в дом.

Виталик кинулся под дождь, подхватывая два внушительных чемодана.

– Виталик! Кого там черти принесли? – недовольно поинтересовался Костик, босым спускаясь с лестницы.

– Меня, – ответил гость, снимая шляпу и вешая её на крючок в прихожей.

– Пьер? Привет! Давайте, – и Костик сам принял мокрое пальто.

Виталик захлопнул дверь, отрезав уличную сырость и холод.

– Вы прямо как Лев Толстой – бос, небрит и мудр. Здравствуйте, месье Константин.

– Да ладно, Пьер. Давай без официоза. Проходи. Тем более, что ты как Кристо́баль Коло́н, только наоборот: вышел из Америки и заново открыл Старую Европу. Приплыл, присвоил, обобрал. И с чем ты приплыл?

Пьер Моне прошёл в гостиную и сел в кресло, закинув ногу на ногу.

Костик оценил мизансцену и велел Виталику подать им кофе, разбудить Фею и срочно готовить завтрак.

– А кто этот Кристо́баль Коло́н? – поинтересовался любознательный Виталик.

– Первооткрыватель Америки, – ответил Костик, – в России более известен как Христофор Колумб.

– О-о! – многозначительно промычал Виталик и побежал на кухню.

Костик прошёл в гостиную.

– Итак? – спросил он гостя, почесав щетину.

– Без официоза не получится, месье Константин, потому что я здесь как раз с официальным визитом.

– Это я уже понял, Пьер. Не тяни кота за бантик, выкладывай.

Пьер пожал плечами и выложил…

***

Госпожа Альфия попробовала встать, но у неё не получилось. Ноги почему-то не услышали сигнал от мозга, и она свалилась обратно на постель.

Фея нашла её в беспомощном положении и позвала Костика. Костик оценил ситуацию и позвал доктора. Доктор вызвал скорую, и её увезли в больницу.

– Всё с её ногами в порядке. Чистая психосоматика, – сказал доктор после трёх дней обследований и анализов.

– Придуриваемся, значит, – пробормотал Костик.

– Э, конечно, не всё так просто. Стресс от потери близкого человека, отравление огромной дозой снотворных и психотропных препаратов. Возможно, предынсультное состояние.

– Возможно?! Вы же её обследовали!

– Э, нет, инсульта точно нет. Но что-то точно есть: кровообращение слегка нарушено, нами обнаружена лёгкая форма варикозного расширения вен, у неё прошёл лёгкий приступ кататонии, из которого мы сразу её вывели. В общем, гм…

– В общем, вы не знаете, что с ней, – констатировал Константин.

– Э, я бы сказал, что это временная обратимая форма паралича нижних конечностей, вызванная психосоматическими расстройствами и временными нарушениями кровообращения, спровоцированными интоксикацией различными, гм, хаотично принятыми медикаментозными препаратами.

– Ясно. Делать с этим что?

– Реабилитация. Я бы посоветовал море, горячий песок, талассо-процедуры, массаж, обёртывания водорослями, грязи, соли…

– Я понял, доктор. Можно её забирать?

– Забирайте, – вздохнул доктор…

Госпожу Альфию вкатили в гостиную в инвалидном кресле, прикрытую толстым пледом. Волосы завязаны в небрежный узел, ни косметики, ни маникюра, который она велела снять прямо в больнице, так как он не подходил к больничному халату. Взгляд по-настоящему пустой, без выражения.

– Тётя Альфия! – кинулась к ней с разбегу Нурхаят, которой романистка категорически запретила называть себя бабушкой, – наконец-то!

– Ну, конец, кажется, не за горами. Привет, милая. Никто из этих предателей не говорит мне, что со мной. Может, ты скажешь?

– Так у тебя же этот, паралич задних конечностей! – выпалила Нурхаят.

Взрослые хмыкнули и тут же потупились.

– Какая прэлесть. Лучше бы вы дали мне умереть, чем делать из меня инвалида, – сказала госпожа Альфия, послав дочери и зятю уничижающий взгляд.

– Мама, прошу тебя! – воскликнула Фея.

– Не проси. Мне больше нечего тебе дать, – отрезала романистка.

Она щёлкнула тонкими пальцами изящной кисти руки, и Виталик развернул кресло в сторону лестницы.

– Ну, если нечего больше дать, то, может, стоит хотя бы вернуть? – громко спросил Костик и тоже щёлкнул пальцами.

