Читать книгу Кофе с ароматом любви - Злата Тур - Страница 2

С трудом преодолевая мучительную, тошнотворную слабость, Влада кое-как добралась до комнаты и подкошенным снопом рухнула на кровать. В голове шумело, и ее счастье, что предметы не плыли перед глазами. Лоб вспотел. Сердце, словно потеряв путевой лист, сбилось с ритма и колотилось, как придется. Гулкие одиночные удары перемежались с частыми, хаотичными, мелкими, едва ощутимыми. Паническая атака. Господи! Неужели она никогда не избавится от прошлого?

Не нужно было долго копаться в ее бортовом самописце под названием память – травмирующие картины, которые хотелось вытравить пятновыводителем, хлоркой, серной кислотой какой-нибудь, тут же возникали перед глазами.

Но она всегда старательно отгоняла воспоминания, запрещая себе возвращаться туда. Сейчас же пусковым крючком послужил этот выговор. Даже не он. Сколько раз ей приходилось выслушивать и от начальства, и от привередливых гостей всякую чушь – ее это не трогало. Что могла – она исправляла. Что не входило в ее компетенцию – вежливо извинялась и выражала уверенность, что в скором времени все будет сделано в лучшем виде. С Дороховым было другое.

Дорохов, взбудораживший в ней кровь, мысли, чувства одним своим присутствием, сделал то же, что и муж. Он не выходил из себя, как многие – лишь бы показать свою значимость, он не указывал на действительные недостатки – он, как и ее муж, пытался прогнуть и вызвать чувство вины. Всеобъемлющей и разрушающей уважение к себе, подавляющей, размазывающей по стенке. Она бы восприняла все, как мелочные придирки, если бы не одно Но…Упоминание о белом платке со следами пыли просто сорвало крышу.

Влада натянула на себя одеяло, словно пытаясь спрятаться от нахлынувших воспоминаний. Они, как губительный для всего живого, что встречается на его пути, горный сель, враз показали ей, что выстроенная система защиты – лишь хилая видимость. И есть ниточка, дернув за которую, можно в лохмотья размотать и эту ее защиту, и ее саму.

Она тихонько заплакала, потому что воспоминания жгли раскаленными углями ее исстрадавшуюся душу. Боль, забитая в далекий темный угол притупилась, покрылась пылью, но никуда не делась.

Год назад.

– Раздевайся, – негромко, но предельно отчетливо произносит мужчина. Его темные глаза лихорадочно поблескивают. Вожделение или пьянящее чувство власти?!

Девушка покорно снимает одежду и остается в одних чулках. Стройная, если не сказать худенькая – когда он велит завести согнутые в локтях руки за голову – трогательно выпирающие ребрышки подчеркивают ее беззащитность. Небольшие, красивой формы груди вздергиваются вверх, непроизвольно выставляясь напоказ. От прохлады сморщиваются соски.

Каждый раз начало одно и то же – это унизительное стояние, заставлявшее ее чувствовать себя рабыней на невольничьем рынке. С той лишь разницей, что рассматривает один, купивший ее с потрохами мужчина.

Каждый раз она мучительно краснеет, усилием воли удерживая слезы. К этому невозможно привыкнуть.

– Не двигайся, – второе слово, произнесенное за вечер. После минутного молчания: – Ты понимаешь, как мне тяжело с тобой?

– Да, – тихий ответ. – Прости.

– Я только этим и занимаюсь. Вчера ты потратила на сто рублей больше, чем заложено в лимит дневных расходов. Сегодня опять сделала мне назло. Я просил Ле Фортен, а ты купила Л Этива. Или ты на самом деле считаешь, что я не разбираюсь в сыре? И сделанный из пастеризованного молока не отличу от другого? Почему ты купила не то, что я просил?

– Его не было, – ответ еле слышен.

– Почему ты не позвонила и не сказала мне об этом? Я устал от твоей глупости и нерасторопности. Смотри сюда, – и перед лицом девушки появляется белоснежный платок с едва заметным серым следом пыли. – Неужели за весь день нельзя было навести порядок в доме? Честное слово, как я ни пытаюсь вразумить тебя, все бесполезно. Знаешь, насколько часто у меня возникает желание просто с тобой развестись? Но я никогда этого не сделаю! В отличие от тебя, я порядочный человек. Забочусь о тебе, переживаю, пытаюсь научить уму-разуму. И чем ты мне платишь? К сожалению, я тоже считаю, что мы в ответе за тех, кого приручаем. Без меня ты просто пропадешь. И найдут тебя в какой-нибудь сточной канаве. Так что у меня нет выбора. И хочу я этого или нет, но воспитывать тебя придется. Что ты заслужила?

