Читать книгу Серый коршун - Андрей Валентинов - Страница 1

I. Повесть о царском мушкенуме[1]
Алеф[3]
«Я понял»

Оглавление

Я понял – без драки не обойдется.

Четверо, сидевшие за соседним столом, давно уже косились в мою сторону, время от времени обмениваясь громкими фразами, – без сомнения, рассчитывая, что я услышу. Старались они зря: компания изъяснялась не на языке Хаттусили[4] и даже не на лидийском, а на чудовищном местном койне, которое я впервые услыхал только здесь, в Вилюсе[5]. Перевода, однако, не требовалось. Речь определенно шла о моей скромной персоне, причем мнение складывалось не в мою пользу. Вид у этой четверки был самый что ни на есть разбойничий – типичное отребье, которое часто попадается в портовых харчевнях: на поясе у каждого – нож, и все четверо – явно не дураки подраться.


Эта шайка – не самое страшное из того, что по воле Адада[6] пришлось повидать. Дело в другом – начнись заваруха, к ним присоединится половина всей той сволочи, что заполнила харчевню. А я был чужаком и казался законной добычей. Местные напрашивались, и я мысленно помянул Аннуаков и все милости их.


Сообразив, что я могу не понимать здешней тарабарщины, один из четверки – здоровенный детина в желтом грязном плаще – внезапно выпучил глаза и сделал рукою жест, явно изображающий бороду. Все вместе, очевидно, должно было обозначать мой портрет. Заметив, что я слежу за ним, детина поспешил удовлетворить мое законное любопытство и вновь прибег к языку жестов, изобразив нечто настолько понятное, что я вздохнул и начал не спеша приподниматься. Четверка загоготала и поспешила вскочить. Кривой коротышка, у которого, как я успел заметить, не хватало двух пальцев на руке, что-то крикнул и тоже попытался изобразить мою бороду. Получилось это не лучшим образом, но я понял. Значит, моя борода им не по душе…

Обидно! То, что пыталось расти на подбородках моих новых знакомых, куда более достойно иронии. Своей бородой я искренне гордился, всегда стараясь, чтобы она была в порядке. Бороду я носил по-ассурски, стремясь придать ей форму не хуже, чем у гвардейцев Нина[7]. В последние годы эта мода широко распространилась в Баб-Или[8], и прежде всего среди нас, «серых коршунов». Но здесь, в Вилюсе, моды явно другие.


…Ножи были уже в руках, поблескивая темной бронзой. Шум в харчевне начал стихать, кое-кто уже вставал, предвкушая привычное зрелище. Похоже, в этой дыре поножовщина случалась каждый вечер, и я еще раз ругнул себя за дурость, заставившую на ночь глядя завернуть в этот приветливый уголок. У нас в Баб-Или подобное заведение давно бы прикрыли, и я первый побеспокоился бы об этом.

Ладно, кажется, пора…

Шакалы медленно приближались, рожи кривились наглыми ухмылками, а публика уже начала вопить, подбадривая героев. Я понял: как только они увидят кровь – мою кровь, – на меня кинется вся стая. Значит, предстоит не драка, а резня, и действовать следует так, словно передо мною не портовое отребье из славного города Вилюсы, а эламские щитоносцы. Я еще раз взглянул на тех, кому так не нравилась моя борода. Из всей четверки стоило опасаться только двоих: главаря в желтом плаще и его соседа – рыжего здоровяка, чья рожа была украшена здоровенными прыщами. Значит, они пойдут первым номером. Старое правило: вначале бей самого сильного…

Желтый плащ был уже рядом. Гнилозубая пасть ощерилась – главарь явно хотел что-то сказать, то ли мне, то ли своим товарищам. Ошибка – вторая и последняя. Первой, естественно, была та, что он вообще решил взглянуть в мою сторону – на мирного путника, зашедшего выпить здешнего мерзкого вина.

