Читать книгу Убийства на фоне глянца - Алисия Хименес Бартлетт - Страница 4

Сейчас я приготовлю ей чай. Такой способ успокоить человека, невесть почему, обычно срабатывает у англичан. Мы сели поговорить за кухонный стол. Она вытерла слезы, стараясь взять себя в руки.

– Это из-за Энрике, – начала она, строго следуя классическим образцам. – Он спутался с одной медсестрой и, как мне кажется, уйдет.

– Куда?

– Петра, это просто так говорится. Я хочу сказать, что, вероятнее всего, они решат жить вместе и Энрике от меня уйдет.

– Он сам тебе об этом сообщил?

– Был у нас такой разговор. Он от нее просто без ума, как сам выразился. У него есть кое-какие сомнения относительно планов на будущее, но я уверена, что он уйдет.

– Теперь понятно.

– Девушка гораздо моложе меня.

– Ты ее знаешь?

– Надо полагать, видела когда-нибудь в больнице, но кто она такая, понятия не имею.

– Женатый врач влюбляется в молоденькую медсестру – ничего нового тут, кажется, нет?

– Ну, такие история всегда похожи одна на другую.

– Даже не сомневайся. И что ты собираешься делать?

– Пока я приехала сюда – чтобы иметь возможность как следует подумать. Его я оставила одного с детьми. Они прекрасно справятся и без меня.

Время от времени она поглядывала в мою сторону, наверняка ожидая от родной сестры более внятной реакции. Потом печально вздохнула:

– Жизнь – сплошное дерьмо!

– Святая правда! Но ты, видно, решила и ему тоже дать подумать?

– Сама не знаю, что я решила, до сих пор у меня как-то не получалось всерьез поразмыслить о том, чего я действительно хочу.

– Я бы тебе посоветовала начать подыскивать работу.

Я тотчас уловила в ее голосе намек на обиду, она изобразила, будто не желает верить собственным ушам:

– Петра, я, конечно, очень ценю твою практичность, но прежде чем что-то планировать, я хотела бы понять.

– Понять что?

– Поведение моего мужа.

– Аманда, но ведь любовь, она из тех вещей, которые не поддаются анализу, ее чувствуют или не чувствуют, и в ней трудно обнаружить рациональное зерно.

Она поставила чашку на стол со стуком, который прозвучал куда громче обычного:

– Рациональное зерно! Это надо же! Откуда ты только берешь такие бездушные выражения – из полицейских протоколов?

– Аманда, пойми, я ведь говорю о…

– Нет, ты скажи мне, есть или нет рациональное зерно в том, что мы прожили вместе бог знает сколько времени, что у нас двое детей, что я бросила учебу, чтобы выйти за него замуж?

– Ладно, согласна, я выразилась неудачно, но суть дела от этого не меняется: Энрике никогда не даст тебе разумных объяснений, которые ты смогла бы принять, – и только потому, что у него таких объяснений нет.

– Скажи, Петра, что больше всего ценят мужчины? Ты должна это знать, у тебя за спиной два замужества. Как работают их убогие мозги?

Меня покинули последние силы, я почувствовала, как тяжелеют мои мускулы. За совсем короткий срок мне во второй раз задают один и тот же вопрос. Мужчины и женщины. Бессмысленное обобщение. Желание максимально обезличить свою боль, чтобы разделить ее со всеми членами некой древней родовой общины. Тут нет ничего удивительного, занятно только, что я считаюсь экспертом в этом вопросе, хотя в багаже у меня одни неудачи. Разве развод – не следствие неудачного брака? Да и что я могла знать о многих и многих поколениях, которые начало берут аж от Адама и Евы, изгнанных когда-то из Рая? Хотя, скорее всего, от меня и не ждут никакого ответа, им надо только, чтобы я исполнила роль терпеливой и отзывчивой слушательницы.