– Наказание.

– Хорошо, хоть что-то вложилось в твою пустую, никчемную голову. За глупостью следует наказание. Всегда. На колени. Знаешь, что делать.

С облегчением девушка опустила затекшие руки, и, почти упав на колени перед мужчиной, вынула ремень из брюк и подала ему.

– Накажи и прости меня, – она покорно опустила голову.

– На диван, – резкая короткая команда, аналогичная собачьей «Место!»

Она поднялась, не смея ослушаться приказа, легла на диван вниз животом, уцепившись руками за подлокотник, и зажмурила глаза.

Обещанное наказание не заставило себя ждать. Вот оно – небо в алмазах! Ремень с холодным щелчком опустился на ягодицы. Девушка вздрогнула всем телом. Кричать нельзя. Еще удар. Она застонала. Еще одна красная полоса прочертила нежную кожу. Слезы закапали из глаз. Девушка вцепилась зубами в подушку, уговаривая себя, что нужно просто перетерпеть. Снова щелчок и обжигающая боль. Еще и еще. Каждый удар отдавался звоном в голове, казалось, она готова лопнуть от сдерживаемых криков. Наконец, ремень с глухим стуком упал на пол, сворачиваясь змеей, выжидающей удобного случая, чтобы наброситься снова.

– Встань у кресла и упрись в сиденье руками, – следует новый жесткий приказ. Пошатываясь от перенапряжения и боли, она с трудом занимает нужное положение. Дрожащими руками находит точку опоры. Еще немного.

На истерзанные ягодицы новой пыткой ложатся потные ладони, вызывая невольный вскрик. Однако эта боль сразу же меркнет, как только разгоряченная мужская плоть резко врывается в почти сухое лоно. Теперь фокус страдания локализуется там, пока не выделится, как попытка защититься, хоть какая-то смазка.

Несколько грубых, рвущих толчков, и он отстранился. Послышался шелест разрываемого пакетика. Презерватив? Зачем? Они не предохранялись. Попыталась посмотреть, но даже пошевелиться нельзя было, чтоб не вызвать новую волну гнева.

И вдруг с ужасом она поняла, что сейчас произойдет. Рефлекторно хотела отшатнуться, но сильная рука схватила за волосы, не давая дернуться.

– Сергей, не надо!!! Пожалуйста! Не надо! – отчаянный крик вырвался из-под контроля запретов.

Девушка в страхе сжалась, но это не помогло. Руки мужа, еще раз стиснув ягодицы, растянули их в стороны. Еще миг, и ей показалось, что все внутренности пронзили чем-то раскаленным, обжигающим и раздирающим – он вошел на всю длину. Снова закричала, слезы брызнули из глаз. Два хлестких удара по пылающим ягодицам, и она от страха и боли едва не потеряла сознание.

– А чего ты хотела? Зачем я буду тратить свое семя в тебя, раз ты пустая? – хрипло дыша и продолжая остервенело вколачиваться в подмятое под себя беззащитное тело, словно выплюнул он.

Будто не замечая того, что спина девушки сотрясается от рыданий, он только наращивал темп. Свободной рукой захватил ее грудь и смял, как бесчувственный кусок теста. Наконец, победный рык удовлетворенного животного. Барская щедрость – благодушное похлопывание по спине.

– Ты прощена. Я надеюсь, этого больше повторится, – не заметив, что пропустил частицу «не», сделал он оговорку по Фрейду.

Силы покинули. Она безвольным кулем стекла по креслу на пол и, пождав под себя коленки, тихонько заскулила, боясь, что он проснется. Хотя, насладившись своим торжеством животной страсти, он обычно сразу же засыпал сном младенца.

До этого омерзительного акта она пыталась, как страус, зарывать голову в песок, искать оправдания мужу. Он ее убедил, что она и только она виновата в том, что с ней так поступают. Она бесплодна. Для мужчины – это сродни позору – не иметь наследников, продолжателей рода. И мало кому это понравится. А он не бросает ее. Да, бывает жесток, и тогда она несколько дней не может, не морщась от боли, свободно садиться. Но это справедливое наказание. Он же не бьет ее в буквальном смысле. Просто наказывает за глупость.