Секира, до этого стоявшая у деревянной ножки табурета, мигом очутилась у меня в руках. Было тесно, и я не стал размахиваться. Этого и не требовалось – лапа с ножом была рядом, достаточно только чуть податься вперед… Тускло сверкнула «черная бронза» – и рука с ножом, отсеченная почти у самого локтя, упала на грязный пол. Главарь пошатнулся и, вероятно, завопил, прежде чем опуститься на колени и упасть на бок, но в такие мгновения плохо различаешь звуки. Секира уже зависла над головой прыщавого. В последний миг вспомнив, что предстоит еще разбираться со здешними властями, я чуть повернул рукоять. Тяжелый обух припечатал прыщавого по его непутевой башке. Третий удар – тоже обухом – достался коротышке, угодив ему в челюсть. Коротышке вполне хватило, и я решил заняться четвертым. Но тот уже отступал, отчаянно вопя и размахивая ножом. Разрубить ему череп не представляло ни малейшей трудности, но я вновь вспомнил, что в любой миг сюда могут зайти стражники. Я отскочил назад и прислонился к стене.

Главарь лежал в кровавой луже, пытаясь зажать обрубок левой рукой, прыщавый валялся рядом, а коротышка вместе с четвертым, которого я даже не успел как следует разглядеть, были уже у дверей. Шум в зале стих. Стая, еще миг назад готовая рвать меня на части, призадумалась. Добыча кусалась.

Теперь следовало немедленно уходить, и лучше всего – в дверь, поскольку окно, находившееся как раз за моей спиной, было слишком узким. Но у двери сгрудилось не менее дюжины мордатых ублюдков, некоторые уже успели достать ножи. Пробиться возможно, но тогда пришлось бы рубить по-настоящему, без жалости. Конечно, никакого сочувствия к здешней публике я не ощущал, но мне было жалко себя: местный суд вполне может расценить это как предумышленное убийство, а защищать меня, чужака, никто не станет.

Текли мгновения, на полу хрипел главарь, визжал коротышка, и я понял, что начинаю терять инициативу. И тут послышался резкий крик: высокий широкоплечий парень в богатом, расшитом золотом фаросе[9] встал из-за стола и что-то решительно бросил в сторону онемевших завсегдатаев.


…На фарос я обратил внимание прежде всего. Богатый плащ! У нас в Баб-Или его можно продать за десять мин – а то и за все двенадцать. Получи я такой при разделе добычи, то чувствовал бы себя вполне счастливым минимум полгода. Интересно, как такой плащ решился заглянуть в здешнюю дыру? Возможно, потому, что тут недолюбливали бородатых, а у его владельца бороды не было. Красивый парень, явно не из простых. И нездешний – не хеттийец, не лидиец, и, конечно, не из Ассура или Баб-Или.

Впрочем, обо всем этом подумалось позже. В тот момент меня интересовало прежде всего то, что этот плащ собирается делать. Парень вновь крикнул и повелительно указал на меня. По толпе прошел шелест, публика начала нерешительно переглядываться. Тогда владелец фароса неторопливо достал из ножен, болтавшихся у расшитого золотом пояса, меч и, подойдя ко мне, стал рядом.

Итак, у меня появился союзник. Я возблагодарил великого Адада, подателя всех благ. Парень что-то сказал мне, а затем вновь повернулся к толпе. Но та уже расползалась по углам, угрюмо переглядываясь и ворча. Проход освободился. Терять время было грешно, и мы, не сговариваясь, бросились вперед. Впрочем, бежать не следовало. У порога я остановился и, повернувшись, еще раз продемонстрировал секиру. В ответ послышалось недовольное рычание, но я не стал ввязываться в спор и шагнул на темную улочку, где меня уже ждал мой новый знакомый. Я показал рукой в сторону невидимой во тьме цитадели, владелец плаща кивнул, и мы зашагали прочь от гостеприимной харчевни. Я задержался лишь на миг, чтобы обтереть лезвие и закинуть секиру за спину. Бродить по улицам с «черной бронзой» не стоило – первый же отряд стражников мог ее отобрать, польстившись на редкое в здешних местах оружие.

…Секиры было бы жаль – я честно отобрал ее у эламитского сотника, после того как проткнул ему горло копьем. Это было два года назад, в битве у ворот Баб-Или, когда наш отряд пытался спасти лугаля Апиль-Амурру. Бой мы выиграли, но на следующий день лугаль умер от полученной накануне раны, и городской совет Баб-Или предпочел открыть ворота. Того, что должно было последовать за этим, я решил не дожидаться и предпочел довериться степному ветру, который понес меня на запад, закинув в конце концов в город Вилюсу у берегов Лилового моря.


