Читать книгу АПЧХИ! Повести и рассказы - Зосима Тилль - Страница 5

«Не получают они удовольствия от жизни, – бурчал себе под нос Космос, – Не удовлетворяет их жизнь, видите ли. А пробовали ли они сами доставить жизни удовольствие? Поцеловать её в шейку, прихватить зубками за загривок, нежно схватить за „любовные рычажки“ и не двузначно притянуть на себя, удовлетворить её так, чтобы ноги в дрожь и мысли в вату? Нет, на это у них ума не хватает. Им как? Раз жизнь далась, то все тридцать три удовольствия должна им разом! А они ей что? Жизнь – не мать. Это мать завсегда накормит, примет, обогреет любого ссаного-сраного. А жизнь? Жизнь – богиня, причём в самом расцвете своих женских сил. Не она, её любить надо. И то, если будет на то высоко благосклонное позволение. А они: „не мы такие, жизнь такая“, „жизнь – боль“, „жизнь дала трещину“ … И ведь ещё на что-то претендовать пытаются! Э-эх…!»

Космос сидел на пороге дома Вселенной и смотрел в её бездонные глаза. Плутовка пригласила его на аудиенцию. Ему хотелось портера и курить, но в ассортименте был только чай, дурацкий индийский крупнолистовой чай. Космос встал, стряхнул звёздные крошки от космических круассанов со своих индиго и, пройдя на открытую веранду, насыпал себе заварку прямо в кружку. Нажал на клавишу термопота и, когда края кружки встретились с кипятком, как самый заядлый перфекционист, расставил на кофейном столике всё по своей, никому не ведомой методе. Листья никак не желали разворачиваться, сколько бы он не хороводил их ложкой. Глядя в самый центр этой «бури в стакане», он вдруг подскочил и так, как положено всем гениальным изобретателям, возопил: «Эврика! В смысле – они обязаны вернуться!»

Времена… Хорошие, добрые времена… Они имеют разные свойства. Свойство кануть в Лету, свойство быть забытыми, свойство быть желанными… Но есть самое прекрасное их свойство. Возвращаться.

Глашка вытирала пыль с каминных часов. Массивная вещь никак не хотела вписываться в интерьер крохотной девичье светлицы. Откуда они появились, Аглая уже не помнила, но, слушая их мерный ход, вечерами она мечтала. О чём? Да обо всём сразу! И вот сейчас, стирая с них пыль, она вновь мечтала обо Всём.

Вдруг что-то попало в глаз. Она с зажмуром моргнула. В тот момент фигурные стрелки сложились и стали кружиться, выписывая на циферблате ленту Мебиуса. Чем дольше они это делали, тем причудливее менялась обстановка в комнате. Спящая Аглая вышла на лоджию, сняла москитку, влезла на окно и.… пару раз вдохнув полной, третьего размера грудью, полетела. Куда и почему? Спрашивать – лень. Она летела, просто летела…

За окном дышала весенняя ночь. В пруду жабий хорал снова и снова начинал с третьей цифры, давно ушедший на покой почтовый Филин лениво ухал в чаще, с неба сыпался серпантином золотой метеоритный дождь. В воздухе пахло ночной фиалкой и чем-то неотвратимым… Позади растворялся бой каминных часов. «Как странно», – думала последовательница Икара, – «Вроде бы ночь, но какие яркие краски! Какие чёткие запахи, резкие звуки! Шизофрения снов, ей Богу, евпатий-коловратий!»

Можешь ли ты себе представить, большинство окружающих тебя людей видят исключительно чёрно-белые сны. Без звуков, без запахов, без ощущений. Большинство людей во сне смотрят черно-белое немое кино. Немое кино, не сопровождаемое даже расстроенным пианино тапёра, немое кино, начисто лишённое каких-либо эмоций. И когда они просыпаются, они ничего не помнят. Ведь какой смысл запоминать то, в чём ничего не было, какой смысл запоминать пустышку?

Помнишь, бабушка в детстве тебе говорила «как поспишь, так побежишь»? Вспомнил? А теперь ответь на вопрос, как, проснувшись, побегут все эти люди. И главное, куда? Не иначе, как в свою, лишённую даже намёка на градиент, реальность. Реальность без вкуса, реальность без запаха, реальность без осязания. Реальность, в которой начисто отсутствуют чувства и ощущения. Реальность, в которой не надо любить, но строить отношения. И это существование они называют жизнью?

Твой конфликт с ними состоит уже в том, что твои сны – цветные. В них есть запахи, вкусы, звуки и ощущения. Твои сны пронизаны чувствами и эмоциями, нашпигованы идеями и тайными смыслами. Теми, которые ты помнишь по пробуждению, которые преследуют тебя до тех пор, пока на смену им не приходят другие тайные смыслы. И зачастую, твои цветные сны гиперреальней самой реальности. Так зачем ты меряешь себя по ней, а её по себе?

