Читать книгу Публицистический интим - Александр Дунаенко - Страница 13

По детству-юности мечты мои, как и полагается, были довольно смелыми. Стать великим художником, музыкантом, писателем. Космонавтом почему-то не хотел. Мама хотела, чтобы я стал гинекологом.

И, когда сейчас вступил в «возраст дожития», вдобавок, в «группу риска», вместе с наркоманами и проститутками, то подумал, что с мечтами у меня всё сложилось очень даже и ничего. Правда, не стал я ни музыкантом, ни даже гинекологом, но написал с десяток рассказов, которые не стареют от времени. Я позволяю себе об этом так думать.

Стал ли я писателем? Тем более – великим? Сейчас это уже не имеет для меня никакого значения.

Обо мне хорошо отозвались люди, чей авторитет для меня выше всяких официальных признаний.

И – есть среди отзывов о незлобивом моём творчестве один, которым я дорожу не меньше, чем похвалами моих великих авторитетов.

Это – рецензия на мою первую книгу «На снегу розовый свет» оренбургского писателя Петра Краснова.

Кроме всего прочего, из него вдруг вырвалось: «…„вкусненький“ трупный яд Венички Ерофеева давно уже, по всему судя, в крови Дунаенко, и здесь стоит разве что посожалеть о его авторских возможностях, бывших когда-то, можно предполагать, неплохими…».

Оговорился ли, решил ли блеснуть глубоким знанием современной русской классики оренбургский писатель Пётр Краснов – судить не берусь. Но – как я ему благодарен, как признателен за эту оговорку!

Спасибо, Пётр Николаевич!

А у Венички Ерофеева сегодня памятная дата: тридцать лет, как его нет с нами.

Представить не мог, что когда-то окажусь знаком с его близкими друзьями – Анатолием Лейкиным, Мариной Глазовой. Они и сейчас рядом со мной, в Фейсбуке. Я счастлив этой дружбой.

И – вот отрывок из эссе о Марине Глазовой:

Анатолий Лейкин. «К новому сборнику стихов

Марины Глазовой».

Из разговора по телефону с Венедиктом

Ерофеевым:

ЛЕЙКИН: – Так в чем же чудо?

ЕРОФЕЕВ: – Ни в чем, а в ком. В МА-РИ-НЕ!.. – опять по слогам проскандировал собеседник.

Я уже знал, что Ерофеев обожает поэзию Цветаевой…

ЛЕЙКИН: – Верно, что-то еще не изданное?..

ЕРОФЕЕВ: – Уже тепло, но дальше, чую, похолодает. Да, она тоже Марина.

Но не Цветаева, а Глазова. И в России ее еще совсем не издавали.

А зря. Стихи того заслуживают. Я, пожалуй, включу ее в свою рукописную антологию. А за некоторые строчки налил бы ей полный стакан.

Такой высокой оценки – 250 граммов из 250 возможных – дотоле

заслужили у Вени только две поэтессы: Цветаева и Белла Ахмадулина.

Какие люди! Какой блистательный ряд: Венедикт Ерофеев, Марина Глазова, Анатолий Лейкин, Цветаева, Ахмадуллина!..

И – ещё отрывок из моей маленькой новеллы двадцатилетней давности:

«– Слушай, – зачитываю я ей из Ерофеева:

«Окно в Европу было открыто Петром в 1703г и 214 лет не закрывалось».

Я знаю, что Инне Сергеевне это должно понравиться, как и мне, и произношу фразы так, будто передаю чего-нибудь вкусненькое, чего попробовал сам и теперь хочу, чтобы и она ощутила этот замечательный вкус.

Я читаю ещё:

«А я глядел ей вслед и ронял янтарные слёзы».

«И ещё раз о том, что тяжёлое похмелье обучает гуманности, т.е. неспособности ударить во всех отношениях, и неспособности ответить на удар».

«Ценить в человеке его способность к свинству».

Конечно, как тут не улыбнуться. Инна Сергеевна делает это вслух, по-детски хихикает. У этой малышки весьма эротический смех.

Между нами стол. Я нахожу возможным пересесть поближе, рядом, чтобы невзначай поцеловать оголённое плечико Инны Сергеевны. Это такой пробный поцелуй. Если Инна Сергеевна позволит себе мне это позволить, то потом можно и в шейку.

У нас, у мужиков, всё одно на уме.

Веничка:

«Когда камыш только шумит, гнутся деревья».

«в чём-то соглашаюсь с Вильямом Шекспиром, но кое в чём и нет».

Цитаты, афоризмы из любимых писателей превращаются со временем в реперные точки, которые помогают нам ориентироваться в жизни и всяких в ней отношениях.

Вот и для меня – что говорил Веничка…

Эти точки я вижу, даже в темноте…