– Мужчины – страшные эгоисты, – нашлась я с ответом, не поборов искушения прибегнуть к помощи самого избитого штампа.

– Энрике всегда был идеальным мужем.

– Но тогда…

– Тогда?

– Тогда отпусти его с миром и не держи на него зла.

Она снова заплакала, и так отчаянно, что я испугалась. Слезы катились у нее по щекам и быстро капали на свитер. Если бы мы, люди, умели одолевать любовные невзгоды, мы стали бы всесильными, подумалось мне. И никаких утешений тут не придумаешь. К тому же Аманда и сама толком не знала, из чего соткано ее отчаяние: из боли утраты, из страха за собственное будущее, раненого самолюбия, унизительности самой ситуации, разочарования, досады на то, что столько времени потеряно зря… И все это вместе по прошествии нескольких лет будет считаться жизненным опытом и добавит очков в ее пользу. Но разве смягчат такие выводы страдания сестры, вздумай я с ней ими поделиться? Нет, наверняка она огреет меня чайником по башке, если я рискну заикнуться о чем-то подобном. Кроме того, я отнюдь не была убеждена, что между знанием и опытом так уж много общего. Разве не предпочтительнее учиться у книг, размышлять о вещах абстрактных, а не идти по жизненному пути, спотыкаясь на каждом шагу? Разве с приходом так называемой опытности не теряется способность всему искать объяснение? Я налила ей новую чашку чаю. Аманда ревела в три ручья, а мне не пришло в голову ничего лучше, как пуститься в философские рассуждения. И я спрашивала себя: что именно она ждет от меня в такой ситуации? Но не было никакого смысла притворяться – я такая, какая есть, поэтому прямо спросила Аманду:

– Ты считаешь, что чувства – это часть какого-то общего знания?

Аманда опять расхохоталась, не переставая при этом всхлипывать:

– Господи, Петра! Ты что, именно таким манером расследуешь преступления? Стоишь в морге перед выпотрошенным трупом и сосредоточенно размышляешь: быть или не быть?

Я засмеялась:

– Да, иногда все происходит именно так. Из-за чего у моего коллеги Гарсона сразу портится настроение.

– Вот кого я прекрасно понимаю.

Дома в нас обеих с детства воспитывали чувство юмора. И оказалось, что нет наследства богаче этого. Я воспользовалась тем, что тучи вроде бы начали разбегаться, и попыталась разогнать их совсем – хотя бы на нынешний вечер.

– Как раз сейчас я веду расследование, которое заставляет меня окунуться в мир милых женских радостей.

– Это замечательно, тут и я могу поучаствовать.

– Хорошо, я расскажу тебе все, что позволяют рамки служебных правил. Но прежде послушай, какие у меня планы. Завтра я освободила себе вторую половину дня, и мы с тобой отправимся туда, где можно на себе испробовать все вещи, которые теоретически я презираю, но которые на практике могут оказаться не такими уж и отвратительными.

– Во что ты намерена меня впутать?

– Пусть нам сделают сперва расслабляющий массаж, потом дренажный и все остальное. Потом – чистка лица. Потом – хорошая стрижка. Макияж, маникюр, педикюр и искусственное солнце. Потом мы выйдем на улицу и постараемся пробить себе дорогу сквозь толпы восхищенных и обезумевших от нашей красоты мужчин, а потом отправимся ужинать.

– Неужели такие приготовления ради китайской забегаловки?

– Китайской забегаловки, говоришь? Дорогая моя, я поведу тебя в ресторан, где подают самые немыслимые вещи: еду с афродизиаками, медовуху и закуски с манной небесной.

– А хорошую отбивную котлету они там смогут для меня поджарить?

– Даже ребро Адама на медленном огне.

– Боюсь, оно встанет у меня поперек горла.

Мы посмеялись, но постепенно смех у Аманды опять начал переходить в плач. Тогда мы пошли готовить ей комнату и стелить постель.