Мы шли по пустой ночной улице, вокруг стояла тишина, и я понял, что на этот раз все кончилось. Наверное, мой спутник подумал о том же, поскольку рассмеялся и что-то быстро проговорил, кивая в темноту. Слова показались знакомыми, но я не стал переспрашивать. Парень в плаще вновь засмеялся и заговорил по-хеттийски со странным придыханием. Впрочем, понять было можно:

– Хорошая секира, воин! Такой секирой можно разогнать сотню этих ублюдков. Жаль, что оружие испачкалось в их крови.

– Ей все равно, – я погладил висевшую за плечом «черную бронзу». – Спасибо, что помог.

– Не за что! – парень нетерпеливо взмахнул рукой. – Я только прикрикнул на эту сволочь, и они сразу поджали хвосты. Как тебя зовут, воин? Ты ведь не из Хаттусили?

Я уже собирался ответить и вдруг понял, почему меня так заинтересовало его произношение. Я тоже говорил по-хеттийски неправильно и точно так же глотал звуки, отчего меня далеко не всегда понимали. Еще раз окинув взглядом своего спутника, я решился:

– В Баб-Или, где я служил царским мушкенумом в войске лугаля Апиль-Амурру, меня звали Нургал-Син. Но в той земле, откуда мы оба родом, у меня было другое имя.

Я проговорил это на языке, понятном нам обоим, – на наречии Ахиявы[10]. Правда, слова пришлось подбирать: за долгие годы родная речь изрядно подзабылась.


Парень вздрогнул, взглянул в упор, а затем широко улыбнулся:

– Радуйся, земляк! Меня зовут Гелен, сын Ифтима. Мой отец был басилеем[11] неподалеку от крепкостенного Аргоса.


Он не стал спрашивать мое настоящее имя, и я мысленно поблагодарил его за чуткость. Врать этому человеку не хотелось.

– Радуйся, Гелен, сын басилея. Что привело тебя в негостеприимную Вилюсу?

Слова вспоминались не без труда. В Баб-Или не с кем было разговаривать по-ахейски.

– Поиски подходящего корабля, доблестный Нургал-Син. Я собираюсь домой, в Микены.

Мы шли прочь от моря и вскоре оказались возле цитадели. Постоялый двор, где довелось остановиться, находился рядом, но я не спешил. Давно уже не приходилось встречать земляка. К тому же повод для разговора был:

– Странно сплетаются дороги, Гелен, сын басилея. Я тоже искал в порту корабль, чтобы плыть в Ахияву.

Ахайю я называл по-хеттийски, но Гелен понял:

– Ты тоже из Аргоса, Нургал-Син?

– Нет…

Можно было промолчать, но я все же решился:

– Я еду в город Микасу. Когда-то я жил там. Очень давно.

– Микаса? – Гелен на миг задумался. – Так ты из Микен?

Удивительно, почему он не добавил «Златообильных». Странная привычка у моих земляков – подбирать к каждому слову подходящее определение! От этого я тоже отвык – в Баб-Или говорят куда проще.

– Нет, не из Микен, благородный Гелен, сын Ифтима. Я жил в деревушке, название которой и сам теперь не упомню. Пас коз у местного басилея, а потом меня продали за море, в Тир.

– Так ты из рабов, Нургал-Син?

На этот раз он не добавил «доблестный». Впрочем, я не обиделся.

– Я был тогда не выше колеса от повозки, благородный Гелен, и меня никто не спрашивал. Родные умерли, и некому было заступиться за сироту. Пять лет я вращал мельничный жернов в Тире, пока не нашел более подходящее занятие.

– Стал воином у басилея Баб-Или, – кивнул Гелен.

– У лугаля Баб-Или, – поправил я. – Лугаль – то же, что «ванакт» по-ахейски. Я стал оруженосцем, потом воином, потом десятником, а в последний год – старшим отряда разведчиков. Я был мушкенумом, а это не так уже мало. Особенно для Баб-Или…

…Да, считаться царским мушкенумом – судьба не из худших. У меня имелся дом, было поле, был сад, десяток пленных, работавших в поле, пока я воевал. Мне платили за каждую рану, за каждый синяк, царский тамкар был обязан выкупать меня из плена, а впереди брезжила надежда, что если удастся волею Аннуаков дожить лет до сорока и добыча будет щедрой, то я смогу купить поле – свое, а не царское, – и тогда дети мои станут полноправными подданными великого лугаля Баб-Или. В общем, можно дотянуть до должности сельского старосты или того же тамкара. Хотя доживали редко, особенно после того, как проклятые эламиты стали нападать на наши границы…


Всего этого я не стал объяснять Гелену. У него – свои хлопоты. Сын басилея переплыл Лиловое море явно не от хорошей жизни.

