Читать книгу Моя осень - Z. V. - Страница 2

Осень. Листва еще не опала, деревья стоят и отсвечивают разными красками. Это моя любимая пора года. Даже в детстве, когда ходил в школу, утром перед занятиями заходил в сад возле дома и рвал яблоки. И они были, как из холодильника, холодные и сладкие. Осень всегда казалась мне лучшим временем года. Наверное, это очищение лета после жары, суматохи и отдыха, это совершенство природы, ее успокоение.

Боже, как быстро пролетела жизнь! Я помню многие моменты, врезавшиеся в мою память и происходившие десятки лет назад. Шестьдесят плюс – мой возраст. Недавно в железнодорожной кассе Санкт-Петербурга меня назвали «синьором» и дали скидку как пенсионеру. Шестьдесят звучит как приговор – приговор времени. А мои мысли, а чувства и движение вперед, которые сопровождали меня всю жизнь? Сегодня ловишь себя на том, что все тебя опережают: и прохожие на улице, и конкуренты в бизнесе, и сама жизнь ускоряется, а ты этот темп уже не выдерживаешь. Да что темп? Даже функции на айфоне все не осилил.

Я смотрю в затылок своему водителю и изумляюсь: как я мог оказаться в таком положении в шестьдесят лет. Всю жизнь я считал себя неглупым парнем и все время учился у тех, кто был успешней меня. Да, если сравнить мою жизнь и жизнь моих сотрудников, то я успешный человек. Дом, квартира, престижный автомобиль, бизнес, но никто еще не знает, что я практически банкрот и что моя фирма, которую я создал, скоро перейдет в другие руки или уже перешла.

Машина мчалась знакомой дорогой, по которой десятки раз я приезжал в это захолустье, где стоял мужской монастырь. Двадцать лет я время от времени приезжаю сюда, чтобы поговорить с Богом и своим другом Жекой, который двадцать лет назад стал жить в монастыре. Сначала я ездил по пять раз в год, а потом все реже и реже… Последний раз я посещал это место года три-четыре назад. Звонил своему другу часто по телефону, последний раз поздравил его с получением сана архимандрита. Я так и не смог понять, как он мог уйти от нашей веселой жизни и двадцать лет жить в этом монастыре и главное – радоваться жизни. Я это не понял двадцать лет назад, не понимаю и сейчас.

Машина двигалась плавно, было тепло и уютно на заднем сиденье. Сколько было у меня автомобилей разных марок, но S-класса – «Mercedes» – это отдельная глава. Слова «сдержанная роскошь» точно описывают этот автомобиль. Сколько сотен тысяч километров я и Алексей, мой водитель, проехали вместе. Я ценил главное в нем – умение молчать. Бывало, болтали весь день, пока ехали к другому городу, а бывало, по пять часов молчали. Вот и сейчас он не мешал мне думать. А подумать было о чем: как меня встретит мой друг Жека Коробков в миру, а сейчас – звучит благостно – архимандрит Матвей.

Я ехал и размышлял, чем сможет помочь мне мой друг – разве что советом. Но он и так последние двадцать лет (смешно звучит: «двадцать» – как будто «двести лет») наставлял меня на путь истинный – не помогло. Я все внимательно выслушивал, а поступал, как считал нужным. И вот теперь я оказался там, где, наверное, и должен быть – у черты, за которой крах. Каждый из нас выбирает свой путь, каждую секунду движения вперед в этой непростой жизни, и этот путь ведет человека или к успеху, или к неудачам.

Я попросил Алексея остановиться, вышел из машины ноги размять и подышать осенним холодным воздухом. Недалеко от дороги стояло одинокое небольшое дерево (я всегда плохо различал виды деревьев), наверное, клен. Потом я присмотрелся и увидел: на ветке сидит ворон. Он сидел неподвижно, со стороны казалось, что он замерз на этой ветке. Но ворон повернул голову и посмотрел на меня. Странно, как будто хотел мне что-то сказать. Я смотрел на него и думал: а я ведь такой же, как и он. Еще месяц назад у меня была семья, а теперь я один, как он, без дома, без фирмы. Опять нахлынули воспоминания о том, что со мной произошло за последнее время. Я сел в автомобиль, и мы продолжили путь.

Мысли набегали волной, вспоминались то детство, то юность.

1971 год

1971 год. Я помню волнение, охватившее меня, когда я стоял в огромном мраморном зале техникума, в который поступил после школы. Дух захватывало от того, что я буду учиться 4,5 года в этом заведении, и того, что мы, студенты-первокурсники, будущее нашей страны СССР, самой большой в мире. Если бы в тот день, 1 сентября 1971 года, на экране мне показали мою реальную будущую жизнь и жизнь страны, которая через 20 лет рухнет, моя психика «строителя коммунизма» не выдержала бы. С высоты своего возраста могу сказать, что образование, которое нам дали в техникуме, вполне может соответствовать образованию в вузе сегодня.

Женя Коробков выделялся из всей массы студентов. Но мы не сразу подружились – он был странным: наивным, умным и упорным. Через год кличка Профессор закрепилась за ним на все годы учебы. Дружить мы начали со второго курса, особенно сблизились летом в трудовом лагере, где всей группой жили в палатках и помогали колхозу убирать на полях помидоры.

Если бы вы были на полях, где растут помидоры, в семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века! Вам трудно понять, что такое настоящие помидоры: какие у них запах, цвет и самое главное – вкус. В разрезе они были мясистые, красные и необыкновенно сочные, и вкусные. Сейчас подобные помидоры на грунте выращивают в Италии, а еще их подают в лучших ресторанах Европы с моцареллой.