Да и, действительно, нерасторопна она бывает. Неужели нельзя изучить все его требования и неукоснительно выполнять их? Он устает на работе. Быть в аппарате губернатора – это большая ответственность. К тому же он имеет какой – то бизнес неофициально, о чем она может только догадываться по обрывкам телефонных разговоров, которые долетали до нее. И потом… наутро извиняется за то, что сделал больно. Дарит подарки. Становится обычным человеком, пока она снова не провинится.

Два года назад

Лента времени, управляемая памятью, отмоталась на два года назад. Она, доверчивая и открытая всему миру, студентка факультета романо-германской филологии дарит цветы спонсору их команды КВН, Угличскому Сергею Ивановичу. Милая улыбка и сквозившие в каждом движении неискушенность и неиспорченность решили ее судьбу.

Влада не была избалована. После развода родителей и раздела квартиры они с мамой ютились в комнатушке в коммуналке размером с голубятню. Жили всегда бедно, денег хватало только на самое необходимое. Естественно, ни о каких брендовых вещах и практике за границей речи не шло – сто рублей считались деньгами. Поэтому когда появился Он – взрослый, респектабельный, немногословный, девушка решила, что это и есть принц. Правда, вместо белого коня у него был черный мерседес.

Конфетно – букетный период он сократил до минимума – через пару недель сделал предложение, от которого не хватило духу отказаться. Мама обрадовалась, что дочь будет жить лучше, чем она. Две подруги, с которыми дружила еще со школы, не умерли от зависти только потому, что надеялись иногда бывать в богатом доме и побаловаться там плюшками – они были такими же вечно ищущими подработку бесприданницами.

Он вызывал восхищение. Его негромкий уверенный голос обволакивал и обещал защиту и поддержку. Он казался эталоном мужчины. И Влада, даже не задумалась, любит она или нет – она хотела быть рядом с ним. И понимая, что можно упустить свой шанс, клетушку в коммуналке сменила на полноценную золотую клетку.

Девушка не могла вспомнить тот момент, когда шелковый платок заботы о ней превратился жесткий ошейник, не дающий даже голову повернуть по своей воле. Сначала он мягко выговаривал ей за промахи. Как школьницу, отчитывал по пустякам, делая проблему вселенского масштаба из того, что не стоило выеденного яйца. Как теперь она, наконец-то, поняла – методично насаждал ей чувство вины.

Затем запретил общаться с подругами – голодранками, мотивируя тем, что такие знакомства могут бросить тень на его репутацию. Да, такое имеет место быть…Как иезуит, он обыгрывал свои требования так, что ослушавшись, она почувствовала бы себя неблагодарной тварью, которую он вытащил с помойки. Он никогда не заставит свою жену батрачить на кого-то – сам прекрасно сможет обеспечить семью. Мужская позиция, достойная уважения. Следовательно, ей нужно бросить институт… Сколько в стране мужиков, которые сидят на шее у своих жен? А он у нее не такой! Согласилась.

Дальше больше, пошла грубость. А уж когда ей подписали приговор бесплодия, объясняя, что все женские органы чуть ли не в узел завязаны, у Сергея словно стоп – кран сорвался. Пошли унизительные наказания. Он нещадно подавлял ее волю, заставляя почувствовать себя беспомощной, униженной и абсолютно зависимой. С каждым разом жестокость мужа набирала обороты. Словно снежный ком, нарастало его желание доставлять все больше и больше боли и страдания. И он словно упивался этим.

Со всем можно смириться, ко всему можно притерпеться – в конце концов, мужчина главный – в этом она была убеждена. И нужно к нему подстроиться. Так она и делала до сегодняшнего дня.

Влада хоть и не была достаточно искушенной в интимных вопросах, но знала, что в постели дозволено все, если это нравится обоим. Даже анальный секс при всей своей неэстетичности может добавлять остроту в интимную жизнь. Настрой, подготовка и добровольность. Но сегодняшнее противоестественное проникновение было самым настоящим изнасилованием.

Травмировал он ее в первую очередь не физически. Он не только поранил ее изнутри, он словно содрал кожу с ее души. И теперь не было той защитной оболочки, которая помогала ей мириться с таким поведением. Все, за что она его оправдывала, теперь предстало в своем истинном, уродливом виде.

Свернувшись калачиком, она пролежала достаточно долго. Душевная боль и физическая словно соревновались между собой – кто сильней. Затем все словно отступило. Она посмотрела на свою жизнь со стороны.