Виталик с лёгким поклоном отошёл от кресла с писательницей.

Нурхаят восхищённо переводила глаза с одного на другого.

– Коррида! – выдохнула она.

В её голове промелькнули яркие картинки тореадоров с алыми плащами в чёрных шапочках и расшитых золотом бриджах и жилетках, быки, грудами мышц ощетинившихся против укротителей, и раздались трубы, горны, рёв толпы…

– Вернуть? – с надменностью вдовствующей императрицы переспросила госпожа Альфия, и Нурхаят вернулась в реальность, – что я должна вернуть?

– Долги, моя дорогая, я бы даже сказал, драгоценная тёща, – ответил Костик.

Все перевели глаза на него. Повисла пауза.

– О чём, ты, Костик? – уточнила Фея.

– О том мешке, гм, несъедобных остатков, который вывалил на меня Пьер.

– Пьер Моне? Сын Полет? – уточнила писательница, – он звонил?

– Ха! Если бы он позвонил, всё было бы не так плохо! Нет, моя драгоценная, он приехал и лично привёз мне вот это, – и Костик, взяв с комода полированного красного дерева под огромным, в полстены, зеркалом папку с бумагами, бросил её на колени писательницы. – Выйдем, – предложил он семье, – мадам надо почитать и подумать. В основном над своим поведением. Только до суицида снова не додумайтесь, – бросил он тёще, – не прокатит! Клянусь, я вас с того света достану и сам придушу, хоть душу отведу.

Он руками широким жестом ещё раз молча попросил всех на выход.

Виталик с Нурхаят попятились к высоким двойным дверям, но Фея задержалась.

– Да что ты себе позволяешь, вишнёвая косточка! Как ты разговариваешь с моей мамой?!

– Как она того заслуживает! – рявкнул Костик.

– Ты кричишь? – изумилась Фея, – на меня?

– Э, дорогая…

– Как ты можешь?!

– Так, француженка, отставить скандал, разборку и истерику, – коротко велел жене Костик, – всё очень серьёзно.

– Правда? – живо сменила она тон.

– Думаю, да. Кстати, Фея, давно хотел тебе сказать. Меня бесит эта причёска. Сходи в салон. Помнится, несколько лет назад ты свела меня с ума обалденной стрижкой с алой прядью. Может, стоит сделать что-то подобное, в смысле бесподобное? – и он поцеловал жену, чуть притянув к себе.

– Хам, – ответила Фея, разворачиваясь к выходу, – но я подумаю.

– Не дошло, – вздохнул Костик, – сходи в салон сейчас, дорогая.

– Так ты меня отправляешь из дома! Значит, у нас проблемы?

– У нас с твоей мамой. У тебя только одна проблема – это причёска. Хорошо?

– Тебе виднее, – согласилась Фея, решив пока не обострять.

– Вот именно, милая. Мне виднее. Идите.

Фея поцеловала его и, выйдя из гостиной, пошла собирать детей и Виталика с Нурхаят на долгую прогулку – в кафе, салон и магазины, а Костик вернулся в комнату и прикрыл двери изнутри.

– Даже смотреть не буду, – заявила госпожа Альфия, сбрасывая с колен на диван красную папку, – давай, говори – что это? Только чётко и коротко.

– Вы задолжали около двухсот тысяч евро по одному гранту, который вы взяли и реализовали втихушку от Рашита и ещё сто тысяч по второму, который также потратили, но не выполнили. К тому же вы заложили дом, в котором живёте, и не выплатили залог в полмиллиона евро. Я достаточно краток? Кстати, при таких долгах вы уверены, что авария Рашита была случайной?

– Да как ты смеешь?!

– Я?! Я смею! Как вы посмели брать такие деньги без спроса? И на что?!

Она вдруг закрыла лицо руками и заплакала.

Костик опустился на одно колено около её кресла и взял её руки в свои.

– Так, теперь сама. Чётко и коротко. На что?

– Раши-ит, – всхлипнула она.

– Что с ним?

– Он много потерял. Очень много! Решил восполнить и снова потерял. А потом ещё проиграл в казино, когда хотел быстро получить всё обратно.

– И?