Я и Жека были очень разными. Я – говорливый, суетной, все время стремился к лидерству. Он – медлительный, молчаливый, задумчивый и самое главное – терпеливый, эта черта характера во мне напрочь отсутствовала. Мы после работы ходили на озеро и часто обсуждали разные темы. Меня уже тогда удивляла его способность мыслить оригинально, думать не так, как другие, и поражала неприспособленность в быту.

Мы одновременно окончили техникум. Диплом Евгения был лучшим на потоке. Потом наши пути разошлись. Женя поступил в престижный вуз и подался в ученые, а меня забрали на два года в армию, отдать долг Родине. Я помню, как на перроне он молча смотрел на меня, уезжающего в другую жизнь на два года.

1975 год

Перрон уходил вдаль, и вскоре мой родной город оказался позади. Сержант, который нас сопровождал, сказал, что служить мы будем в Киеве, столице Украины. В плацкартном вагоне ребята шумели, играли в карты и хорохорились – поговаривали, что в армии процветает дедовщина и держаться нам необходимо вместе, но за всей этой бравадой чувствовалась тревога от неизвестности. Утром поезд пересек реку. Оказалось, Волгу, и мы поняли, что эшелон идет в другую сторону. И тот же сержант объявил нам, что служить мы будем в Казахстане.

Ехали пять суток. Особенно дико было за Уралом: городов нет, людей нет, а мы все едем и едем. Ночью нас высадили на станции Сары-Шаган. Было холодно и противно после уютного вагона. Автобус вез нас несколько часов. Наконец прибыли в часть. Нас было около восьмидесяти человек с Украины. В три часа ночи мы попали в баню – голые и сонные стояли с тазиками в огромном зале, где на всех было всего два крана с горячей водой. Потом – гимнастерка, штаны и сапоги. Запах этих вещей преследовал меня очень долго, вызывал тоску и грусть много лет спустя. В пять утра мы оказались в казарме в кроватях. Когда все улеглись, только тогда я осознал, что мне здесь надо будет прожить два года, 730 дней. Слеза катилась по моей щеке, и хотелось сбежать домой. Я огляделся – все ребята не спали. Их охватывали те же чувства одиночества и жалости к себе. Только задремал, и сразу крик: «Рота, подъем!» Это кричал сержант. Служба началась.

Да, слухи о дедовщине имели место. Но, то ли от того, что я был на год старше сверстников, то ли от того, что уже имел специальность и образование, я сразу нашел друга, или он меня, – деда Леху Сопроненко. Был этот парень сложен, как римский атлет: тонкая талия, широкие плечи, мышцы, как у культуриста. И главное – хороший характер. Он и стал моим покровителем. Благодаря ему я оказался в диспетчерской, так как служил в автомобильной роте. Я занялся наведением порядка в документах: транспортных накладных, списании бензина и других материалов. Оказалось, что учет запущен, и я за короткое время навел там полный порядок.

Служить мне довелось на отдельном испытательном полигоне ПВО страны, где испытывали ракеты противовоздушной обороны.

Казахстан, 1977 год. Только спустя многие годы я понял, сколько средств страна вложила в этот полигон. Служба была мне интересна. Главное – я почувствовал уверенность в себе, что я могу многое делать сам, своими руками.

После развода в части каждое утро обычно я садился за бумаги, а Леха делал бизнес. Я был удивлен, что солдат может заработать деньги из ничего. Его бизнес заключался в изготовлении браслетов для часов. Браслеты были выполнены из пластин эпоксидной смолы, со скорпионами внутри, которых полно было в Казахстане весной и летом. Солдаты ловили их, заливали смолой, шлифовали, и получались отличные браслеты для часов. Наверное, это был первый «бизнес», который я освоил в армии. Когда Леха уходил на дембель, он передал мне свои знания, и я начал делать деньги. Браслет стоил 25 рублей. Чтобы понять, что это были за деньги в 1977 году, скажу, что буханка хлеба стоила 16 копеек, один литр 95-го бензина – 20 копеек, бутылка водки – 3 рубля 20 копеек. Покупали мои браслеты солдаты из Таджикистана, Узбекистана и других республик СССР, кому родители присылали деньги.

Два года жизни в армии в Казахстане не прошли даром для меня. Помню свой первый выезд с дедом-сослуживцем из части на «точку» (так называли в степи станции слежения за полетом ракет, где обычно служили около 30—40 солдат и офицеров). Мы везли им питьевую воду.

Когда утром мы выехали из части и направились в степь на автомобиле ЗИЛ-157 (в армии эту машину называли «Колун» – автомобиль производства пятидесятых годов прошлого века, находился на вооружении СССР), я спросил у сослуживца:

– Куда мы едем? Там же нет дорог!

Вокруг пейзаж напоминал лунный или марсианский, для меня он был фантастический.

– Привыкнешь и будешь ориентироваться по холмам и компасу, – ответил солдат.

Когда через четыре часа езды по степи мы выехали на холм, представилась еще более удивительная картина: на холме на белом снегу виднелась станция темно-зеленого цвета, и создалось впечатление, что это не «точка», где живут солдаты, а спустился огромный космический корабль на этот холм.

Как чудесно нас встретили: накормили до отвала, я уже месяц так сытно и вкусно не ел. Пока сливалась вода, ребята все расспрашивали про мой родной город в Украине, про изменения на гражданке. А главное – все были приветливы, и мне так не хотелось уезжать обратно в часть, где опять деды и жесткая служба.

