Читать книгу Аккорд - Александр Солин - Страница 6

Улыбкой маски безмятежной судьбы скрывается мятеж…

Как, однако, стремительно и бесцеремонно эта норовистая, еще вчера чужая мне девчонка вторглась в мой привычный мир! Не прошло и получаса, а она уже распоряжалась моей жизнью – заслонила собой ревнивое солнце, отодвинула на задний план сухой, горячий воздух, редкие, изнывающие от жары облака, обжигающую прохладу и рыбный запах реки, пляжный гомон, удивленную подругу и разноцветный хоровод купальников. Ее свободная гибкая грация, снисходительная усмешка, далекие от смущения манеры и насмешливые замечания словно говорили: «Да, я знаю, чего ты хочешь. Знаю и не бегу от тебя…». От нее веяло дразнящей доступностью, и похотливое помешательство распространилось по мне со скоростью внезапного расстройства желудка. Мои бедра и живот опоясало тягучее замирающее ожидание, а всем остальным завладело стеснительное смущение. И что мне, неискушенному адепту платонической любви, следовало делать? Стать вдруг бессовестным и развязным? Полно! Мне страшно даже взять ее за руку, не говоря уже о чем-то большем!

С пляжа возвращались втроем. Напяливая то маску героя, то клоуна, вещая то покровительственно, то дурашливо, я развлекал моих спутниц, как мог. Впервые я позволил себе такое смешение жанров. Исподтишка любуясь медовым оттенком Натальиной кожи, я настаивал на своей якобы бывалости. К концу пути она притихла, ее насмешливая улыбка сошла с лица, уступив место молчаливому равнодушию. Мне ничего не оставалось, как перебрасываться короткими репликами с ее подругой, окончательно сбитой с толку моим неожиданным к ним интересом. Дошли до нашего дома, расстались с подругой, и я предложил Наталье ее проводить.

«Не надо, я сама дойду… – торопливо ответила она. И видя мое замешательство, добавила: – Нет, честно, не надо!»

Что значит, не надо? Может, я ей надоел? Может, она хочет поскорее от меня избавиться? Да ради бога! Тоже мне – принцесса! Да кем она себя возомнила?! И криво усмехнувшись, я спросил громко и насмешливо, благо эта свежезагорелая заноза еще не вошла мне под кожу:

«Я что, уже надоел тебе?»

Она с легким испугом взглянула на меня и быстро ответила:

«Нет, нет, что ты!»

Я помолчал и спросил:

«Хочешь, вечером погуляем или в кино сходим?»

Она подумала и ответила:

«Можно…»

«Где встречаемся?»

«Давай здесь, в восемь…»

«Договорились!»

В восемь я, сторонясь бесцеремонных вечерних компаний, ждал ее на подступах к дому. Она неожиданно выплыла из-за угла, словно аккуратное темно-сиреневое облако. Заметив меня, она опустила глаза, а подойдя, вскинула их и улыбнулась.

«Какая ты классная!» – не сдержался я, разглядывая ее заминированное, приталенное платье с крошечными рукавчиками, которое, обнажая ее тонкие руки и ноги, делало ее похожей на миниатюрную фарфоровую статуэтку с комода моей бабушки.

«Правда?» – с радостным недоверием воскликнула она.

Ее гладкие, зачесанные назад волосы были схвачены на затылке мохнатой сиреневой резинкой, а чистое, покрытое ровным загаром лицо сияло смущением. Я испытал гордое удовлетворение от своего выбора, за которым тут же последовало короткое разочарование: для моих похотливых планов эта смущенная девочка ни с какой стороны не годилась. Но ведь на пляже она была совсем другой!

В тот вечер мы гуляли долго и с наслаждением. Она оказалась не по возрасту рассудительной, легко схватывала суть, вопросы задавала четкие и разумные, где надо, охала, где надо, молчала. Когда я вспомнил про спор, который возник у меня с классной в конце учебного года, она схватила меня за руку и воскликнула: «Подожди, подожди! Ты что, так ей и сказал: не ваше дело?» И когда я подтвердил, рассмеялась с радостным удовольствием. Мы шли, и я поглядывал на нее с крепнущим удовлетворением.

«Ну, теперь я могу тебя проводить?» – спросил я, когда мы возвращались.

«Проводи…» – согласилась она.

Соединив нашими следами несколько дворов-близнецов, мы остановились и укрылись под березами.

«Дальше я сама… – сказала она и, нерешительно переступив, вдруг произнесла своим насмешливым пляжным голосом: – Можно, я тебя спрошу?»

«О чем?»

«Почему я?»

«Что – ты?» – не понял я.

«Ну… почему ты решил дружить со мной? Ведь полно других девчонок! Я знаю, любая из нашей школы рада с тобой дружить! А я – кто я такая?» – тихо и напряженно говорила она, глядя на меня немигающими глазами.