– И я взялась за первые попавшиеся контракты. Мы внесли деньги в банк, отдали казино, и всё наладилось. Но стресс спровоцировал его диабет. У него начались приступы, особенно после ресторанов, и я заложила дом. Я пригласила лучших врачей, повезла его на Лазурный берег, потом в Израиль. За год его почти поставили на ноги, и тут на почту пришли бумаги по залогу. Мы поругались, и он запил, как мальчишка. И поехал к этим, из залога, но попал на этот проклятый перекрёсток, куда вылетел этот длинноме-е-ер.

– Ну-ну, не реветь. А мне позвонить? А спросить совета? Попросить помощи? У него же в Крыму два завода – по производству бетона и щебня! И я их управляющий!

– Владелец, – всхлипнула госпожа Альфия.

– Что? – оторопел Костик.

– Он их ещё два года назад на тебя переписал, когда у вас Розочка с Музой родились, ваши милые близняшки. И все деньги от прибыли, которые ты переводил ему, он автоматически переводил на отдельный счёт, который открыл на твоё имя.

– Дурдом какой-то. А его акции?

– Спустил, когда проигрался в казино.

– Погодите, вы же ради казино грант взяли?

– Как будто он мог проиграть всего каких-то жалких сто тысяч! – фыркнула госпожа Альфия.

Костик сжал кулаки и вспомнил Николя – предыдущего помощника писательницы, который говорил, что она бывает невыносима: «Эта её дворцовая психология! Ведёт себя как королева! Только самое лучшее – от еды до машины, и деньги швыряет не считая, вся в кредитах. И понимать ничего не хочет…».

– Ясно, – подытожил Костик, – меня под рукой не было, и вы свели Рашита с ума. Он хотел всё лучшее для вас, вы для него, а в итоге вы разорились по собственной, точнее, исключительно по вашей глупости.

Она снова заплакала, и Костик подал ей платок.

– Вы хоть гранты эти читали?

– Господи, нет, конечно! Как будто у меня было вдохновение!

– Про вдохновение мне не впаривайте, – хмыкнул Костик, – мы оба знаем, что литераторы такого уровня, как вы, пашут, как лошади, а не ждут в гости музу. Так, посмотрим. Грант номер один. О! Сценарий. Сериал для широкой аудитории. Просрочен год. Грант номер два. Продолжение того вашего нашумевшего биографического романа о любви, возможно трилогия, и переложение каждого романа на сценарий для фильма. Просрочен полгода. Закладная на дом. Просрочена три месяца. Прэлесть! Общий долг по всем обязательствам и просрочкам – лям.

– Что? Целый миллион евро?! О, боже! И что же делать?!

– Снять штаны и бегать! – рявкнул Костик.

Госпожа Альфия сникла, глянула на свои колени, прикрытые пледом, и мелко-мелко затряслась в рыданиях…

***

Если вы вляпались на дороге, то и ноги будете вытирать о дорогу. То есть, выход из любого тупика там же, где и вход.

В смысле, часть решения проблемы обычно заложена в самой проблеме. Но бывают неразрешимые проблемы и неподъёмные долги. Это, как если бы рабочий с завода или учительница задолжали банку по десять миллионов рублей. Хотя такую ситуацию даже гипотетически представить сложно, потому что ещё не создали такого банка, который одолжит рабочему или учительнице таких денег, да и в рабоче-интеллигентской среде дураков нет…

В гостиной особняка бушевала буря.

– Ни за что! Слышите?! Ни за что я не продам дом Полет! Потому что это мой дом! Рашит подарил его мне! На нашу свадьбу! И я его не продам!

– Вообще-то уже продали, – холодно заметил Костик, – так что или отдайте полмиллиона за залог, или доплатите столько же.

– Но у меня нет!

– На нет и суда нет. А вот, кстати, повестка в суд, и не одна, а три сразу.

– О нет, – встревоженно вздохнула Фея, беря в руки повестки.

– Да, дорогая. Не хотел тебя тревожить, но размеры катастрофы таковы, что ты должна быть в курсе. Нашу мадам даже из страны не выпустят, пока она не заплатит хоть часть долгов, а она вцепилась в свадебный подарок!

– А я не хочу из страны! – упорствовала госпожа Альфия.

– Ну, конечно, вы решили сразу выпрыгнуть из жизни! – съязвил Костик.

– Будешь теперь меня попрекать?!

– Конечно! Вы наделали дел и траванулись, оставив на меня все проблемы!

– Так это не из-за дяди Рашита? – переспросила Нурхаят.

Все вдруг на неё обернулись.

