Читать книгу Уголовный процесс - А. М. Баранов - Страница 64

Действительно, мир познается, по сути, одними и теми же средствами, однако уголовное судопроизводство – сфера особая. В связи с этим следует выделить особенности уголовно-процессуального доказывания как разновидности познания:

1) процесс доказывания осуществляется специальными субъектами. В соответствии с ч. 1 ст. 86 УПК это дознаватель, следователь, прокурор и суд, хотя в получении доказательственной информации (сведений о фактах) могут участвовать и иные субъекты;

2) процесс уголовно-процессуального познания ограничен временными пределами. Так, ст. 162, ч. 3 ст. 223 УПК устанавливают процессуальные сроки производства по уголовному делу;

3) средства доказывания строго определены уголовно-процессуальным законом. Так, ч. 2 ст. 74 УПК ограничивает инструментарий доказывания перечисленными видами (источниками) доказательств, а гл. 24 – 27 УПК предлагают средства их получения – следственные действия;

4) уголовно-процессуальное доказывание носит удостоверительный характер, что означает: а) обязанность удостоверения в полученном доказательстве следующего адресата доказывания (недостаточно познать сведения о факте для себя, необходимо убедить в этом иного субъекта: прокурора, суд, общество); б) полученные сведения о факте необходимо удостоверить (закрепить, зафиксировать) предложенным в УПК источником доказательств, что создает необходимые условия для их проверки и оценки с точки зрения доброкачественности;

5) процесс доказывания обеспечивается государственным, уголовно-процессуальным принуждением (см., например, разд. 4 УПК «Меры процессуального принуждения»). При этом каждое следственное действие предусматривает возможность применения уголовно-процессуального принуждения: привод не являющегося без уважительных причин свидетеля; вскрытие помещений при обыске и др.);

6) наличие в пределах и за пределами уголовного судопроизводства лиц, заинтересованных в результатах доказывания (потерпевший, обвиняемый, их связи и др.), что, соответственно, должно учитываться при оценке полученных доказательств;

7) законодательное закрепление обязанности доказывания (ст. 21, 73 УПК и др.). Данный процесс не творческое право исследователя – это требование закона;

8) предмет уголовно-процессуального познания ограничен законом (ст. 73 УПК), который дает строгий обязательный перечень обстоятельств, подлежащих доказыванию;

9) обязательность принятия итоговых решений по результатам уголовно-процессуального познания, т.е. использование результатов доказывания (но не доказывание ради доказывания!).

Таким образом, уголовно-процессуальное доказывание как разновидность познания опирается на общие законы гносеологии, но имеет существенные особенности, определяющие его специфику. В первую очередь это цели, субъекты, средства, процедура и результаты познания.

Критерием эффективности деятельности органов уголовного судопроизводства всегда выступало соответствие сделанных ими выводов и принятых процессуальных решений тому, что произошло в реальной действительности, т.е. установление истины по уголовному делу.

Обстоятельства совершенного преступления могут быть познаны в той же степени, как и другие явления объективной действительности. Вместе с тем вопрос о понятии, содержании и характере истины, о возможности и степени ее достижения, ее познаваемости всегда выступал одним из ключевых, но дискуссионных и сложных в теории доказательств и уголовно-процессуальной науке.

Уголовно-процессуальное законодательство советского периода (УПК РСФСР 1922, 1923, 1960 гг.) принципиально определяло установление истины целью доказывания. Так, ст. 20 УПК РСФСР 1960 г. закрепляла обязанность суда, прокурора, следователя, лица, производящего дознание, (дознавателя) всесторонне, полно и объективно исследовать обстоятельства дела, т.е. устанавливать истину по уголовному делу, что выступало необходимым условием осуществления справедливого правосудия. «Установить фактические обстоятельства уголовного дела в соответствии с действительностью – значит установить по делу истину», – указывал М. С. Строгович.

Действующее уголовно-процессуальное законодательство (УПК) прямо не закрепляет обязанность органов уголовного преследования и суда устанавливать истину по уголовному делу. Идеология пореформенного уголовного судопроизводства исходит из приоритета задачи соблюдения прав личности над задачей раскрытия преступления, установления лица, подлежащего преданию суду, и определения меры его ответственности. Это означает, что для установления обстоятельств совершенного преступления не могут использоваться процессуальные средства в ущерб интересам прав личности. Такова концепция назначения уголовного судопроизводства, предложенная современным законодателем («истина важна, но права человека первичны»).

Вместе с тем, как представляется, вопрос об отношении к истине в уголовном судопроизводстве должен решаться при исследовании содержания данной категории или проблемы степени достижения истины.

Истине как цели доказывания в уголовно-процессуальной деятельности и как основе целеполагания уголовного процесса всегда уделялось большое внимание и придавалось важное методологическое значение.

Советская теория доказательств, исходя из философских обоснований отсутствия каких бы то ни было гносеологических препятствий для установления истины в уголовном процессе, отрицала саму возможность недостижения этой цели. Отсутствие этого результата в практической деятельности объяснялось исключительно низкоэффективной работой органов уголовного преследования и судей, а не объективными препятствиями на пути установления истины (девизом того времени служила декларация: «Нет нераскрытых преступлений – есть следователи, которые не могут их раскрыть»). Поэтому ставилась задача точно и полно познать картину совершенного преступления, т.е. установить объективную истину по уголовному делу.

В связи с этим теория доказательств традиционно выделяла два подхода к целеполаганию доказывания: 1) в уголовном процессе должна устанавливаться только объективная (материальная) истина; 2) возможно достижение лишь истины юридической (процессуальной или формальной) при отрицании вероятности установления истины объективной. Первая позиция, как постулат советской юридической науки, полностью противопоставлялась второй, прародительницей которой признавалось западное (а значит, чуждое) право.