Через полтора года меня назначили старшиной в роте. Рота была самая большая в части – 140 солдат. Мой командный голос разрывал тишину, когда мы маршировали по части.

Классно было летом. Озеро Балхаш, которое находилось неподалеку от нашей части, – уникальное место. Вода в нем лечебная, любой нарыв или рана затягивалась за два дня. А рыба – сколько ее мы наловили за время службы, конечно, под командованием офицеров. Место, где мы служили, идеально подходило для расположения санаториев и отелей, почти нет дождей, чистейшая вода, но здесь был полигон. Мы часто наблюдали за площадкой, где запускали ракеты ПВО. И мы своими глазами видели, как эти ракеты достигали цели, хотя расстояние было 8—12 километров, но все отчетливо было видно.

Один-два раза мы зимой ездили на охоту на сайгаков. Первый раз я тогда увидел движение стада (5000—10000 голов), как по белоснежной степи двигалось черное пятно. Это было завораживающее зрелище. Охота заканчивалась одним трофеем – старым самцом с большими рогами.

В армии я стал настоящим мужиком – уверенным в себе молодым человеком, который мог постоять за себя и за свою Родину СССР.

Было много событий в армии. Бывало, время тянулось очень долго, а бывало, недели пролетали, как миг. Так я отслужил два года и в звании старшины роты вернулся домой. Ровно день в день: 14 ноября 1975-го ушел служить, а 14 ноября 1977-го вернулся домой.

Наше время

Я дремал остаток пути и проснулся, когда мы подъехали к гостинице, стоявшей в одном километре от монастыря. Как здесь все изменилось с моего предыдущего посещения! Пешеходные дорожки в поселке заасфальтированы, заборчики покрашены, открылось несколько новых гостиниц и магазинов, а главное – появились отдыхающие, хотя был несезон. Я также увидел несколько групп людей, идущих на вечернюю службу в монастырь.

Вошел в уютный холл гостиницы, и меня встретили как хорошего знакомого. Сначала официант, который нес кому-то кофе в холл, поздоровался со мной (я всегда оставлял щедрые чаевые, и официанты безукоризненно меня обслуживали), на ресепшене стояла девушка, она меня тоже узнала, хотя я не останавливался в этой гостинице года два. Она стала еще более привлекательной – ее славянскую красоту подчеркивала небольшая полнота. Для таких мужчин за шестьдесят, как я, – это эталон красоты. Помню, в один из приездов моя теперь уже бывшая жена, пристально взглянув на Наташу (так звали девушку), критически отметила:

– Лишних десять килограммов.

Хотя, пока мы заселялись с женой в номер, я никак и ничем не проявил к администратору интереса. У Наташи – замечательная улыбка. Было ей лет тридцать пять. Когда я взял ключ от люкса, она поинтересовалась, почему я так долго не приезжал. Было в ее голосе что-то особенное. Мне показалось, она обрадовалась, что я приехал один. Возможно, это фантазии пенсионера.

Поднялся в номер и начал разбирать вещи, я не знал, сколько пробуду здесь. Обычно я приезжал на два-три дня, все время спешил назад в город – бизнес покоя не знает, темп работы в последнее время был диким. Еще и эти выборы в депутаты: я все время был в загоне. А сейчас спешить было некуда. Надо было обдумать, как жить дальше. Первым делом необходимо встретиться с моим Жекой – в миру, а теперь уважаемым архимандритом Матвеем.

Когда я разбирал вещи, выпала книга Лесли Уоллера «Банкир». Она была моим талисманом на протяжении больше, чем сорока лет. Мне ее подарил Жека. Как поразила меня эта книга в юности. Я мало что понимал в акциях, котировках, биржах, банках, но дух этой книги, жизнь ее героя, которой я никогда не жил, манили меня. Этот дух победителя вел меня всю жизнь. Порой, когда водитель утром забирал меня из дома, я, сидя на заднем сиденье «Mercedes» S-класса в костюме от Brioni за три тысячи долларов, вспоминал эту книгу и думал, что похож на ее героя Палмера. Это было смешно, но очень приятно, что я смог достичь достойного уровня жизни сам, своими руками и головой. И что со мной были друзья и компаньоны, которые помогли мне стать тем, кем я сейчас был.

Номер был большой и уютный. Я колебался: идти в ресторан с водителем или принять душ и лечь в постель. Переборов желание ложиться спать, я позвонил водителю, и мы пошли гулять по поселку. Мы увидели везде изменения: освещение улиц, ремонт дорог, оборудованные детские площадки – поселок явно превращался в маленький городок.

После хорошей прогулки мы зашли в ресторан гостиницы, и опять на ресепшене я увидел Наташу, чужой человек, но мне было приятно ее еще раз встретить. Я вспомнил, что в прошлый свой приезд я поздно вечером возвращался из ресторана через холл гостиницы и увидел на стойке цветы. Я спросил у Наташи, не жених ли подарил. Она ответила, что у нее сегодня день рождения, а цветы подарила подруга. У меня, естественно, не было подарка, и я был слегка пьян. Я вынул все деньги из бумажника и попросил ее не отказать мне принять этот подарок. Администратор категорически отказалась, но я все равно положил деньги на стойку возле цветов и пошел в номер. Почему я вспомнил тот случай, потому что на ресепшене опять стояли цветы.