– Если тебе, Нургал-Син, старший отряда разведчиков, жилось хорошо, отчего же ты решил покинуть Баб-Или? Домой потянуло?

На этот вопрос мне часто приходилось отвечать за последние два года, пока я странствовал через Ассур, Митанни и Хаттусили. Обычно я говорил, что домой мне повелел вернуться оракул великого бога Бела Мардука, вещавший из каменной щели на верхней площадке зиккурата. На этот раз захотелось сказать иначе.

– Нет, Гелен, сын басилея. Меня не очень тянуло домой. Я жил в Финикии, в Ассуре, в Баб-Или. Это великие страны, по сравнению с ними Ахиява – не больше крысиной норы. Я ничего не видел доброго на родине. Но лугаль Апиль-Амурру погиб, проклятые эламиты захватили город, и надо было искать другое пристанище. А в Ассуре и Митанни не хотели брать на службу «серого коршуна» из Баб-Или.

Это была правда – отчасти. Меня не ждали в Ассуре, но можно было попроситься на службу к лугалю Исина или поступить в гвардию Хаттусили. Или хотя бы устроиться здесь, в Вилюсе.

– Говорят, ванакту Микен нужны опытные воины, – согласился Гелен. – Он охотно берет чужаков.

– А кто сейчас правит в Микасе? – наивно поинтересовался я.

Мы расстались с Геленом не скоро. На прощанье он посоветовал мне подстричь бороду по местной моде, я же намекнул сыну басилея, что златотканый фарос лучше спрятать до возвращения домой, поскольку он выглядел куда более вызывающе, чем моя борода.

Ночью не спалось. Я никак не мог привыкнуть к здешней грязи и, если бы не холодная погода, давно бы уже перебрался на крышу. Чем дальше на запад, тем постоялые дворы становятся грязнее, города – меньше, а дороги – хуже. А за морем – если верить тому, что мне говорили и что я помнил сам, – меня ждал истинный край света. Каменистая земля, худые козы, цари в домотканых плащах, задымленные лачуги и женщины, которые не моются неделями.

Великая Ахиява – моя родина…

…То, что я узнал от Гелена, почти в точности совпадало с уже слышанным. В Микасе правит великий ванакт Ифимедей, сын Гипполоха, рука его тверда, и меч разит без устали. Разить приходится все чаще – ванакт правит уже четверть века, и за эти годы недовольных, как водится, расплодилось немало. Посему Ифимедей охотно берет на службу чужеземцев, что вполне устраивает «серого коршуна» Нургал-Сина.

Как я и догадывался, Гелен оказался за морем не по своей воле. Его отец был басилеем на службе ванакта Главка, который, как раз четверть века тому назад, был свергнут и убит своим младшим братом – будущим великим ванактом Ифимедеем. Во время переворота погибли жена Главка и его сын, а только что родившаяся дочь была взята на воспитание дядей.

Эту историю я слыхал уже не один раз, правда, с некоторыми вариациями. Кое-кто из рассказчиков был уверен, что сын Главка спасся и в царском толосе[12] на окраине Микасы лежит то ли сын кормилицы, то ли внук привратника. Подобных историй – про перевороты и братоубийство – я немало наслышался еще в Баб-Или, и часто они оказывались правдой. Кроме чудесного спасения, конечно, – в жизни, а не в сказке могилы редко отдают то, что в них положено.


Басилей Ифтим, отец Гелена, предпочел не искушать судьбу и уехать в Хаттусили. Гелен вырос в Троасе[13], неподалеку от Вилюсы, и теперь собрался домой. Отчего – сказано не было. Может, ему тоже посоветовал оракул.


На следующее утро мы встретились с Геленом в порту. Предварительно я зашел в первую попавшуюся цирюльню и отдал бороду на растерзание. Цирюльник, насколько я понял из его чудовищного выговора, обещал подстричь ее по последней ахиявской моде, заодно посоветовав остричь волосы, поскольку в Ахияве стригутся коротко. Возражать я не стал, но внутренне содрогнулся, увидев свое отражение в начищенном медном тазике. Вместо доблестного воина с длинными волосами и завитой колечками бородой на меня глядел разбойник со стрижкой «под горшок» и короткой бороденкой, настолько нелепой, что мне захотелось ее немедленно сбрить. Цирюльник, однако, остался доволен, заявив на ломаном хеттийском, что теперь я выгляжу как настоящий ахейский принц. Оказывается, года два назад в Вилюсе был проездом какой-то мелкий энси[14] (то есть, конечно, не энси, а басилей) из Ахиявы, и цирюльник точно запомнил его стрижку. Оставалось лишь покориться судьбе и приобрести в соседней лавке приличный ахейский плащ вкупе с парой хитонов.