– Дорогая, что ты здесь делаешь? – подошла к ней Фея и вывела на свет в гостиную из тьмы коридора.

– Подслушивает, – грозно сказал Костик, – демонстрируя полное отсутствие приличного воспитания!

Виталик смутился, но госпожа Альфия приняла подачу.

– Девочка прекрасно воспитана! – заявила она.

– Не думаю, тем более, что кроме вас ею, похоже, никто не занимался, – сказал Костик.

Виталик отвёл глаза.

– У меня ноги замёрзли, – сказала Нурхаят.

– Иди сюда, Нурхаят, – позвала романистка, – садись. Это и тебя касается. Представляешь, моя хорошая, эти предатели хотят продать этот дом!

– Нет! – воскликнула девочка.

– Вот! Вот вам мнение чистой невинной души!

– Ах, так?! Отлично, будем бить интриганку и подстрекательницу её же оружием, – сказал Костик, – скажи, Нурхаят, что бы ты выбрала – продать дом или отдать бабулю Альфию под суд и в тюрьму? И чтобы нас всех выгнали на улицу?

Нурхаят дико на него посмотрела и вдруг кинулась к писательнице и обняла её, крепко прижимая тонкими руками.

– Я никому не отдам мою бабулю! – и она заплакала.

– Довёл? – сказала госпожа Альфия Костику, – молодец!

– Я молодец, и делу конец. Мы продаём дом по залогу, и нам даже перепадает пара сотен, чтобы оплатить задолженность по одному гранту и красиво от него отказаться, и ещё отдать долг клинике.

– А при чём тут долг клинике? – спросила Фея.

– Да при том! Представляешь, эти два феномена два года не оплачивали медицинскую страховку! И теперь должны немыслимые суммы клинике за лечение и Рашита, и нашего гения на колёсах! Кстати, Виталик, это была ваша обязанность – следить за их счетами. Почему вы не оплачивали страховку и счета за коммунальные услуги?

– Как, и счета за жильё?! – изумилась Фея.

– Так госпожа же не давала мне ничего! Я кое-как выпрашивал деньги на продукты и полгода работал без зарплаты, да ещё сам платил за школу Нурхаят! А после смерти господина Рашита мне стало нечем, и девочку исключили!

– Что?! – хором воскликнули Костик и Фея.

– Мама?! – обратилась Фея к матери.

– Да что, мама?! Ей вовсе не нравилась эта дурацкая школа!

– Вообще-то нравилась, – тихо сказала Нурхаят.

Все замолчали. Костик встал посреди гостиной.

– Итак, подведём итоги. Вы должны по закладной за дом, должны клинике, должны муниципалитету за электричество и воду, должны администрации школы и, прости меня господи, вы должны полугодовое жалованье Виталику. А я-то ещё думал, какого чёрта дом в таком запустении?! Так что мы немедленно продаём этот особняк Пьеру, оплачиваем все долги и возвращаемся в Крым.

– А при чём здесь Пьер? – грустно спросила Фея.

– А наша мадам не сказала? Пьер год назад всё же выкупил у Рашита обратно издательство своей покойной матери вместе со всеми долгами и кредитами. В том числе с просроченным грантом госпожи Альфии. А теперь он ещё выкупил и нашу закладную на этот дом. На самом деле, он молодец, вернул наследство матери.

– Подлый скунс! – фыркнула госпожа Альфия.

– Деловой человек, – отрезал Костик, – который в отличие от вас выполняет свои обязательства, и делает это вовремя.

– Да чтоб он сдох!

– Так, Фея, забери Нурхаят, и идите спать. Завтра займитесь вещами – соберите всё, что вы захотите отсюда забрать. Виталик, ты у меня на подхвате, и, если хочешь получить своё жалованье за полгода, то отныне я – твой царь и бог.

– Что надо делать, месье Константин? – с готовностью отозвался Виталик.

– Кофе нам с госпожой Альфиёй сделай покрепче. И сними показания со счётчиков. Пройдись по окрестным лавкам, уверен, там тоже будут долги. Оплати.

Госпожа независимо отвернулась. Виталик вышел вслед за Феей и Нурхаят.

Костик встал перед госпожой Альфиёй, скрестив руки на груди, но потом опустил их и подошёл к её креслу, положив ладонь на её плечо.

– Ещё раз примите мои соболезнования, госпожа Альфия, – проникновенно сказал он, – мне очень жаль. Я вместе с вами скорблю о потере Рашита.