После вкусного ужина и 50 граммов французского коньяка «Remy Martin» я поднялся в номер и прилег на кровать. Мысль была одна – как пройдет завтра встреча с Женей, о чем будем говорить, какой совет он мне даст? Мне было интересно, как он сейчас выглядит, каким он стал: сан обязывает быть солидным.

Мысли крутились в голове, и опять нахлынули воспоминания – моя молодость… Почему в последнее время я все чаще вспоминаю малейшие подробности своей юности?

1978 год

После службы в армии моя мама устроила меня на завод, где и сама работала. Сейчас современникам трудно себе представить, что такое было утро 1978 года. Огромное количество людей в шесть часов утра спешили на работу на заводы и фабрики. В нашем городе было больше двух десятков заводов – это были крупные предприятия, на каждом из них трудились около десяти тысяч человек. В большинстве городов страны СССР десятки миллионов каждый день вкалывали на благо родины и гордились этим. Утром невозможно было уехать на работу. Все трамваи, троллейбусы, автобусы были забиты, люди давили друг друга, злились, особенно в плохую погоду. Зато летом в такой тесноте случалось проехать рядом с красивой девушкой, которую толпа прижимала к тебе, и эти тридцать минут поездки превращались в сексуальный фильм наяву.

Работа на заводе была вредной (плохая экология), тяжелой. Конвейер, придуманный Генри Фордом, в полном объеме был внедрен в цеху, где я работал.

Самое противное в моей работе в ту пору – в семь утра на заводе необходимо было на чистое тело надеть спецодежду, холодную и грязную (в мазуте), так как стирали ее один раз в неделю. Приняли меня в коллективе хорошо, и я быстро подружился с ребятами – команда молодежная и работать было весело.

Страна СССР в ту пору входила в эпоху, как говорила партия, развитого социализма. Но несправедливое распределение благ все больше и больше выпячивало слои общества, которые уже не могли скрывать огромные доходы, заработанные незаконно. Все больше и больше людей, приобретали дачи, автомобили, красивую одежду и другие блага, которые скрыть было нельзя. Работать на заводе стало не престижно. Считалось, что работают на заводе, кроме руководителей, лохи – люди, которые не умеют «крутиться», т. е. заработать больше денег, чем платило государство.

Сейчас молодым людям трудно поверить, но все в стране было государственным. Да, были частные дома, автомобили, те, у кого они были, считались богатыми людьми. Но все средства производства были государственными. Огромные, роскошные дома видел простой труженик, советский человек, когда летом отдыхал в Грузии, Армении и других республиках СССР. Предел мечтаний простого гражданина страны в те времена – трехкомнатный кооператив, румынская мебель, хрусталь в шкафу, обязательно на стене ковер. В наше время эти блага кажутся незначительными.

Но во все времена необходимо было бороться. И работать, чтобы блага были у твоей семьи, сами они ни тогда, ни сейчас не приходят в дом.

Зарплата на заводе выдавалась два раза в месяц: аванс и получка. Так как я работал на вредном производстве, мне платили от 280 до 400 рублей. Средняя зарплата инженера составляла 180 рублей. Молодые ребята, рабочие цеха, покупали одежду не по своему статусу: ратиновое пальто, пыжиковую или норковую шапку и обязательно мохеровый шарф. Таков был стандартный вид успешного молодого человека – это как сейчас надеть одежду от Giorgio Armani.

Первый корпоратив, в обиходе тогда такое слово отсутствовало, принес неожиданное знакомство. Все сотрудники цеха собрались в ресторане отметить праздник, сдавали по 10 рублей с носа – сумму, за которую в ресторане можно было неплохо поесть и выпить, но только в приличном месте. Кто выбирал ресторан, в котором мы отдыхали, я не знаю, но он был не лучший в нашем городе. Многие ребята пришли с женами, я был молод и холост, девушки у меня в ту пору не было. Да и пришел я лишь для того, чтобы посмотреть, как отдыхает рабочий класс. Так как с едой было не очень, ребята налегали на спиртное. Начались танцы, и я увидел совсем юную девушку, которая отдыхала в другом конце зала, она стояла у стены одна, я пригласил ее на танец. Как потом оказалось, звали ее Маша и работала она в нашем цеху, но на другом этаже. Маша была невысокого роста, милая и хорошо сложенная. После выпитого спиртного и классного вечера я напросился проводить Машу домой. Как оказалось, она замужем, у нее есть ребенок. Я, как обычно, ошибся в определении ее возраста – женщины, не девушки. После нескольких случайных встреч на территории завода мы начали втайне от всех встречаться. В ту пору ее муж служил в армии.

Я не знал девушки нежней и ласковей, чем Маша. Она ничего, кроме любви, не просила, да и любви она не просила, просто отдавала всю себя, не требуя ничего взамен. Да, у меня были девушки, но все было несерьезно и скоротечно. Сейчас меня просто любили, я это чувствовал, таким, какой я есть, просто любили.

Где в те времена можно было встречаться с женщиной, чтобы не скомпрометировать ее? Конечно, дома, но я жил с родителями, об этом не могло быть и речи. В гостиницу с разными фамилиями не пускали, да и мест в гостинице был дефицит. Оставались автомобиль и выезд на природу летом, чем мы и пользовались, когда выпадала возможность. Мы наслаждались друг другом, как будто не могли надышаться вместе. Я не хотел ее компрометировать перед знакомыми, понимал, что наш роман обречен, да и она, думаю, это тоже понимала. Так и повстречались мы целый год, где придется, встречи были короткими и оттого, наверное, очень счастливыми.