1. Когда знания о преступлении адекватны объективной действительности и не зависят от человека и человечества, по делу установлена объективная истина.

Объективная (материальная) истина – полное и точное соответствие реальной действительности выводов следователя и суда об обстоятельствах рассматриваемого уголовного дела, о виновности или невиновности привлеченных к уголовной ответственности лиц (М. С. Строгович).

Теория объективной истины безраздельно господствовала в уголовном процессе советского государства. Ее сторонники, опираясь на марксистско-ленинскую теорию познания, определяли объективную истину как соответствие человеческих представлений о предметах действительности этим предметам, независимо от сознания воспринимающего. Иначе, по мнению ученых, это не истина, а заблуждение, ошибочно принимаемое за истину.

Данная теория полностью отвергала продукт буржуазного права – формальную истину, под которой понималось соответствие выводов следователя и суда каким-то формальным условностям. Она именовалась не иначе, как квазиистина, псевдоистина, и выводы суда, основанные на ней, признавались ложными. Формальная истина в данном понимании – это соответствие выводов суда лишь определенным условностям. Вместе с тем подобные заключения советской уголовно-процессуальной науки нельзя признать объективными, лишенными идеологического подтекста. Сам взгляд на формальную истину предлагался упрощенным, наукообразным, суррогатным.

2. В последнее время устоявшийся взгляд на целеполагание судопроизводства как установление исключительно объективной истины подвергся серьезной ревизии. Достаточно заметен процесс реставрации разделяемой западными и русскими дореволюционными юристами позиции, согласно которой юридическое познание допускает вероятностный характер.

«Объективная (материальная) истина – есть фикция, точнее юридическая фикция, позволяющая использовать уголовный процесс для постановления приговора: а потому ее сохранение как средства уголовного процесса предполагает, что на первое место будет поставлена процессуальная истина», – отмечал В. В. Никитаев.

Русский дореволюционный уголовный процесс ставил перед собой «не стремление к отысканию безусловной материальной истины, а стремление к истине юридической» (И. В. Михайловский). Большинство отечественных процессуалистов провозглашали требование установления достоверности в судебной деятельности (с более или менее высокой степенью вероятности), объясняя это несовершенством средств человеческого правосудия (В. К. Случевский, И. Я. Фойницкий), наличием условностей, юридических фикций, презумпций и т.д. в уголовном процессе (Н. Н. Розин). Практически на этой же позиции находился и советский юрист, бывший Генеральный прокурор СССР А. Я. Вышинский, признававший, что условия судебной деятельности ставят судью перед необходимостью решать вопрос с точки зрения установления максимальной вероятности тех или иных факторов, подлежащих оценке.

Нормы УПК полностью подтверждают данные выводы. Очевидно, что объективные препятствия к установлению материальной истины прямо заложены в законе. Это в первую очередь принцип презумпции невиновности и вытекающие из него правила доказывания, право обвиняемого «хранить молчание» (п. 3 ч. 4 ст. 47 УПК), право на свидетельский иммунитет, жесткие правила и стандарты доказывания, отсутствие института дополнительного расследования вследствие его неполноты, нейтральная роль суда и др.

Вместе с тем подобные «препятствия» еще раз подчеркивают концептуальную идею современного законодателя о приоритете задачи охраны и обеспечения прав личности в уголовном судопроизводстве по отношению к задаче достижения объективной истины любым путем.

Юридическая (процессуальная или формальная) истина – это соответствие выводов суда имеющимся в деле надлежаще и скрупулезно проверенным, исследованным и оцененным доказательствам. Это истина, опирающаяся на материалы уголовного дела. Это подтверждение достоверности установленных фактических обстоятельств преступления, т.е. «доказанная достоверность».

Скорее всего, в споре о целях доказывания и степени познаваемости истины, как и в любых вопросах веры, не может быть правых и неправых. У К. Чапека есть рассказ «Последний суд», где преступник после смерти оказался на небесах и не увидел Бога в числе своих судей – тот выступал только в роли свидетеля. Преступник с удивлением обратился к Господу с вопросом, почему не он выступает судьей, на что получил ответ: «Потому что человеку необходим человек. Я, как видишь, только свидетель, но наказывать... должны сами люди... и на небе. Люди не заслуживают никакой иной справедливости, кроме человеческой... Если бы судьи все совершенно знали, они бы... не могли судить».

Таким образом, УПК официально не отказался от задачи установления истины по уголовному делу, хотя «закамуфлировал» ее провозглашенной моделью состязательного судопроизводства.

Оптимальной целью уголовно-процессуального доказывания следует признать достижение тождества объективной и юридической истины – это идеальный вариант. Каждый правоприменитель должен пытаться достичь данного результата, но исключительно законными средствами при неукоснительном обеспечении прав участников уголовного судопроизводства.

Кроме того, вопрос о достижении истины решается избирательно по отношению к обвинительному и оправдательному приговору, требования к которым закон предъявляет различные.

Соответствие установленных обстоятельств дела тому, что имело место в действительности, – обязательное требование применительно к обвинительному приговору, который не может быть основан на предположении и постанавливается лишь при условии, что в ходе судебного разбирательства виновность подсудимого в совершении преступления подтверждена совокупностью исследованных судом доказательств (ч. 4 ст. 302 УПК).

Оправдательный приговор постанавливается и тогда, когда виновность лица не доказана, в том числе и потому, что у судей остались «неустранимые сомнения в виновности лица» (ч. 3 ст. 49 Конституции РФ).