Гелен, уже ждавший возле одного из причалов, полностью одобрил мое перевоплощение, мне же было не по себе. Переодеваться приходилось часто – в отряде разведчиков это дело обычное. Но теперь я был не на службе – я возвращался домой. Царский мушкенум из Баб-Или исчез навсегда, а на пристани Вилюсы стоял некто без имени, без предков и без всякой крыши над головой – даже соломенной.

Впрочем, виду я, надеюсь, не показал и отправился вместе с Геленом договариваться на один из кораблей. Судно именовалось «Рея» – в честь матери Дия, Отца богов. Да не обидится Дий, но, судя по кораблю, его почтенная матушка явно доживает последние дни. Однако корабельщик – крепкий толстяк совершенно пиратского вида – уверил, что его «Рея» доставит пассажиров в Навплию в целости и сохранности. Я невольно вспомнил многопарусные красавцы, которых навидался у причалов Тира и Сидона, и поспешил согласиться. В эту осеннюю погоду корабли, даже такие, как «Рея», плавали по Лиловому морю нечасто.

За переезд толстяк запросил несусветную сумму, которой наверняка хватило бы, чтобы доставить нас в страну Пунт. Гелен не стал торговаться, а я поневоле призадумался. Но тут корабельщик заметил выпирающую из-под плаща секиру и оживился. Оказывается, у него не хватало охраны, а пираты в последние годы явно обнаглели. Я сообщил, что готов охранять корабль все время плавания, и корабельщик тут же сбавил цену вполовину, пообещав бесплатную кормежку. В общем, день начался удачно.

Корабль отплывал после полудня, и я успел собрать вещи и погулять напоследок по Вилюсе. Вещей оказалось немного. Старую одежду я продал за четверть цены и остался со сменным хитоном и парой сандалий. Правда, было еще оружие: меч, кинжал и, конечно, секира, а также прекрасный митаннийский шлем и моя гордость – кольчужная рубаха старой гиксосской работы. Я купил ее в Сирии шесть лет назад, и с тех пор она не менее дюжины раз спасала мне жизнь. Конечно, это не полное вооружение, но щит и копье достать несложно, а луком я так и не научился пользоваться. Луки в Баб-Или, признаться, оставляют желать лучшего. Говорят, у тех же гиксосов они не хуже кольчуг, но для того, чтобы купить настоящий гиксосский лук, не хватит и моего годового жалованья, даже если перевести его в серебро.

Я пришел вовремя, а Гелен чуть не опоздал, чем изрядно разозлил толстяка-корабельщика. Когда он наконец появился и «Рея» под ругань на нескольких понятных и непонятных мне языках отчалила, выяснилось, что сын базилея приносил жертву в храме Ма, что в самом центре здешней цитадели, а также вопрошал прорицателя. С жертвой (кажется, он не пожалел целого теленка) задержки не было, а вот прорицателя пришлось поискать. Ответ его (стоивший еще одного теленка) изрядно заинтриговал моего нового знакомого, и он, не выдержав, поделился им со мною. Оказывается, сыну базилея пообещали нечто вроде следующего:


«То, что задумал Гелен, – все исполнится, но не Геленом».


Я бы тоже, признаться, задумался. Однако, зная эти прорицалища, особенно в таких паскудных местах, как Вилюса, поспешил успокоить своего спутника, напомнив, что боги (а также прорицатели) чаще всего предпочитают не брать на себя ответственность и выражаются крайне туманно. В целом же ответ не из самых худших: то, за чем Гелен возвращается домой, будет выполнено, причем самому ему особо трудиться не придется.

…Конечно, пророчество можно толковать и по-иному, но этого говорить, конечно же, не стоило.

Сам я не спрашивал совета, не отдавал телят на съедение прорицателям и даже не заглянул ни в один здешний храм. Наверное, местные боги здорово на меня рассердились.

Впрочем, на богов у меня своя точка зрения.