Не знаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы я остался работать на заводе, но судьба резко изменила мой путь в 1979 году.

С Женей мы встречались нечасто, он все время был занят наукой – писал кандидатскую диссертацию. Я до сих пор не могу произнести термины из его работы: что-то связанное с криогенной физикой. Жека активно переписывался со знакомыми из других стран. Познакомился с ними, когда был за границей по программе обмена студентов, очень хорошо владел английским и французским языками. Каждая новая встреча с ним оборачивалась знакомством с новым автором – он каждый раз приносил мне книги. Так я начал читать романы Ирвина Шоу – он стал моим любимым писателем. Булгаков, Маркес, Жорж Амаду, Айтматов и многие другие – они мне открывали другой мир и множество жизненных историй. Жека все время высказывал мысли о вещах, о которых я ничего не слышал и не понимал: процессы в экономике западных стран, кризисы. А я думал, так им и надо, «империалистам».

Под влиянием книг, друзей меня все больше тянуло к людям, которые умеют зарабатывать деньги, из сферы обслуживания. Начальники производств, бармены, кладовщики, директора магазинов – этот слой людей делал вид, что работает на государство. На самом деле они работали на себя, прикрываясь должностью, они уже не могли скрывать свои доходы: автомобили, дорогую одежду, золотые изделия и бриллианты. Доходы многих директоров были в сотни раз больше, чем зарплата рабочего на заводе. Все делали деньги, нарушая закон, пользовались всеобщим дефицитом товаров в стране.

Один из моих дальних родственников предложил мне работу в сфере обслуживания, так я оказался на курсах барменов и буфетчиков. Разница между заводом и трестом питания, куда меня устроили после курсов кладовщиком, была огромная и для меня неожиданная. Первое – все, практически все, ругались матом: и женщины, и мужчины, – это было нормой. Да, на заводе, где я работал, можно было услышать мат, но только от начальника, да и то по делу. А в тресте, где я оказался, мат – разговорная речь. Второе, что меня еще больше шокировало, – это отношение к сексу: заняться сексом просто, без предварительных разговоров и ухаживаний. Ради справедливости стоить сказать, что это касалось не всех – было много порядочных женщин. Но отношение к сексу в тресте было таким, как сейчас у современной молодежи, (конечно, не у всех): секс – больше спорт, чем любовь. Цель моя была прозаичная – получить новые знания и заработать денег больше, чем платили на заводе. Изменились условия: мне не нужно было бежать на работу к семи утра, теперь я приходил к девяти и главное – ходил на работе в чистой белой рубашке и три раза в день пил отличный кофе. После двух месяцев работы в один из дней я впервые в своей жизни заработал 500 рублей – за один день. Я сидел в своем маленьком кабинете кладовщика, и смотрел на деньги, и, естественно, подумал: «Почему бы не каждый день иметь такие деньги?» Я еще тогда не знал, что каждый, кто работал в той системе, должен платить «наверх», иначе карьера закончится.

Чтобы понять, как я смог заработать такие деньги, необходимо знать, как в СССР была построена структура распределения продуктов питания и вообще всего. Выделяли строгое количество любых товаров каждому предприятию каждый месяц. Товаров было мало, а желающих много – в стране был дефицит всего. У каждого директора предприятия в конце месяца – аврал, надо выполнить план, фондов мало, а план большой, вот и думай, где взять недостающих продуктов, выкручивайся как можешь. Но были разные лазейки для получения необходимого товара, например, ты дружишь с человеком, который распределяет фонды. Можешь получить сверх фондов все, что угодно и сколько угодно, – только плати. Я не имел таких друзей, я просто поехал за город, где выращивали свиней, содержали убойный цех, вошел к директору этого хозяйства и попросил отгрузить продукцию. Для подкрепления просьбы я аккуратно положил под лист бумаги, на которой он что-то писал, 25 рублей. Впервые в своей жизни я кому-то дал взятку. Директору было шестьдесят лет, бедно одет, но он по-доброму на меня посмотрел:

– Сколько продукции тебе отгрузить и какие наименования?

Я растерялся, но он быстро подготовил накладную и вручил мне. Это была моя маленькая победа, в машине было две тонны субпродуктов и две тонны мяса. Все это я привез на два производства, которые обслуживал, и заведующие производствами заплатили мне 500 рублей. Такую сумму денег я мог получить на заводе за два месяца тяжелейшей работы. Так я начал «крутиться».

Наше время

Я проснулся перед рассветом – не спалось. Не знаю почему, но я был не в своей тарелке перед встречей с архимандритом Матвеем. Боялся, что он начнет расспрашивать о сыне, жене, а я еще не был готов к разговору по душам. Я опять задремал и проснулся уже в девять часов утра. Быстро приняв душ, спустился в ресторан. Официант уже знал мой обычный набор блюд на завтрак и принес сразу чай, приготовленный на «Морщинской» воде, остальное как всегда – теплый белый хлеб, масло и омлет классический. После завтрака зашел в номер и стал думать, как мне одеться: официально или в свитер, джинсы и куртку. Выбрав второе, бодро зашагал в монастырь. Погода выдалась как по заказу: светило солнце, было тепло, желтые листья сыпались под ноги – утро стояло чудесное. Когда я вошел на территорию монастыря, увидел, сколько сделано за эти годы, пока я не приезжал сюда. Дорожки уложены плиткой, здания покрашены, гостиница для паломников отремонтирована, сияла, как новая. Храм блистал позолотой, я услышал проповедь на улице – были установлены колонки. Я верующий человек. С каждым годом после сорока лет я все больше и больше верю в то, что над каждым из нас есть что-то, что ведет нас всю жизнь. Не знаю – это Бог, высшая сила или ангел, но, что это есть, я точно знаю. Место, где был расположен монастырь, было необыкновенное. У излучины реки на холмах располагается монастырь, река отделяет его от поселка, а соединяет их мост с ажурными перилами. Вокруг была какая-то необыкновенная атмосфера успокоения. Абсолютная тишина стоит в этом месте, как бы сама природа говорит тебе: «Остановись здесь и помолись, забудь все проблемы, не суетись, помолись в храме и поговори с Богом откровенно. Так как врать не имеет смысла. Он и так все знает и все видит».