Ранним утром следующего дня будильник зазвонил так внезапно, словно над ухом у меня кто-то выстрелил, но уж если я и вправду решила ради сестры освободить себе вторую половину дня, придется собрать волю в кулак и поскорее просыпаться, иначе ничего не успею. В комиссариат я приехала, как мне показалось, ни свет ни заря. Узнала, не передавал ли мне кто-нибудь что-нибудь, потом взяла адреса, полученные от Абаскаля, и пулей вылетела на улицу, чтобы не попасться кому-либо на глаза. Голова у меня должна оставаться ясной. Никто не объяснил мне, как следует вести себя с осведомителями, так что предстояло напрячь мозги и извлечь из самых тайных закутков побольше фантазии для импровизаций.

По первому адресу располагался бар. Информатора звали Франсиско Пассос. Я подошла к стойке и спросила про него хозяйку, она ответила, что обычно он является завтракать около десяти. Выходит, можно было поспать еще пару часов, подумала я и безвольно опустилась на табурет, как сделала бы проститутка после утомительной ночи. Хозяйка бара словно что-то почувствовала, во всяком случае, она без лишних церемоний спросила:

– Хочешь кофе? Тут не положено просто так рассиживать, если ничего не заказываешь.

– Да, конечно, дайте кофе, а еще – круассан.

Женщина глубоко вздохнула и покачала головой. Вне всякого сомнения, она пожалела меня и готова была посочувствовать моей горемычной доле. Я метнула взгляд в старое зеркало, украшавшее стену за барной стойкой. Неужели я и вправду была сейчас похожа на проститутку? Жестокое зеркало вернуло мне весьма неприглядный образ. Растрепанные волосы, черный свитер, словно полученный от кого-то в наследство, плащ, тоже явно приобретенный не вчера и только усиливавший впечатление полной одичалости. Да уж, если я и дальше буду пренебрегать своим внешним видом и позволю себе так распускаться, то не сегодня завтра меня обвинят в нищенстве и посадят в кутузку. Ни одна проститутка не рискнула бы выйти на улицу в таком виде. Однако в глубине души я потешалась над тем, что меня приняли за особу легкого поведения. А может, сошла бы за немолодую американку? Я скроила гримасу отвращения, увидев перед собой чашку кофе, и мне вдруг страшно захотелось и дальше поразыгрывать эту комедию. Словно в изнеможении я поставила локти на стойку и как-то сбоку подула на кофе. Женщина долго смотрела на меня и наконец не выдержала:

– Ночка у тебя была нелегкая, как я погляжу?

– Кошмарная, – ответила я, вроде бы вызывая ее на разговор.

– Это ведь какой смелой-то надо быть, чтобы всю ночь вот так прошлендать. Я ведь часто думаю о таких, как ты, и о вашем непутевом житье-бытье. Да неужто нельзя как-то иначе заработать себе на кусок хлеба?

– Небось, и впрямь можно, – рискнула согласиться я.

– Можно-то можно, только ведь тогда придется как следует повкалывать, разве нет?

Я хмыкнула, слегка испугавшись, как бы шутка не зашла слишком далеко. И окунула кусок круассана в кофе, моля Бога, чтобы эта женщина забыла про меня. Хватит, поиграли. Но Бог меня не услышал, и она задала следующий вопрос:

– Ну а детки-то у тебя есть?

– Нет.

– И то хорошо. Хуже всего, когда за наши грехи невинным созданиям приходится платить.

Я уже прикидывала, не послать ли ее ко всем чертям, чтобы оставила меня в покое, но тут разговор повернул в неожиданную сторону:

– Знаешь что? Как раз вчера от меня ушла девушка, она на кухне помогала. Говорит, нашла место получше. Ее дело, само собой. Да только я-то осталась без помощницы. Утром и вечером еще могу как-то управиться одна, но вот в полдень приваливает куча народу. Надо накануне начистить картошки и овощей, а с этим мне уж никак не успеть, и без того разрываюсь на части…

Я не сразу сообразила, что она вот-вот предложит мне работу. Так оно и вышло:

– Если бы ты захотела… Жалованье тут не слишком чтобы очень, но прожить на эти деньги все-таки можно, если, понятно, не шиковать.