Кому она нужна? Мама, словно обрадовавшись, что теперь есть человек, который позаботится о дочери, умерла вскоре после свадьбы. У нее было больное сердце, и большей частью мягкий характер Влады объяснялся именно этим. Она безумно боялась расстроить мать, и поэтому всегда была образцом прилежания и послушности. И бесплатное поступление в вуз…Чтобы порадовать маму, Влада старалась изо всех сил – едва ли не до обморока, до синевы под глазами и звездочек в самих глазах.

Отец, заведя другую семью, ни разу не вспомнил о ней, ни разу не поздравил с днем рождения. Больше не осталось никого на всем белом свете.

Так и белого света для нее тоже не существовало. Муж незаметно набросил серую пелену униженного существования на ее жизнерадостность, на ее позитивность и оптимизм. Нет радости, нет надежды, нет жизни.

Разве можно назвать это жизнью? Решение пришло неожиданно – как яркая вспышка молнии, разорвавшая угольно-черное небо.

Пошатываясь, она прошла в свою комнату, надела красивое платье и зачем-то туфли на высоком каблуке. Затем вышла на балкон и невидяще уставилась на звезды.

Двадцать первый этаж. Один шаг – и свобода от всего. Внизу сверкал огнями не засыпающий, как и Москва, Екатеринбург. Мчатся куда-то машины. Люди любят друг друга. Иногда ссорятся. Мирятся. Все по-разному. Но не так, как у нее. У нее нет выхода. Мама умерла. Да и если бы была жива, противостоять Угличскому она не смогла бы. Ее комнату они продали. Идти некуда. Обратиться за помощью не к кому. И жить так, как живет она, просто невозможно. Уже невозможно. Даже железо нельзя гнуть до бесконечности.

Свесив одну ногу за балконное ограждение, она собралась перебросить другую и потом отпустить руки.

– Эй, а чо, у нас лифт сломался? – послышался спокойный, с легкой хрипотцой женский голос. – Тебе так приспичило вниз спуститься?

Влада вздрогнула. Погруженная в черные мысли, она действовала, как сомнамбула.

– Не-е-ет, не сломался, – растерянно протянула она. – Я хотела.., – и Влада снова заплакала.

– Так, кончай тут Ниагару разводить. Говори по существу, чем горю помочь можно, – темноволосая, с аккуратным каре, девушка с соседнего балкона, невозмутимо затянулась сигаретой, являя всем своим видом эталон мирового пофигизма.

Влада видела девушку впервые. Да собственно, они в эту квартиру переехали не так давно, может, поэтому и не встречались.

– Меня Василисой зовут. Можно просто Вася. А тебя? – будто разговаривая не с потенциальной суицидницей, а знакомясь на веселой вечеринке, как ни в чем не бывало, продолжила соседка.

– В-в-лада, – слегка заикаясь от перенесенного стресса, ответила она. – Я хочу уйти от мужа.

– А, ну это все меняет, конечно! Прямо охренительный способ, – не отдавая должного драматичности момента, присвистнула Вася. – Ты прям так уйти, чтоб не оглядываться. Налегке. Без розовенького чемодана? Чокнулась, что ли? Что случилось? Изменил?

– Нет.

– Избил?

– Почти.

– Что значит почти? Нельзя быть почти беременной. Нельзя почти успеть на поезд. Нельзя почти избить. Можно ударить. Один раз. Много раз – уже избить. Слушай, давай будем считать, что ты просто дверью ошиблась и поперлась на балкон. Я так понимаю, муж не обрадуется, если ты ко мне сейчас, посреди ночи, придешь. Да?

– Да, – неуверенно ответила Влада. От ее новой знакомой веяло таким спокойствием и уверенностью, что она замерла. Впервые за долгое время она разговаривала не с продавцами, не со службой доставки, не с врачами. А с ЧЕЛОВЕКОМ, который поинтересовался, что у нее случилось.

Затравленным зверьком надежда на то, что ей не привиделась сказочная Василиса, заставила ее переспросить:

– Я могу прийти к тебе?

– Ты придешь ко мне! И утро вечера мудренее, – совсем как ее Премудрая тезка, резюмировала соседка. – Раньше десяти меня не буди, а потом стучи в дверь со всей силы, потому что звонок и вежливый тук-тук не работают. И уходи немедленно с балкона. Спокушки, – бодро попрощалась она и, развернувшись, направилась в комнату, уверенная в том, что девушка не сделает глупости.