Я вошел в храм и перекрестился. Верующих было много, и отрадно, что половину из них составляла молодежь. Своего друга я узнал сразу, мне показалось, что он совсем не изменился, даже помолодел. Борода была аккуратно подстрижена. И, в отличие от меня, наполовину лысого, волос на его голове было столько, как будто ему тридцать лет. А главное – глаза были чистые и ясные, как у человека, которому нечего в жизни прятать, особенно мысли. Я представил себя рядом с ним в зеркале и убедился, что сильно проигрываю. Пока шла служба, я поставил пять свечей за здравие и несколько за упокой душ моих близких, которых уже давно нет на этом свете. Затем начал обходить иконы, каждой молился, всегда делал три подхода, никогда не менял очередность. Чудотворная икона святого Николая – у него просил здоровья близким, затем икона Сергия Радонежского – у него просил помощи в бизнесе. Не знаю, почему много лет назад выбрал эту икону, честно скажу – она мне часто помогала. Затем икона Божией матери, а потом у большой иконы Христа молился, просил прощения за свои грехи, вольные и невольные, просил наставить меня на путь истинный, указать мне дорогу, по которой идти дальше, просил прощения за свою гордыню.

После молитвы верующие подходили к архимандриту Матвею, так теперь называли моего друга, а раньше в миру – Евгению Тимофеевичу. Сан, который он получил, принадлежал ему по праву. Верующие целовали его руку и просили благословить. Я немного растерялся, что было мне не свойственно; как мне подойти: обнять друга, поцеловать руку или просто поклониться и перекреститься. Все решилось само – он меня увидел, с радостью подошел и обнял, мы трижды поцеловались. За последние два года я не помню, чтобы кто-то так радостно меня встречал. Я еще раз посмотрел на него вблизи – как ему удалось сохранить этот юношеский взгляд? И глаза – они излучали счастье. «Боже, – мелькнуло в голове, – он здесь счастлив».

– Саня, как я рад тебя видеть!

Давно меня так никто не называл, обычно – Александр Александрович и потом Егоров, правда, в основном подчиненные. Радость у Жени была неподдельная, мы пошли в здание, где была его комната. Ничего не изменилось в его обители, разве что появилась новая икона мученицы Варвары. Когда мы вошли, Жека быстро прочитал у иконы молитву, видно было, что до сих пор любит свою первую и единственную девушку Варю, которой уже больше двадцати лет нет на свете и из-за которой мой друг оказался в монастыре. Мне показалось, что на иконе у святой глаза Вари. Я отвел взгляд от иконы, и мне вспомнились глаза Варвары, лучистые и всегда радостные, я никогда не видел их грустными, никогда.

Я сел на единственный стул в комнате, а архимандрит Матвей – на кровать. В комнате был безукоризненный порядок. Все было просто – шкаф для одежды, шкаф для книг, стол, о боже, на столе – новый компьютер; это значило, что статус моего друга в монастыре высок. Он больше двадцати лет прожил в этой комнате. Когда его приняли в монастырь, он работал истопником в котельной. В ту пору котлы топили дровами, и Жене пришлось все лето заготавливать и рубить дрова. Так продолжалось несколько лет. Фигура у него стала как у борца: даже сейчас сквозь одежду просматривались бицепсы, хотя уже много лет он отношения к котельной не имел. Много лет Жека отдавал монастырю свои деньги. Сначала это были деньги, которые я привозил ему, – он был учредителем нашей фирмы, моим компаньоном. Суммы были немалые, по пятьдесят тысяч долларов. Я тоже помогал монастырю деньгами, но мои взносы были гораздо скромнее. Помню, года через четыре, после того как Женя оказался в монастыре, он попросил меня приехать. Захотел выйти из бизнеса, сказал, чтобы я сам определил сумму его доли, так как на шее у меня сидеть не будет. Он просто сказал:

– Это нечестно.

Конечно, я попытался его отговорить, но он настоял на своем. Я взял кредит в банке и через две недели привез ему один миллион долларов – во столько я оценил его долю в бизнесе. В ту пору это был небольшой завод, который мы вместе построили. Увидев деньги, он, как обычно, улыбнулся и спросил:

– Кредит взял?

Я ответил:

– Да, не волнуйся, я скоро отработаю эту сумму.

Но он отсчитал половину, а остальное вернул мне.

– Скоро кризис, – сказал он, – тебе понадобятся оборотные средства.

И, как всегда, мой друг оказался прав. Я до сих пор не могу понять, как можно находиться в этой глухомани и предвидеть кризисы. В фирме Женя отвечал за финансы, когда мы работали вместе, был финансовым директором. Его способность работать на опережение всегда восхищала меня. Как впоследствии оказалось, он угадал и о кризисе, и о том, что мне понадобятся оборотные средства.