Я глядела на нее с испугом. И чуть не поперхнулась. Но в этот миг в бар вошел человечек бандитского вида, который тем не менее показался мне настоящим рыцарем-спасителем. Женщина осеклась и с пренебрежением кивнула в его сторону:

– Вон он, кого ты спрашивала.

Я повернулась к тому, кого в полиции знали как Франсиско Пассоса, и, забрав свою чашку, сделала ему знак головой, приглашая сесть за столик. Сейчас я меньше всего хотела, чтобы хозяйка бара услышала наш разговор.

Мужчина, как и следовало ожидать, спросил:

– А вы кто такая?

Я поставила чашу на стол, расположенный подальше от ушей моей доброжелательницы, и ответила:

– Я Петра Деликадо, инспектор полиции.

Тип, который, хоть и скорчил недовольную мину, но уже собирался сесть рядом, услышав мое имя, подпрыгнул не хуже циркового акробата и рявкнул:

– Что? Да вы что, спятили? Какого черта вы сюда явились?

Женщина тотчас крикнула от своей стойки:

– Эй, Пассос, ты там поаккуратней. Чтоб у меня тихо все было! Никаких безобразий я не потерплю, сейчас же полицию вызову. Понял?

Он заговорил тише и при этом глядел на меня с отчаянием:

– И как вам только в голову пришло искать меня здесь?

– А вы знаете место получше? – в свою очередь набросилась на него я.

Он вздохнул, как будто ему достался совсем тупой ученик, но тут же на лице его снова мелькнул страх.

– Вы на машине?

– Да, оставила на стоянке, на улице Комерс.

– Идите вперед, а я за вами.

Я заплатила за кофе и круассан, чувствуя, что женщина внимательно за мной наблюдает. Когда я уже выходила на улицу, она напомнила:

– Ты все-таки подумай, о чем я тебе говорила! По крайней мере, не придется якшаться с типами вроде этого. Глядишь, и жизнь как-нибудь наладится!

– Я подумаю, – ответила я машинально. И услышала, как она пробурчала усталым голосом:

– Да не будешь ты ни о чем думать.

Оказавшись на улице, я пошла вперед, время от времени осторожно оглядываясь. Пассос следовал за мной. Как только я села в машину, он открыл противоположную дверцу и устроился рядом. Он буквально осатанел:

– Ведь тысячу раз говорил комиссару: если не будете соблюдать осторожность, ничего от меня больше не получите. Это надо же – явиться в бар, где я всегда завтракаю!

Было ясно, что я сваляла дурака, но теперь у меня не было другого выхода, как извлечь из своей промашки выгоду. Я взяла такой жесткий тон, что даже мне самой он показалось перебором:

– Слушайте, Пассос, хватит тут выламываться. Встреча в баре – это первое предупреждение, чтобы освежить вам память, если вдруг сегодня она у вас заработает со скрипом.

Он не испугался. Он удивился:

– Что? Да кто вы такая, черт побери? Со мной полицейские никогда так не разговаривают.

– Уж простите, но такие у меня манеры, и я не собираюсь их менять, чтобы только не ранить вашу чувствительную душу.

Он с возмущением покачал головой:

– Ну и что вы хотите узнать?

– Эрнесто Вальдеса, журналиста, убил профессионал. Мы считаем, что тебе известно, кто это сделал.

Он фальшиво расхохотался, так что раскаты смеха заполнили весь салон моей машины.

– Ни хрена себе! Желаете, чтобы я вам прям сейчас имя назвал или лучше факсом в комиссариат послать?

– Не очень остроумно, – прошипела я.

