Читать книгу Семь ночей в постели повесы - Анна Кэмпбелл - Страница 8

Когда Сидони в тот вечер вошла в холл, Меррик поднялся со своего троноподобного стула во главе стола. На нем были сюртук и шейный платок, и выглядел он так, что мог бы украсить собой любую лондонскую гостиную, если не обращать внимания на ужасные шрамы на лице. Неудивительно, что он воспринимает жизнь как своего противника. Он дорого заплатил за все, что имеет, и все же самая глубокая рана осталась. Его объявили незаконнорожденным. Ничто не может это изменить. Ничто, кроме того знания, которое она скрывает и не может открыть, не подвергнув опасности людей, которых любит.

Его горечь, когда он говорил о своих родителях, все еще оставалась в душе Сидони, хотя он тут же осознал, что был слишком откровенен. Меррик вернулся к роли приятного, пусть и несколько язвительного собеседника, которого она время от времени видела с тех пор, как приехала в замок.

Погода удерживала их весь день в доме, и леди Форсайт с удовольствием обследовала библиотеку замка. Но его лицо сейчас предостерегало: он снова тот хищный соблазнитель, который напугал и разозлил ее вчерашним вечером.

Сидони до смерти надоело бояться. Напрягшись, она зыркнула на него.

– Разве вам не нравится мое платье? – резко спросила она, вскидывая голову.

– А тебе?

– Я никогда в жизни не носила такой одежды.

Он уже заказал для нее и получил несколько платьев из Сидмаута. Сейчас Сидони была в темно-зеленом, которое миссис Бивен подогнала по ее фигуре.

– Могла бы поблагодарить.

Она поглядела на него отнюдь не благосклонно.

– Полагаю, словесного выражения признательности будет достаточно.

Он театрально поморщился.

– Бог мой, мисс Форсайт, вы подозреваете у меня скрытые мотивы?

– Едва ли скрытые.

Она стояла, замерев, пока он неспешно приближался к ней.

– Повернись.

– Я вам не игрушка.

В его улыбке был намек на коварство.

– О, еще какая, carissima.

– У этой игрушки имеются шипы, – прорычала Сидони, не шелохнувшись.

– Я буду обращаться с тобой осторожно. – Он неспешно обошел вокруг нее, и это разглядывание длилось, казалось, целый час. Разрази его гром, даже воздух вокруг него вибрировал. – Очень мило. – Он шагнул ближе, чтобы расправить кремовое кружево, окаймляющее позорно низкий вырез.

С ужасающей быстротой ее сосок затвердел. Оставалось надеяться, что он этого не заметит.

– Платья неприличные, – чопорно проговорила Сидони. Дорогой шелк тек по ее телу, как вода.

– Но красивые.

Она метнула в него еще один испепеляющий взгляд. Глаза Джозефа сверкали тем нечестивым блеском, которому, как она уже знала, не стоило доверять.

– Признайся, платье чудесное, и ты выглядишь в нем великолепно.

– Оно предназначено для куртизанки.

Он фыркнул:

– Что ты знаешь о куртизанках, невинный ягненок?

Она прищурилась:

– Знание о куртизанках не является достоинством.

– Метко подмечено. – В его улыбке сквозило довольство. – И все же ты надела это платье.

– Миссис Бивен забрала мое муслиновое.

– Должно быть, ей нужна тряпка для уборки.

Она и сама не знала, почему спорит. Кто стал бы возражать против наряда настолько стильного? И хотя шелк льнул к телу, платье не вызвало бы недоумения ни в одном из лондонских салонов. Особенно на леди, которая уже давно не дебютантка.

– Ни одна респектабельная женщина не надела бы это платье.

Он провел пальцем по ее щеке, оставляя покалывающий след.

– Но, amore mio, ты больше не респектабельная женщина. Ты – любовница чудовища.

Девушка покраснела и отвернулась.

– Пока нет.

Пленительные морщинки вокруг его глаз собрались от смеха, который всегда согревал ее от макушки до кончиков пальцев, несмотря на все, что она знала о нем.