Пока «Рея», подгоняемая порывами холодного осеннего ветра, скользила по серой глади моря, отчего-то названного Лиловым, я не спеша обдумывал то, что случилось за последние сутки. Все вышло даже лучше, чем я надеялся. Но кое-что беспокоило. И прежде всего – сам Гелен.

Семья басилея бежала за море, что для жителей Ахиявы, не привыкших путешествовать, почти край света. Теперь же Гелен спешит домой. А куда ему, интересно, спешить? Ифимедей на троне и помирать вроде не собирается. Разве что Гелену позволили вернуться, но в этом случае любой разумный человек не станет рваться прямо в Микасу. Лучше пожить в той же Аргусе, присмотреться, завязать новые знакомства, возобновить старые. А между тем Гелен спешил и, кажется, очень боялся опоздать.

Далее – еще интереснее. Его семья жила бедно, но совсем недавно у Гелена появились средства – и немалые. За проезд он выложил не серебро, а золото, одежда на нем была вся новая и очень богатая. Связь между внезапным желанием вернуться в Микасу и столь же внезапным богатством казалась настолько очевидной, что не требовала особых доказательств.

Было в этом деле и еще одно любопытное обстоятельство – я сам. Благородный сын басилея воспылал симпатией к своему земляку. Всякое, конечно, возможно, особенно на чужбине. Но очевидно, что, если я стану его спутником, моя секира не останется за плечом, когда Гелену будет грозить опасность. Значит, такого спутника он искал, и в этом случае его появление в грязной харчевне, где клубится всякая шваль, вполне понятно.

И еще одна деталь – небольшая, но любопытная. Фарос! Богатый, золотого шитья фарос, который был на Гелене в тот вечер. На следующее утро сын басилея был уже в обычном плаще – вполне пристойном, но, конечно, ничуть не похожем на прежний, расшитый золотом. Гелен поступил разумно, спрятав роскошную вещь подальше, но зачем было надевать фарос вчера, да еще на ночь глядя? Не для того же, чтобы произвести впечатление на портовое отребье!

Я еще раз вспомнил фарос и завистливо вздохнул. Нет, сам я носить его не стал бы, но в той же Аргусе плащ можно продать, а на полученное серебро купить небольшой домик где-нибудь в предместье. Поле, дом, сад – то, чего я лишился, покинув Баб-Или. Впрочем, фарос интересен не только этим. Он не выглядел новым, скорее хорошо сохранился, будучи надеваем только в редких случаях. Возможно, плащ принадлежал отцу или деду Гелена, хотя мне он показался слишком богатым для сельского басилея. Но даже если и так…

Скорее всего вчерашним вечером у Гелена состоялась очень важная встреча. Настолько важная, что он решился надеть фарос. Встреча намечалась где-то в порту, и скорее всего в великой тайне, иначе Гелен не возвращался бы так поздно, не наняв охранника. И на этой встрече решалось что-то серьезное, вполне вероятно – его отъезд на родину. Сын басилея был настолько взволнован, что зашел в первую же попавшуюся харчевню, чтобы перевести дух, вмешался в драку и вдобавок был со мной достаточно откровенен. Да, возможно, так оно и было. Но, может, было и по-другому: фарос Гелен получил на самой встрече как знак чего-то важного…

Как ни крути, а выходило, что мне предстоит путешествие вместе с крайне подозрительной личностью. Похоже, враги (не друзья же!) ванакта Ифимедея что-то задумали…

…но какое до этого дело бывшему царскому мушкенуму Нургал-Сину?

4

Хаттусили – хеттская держава.

5

Вилюса – Илион.

6

Адад – один из богов Вавилона. Далее упоминаются также боги Аннуаки, Бел-Мардук, богиня Иштар и чудище Тиамат.

7

Нин – Ниневия, столица Ассирии (Ассура).

8

Баб-Или — «Врата бога» – Вавилон.

9

Фарос – плащ.

10

Ахиява (Ахайя) – в широком смысле – Греция, в узком – Микенское царство; далее упоминается Микаса (Микены) и Аргуса (Аргос).

11

Басилей – обычно переводится как «царь». В описываемое время – царский наместник.

12

Толос – подземная гробница.

13

Троаса – Троя. Вилюса (Илион) и Троаса (Троя) – разные города, позже слившиеся в легендарную Трою Гомера.

14

Энси – правитель города в Вавилоне.

Серый коршун

Подняться наверх