– Про убийство Вальдеса я ничего не знаю. А вы хоть имеете представление, сколько стоит разузнать что-нибудь о том, кто профессионально выполняет такую работенку?

– Мы тебе и заплатим больше обычного.

– Дело тут в другом, дело в том, что я не знаю. Думаете, это как в школе, когда учительница вопросы своим ученикам задает, да? Неужто до сих пор недотумкали?

Нет, я не могла допустить, чтобы он так нагло со мной разговаривал только потому, что почуял мою неопытность в делах вроде этого. Я выхватила пистолет и сунула дуло ему между ног. Ошарашенный, он напрягся и вжался в спинку сиденья.

– Послушай, ты, я хоть и не школьная учительница, но кое-чему тебя сейчас научу. Если ты немедленно не расскажешь мне все, что тебе известно, я разнесу к чертям собачьим тот дохлый недоросток, который ты прячешь в штанах.

– Со мной полицейские никогда…

– Хватит долдонить одно и то же! Здесь для тебя полиция – это я. А если ты все еще сомневаешься, прямо сейчас легко тебе это и докажу. Я буду ходить за тобой по пятам, Пассос, да, и непременно в полицейской форме, ты ведь уже убедился, что от меня можно ждать чего угодно. Я буду ходить за тобой по пятам и буду поджидать тебя у дверей твоего дома. И буду указывать на тебя пальцем. И если тебя никто не прихлопнет в первые же четыре дня, я сама тебя кастрирую, клянусь Господом Богом.

Его прошиб пот, как только он окончательно понял, что сумасшедшая баба вроде меня запросто может наплевать на его неприкосновенность в качестве полицейского осведомителя.

– Я очень сожалею, инспектор, очень сожалею. Я не хотел вас обидеть, правду говорю. Но поверьте, я честно не знаю, кто убил Вальдеса.

– Тогда скажи, что ты про это дело слышал.

– На днях Ихинио Фуэнтес что-то там болтал, но, похоже, говорил он с чужих слов.

– И что именно он болтал?

– Да ничего особенного. Что легавым, мол, будет не по зубам это дельце – ну и все такое прочее. Ничего конкретного. Поговорите с ним сами.

Я спрятала пистолет. Он перевел дух. Но больше задирать меня не решался и смотрел так, будто по-прежнему считал сумасшедшей.

– Не пойму, какая муха вас укусила, инспектор. С чего это вы так взбеленились? Я хороший информатор.

– А чем ты занимаешься, когда не работаешь на нас?

– Ну, проворачиваю кое-какие делишки.

– Сутенер, что ли?

– Есть у меня девушки, и бизнес идет неплохо.

– Не пойму, почему ты вызываешь у меня такое омерзение, Пассос, то ли потому, что ты сутенер, то ли потому, что стукач. Но в любом случае ты вызываешь у меня омерзение, слышишь? Вали отсюда. И слово даю: если до меня докатится, что ты что-то знаешь и не хочешь колоться, я заявлюсь к тебе прямо в полицейской форме, как и сказала. А форма мне идет.

Он испарился, исчез, словно его ветром сдуло. И наверняка в голове его отныне твердо засядет мысль, что в полиции что-то перестало крутиться как положено. Кажется, я взяла слишком круто, но в целом номер мне удался. Видно, воспоминания о хозяйке бара, пожалевшей несчастную женщину, раззадорили меня. Да уж, проституция – это не шутка, особенно если тебя опекает такой тип, как Пассос.

Я заглянула в записку Абаскаля и убедилась, что под вторым номером в ней фигурирует именно недавно упомянутый Ихинио Фуэнтес. Что ж, выходит, я двигалась правильным путем. Я сразу же позвонила Фуэнтесу, и он назначил мне встречу на следующий день в одном из баров Олимпийской деревни. Надо же, в конце концов оказалось, что идти по следу киллеров – не так уж и сложно. Главное – показать характер и сразу бросаться в атаку. Тем не менее я прекрасно понимала, что трудности, о которых меня предупреждали, отнюдь не выдуманные, да и пугать меня никто специально не собирался. Наверняка еще нахлебаюсь дерьма с этим киллером.