Она всхлипнула, и он снова встал на одно колено около её кресла.

– Только не плачьте. Ну, же! Вы не одна. У вас есть семья, и я прошу вашего позволения взять на себя решения всех проблем в качестве вашего зятя, а также вашего личного помощника и PR-менеджера, – и он трогательно подал ей платок.

– Что-что?! В качестве кого ты мне будешь помогать? Менеджера? Опять?!

– А вы думали, что долги сами по себе рассосутся? Да, часть мы покроем продажей дома, а уж по гранту – извините-подвиньтесь, платите сами: сами пишите романы, сценарии, хоть стихи, а денежки, в вас вложенные, отрабатывайте.

– Но я не могу!

– Можете.

– Не могу! Раньше был Рашит! Я без него не смогу!

– Первую книгу вы написали до того, как сели ему на шею, – отрезал Костик.

– Но теперь я инвалид!

– На всю голову! Врач сказал, что вы придуриваетесь, да я и сам это знаю.

Она вдруг замерла, неся этот платок к глазам, и подняла на него несчастное заплаканное лицо, постепенно бледнеющее от гнева.

– Ты низкий хам!

– А вы зазнайка и лентяйка!

– Я не буду больше писать! Ни за что! Я не могу!

– Хотите и Фею по миру пустить? Разорить родную дочь? Хотите, чтобы она потеряла клинику? Причём клинику, в которой она надеется буквально поставить вас на ноги? Давайте, валяйте. А Нурхаят вообще в детдом заберут.

– Нет!

– Заберут-заберут. Папка приёмный умер, мамка инвалид, а мы кто? Никто.

– О, боже, – прошептала госпожа Альфия, осознавая, что натворила.

– Надеетесь, что Он там сверху вас услышит, безбожницу этакую?

– Да иди ты! Иди отсюда! – бессильно махнула она рукой.

– Да я-то пойду! Я пахать пойду – и в издательство, и на заводы, и в клинику, слава богу, по первому диплому врач-недоучка. Приспичит, так я и на тренерскую пойду, скандал с допингом уже подзабыли, а медалей я на своём велике накрутил – не у каждого породистого кобеля столько медалей, так что возьмут – мальков тренировать. А вы давайте, валяйте, оставайтесь здесь, пока Пьер вас не стащит в богадельню, цепляйтесь за призраков вашей прошлой жизни, глядишь, помогут.

Костик подошёл к шкафам и, вытащив из бара бутылку Наполеона, налил себе коньяк в бокал, поболтал его по кругу и выпил залпом, словно это была водка.

– Налей мне, – тихим голосом попросила госпожа Альфия.

– А вам нельзя, вы на лекарствах, – мстительно отозвался Костик.

– Налейте, месье Константин, не ёрничайте, – сказала она серьёзно.

Костик плеснул себе и ей по полбокала и подал один ей в руки.

– Чокнемся? – спросил он.

– За покойных – не чокаясь.

Они молча выпили. Она поставила бокал на ковёр. Рука повисла.

– Ты прав. Надо как-то из этого, как ты выразился, мешка несъедобных остатков выпутываться. Но я не могу. Правда, не могу. Мне плохо без него. Я ни о чём не могу думать, ни на чём не могу сосредоточиться. И я даже мысли не могу допустить, что я уйду из этого дома, где нам было так хорошо! Я не смогу, Костик.

– Я вас на руках вынесу. А по поводу мыслей – так вы и не сможете ни на чём сосредоточиться, пока сосредоточены только на вашей боли и на вашей утрате. Но это неправильно. Он умер, но вы-то живы.

– Да не жива я! Не жива! – и она снова заплакала.

Костик покачал головой.

– А надо жить. Конечно, ничего не будет так, как раньше, но будет по-другому. И поверьте, Рашит хотел бы, чтобы вы жили, и жили полной жизнью. Мы с вами уже месяц здесь провели, и знаете, что я заметил?

– Что? – заинтересованно посмотрела на него романистка, всхлипнув.

– Никто почти не выходит из дома. Даже Виталик заказывает продукты с доставкой. Мы все словно узники этого особняка, как какого-то заколдованного замка! И, знаете, я вам предлагаю стать опять госпожой собственной жизни и…

– Освободиться, – тихо сказала госпожа Альфия, и горько заплакала…