Читать книгу Из огня да в полымя. История одной семьи - Зураб Чавчавадзе - Страница 5

Свой 75-летний юбилей я отпраздновал на девятом году пребывания в должности директора московской православной Гимназии святителя Василия Великого. За всё время работы под заботливым присмотром основателя и главного попечителя гимназии К. В. Малофеева и при деятельном участии многих моих коллег удалось сделать немало. Наше учебное заведение обрело прочную репутацию престижной школы, воспроизводящей систему дореволюционных классических гимназий с хорошо поставленным образованием и добротным православным воспитанием. Признаюсь, что работалось мне с огромным воодушевлением, энтузиазмом и даже удовольствием. Только вот жизненных сил для продолжения полноценного исполнения профессиональных обязанностей начинало уже явно недоставать. И я взмолился об отставке перед начальством в лице моего давнего доброго друга Константина Малофеева, которого удалось убедить в том, что иного способа выжить у меня просто не существует.

Чуткое сердце Кости откликнулось сразу же, и он дал добро. Но поставил при этом два условия: я должен был отыскать адекватную замену на освобождаемую должность директора гимназии и… честно пообещать, что, уйдя на «заслуженный отдых», я немедля приступлю к написанию мемуаров. Первое условие оказалось выполненным только благодаря великому акту самопожертвования со стороны нашего общего с Костей друга Олега Владимировича Лебедева, милостиво согласившегося сменить меня на директорском посту, хотя для этого ему пришлось отказаться от предложенной ему гораздо более престижной должности вице-губернатора одной из центральных российских областей. А к выполнению второго условия я приступил не сразу после отставки, а лишь после того, как подвергся всестороннему медицинскому обследованию и получил соответствующие предписания по лечению обнаруженных у меня гипертонии и прочих возрастных недугов.

Теперь же, по завершении работы над мемуарными записками, традиционные благодарности за их появление на свет я адресую в первую очередь моему другу и благодетелю Косте Малофееву, не только породившему саму идею написания воспоминаний, но и предоставившему мне все необходимые условия для её реализации. Во вторую очередь я, естественно, благодарно склоняю голову перед великодушием Олега Лебедева, без жертвенного подвига которого ни о каких мемуарах не могло быть и речи.

Большое спасибо другу и коллеге Максиму Николаевичу Крючкову, который первым включился в процесс работы над мемуарами, бегая за мной с диктофоном и записывая мои ответы на вопросы, а затем, после расшифровки записи, умно и предусмотрительно подготавливая новые темы и новые вопросы, позволявшие мне восстанавливать в памяти и обогащать подробностями многие эпизоды и события моей жизни.

Значительной была роль Максима и на заключительном этапе подготовки мемуаров к публикации: он принял участие в финальной редактуре рукописи и взял на себя хлопоты по взаимодействию с издательством, включая вопросы, связанные с подготовкой верстки, а также все организационные моменты.

Также я не могу не выразить самую сердечную признательность Дмитрию Беговатову, необыкновенно талантливому и эрудированному молодому учёному-историку, который великолепно проделал свою часть работы, не только преобразовывая корявую устную речь диктофонных записей в образцовую письменную, но и внося существенные коррективы в биографии упоминавшихся мной исторических фигур и в хронологию описываемых событий.

Отдельная благодарность Денису Арцибашеву за кропотливый труд по отбору и подготовке к печати обильного иллюстративного материала.

И, завершая предисловие, хотелось бы высказать некоторые соображения по части мемуарного жанра как такового. Существует избитая мысль о том, что человеку ни при каких обстоятельствах не свойственно врать так изощрённо, как при написании собственных воспоминаний. Постоянно держа в голове это утверждение, я старался строго контролировать себя на протяжении всей работы над рукописью. И если мне всё-таки где-то не удалось избежать отклонений от истины, то, скорее всего, по причине либо провалов в памяти, либо простой путаницы, либо ошибочного (кому не свойственно ошибаться?) толкования тех или иных событий, поступков и явлений. Поэтому чувствую за собой право считать свои мемуары честными.

Однако должен при этом оговориться, что существует ещё и другая (лукавая!) форма утаивания правды, которая заключается в так называемой фигуре умолчания. И если рассуждать с этих позиций, то я обязан откровенно признаться читателю, что предлагаемые ему мемуарные записки насквозь лживы от самого начала и до самого конца. Потому что нигде, ни по какому поводу и ни единым словечком мною не упоминаются те эпизоды жизни, в которых я представал в неблаговидной роли или выглядел недостойно. Поэтому если по прочтении книги в воображении читателя моя персона сложится в положительный образ, то пусть он твёрдо знает: это не полный мой образ. Полный у него мог бы возникнуть, когда бы он, помимо книги, ознакомился ещё и со всеми моими исповедями за целую долгую жизнь. Но, понятно, такой возможности я ему предоставить не в состоянии, даже если бы очень этого захотел (а чтобы быть до конца честным, признаюсь, что, если бы мог, то вряд ли бы захотел, увы!).

И наконец, о названии книги. Как очень скоро убедится читатель, в моей семейной истории присутствует капитальный временной водораздел, который чётко разграничивает эпоху нелёгких условий нашего существования в вынужденной эмиграции на чужбине от эпохи не менее трудных условий жизни на родной земле после добровольной репатриации. Это обстоятельство напомнило мне о русской народной поговорке «из огня да в полымя» про неожиданное попадание из одних злоключений в другие. Получалось, что мы вроде бы из «огня чужбины» попали в «полымя Родины». Интуитивно такая формулировка мне почему-то сразу легла на сердце. Но чуть поразмыслив, я понял почему. Да потому, что «полымя» определённо звучит намного более возвышенно и поэтично, нежели «огонь»! А поскольку оба слова синонимичны понятиям «тепла» и «жара», мне показалось, что лучшего заглавия для книги о семье, в которой во всех поколениях всегда традиционно презиралась теплохладность, найти невозможно.