В одном из фильмов ты слышал, что «человек с фантазией живет сто жизней сразу». Человек с цветными снами во сто крат больше. Именно поэтому ты выгораешь изнутри и сгораешь снаружи в разы быстрее остальных. И это затягивает. Тебе постоянно требуется всё более и более сильнодействующий допинг, ведь твою жизнь наяву никто не отменял, а без участия допинга ни дофамин, ни серотонин в удовлетворяющих тебя дозировках уже не вырабатываются. Ты всё чаще находишь себя снаружи и изнутри неудовлетворенно опустошённым и вновь ищешь своё спасение во снах.

Мефодий молча лежал в кровати. Кто-то гладил его волосы, проводил ухоженными наманикюренными пальцами по его губам, щекам, шутливо теребил мочку уха… Так долго и внимательно вглядывался в лицо, что Меф уже физически ощущал на себе этот взгляд. Дождавшись, когда Мефодию станет совсем невмоготу, голос, вплотную приблизившись к его уху, чуть слышно прошептал: «Очень страшная вы женщина, Мефодий…» «Кто? Я?!», – только и успел с обидой подумать Фодя и очнулся, дрёму сняло как рукой. «А что, здесь есть кто-то другой?» – на прощание донеслось ему из забытья…

Человеку свойственно обижаться. На кого и что угодно. По поводу и без, по несколько раз на дню. Причиной этих обид, в основном, является отсутствие банального понимания, в основном самого себя. И если, в виде исключения, найдётся кто-то, кто сможет понять Человека несколько лучше, чем он себя сам – значит, находится «понимающий» в такой же заднице, как и я… Думает Человек и располагает себя к нему.

В этот момент ему почему-то не может прийти в голову, если «понимающий» находится в такой же заднице, как и ты, то он не тебя, а себя в тебе понимает. Если же он реально понимает тебя лучше, чем себя ты, значит он у тебя в заднице. А ты у него. Непреложно. И называется это однопомётностью.

Космос, мягко говоря, недолюбливал Человека. Не потому, что его любила Вселенная и он ревновал, но потому, что Человек постоянно пытался Космоса достичь и изучить, для чего периодически проникал в него через узкие места без его, Космоса, на то согласия, при этом ещё и обильно в него гадя. Всё бы было ничего, если бы Космос изначально не был расположен по отношению к Человеку «к лесу передом», а так у него были все причины, чтобы Человека недолюбливать.

«Если он к тебе возвращается, значит где-то, как-то и с кем-то побыть он уже успел», – пытался урезонить Вселенную Космос. «Всё время разлуки он не был один, в отличие от тебя, и, допускаю, что даже называл кого-то твоим именем. Ему в очередной раз „не подфартило малёха“, – и он прибежал в слезах к твоей „кормушке“. Но ты же сама понимаешь, возвращаться он будет к тебе вечно, и не потому, что он тебя любит, он просто никогда не сможет найти тебе замену. Если бы у него была другая Вселенная, фиг бы ты его увидела снова».

«Не все бабы – дуры», – заметила ему на это Вселенная, – «Равно как и то, что не все женщины – бабы. Больше тебе Космос скажу, не все женщины – женщины, потому что некоторые мужчины тоже дуры. Все они однажды встречают того, при виде которого им начинает казаться, перед ними их будущая половинка. Четвертинка или даже восьмушка», – зная их характер думаю я, – «Так что нечего ворошить ослиное гнездо. Пей лучше чай, остынет».

«Возможно, из меня плохой хранитель, ведь за всю свою жизнь я так никого и ни от чего не спас, но зато отпугивал знатно, достаточно эффективно и с полной самоотдачей», – думал за кружкой чая фрустрированный отсутствием портера и запретом на курение Космос. «У людей мечты имеют привычку сбываться во снах, а идиоты с ними обыкновенно сбываются наяву. Тогда какой с меня спрос, Вселенная?» – не заметив, что подумал в голос пробормотал он. Не смотря на все усилия, чаинки упорно не желали раскрываться, продолжая плавать в кипятке, окрашивая его в новомодный цвет «сироткины писи».

«У вас в континууме случаи забеременеваемости были? Нет? Будут!», – на пороге в искрящейся дымке мерцала Андромеда.

Одиночество – это то, что есть в тебе изначально и живёт в тебе всегда. Даже когда ты, казалось бы, не один, оно никуда не исчезает, одиночество тихонько сидит в своей уютной каморке, с любовью, обставленной ему тобой, и терпеливо ждёт своего часа. Все, кто появляются в твоей жизни, могут лишь на время заглушить его голос, но стоит случиться даже не расставанию, какой-либо размолвке, оно тотчас же оглушит тебя очередным напоминанием о себе. Твои проблемы, твои боли и радости, по большому счету, никому кроме тебя не интересны. Никому, кроме твоего одиночества. Если ты его боишься, то неизменно настанет тот день, когда этот твой страх станет сильнее тебя и одиночество навсегда останется твоим единственным собеседником. И ревность есть одно из имён этого страха. Вы скажете, что всё это очень расплывчато? Но покажите мне, что в этом мире не размыто, если и человек на семьдесят процентов состоит из воды…