– Пока? Ей-богу, ты даешь надежду.

– Надменная свинья!

Он отодвинул от стола тяжелый дубовый стул. Она неохотно подалась вперед. Может, он и походил на дремлющего тигра, глядя на нее с собственническим блеском в глазах, но ей не стоит забывать, что он все равно опасен.

Его губы слегка дернулись:

– Расслабься, Сидони. Я не собираюсь набрасываться на тебя за ужином.

Вместо того чтобы занять стул хозяина дома, он сел напротив, потянулся за графином с кларетом и налил два бокала. Рубиновое кольцо поблескивало в свете свечей. Сегодня оно не напоминало ей о крови. Оно заставляло думать о страсти, чего она отчаянно не желала.

Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, Сидони поднесла бокал к губам. В подвале Уильяма были лишь кислые молодые вина. Это же вино на вкус дорогое и запретное. Тепло казалось лишь слабым отголоском того жара, который зарождался в Сидони, когда она смотрела на Меррика, не сводящего с нее взгляда. Сегодняшняя доверительность, хоть и дарованная неохотно, усилила невидимую связь между ними.

Сидони попыталась вернуться в прозаический мир, пусть даже в мир превосходной еды, роскоши и мужчины, каждое слово которого обещало соблазн.

– Расскажите мне о своих путешествиях…

Джозеф тихонько открыл дверь спальни, прикрывая рукой свечу.

После того как Сидони оставила его с бренди, он надолго задержался в библиотеке, поднявшись на балкон, как будто пребывание в десяти футах над землей могло изменить его видение все более усложняющегося положения. Решение наставить Уильяму рога было легким – легче некуда. Решить же, как поступить с Сидони Форсайт, оказалось не так-то просто. Он попытался отвлечься от мыслей о ней, ожидающей наверху, но какую бы книгу он ни открыл, строчки расплывались перед глазами, и он видел только ее – прекрасную женщину.

Женщину, которая теперь спит под пологом его кровати.

Зеркала предъявили множество копий высокого мужчины в алом халате. Лицо его было неясным, но после стольких лет ему едва ли требовалось напоминание о его уродстве.

И все же Джозеф не мог избавиться от привычки заполнять спальню зеркалами. Он начал это еще в юности, когда его самые язвительные любовницы насмехались над его уродством, пока он забывался в пароксизме страсти. Тогда он поклялся, что ни одна женщина больше не увидит его таким уязвимым. Позже он нашел иные способы отвлекать своих любовниц, но к тому времени уже начал получать мрачное удовольствие от постоянного напоминания о своем изуродованном лице в сравнении с красотой пылкой партнерши.

Меррик не мог понять, почему его шрамы не пугают Сидони? А должны бы, черт возьми! Даже люди, знающие его давно, не могут смотреть на него спокойно. С самого детства шрамы сделали из него парию, нечто отвратительное, чего следует избегать. Странно, что на эту очаровательную девственницу его безобразие не произвело привычного впечатления.

Сквозняк вынудил его войти. Он тихо прикрыл дверь. Сидони не пошевелилась. Удивительно, как спокойно она чувствует себя в его постели. Спит доверчиво, как ребенок в детской.

Он медленно приблизился к ней. Настало время поднять ставки в их состязании. После чудесных утренних поцелуев он отступил, давая ей возможность перевести дух. Мало-помалу Сидони перестала подпрыгивать, как ошпаренная кошка, всякий раз как он оказывался рядом.

Его игра в результате вылилась в приятное времяпрепровождение. Беседа была не тем, чего он обычно хотел от женщины. Он хотел одного и только одного – мгновения полного забвения, когда он погружается в мягкое теплое тело. Но в этом, как и во всем остальном, мисс Форсайт спутала ему карты.

Меррик, не отрываясь, смотрел на нее, свернувшуюся клубочком в его постели в бледно-палевом пеньюаре. Ночь была холодной, но он не настолько наивен, чтобы полагать, будто именно поэтому она легла одетой. Нет, глупая красавица думает, что бархат защитит ее.