Куда Женя девал свои деньги, я мог только догадываться. Мне кажется, изменения в монастыре произошли во многом благодаря пожертвованиям, которые он делал, особенно в начале ремонта. Конечно, были и другие, кто делал пожертвования, но помощь Жени за многие годы была значительной. Он всегда меня ругал, что я много трачу на жизнь, говорил, не рисуйся, лучше счет в банке, а потом все остальное. Конечно, я его не слушал и жил на широкую ногу.

Я еще раз поздравил архимандрита Матвея с получением сана, но Женя улыбнулся и сказал:

– Мне он не нужен, главное – быть ближе к Богу и помогать добрым людям словом.

Я знал, что он помогает не только словом людям в поселке. Настоятель монастыря, отец Григорий, уважал и покровительствовал моему другу, и сан архимандрита он заслужил.

Мы сидели в его комнате и смотрели друг на друга, не знаю, какие эмоции вызывал я у Жени, но мне было здорово находиться рядом с ним – было светло и спокойно на душе.

– Рассказывай, – кивнул он головой. – Вижу, годы, которые мы не виделись, были непростые. Замученный ты, и взгляд тревожный. На сколько приехал: на день, на два?

– Нет, – ответил я. – Теперь я свободен. Если не прогонишь, буду к тебе ходить каждый день и молиться в храме.

Он посмотрел на меня с улыбкой, как учитель на ученика, значит, дела совсем плохи. Мы сидели молча минут десять, каждый думал о своем. Затем Женя поднялся, извинился, что не может провести этот день со мной, так как заранее договорился встретиться с Вадимом. Для архимандрита Матвея он был Вадимом еще с института.

Вадим удачно женился на дочери крупного партийного босса, начались перестройка и головокружительная карьера. Сегодня его знает вся страна – состояние в два миллиарда долларов, и, конечно, он теперь Вадим Дмитриевич. Он знал, что я дружу с Женей, знал о моем существовании, но близко мы не общались. С Жекой он дружил давно. Когда Жека резко изменил свою жизнь, Вадим стал приезжать к нему в монастырь один-два раза в год. Обычно два или три «Mercedes» G-класса, «кубики», появлялись возле монастыря на два-три часа. Я никогда не спрашивал Женю, о чем они говорили, немного ревновал его к Вадиму в молодости, а сейчас было просто любопытно, что олигарху здесь нужно.

Я был рад, что наша встреча с Жекой закончилась, так как говорить откровенно о своей жизни не был готов. И я отправился в гостиницу. Вечером мы с Алексеем пошли в ресторан поужинать. Я попросил официанта принести два по 50 граммов коньяка «Remy Martin». Официант извинился – коньяк такой марки закончился. Он предложил «Hennessy Х. О.», но я отказался. Вообще-то мой любимый коньяк марки «Jean Fillioux», но его рестораны не заказывают из-за дороговизны. Мужчина, который сидел за соседним столом и слышал наш разговор с официантом, предложил выпить коньяк «Martell Х. О.». Я не знал этого человека, и мне было неудобно принять его предложение, но незнакомец сам подсел за наш стол и представился – Олег Павлович, хозяин этой гостиницы. Я десятки раз жил здесь и ни разу его не видел. Оказалось, он хорошо знает меня. Он знал мои фамилию, имя и отчество, не мудрено – паспорт всегда предоставляли при вселении, а также мои предпочтения по кухне и спиртным напиткам. Было приятно осознавать, что меня здесь уважают.

Мы разговорились. Я похвалил его гостиницу за качественное обслуживание и порядок в номерах, он – мой вкус и предпочтения в марках коньяка. В разговоре я упомянул об изменениях в лучшую сторону, которые произошли в поселке, и заметил наплыв туристов и паломников, хотя был уже несезон. Он был со мной согласен и поделился планами по развитию своего бизнеса. Оказывается, он хотел построить закрытый аквапарк, чтобы летом и зимой можно было плавать, и посещать бани, но для этого проекта ему нужно было найти два миллиона долларов. В банк он не хотел обращаться, был противником кредитов, поэтому искал компаньона. Конечно, если бы год назад он сделал мне такое предложение, я бы проработал вопрос, составил бизнес-план и принял решение. Возможно, я бы вложил прибыль фирмы, но, увы, сегодня я не имел такой возможности. Сегодня я располагал деньгами, в машине в пакете лежали пятьдесят тысяч долларов да на личной карте десять тысяч долларов, а бизнес уже не мой, даже дом уже не мой, осталась старая квартира – последний рубеж.

Я спросил прямо хозяина гостиницы:

– Вы предлагаете мне участие в своем бизнесе?

Он ответил прямо, что доверяет мне.

– Но вы меня совсем не знаете, – я был удивлен, он казался мне серьезным человеком.

– Почему же, я навел о вас справки, у нас много общих знакомых. Да и весь поселок знает, если бы вы не посещали наши места много лет подряд и не помогали монастырю, его так быстро не восстановили бы.