Вот это проницательность, вот это интуиция! Подцепила, как шкодливого щенка! Да, Наташка, ты правильно догадалась – сначала хотел без проблем залезть тебе под юбку, да после сегодняшнего вечера вижу, что ошибся! Ты классная девчонка, и я буду честно с тобой дружить!

«Потому что ты самая классная девчонка из всех, кого я знаю!» – с чистым сердцем признался я.

«Тебе, наверное, что-нибудь про меня рассказали…» – не унималась она.

«Что рассказали? О чем?»

«Ну, что-нибудь плохое…» – мучилась она.

«Да никто ничего мне не рассказывал!» – занервничал я.

«Так вот: если будут рассказывать – никого не слушай, понял? Врут они всё!»

«Да не собираюсь я никого слушать! Я что, сам не вижу, что ли?» – разволновался я.

Она выступила из бутафорской тени берез и с усмешкой спросила:

«Обратную дорогу найдешь?»

«Найду!»

«Тогда пока!» – и круто развернувшись, зашагала под немигающим взглядом фонарей.

На другой день я, как обычно отправился на пляж, но ее там не нашел. Я поинтересовался у подруги, что с ней, но ничего вразумительного не услышал. Не появилась она у нас и вечером.

Следующий день оказался пасмурным, и я, не зная, куда себя деть, в самом гнусном настроении слонялся по квартире, выглядывал с балкона во двор, спускался вниз и обшаривал глазами укромные места. Натальи нигде не было.

Наутро я вызвал ее подругу на лестничную площадку и спросил, знает ли она номер Натальиной квартиры.

«Ну, знаю!» – мерзко улыбнулась подруга и назвала номер.

Я повернулся, чтобы уйти.

«Слушай, Юрка! – окликнула меня подруга. – Только имей в виду – у нее взрослый парень есть!»

«Какой еще парень?» – развернуло меня к ней.

«Ну, я не знаю, там какая-то сложная история… В общем, имей в виду…»

Я отмахнулся и, не дав волнению уняться, устремился к дому Натальи. Поднявшись на последний этаж, я позвонил в дверь. Мне открыла неопрятная, хмурая тетка, и я, замирая, спросил, дома ли Наташа. Прищурив опухшие глаза, она пробурила меня ими насквозь, затем, ни слова не говоря, прикрыла дверь и ушла. Через минуту на пороге возникла Наталья – непривычно домашняя и строгая.

«Жди во дворе, я сейчас спущусь» – сухо велела она и тут же закрыла дверь.

Я спустился во двор. Минут через пятнадцать появилась она – в цветастом, соблазнительно легком, залитом солнцем платье – и направилась ко мне. Поравнявшись и не говоря ни слова, она продолжила путь, предлагая мне таким молчаливым способом последовать за ней. Заведя меня под березы, она остановилась и сказала скучным голосом:

«Не надо было сюда приходить»

«Но ты же куда-то пропала, и я захотел знать, что с тобой!» – глупо улыбаясь, смотрел я на нее во все глаза. Оказывается, я страшно соскучился по ее лицу и по фарфоровой хрупкости ее фигурки!

«Не надо сюда приходить… – смягчился ее голос. – Все равно у нас с тобой ничего не получится…»

«Почему? – испугался я. – Почему ничего не получится?»

Наталья отвела глаза, закинула руки за спину и принялась утаптывать землю носком туфли.

«Подруга сказала, что у тебя есть взрослый парень… Поэтому?»

Наталья резко повернула ко мне лицо, прищурилась и процедила:

«Дура… Ну, дура!»

«Так что – поэтому?» – наседал я.

«Что вы все ко мне пристали! Нет у меня никакого парня!» – выкрикнула она и вдруг заплакала.

И тут я взял ее за безутешные плечи (первые женские плечи в моих руках!), притянул к себе (первая плачущая женщина у меня на груди!) и обнял (первые объятия в моей жизни!). Она не сопротивлялась.

«Знаешь что, – сказал я, – пойдем ко мне! Я тебе покажу, как живу, с родителями познакомлю! У меня отдельная комната. Посидим, поговорим, музыку послушаем. Потом, если хочешь, в Москву прокатимся! Ну, пойдем?»

Она отстранилась и взглянула на меня мокрыми глазами. Затем беспомощно улыбнулась, филейной частью большого пальца правой руки торопливо вытерла слезы и пробормотала:

«Пойдем…»

Оказывается, быть защитником женщины в сто раз приятнее, чем лезть ей под юбку!

Итак, мое любовное чувство нашло себе новую жертву. Да, да, жертву, ибо женщина всегда есть жертва мужской любви, даже если пытки, которым она подвергается – нежные и страстные. Думаю, мне нет здесь нужды описывать радужные оттенки моего неопытного, юного чувства, как и прыткие, семимильные шаги нашего сближения. За одним исключением.

Приходило ли мне на ум, что незаменимых женщин не бывает? Что было бы бесконечно обидно, если бы я не узнал Наталью? Что если бы Нина не уехала, я не гулял бы сейчас с Натальей, умиляясь и удивляясь красоте мира? И хватало ли мне в то время мозгов для вывода: для того чтобы мир был прекрасен, я должен здесь и сейчас кого-то любить. Неважно – Нину ли, Наталью, Ирен, Софи, Лару, или кого-то другого.

Нет, не приходило. Нет, не хватало. Сегодня, когда мой путь освещают янтарно-фиолетовые фонари синяков и багрово-лучистые маяки шишек, я ответственно заявляю: да, незаменимых женщин нет! Но почему это так, объяснить не берусь. Только не говорите мне про железы и гормоны и не поминайте всуе химические реакции! Лучше ответьте на вопрос, кто и зачем их запускает? Кому и зачем нужно, чтобы на месте одного костра разгорался следующий, а из пепла одного идола рождался другой? Не хочется верить, что любовь есть лишь красивая декорация, скрывающая скотный двор нашей жизни, и что мы, облагораживая свои глупости любовной мишурой, на самом деле влекомы сексуальными инстинктами и подчиняемся не разуму, а естественному отбору. Какой злой и оскорбительный жребий для разумного существа!

И еще.

Как то раз Наталья спросила меня:

«Говорят, ты в восьмом классе бегал за своей одноклассницей…»

«Это было давно и неправда. Она уехала, забудь» – небрежно кинул я, самым неожиданным и бесчувственным образом предав Нину. В оправдание скажу: если уж апостолы за ночь трижды предавали своего учителя, то мне, что называется, сам бог велел!

Отныне мы все дни проводили вместе. Днем, если позволяла погода, отправлялись на пляж, вечером она приходила ко мне во двор, и мы шли дышать сгустившимся ароматом глянцевой листвы, либо погружались в душную, соблазнительную темноту кинотеатра. Мы принялись обживать Москву. Тридцать минут на электричке, и мы – москвичи. Начав с Красной площади, мы постепенно раздвинули наши владения до Садового кольца. Особенно полюбился нам Новый Арбат, где мы шли в кинотеатр или гуляли, взявшись за руки, как, впрочем, делали это и в других местах. И когда ее горячая, мягкая ладошка доверчиво цеплялась за мою лопату, я расправлял крепнущие плечи и, зорко поглядывая вокруг, прокладывал дорогу среди суетливых горожан.

Однажды в электричке Наталья вынула из сумочки расческу и расчесала мне волосы. После этого я стал через день мыть голову и следить за ногтями. Требовал у матери чистые рубашки, гладил брюки и чистил обувь. Пробуя тыльной стороной ладони щеки, пытался обнаружить там зарождение щетины.

На первых порах мои так называемые друзья и подруги пытались меня остеречь. Говорили о ее корнях. Что мать ее пьет, а отец бьет ее, и что сама она какая-то нервная и дерганая. Дальше следовали несвежие инсинуации о ее скороспелости. Якобы числилась за ней некая темная история, подробностей которой никто не знал, но выводы делались самые смелые. Все это подкреплялось печным завыванием слухов и разбойничьим посвистом недосказанных сплетен. Да пошли вы все сами знаете, куда!

Да, она бывала грубой. С подругами не церемонилась, и на волне плохого настроения (а с ней такое случалось) могла поднять их на смех. Однажды я, отступив от дверей квартиры, ждал ее на лестнице. Открылась дверь, она ступила через порог и вдруг, обернувшись, пронзительно и раздраженно бросила в глубину квартиры:

«Я же сказала – скоро приду!»

«Кто это?» – спросил я, когда мы сошлись.

«Мать!» – зло откликнулась она.

Со мной она всегда была кроткой и ласковой. Из ее глаз исчез дерзкий огонек, и теперь она смотрела на меня светло и радостно, как, впрочем, и я на нее. Иногда она просила меня что-нибудь сыграть. Садилась на диван, складывала руки на коленях и слушала с умилением на лице. И если вначале нашего знакомства, настраиваясь на нее, я слышал языческие каденции «Весны священной», то теперь моим любимым композитором стал Шопен – клавиатура, залитая святыми, возвышенными слезами.

Она никогда не приглашала меня домой и прощалась в одном и том же месте под березами. У нее не было телефона, и мы вечером договаривались, где и когда встретимся на следующий день. Нам нужно было лишь соединиться, и после этого мы не расставались. Она затмила Нину и готовилась затмить белый свет. Меня не смутила даже новость о том, что она уходит из школы и поступает в техникум, чтобы учиться на бухгалтера.

Так прошло лето, и наступила осень.