Джозеф осторожно стащил свой халат с плеч. Обычно он спал голым, но в качестве уступки ее скромности надел рубашку и шелковые брюки. Он задул свечу и потихоньку забрался под одеяло, стараясь не дотронуться до нее.

– Джозеф? – пробормотала она, повернувшись в его сторону.

Сердце Меррика екнуло от ее готовности принять его присутствие. От звука своего имени, произнесенного этим сонным голоском, он сделался твердым как камень. Глаза ее оставались закрытыми, а сочные губы мягко изогнулись. Будь он романтиком, то мог бы вообразить, будто она счастлива, что он рядом. По крайней мере, мисс Форсайт не вскочила с воплями.

Сидони пробормотала еще что-то сонно-вопросительное, и под шум проливного дождя за окнами он услышал, как зашуршали простыни, когда она пошевелилась. Звук был восхитительно чувственным, напоминающим скольжение кожи по коже.

Джозеф напрягся, ожидая, что она пошлет его к чертям, но она снова погрузилась в сон. Быть может, и его приход ей приснился? Он надеялся, что это так. Более того, он надеялся, что сон этот был приятным.

Закрыв глаза, Джозеф призвал свой сон. Прошлой ночью ему почти не удалось поспать, а сегодняшняя лихорадка сдерживаемого желания совсем его измотала. К несчастью, сон не шел к нему. Близость Сидони терзала. Легкий нежный запах. Намек на жар, заполняющий тщательно рассчитанное пространство между ними. Осознание, что если он чуть пошевелит рукой, то дотронется до нее.

Губы его искривились в улыбке, когда он устремил взгляд в зеркало наверху. Это будет длинная ночь…

Сидони неохотно выбиралась из чудесного сна, наполненного теплом и безопасностью. Да поможет ей бог, она лежала, прильнув к Меррику, словно это единственное на свете место, где ей хотелось бы находиться. Рука его лежала на ней, обнимая. Сердце Сидони от страха совершило кульбит – от дремотной вялости не осталось и следа. Как могла она так спокойно, так мирно спать рядом со своим мучителем?!

Впрочем, надо радоваться, что он спит, и ничего больше. Определенно следует быть признательной и за то, что он не голый. Меррик растянулся на спине, а она лежала у него на груди, и тонкий батист рубашки был единственной преградой между ее щекой и его кожей.

Рассвет только-только наступил. Слабый свет окаймлял задернутые портьеры золотом. За ночь непогода, должно быть, стихла.

Ее первым побуждением было бежать, покуда Меррик не проснулся и не обнаружил, что она так удобно расположилась для соблазнения. Сидони напряглась, чтобы высвободиться из его объятий, но потом взглянула на его лицо, и любопытство, даже более сильное, чем страх, овладело ею. Не сдвигая обнимающей руки, она медленно приподнялась, чтобы видеть его грудь и лицо. Понаблюдать за ним без его ведома было настоящей роскошью.

Сидони знала: как и большинство людей, во сне он выглядит уязвимым.

Но оказалось не так.

Угловатые скулы оставались резкими. Любой, кто увидел бы эти решительные черты, счел бы их обладателя не иначе как разбойником. Темная утренняя щетина на скулах и подбородке усиливала это впечатление.

И его шрамы.

Отпечаток зла, которое Сидони просто не в силах была постичь. Больно было смотреть на эти следы страданий. Она посочувствовала бы любому раненому существу, но с Мерриком ее реакция была более личной, чем просто сострадание, сильнее, чем негодование. Слухи умалчивали о том, где произошло нападение. По тому, что он вчера сказал, она догадалась, что в юности он путешествовал вместе со своим ученым отцом. Быть может, он получил свои увечья в каком-нибудь глухом переулке Неаполя или Кадиса?

В безмолвном утешении она положила руку ему на грудь, которая под ее ладонью вздымалась и опадала с каждым его медленным вздохом. Такая поза создавала головокружительную интимность. Интимность, которая подрывала оборону находящейся в осаде девственницы.