Оказывается, в поселке думают, что я основной спонсор строительства. Я улыбнулся и ответил Олегу Павловичу, что это большое заблуждение. Я, конечно, помогал на протяжении многих лет монастырю, но это были небольшие суммы, за эти деньги монастырь невозможно было восстановить. Но Олег Павлович не согласился со мной. Я был удивлен, как много людей знают обо мне и сколько ненужной информации собирается вокруг меня. Разговор с хозяином гостиницы затянулся, коньяк согревал душу, было спокойно и классно, спешить не хотелось, хотелось этот вечер продлить. Но все же и честь надо знать. Я поблагодарил Олега Павловича и пошел к себе в номер. В номере я сел напротив зеркала и стал разговаривать: «Жека, вот как сложилась жизнь…» Я разговаривал с ним, как будто он сидел напротив меня, и опять воспоминания нахлынули. Сколько десятилетий прошло, все как в кино, только ленту перемотать назад нельзя.

1980 год

Партийное собрание в тресте (на заводе меня приняли в члены КПСС) проходило в актовом зале, сейчас назвали бы «конференц-зал». На каждом предприятии, плохом или хорошем, обязательно должен был быть зал, где на партийных собраниях рассказывали членам партии, как надо работать и правильно жить. В СССР в ту пору была одна партия – КПСС, Коммунистическая партия Советского Союза. Что такое коммунизм, мало кто знал, но весь советский народ шел к нему. В ту пору, в эпоху Брежнева, ходил такой анекдот. Брежнева спросили: «Леонид Ильич, почему при переходе от социализма к коммунизму нечего есть?» (Был сплошной дефицит.) Он ответил: «В дороге кормить никто не обещал».

Партийные чиновники жили, конечно, не так, как советские люди, которые трудились на заводах, разница была большая. Общество уже было разделено на касты: партийные и государственные чиновники, руководители заводов и фабрик – красные директора, офицеры высшего звена, КГБ, МВД, врачи, которые умели «крутиться», и другие. Сфера обслуживания стояла особняком: руководители крупных магазинов, трестов питания, всевозможных баз, крупных колхозов и совхозов. Все или почти все директора жили не по средствам, то есть не так, как весь советский народ, который работал только за зарплату. В одной из любимых кинокомедий того времени герой желает плохой жизни другу: «Чтоб ты жил на одну зарплату». Эпоха Брежнева, особенно последние десять лет его правления, была разрушительной для страны. По телевизору каждый вечер все каналы советским людям вбивали в голову принципы строителя коммунизма. А через час те же руководители партийной элиты ехали в ресторан и просаживали за вечер сумму денег, равную месячной зарплате рабочего на заводе.

Эпоха Брежнева – эпоха сплошных приписок на предприятиях, очковтирательства, эпоха воровства. Но жить было весело и не голодно. Кто хотел заработать, мог заработать хорошие деньги на жизнь.

Появились люди, которые зарабатывали очень большие деньги головой и руками, – профессионалы, мастера своего дела. Мебельщики, столяры, плиточники, строители. Была и другая категория людей, которые научились зарабатывать на ошибках системы. В огромной стране красная икра на острове Сахалин никому была не нужна, а в Киеве за нее платили большие деньги. И только на доставке можно было заработать на автомобиль, что и делали с успехом директора вагонов-ресторанов.

Директор треста сидела на сцене в актовом зале. Ее недавно назначили на эту должность. Она очень модно одевалась, как и подобает руководителю ее ранга. С первых дней работы она проявляла строгость и требовательность к подчиненным. На самом деле она подбирала себе в команду тех, кому можно доверять и с кем можно работать и зарабатывать деньги, кроме зарплаты.

Я в ту пору был самым молодым директором столовой и самым неопытным руководителем, который еще не знал, что, кроме официальных отношений в коллективе, есть еще и неофициальные. По мнению директрисы, я не подходил на должность директора столовой. И она уже много раз критиковала меня, делая все, чтобы я сам написал заявление на увольнение. Уже не впервые директриса начинала собрание с критики в мой адрес и заканчивала собрание моей фамилией. Наверное, я бы уволился с этой работы. Но мне было очень интересно делать что-то новое, и я из последних сил терпел унижение.

На сцене в тот раз сидел представитель райкома партии – второй секретарь, его все в районе побаивались. В ту пору было не принято спорить или не соглашаться с мнением партийного работника. В лучшем случае ждало увольнение, в худшем – разные негативные сценарии: взыскание, исключение из партии, конец карьеры. Методов было много. Все в зале ждали, что после выступления директрисы при поддержке райкома по моей кандидатуре сделают организационные выводы. Я сидел и молился про себя, чтобы собрание быстрее закончилось, и я бы с другом мог выпить армянского коньяка и расслабиться. Меня так достала директриса, что мне было уже все равно, лишь бы побыстрее решили мой вопрос.

За неделю до собрания одна из руководителей отдела кадров (она помогала мне адаптироваться в тресте) порекомендовала мне отправить подарок – набор спиртных напитков и деликатесы этому партийному боссу, который сидел на сцене. Был какой-то праздник, подарок я отправил, но уже и забыл об этом. Жизнь в ту пору у меня была очень интенсивная, работы было очень много. Директриса опять начала критиковать мою работу и мой коллектив. Все в зале думали, что райком поддерживает ее позицию и мне как минимум «влепят выговор». Неожиданно для всех и особенно для директрисы, во время своего выступления второй секретарь райкома высказался о том, что в зале нет молодых руководителей, кроме меня. И столовая у него находится на отшибе в новом районе города, где даже дорог нормальных нет, и что кормят строителей на площадках, а это непросто. Неужели партийная организация в тресте настолько слаба, что не может помочь молодому руководителю? В зале после его выступления все начали переглядываться. Директриса не ожидала такого поворота, и было видно, как она стушевалась. Конечно, и для меня это было неожиданно. В ответном слове она согласилась с мнением партийного функционера: