Читать книгу Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами - Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist, Koostaja: Egle Saska - Страница 13

При Александровом дворе не стану

Выпрашивать оков иль фимиам курить.

К иным благам стремитесь неустанно!

На них я смог глаза открыть.

Хочу сравняться с мудрецами

И жить лишь в обществе природы и друзей.

Тщеславье позабыв, не знаясь с гордецами,

Быть может, обрету я радость давних дней.

В вас вижу образец, которого нет краше:

Вы счастливы, хоть рок порой вас не щадил.

И было б храмом сердце ваше,

Когда бы в нем амур лукавый не царил.

Сего чуждаясь заблужденья,

Зачем бы я его потщился осудить?

Кто юности и наслажденья

Нашел источник, тем мы можем все простить.

Карлсбад, сего 13 июля 1806 года

С твоим возвратом небо просветлело.

И ты, из Теплице негодный дезертир,

В моих объятиях обрящешь снова мир.

Тебе Швейцария, надеюсь, надоела.

А родиной своей, прошу, пожертвуй смело.

Постарше, чем Гефестион201,

Моложе, чем Парменион202,

Ты Александров двор предай, мой друг, забвенью.

Моих же четырех сортов

Детей и мой укрась гостеприимный кров.

Тебе давно пора обосноваться в Вене.

Долины мирные, пора покинуть вас,

Здесь Эпидавра бог, Церера и Помона

Обильной жатвою мне радовали глаз.

Здесь Линь204 из года в год поет неугомонно

На ложе лавровом и славу, и любовь.

Увы, не стану я идти вслед за Титиной205,

По тропам, средь цветов блуждая вновь и вновь,

Обласканным не быть мне милою Кристиной206.

Советом, дружбою меня не ободрят

Клари, отец и сын207; на радость неизменно

Всем жителям они здесь с кротостью царят.

Прощаюсь я с тобой, предел благословенный,

Где в неге, посреди бесхитростных забав

В однообразии нам все как будто внове,

Где чудом я обрел желанное здоровье,

К истоку радостей живительных припав.

Одно мгновение – и милый сон умчится.

В то время, как пишу, мой приговор вершится.

Порой с трудом взойдя на гребни ближних гор,

В восторге я смотрел, как дивная природа

Бескрайний, красочный являла мне простор.

И, на гранитный трон воссев близ небосвода,

Я тучные стада и подданных считал,

Потоки направлял в безводные долины,

Изгибы ручейков и пашни рисовал,

Повелевал разбить цветущие куртины,

Да служат яркими границами садов,

И, оплетя стволы, как стройные колонны,

Простым венком чело украсив пастухов,

Сияют их цветы в беседке затененной.

И ум, и сердце я всегда звал на совет,

Я правил как отец и, жизнью умудренный,

Знал, что достаток, вкус, без коих счастья нет,

Всегда украсят мой приют уединенный.

Порой минувшего найти желая след,

Я с трепетом вступал в священные дубравы,

Где словно времени остановился ход

И в сумерках донжон, свидетель ратной славы,

Нам достопамятный урок преподает.

Я в ужасе бродил под сводами меж терний,

Где видятся вожди, поверженные в прах;

Я слышал стоны их, я вопрошал их тени

И словно с ними жил в промчавшихся веках.

Развалины сих стен со мною говорили,

От эха гулкого я, вздрогнув, замирал

И, воздохнув о тех героях, что почили

Во мраке гробовом, скорее прочь бежал.

Порой хотелось мне вернуться в наши годы.

Как не восславить нам героев наших лет!

Я легендарные воспоминал походы

Того, кто множество здесь одержал побед208.

В полях Богемии его влекомый славой,

Я шел за Фридрихом, что путь мой направлял.

Он, на поверженных взирая величаво,

Увенчан лаврами, победы воспевал.

Порой во власти дум и вдохновенной лени

В мой тихий уголок укрывшись ото всех,

Свободный от страстей, иллюзий, заблуждений,

Не внемля голосу соблазнов и утех,

Богине мудрости я посвящал занятья,

В воспоминаниях отраду находил,

Старался разумом прошедшее объять я

И мысль свою в слова облечь по мере сил.

Но чаще, признаюсь, я с лирой на поляне,

Увенчан лозами, утехи воспевал,

Всей нашей жизни цель, единое желанье,

И гармоничный звук округу чаровал.

Порхали стаи птиц и волновались воды,

Расцветшие цветы овеивал зефир,

И, славя радость, я был братом всей природы,

Для наслаждения тогда жил целый мир.

Промчалось все, уж нет Цереры и Помоны;

Светило дня от нас уходит на ночлег,

Из сумрачной дали подули аквилоны

И скоро гребни гор покроет белый снег.

Земля обнажена. Природа, коченея,

Теряет прежний вид в печальном полусне.

Свои целебные источники Гигея209

Скрывает медленно в скалистой глубине.

Пора прощаться мне с утехами, венками,

Час увядания, бесславья настает.

Быть может, буду я, увы, забыт друзьями.

Что ж мне останется? Унынья тяжкий гнет.

Пора с прелестными проститься вечерами,

Венчавшими все дни, подаренными вами.

Искусства – в трауре, умелый карандаш

Не набросает нам окрестностей пейзаж.

Изящный клавесин, чье стройное звучанье

Сопровождало столь привычно голос ваш,

Отныне предпочтет унылое молчанье.

Готовы наши все источники застыть

И нас горячих ванн и радостей лишить.

То кресло, в коем вы всегда по окончаньи

Игр Талии о них судили, пустовать

Останется. Перо, что гения призванью

Служа, все грани чувств могло передавать,

Конечно, выскользнет из слабых рук другого.

Да кто бы вашего пера коснуться смел?

Вы в неге, в праздности вершите столько дел!

И тем катаниям не повториться снова,

Которыми развлечь был вас любой готов.

Одни усталые возницы будут рады

Распрячь блистательных, горячих скакунов

И ваш отъезд почтут нежданною наградой,

А нам всего на миг без вас остаться жаль.

Итак, блеснет заря и унесет вас вдаль.

Нас обрекаете на мрачные стенанья,

Нам оставляя скорбь и наши души раня!

Напрасно силюсь я унять мою печаль.

Порою обходя окрестные долины,

Встречая груды скал, пастушек и руины,

Умели вы смягчить их хладные сердца.

Чарует нас ваш дар писателя, чтеца!

Ваш вкус, любезный граф, для нас – законодатель.

Вы – мой учитель, друг, а я – ваш обожатель!

Взгляните на Кристин, внемлите их слезам

И, умоляю вас, скорей вернитесь к нам.

Немило слово мне германское штамбух,

Альбом латынью режет слух.

А в книге сей писать не всяк решится.

Ужель мне о тебе суждения лишиться?

Нет, нет, упрочу память чувств и дум,

Приязни прочной здесь навечно.

Головкин в сердце у меня. А вкус и ум —

В согласии с сей склонностью сердечной.

Нет, нет, не думайте, что жалкий фимиам

Уму и глупости курю я в равной доле;

Мне б дым разъел глаза. Скажу я слово вам,

Что слога чистоту мне не поддержит боле,

Но все ж пришло на ум. Вот: якаю я вволю.

Любовь к себе искать повелевает нам

Одни любезные предметы и созданья.

Вольтер для русского хвалы нашел в преданье.

«Овидий в Скифии, в изгнанье, – он сказал, —

Отцом стал отпрыска, что род продолжил славный.

Я знаю: вы – его наследник полноправный.

В объятьях северных вас праотец зачал»212.

Я б рассказал о вас намного лучше, право,

У вас не счесть даров, чтоб увенчаться славой,

На службе, на войне вы можете стать всем,

Но Эпикуру вслед хотите быть никем.

Екатерины друг и верный подопечный,

Воспоминанье вы о ней храните вечно.

Посредственность мила, с ней ладить всяк готов.

А вам среди глупцов легко найти врагов.

Претит соседство мне с такими господами,

Я на Парнас стремлюсь, где буду рядом с вами.

Как мне сия приятна мина,

Где благодушие царит,

Лукавство легкое – невинно

И доброты не утаит.

Улыбка, ваш залог успеха,

Всегда достоинство хранит.

Когда ж вы шутите – потеха

Нам ваш невозмутимый вид.

Вам уготовано судьбою

Смешенье разных стран являть.

Вы ангел ликом и душою,

И вам даров не занимать.

Вам легкость подарили галлы,

В вас есть сметливый ум славян,

Батавов здравый смысл немалый,

Глубокомыслье англичан.

Камзол ваш, что расшит в Валере214,

Ворчанье ваше, милый смех,

Ленивца утро в интерьере

Особняка, прелестней всех215,

Приходят мне на ум всечасно,

В тиши покоя не дают.

Как подошел бы, вижу ясно,

Вам на моей горе216 приют.

Когда б отъезд вам предписала

Полиция де Ровиго217,

Здесь с нами, не грустя нимало,

Вы зажили бы ого-го!

Не надо вам напоминать

Героев прошлого свершенья.

Здесь некогда поляков рать

Смогла в неудержимом рвенье

Турецкое кольцо прорвать

И даровать свободу Вене.

На праздность вознегодовав,

Потом мы, камальдулов218 кельи

У сих бездельников забрав

И их жилища приубрав,

Отпраздновали новоселье.