«Противоестественно лишь то, что безобразно, но жить годами вместе, я признаюсь Вам, заразно», – на ходу нашёлся Космос. Андромеда напряглась, готовая, если что, подпустить очередную туманность, по крайней мере, именно об этом свидетельствовала из неоткуда появившаяся радуга. «Кстати, я у тебя коньяк забыл», – чтобы хоть как-то разрядить ситуацию признался Космос. «Да, спасибо…», – казалось бы, рассеяно ответила Андромеда, но угрожавшая перерасти в очередную туманность радуга стремительно исчезла. «Есть такая работа – делать вокруг себя забавно», – продолжал между тем Космос, – «Чем мы с Вселенной в меру собственной испорченности и занимались, пока нежданно-негаданно не нагрянула ты. Вот скажи, как тебе однопомётность Мефодия с Аглаей?» «Забавно», – вынужденно призналась Андромеда. «А знаешь, чего она нам с Вселенной стоила? Все эти смещения временного континуума, говорящие совообразные, сомнамбулические телепортации, перенаправление меридианов в параллели, шизофрения снов, в конце концов. Это тебе не радугами яроствовать и туманности подпускать по поводу и без, это таких усилий требует, что и выгореть недолго, в дыру чёрную уйти и в анти-пространство завернуться. А тут ты со своей опосредованной ревностью. Нет, чтобы присовокупиться… Я – Космос, я не могу принадлежать конкретно кому-то, потому что я уже принадлежу всем. Э-эх!», – в поисках «козьей ножки» Космос машинально похлопал себя по карманам и, ничего не найдя, в сердцах сплюнул. Где-то в окрестностях созвездия Секстанта прошёл золотой метеоритный дождь…

«А можно и мне, хоть под конец, но всё-таки присунуть свои «пять копеек» в копилочку-то общую? Чай не для мебели здесь присутствую», – из дальнего угла донесся трескучий от долгого молчания тенор Голоса с потолка, – «Совсем старика забыли, на чаи не зовут, мнения не спрашивают, с новобранцами не знакомят… Эх, где они, времена добрые да Засторонние…» И, не дожидаясь на то чьего-либо разрешения, на правах старого хозяина, прокашлявшись и с былой мотивацией, Голос с потолка в миг заполнил собой всё свободное и несвободное пространство: «Дождь… а когда вы в крайний раз гуляли под дождём? Гуляли в хорошем смысле этого слова. Просто и легко, а не испытывая на завтра засуху и желание вспомнить и переосмыслить всё. Что может быть лучше прогулки под дождём… Только первобытный, почти животный восторг от первой искры, первого огня… Какой странный симбиоз – дождь и огонь.

Огонь… Когда вы в крайний раз сидели у костра? Душевно, с близким человеком, а не собирая наутро пустую тару по близлежащему периметру. Что может быть лучше посиделок у костра… Только прогулки под дождём.

Дождь и огонь… Два явления суть взаимоисключающих. Но как же они сочетаются в маленькой песчинке Вселенной – Человеке, когда он гуляет под дождём.

Выходите на улицу, когда идёт дождь! Потому, что только так вы сможете достичь Застороний, сможете постичь Нирвану.»

«У меня есть собственное мнение!» – с пеной у рта пытался что-то доказать Человек вызвавшей его на разговор Вселенной, – «Оно единственно верное, неоспоримое и твоим уж сомнениям подвергаться никак не может! Оно основано на трудах Фрейда, которые я никогда не читал, на цитатах из Библии, в глаза которую не видел, на результатах исследований и научных открытий, о которых я слыхом не слыхивал и знать ничего не хочу. На собственных мыслях, которые меня в последние годы не посещают, и приправлено ещё какой-то неимоверной мутотенью, невесть откуда взявшейся и какими высшими созданиями нашептанной, но это мой самый весомый аргумент. Так что нечего тут со мной спорить и, тем более, пытаться меня поучать! Вот почему я сижу и ничего не делаю? Потому что всё, что мной не делается – к лучшему!» «И как тебе только не стыдно?», – только и смогла возразить ему на это Вселенная. «Круто, правда?», – с самодовольной ухмылкой сплюнул ей в ноги Человек, – «Я – твой крест. Мне тебя и несть». Вселенная молча развернулась на каблуках и сократилась до точки на горизонте познания. «Нет, ну а что я такого сказал-то?», – только и успел вслед ей попытаться промямлить Человек.

«Коль истина в вине, а всё вино во мне, пока не протрезвею я носитель истин», – глубокомысленно продекламировал Космос и перелил Мефодию тягучую чёрную жидкость из своей кружки. Андромеда к месту подпустила туманность, прикрывая интимные места Вселенной, в очередной раз сокращавшейся по вновь загулявшему Человеку, Космос курил контрабандную «козью ножку», Мефодий пил портер Космоса, а Аглая стояла перед каминными часами, слушая их мерный ход. Впереди них была Бесконечность, за ней смутно угадывались очертания Зеркала Жюстины…