Чуть позднее я встретилась с Гарсоном и поведала ему о своих достижениях, правда, опустила некоторые подробности, которые могли бы чуть подпортить мой героический образ. Кстати сказать, первое, что я сделала, добравшись до комиссариата, это пошла в туалетную комнату. Мне надо было причесаться и по возможности привести себя в порядок – уж слишком неприятными были воспоминания о том, какое жалкое впечатление я произвела на хозяйку бара. Вот еще одно очевидное подтверждение, подумала я, что обстоятельства определяют наш внешний вид.

Гарсона волновало другое: за каким дьяволом мне понадобилась Пепита Лисарран?

– Позвоните ей, и пусть явится в комиссариат.

– С какой целью?

– А еще позвоните Мальофре.

– Но послушайте, инспектор, мы ведь таким образом полностью откроем им свои карты. Я-то считал, что вы намерены прежде понаблюдать за этой женщиной, если она именно та, за кого вы ее принимаете. А вдруг она навела бы нас на какой-нибудь важный след?

– Хватит ворчать, Фермин. Нельзя попусту терять время, мы здесь на эту тихоню как следует надавим – и дело сделано. Если она и вправду была любовницей Вальдеса и скрывала сей факт, пусть объяснит, по каким таким причинам. Если объяснение нас не убедит, отправим ее к судье. Нечего с ней валандаться. Думаю, заговорит как миленькая.

– Не знаю, не знаю, но вам оно виднее. А мне, как на духу признаюсь, в вашу теорию, ну, с этими самыми кисточками, плохо верится.

– Просто вы привыкли все ставить под сомнение, а еще любите грузить меня всякой лабудой.

– Что-то вы сегодня особенно ласковая.

– С тех пор как я имею дело со стукачами и киллерами, мне пришлось поменять манеры. Знаете, кстати, что мне предложили работу помощницы на кухне в одном убогом баре?

– Вот это повезло! И вы, надеюсь, тут же согласитесь?

– Нет, сперва гляну на повара, и если он окажется не таким шибанутым, как вы…

– Только не забудьте меня известить. Непременно наведаюсь туда поесть картошечки с острым соусом, он у вас наверняка получится лучше некуда.

Он обожал устроить такого рода словесную пикировку, прежде чем включиться в работу, это каким-то образом расширяло его профессиональные возможности и помогало напрячь мозги. Уже покидая мой кабинет, он вдруг обернулся и посмотрел на меня прямо-таки с христианским смирением:

– А кому позвонить сначала – Пепите Лисарран или Мальофре?

– Позвоните обоим сразу. И позаботьтесь, чтобы они не столкнулись на пороге моего кабинета. Она пусть войдет первой, ну а потом проведите ко мне дизайнера.

– Ох и нравятся вам, инспектор, всякие театральные эффекты.

Между водевилем и классической трагедией имелся еще один жанр помельче, в котором мне приходилось упражняться каждодневно, – обзор последних событий. Так что я включила компьютер и принялась составлять детальный отчет о том, что произошло сегодня с самого утра. Это было одно из тех занятий, что давались мне с наибольшим трудом, и совсем невыносимым был перевод рассказа о текущих событиях на официальный язык. Вряд ли я когда-нибудь смогу привыкнуть к тому, что для сотрудника полиции “осмотреть” должно превращаться в “произвести осмотр”. Не говоря уж о выражениях вроде “явиться лично”, “осуществлять процессуальные действия” или “вести ночное наблюдение”. Поначалу я всеми силами старалась избежать таких стандартных формул, но, стоило мне убедиться на опыте, что составлять ежедневный отчет никто за меня не будет, я тотчас забыла свои пуристские заморочки и думала только о том, как бы поскорее покончить с ненавистным делом. “Лицо, за которым осуществлялось наблюдение, явилось на место, где обычно пребывало в течение ночи”.

Примерно через час, когда я закончила наслаждаться своими бюрократическими изысками, чуть приоткрылась дверь и в щель просунулась голова Гарсона, он объявил:

– Сеньора Лисарран уже здесь, инспектор.

Пепита Лисарран, такая же манерная и невзрачная, какой показалась мне в первый раз, вошла в кабинет, даже не пытаясь скрыть, насколько она напугана. Если и вправду собаки кидаются на тех, кто показывает свой страх, эту женщину любой пес сожрал бы, не оставив ни косточки. На ней был костюм тускло-бежевого цвета и узенькие очочки, которые лишали ее последней привлекательности. Я постаралась ни разу не улыбнуться и обойтись без лишних любезностей.

– Садитесь, пожалуйста, – произнесла я почти приказным тоном.

Гарсон тотчас спросил меня не без иронии, которую могло уловить только мое натренированное ухо:

– Инспектор, вы желаете, чтобы я остался в кабинете?

– Нет, отправляйтесь на свое рабочее место и ждите распоряжений.

От такого по-военному строгого тона у бедной специалистки по мебельным кистям едва не остановилось сердце. Она смотрела на меня, молясь в душе, чтобы все это поскорее закончилось.

– К сожалению, нам пришлось вызвать вас в комиссариат, так как я хочу получить подтверждение тем показаниям, которые вы дали на днях в редакции журнала.

– Я готова, – проговорила она слабым голоском.

– Вы по-прежнему настаиваете на том, что вас с покойным Вальдесом не связывали ни дружеские, ни какие-либо иные узы?

– Я… – Она хватала ртом воздух и пыталась найти подходящие слова, чтобы уклониться от прямого ответа.

Но я не дала ей продолжить:

– Вы не были ни его приятельницей, ни любовницей. Так?

– Именно так, – выдохнула она.

– И вы не выполняли никаких работ по его просьбе, не давали ему профессиональных советов?

Вопреки моим ожиданиям, она ответила очень твердо:

– Нет, никаких.

Эта тихоня еще пыталась хлопать крылышками. Неужели я так ошиблась, решив, что ни о каком характере тут и речи быть не может? Я сняла телефонную трубку:

– Младший инспектор, у вас все готово?

Гарсон ответил:

– Все в порядке.

– Тогда я вас жду у себя в кабинете.

На нее я даже не взглянула. И стала листать бумаги, как будто срочная работа целиком завладела моим вниманием. Я чувствовала, какое напряжение повисло в кабинете, но Пепита Лисарран по-прежнему молчала. Выдержка у нее была что надо. Тут появился мой помощник в сопровождении Мальофре. Я кивнула дизайнеру на свободный стул рядом с женщиной. У меня мелькнула было мысль, что, возможно, я все-таки ошиблась, так как ни он, ни она поначалу не показали виду, что знакомы. Но уже секунду спустя я заметила, как в глазах дизайнера вспыхнул огонек, в ее же глазах полыхнула настоящая молния. Дизайнер поздоровался с ней, явно чувствуя себя не в своей тарелке:

– Добрый день, как дела?

Пепите Лисарран не оставалось ничего другого, как кивнуть в ответ. Судя по всему, это дело пройдет у нас без сучка и задоринки. Я тотчас, опережая события, взяла инициативу в свои руки:

– Сеньор Мальофре, вы знакомы с этой сеньорой?

Дизайнер все еще не понимал до конца, что нам от него нужно.

– Да, да, разумеется. Поверьте, я всем сердцем сожалею о том, что случилось с сеньором Вальдесом, – обратился он к ней самым искренним тоном.

– Не могли бы вы рассказать, при каких обстоятельствах произошло ваше знакомство с сеньорой Пепитой Лисарран?