Волей-неволей взор ее скользнул к его рту. Расслабленный, он выражал абсолютную чувственность. Неудивительно. С первого же взгляда на него, вальяжно развалившегося, как большой кот, в своем массивном кресле и попивающего вино, она распознала в нем мужчину, высоко ценящего физическое удовольствие. Незнакомая тяжесть угнездилась в животе, когда она представила, как он сосредоточится на ней, когда придет время.

Если оно придет…

Святые небеса! Неужели она уже допускает его победу? Но она не может ему уступить. Дело ведь не только в риске потерять девственность, хотя ей совсем не хотелось допустить обнаружения ее грехов светом или зачатия ребенка вне брачных уз. Куда сильнее убежденность, что, если она капитулирует, это подорвет все то, что поддерживало ее последние трудные годы и должно было привести к самостоятельному плодотворному будущему.

Ресницы Меррика лежали веерами – черные, как и волосы, упавшие на высокий лоб. Сидони сдержала желание отвести эти мягкие пряди с лица. Когда он бодрствовал, она была слишком занята борьбой с ним, чтобы проявлять такую нежность. Сейчас же, в это раннее тихое утро, ей ужасно хотелось показать ему, что жизнь предлагает не только жестокость.

Страстное желание облегчить его боль заставило Сидони призадуматься. Он делает все, чтобы погубить ее. Он интриговал, чтоб заманить Роберту в ловушку скандала и позора.

Он… Он самый удивительный, самый обаятельный из всех знакомых ей мужчин. Он слушал ее с вниманием, которое было бальзамом для души. Он дал ей одним глазком увидеть мир, который она мечтала открыть. Он смешил ее. Он целовал ее так, словно скорее умрет, чем остановится.

Эта слабость по отношению к своему противнику была куда более пугающей, чем пробуждение в его объятиях. Сидони прикрыла глаза и обратила молитву к небесам не дать сердцу смягчиться.

Когда же она вновь посмотрела на Меррика, он наблюдал за ней с напряженностью, заставившей ее затрепетать. Выражение его лица было незащищенным, как никогда прежде. Она мимолетно увидела в затуманенных глазах острую тоску сродни ее собственной. Во сне он не выглядел моложе, но казался намного моложе сейчас. Губы его изогнулись в приветливой улыбке, которая пронзила ей сердце.

А потом в мгновение ока все изменилось.

Мягкость испарилась, словно никогда и не существовала. Она прочла недвусмысленное неприятие того, что он увидел на ее лице. Должно быть, она глазела на него со щенячьим обожанием. Какой смысл теперь отрицать? Стыд свинцовой тяжестью буквально придавил ее.

Сидони отшатнулась. Его рука сжалась, не дав ей сбежать. В то же время он быстро сдвинулся в сторону, чтобы полог кровати спрятал его лицо в тени. Утренний свет больше не падал на его шрамы. Это движение было таким резким, что тряхнуло кровать.

Боже милостивый…

Ее смущение испарилось. Обычно Меррик выставлял напоказ свои шрамы, не давая никому возможности посочувствовать его уродству. Этим же утром у него не было времени прикрыться своим привычным щитом от любопытства и отвращения. С упавшим сердцем Сидони осознала, что, несмотря на всю эту браваду, он ненавидит свои шрамы. Ненавидит всей душой.

Он не допустит жалости к себе – она опустила глаза. И все же их защипало от слез. Глупая, ах, какая же она глупая! Как трудно подавить горячее желание заключить его в объятия и предложить утешение от целой жизни страданий. Безумное, опасное желание.

– Должно быть, я теряю сноровку. Осквернив чистоту твоей постели, я был уверен, что ты завопишь что есть мочи, – проговорил он со знакомой издевкой, наконец посмотрев ей в глаза.

Но после того мига откровения, когда он так резко отшатнулся, Сидони знала, что его небрежная манера – защитный механизм. Прекрасная улыбка, которой он одарил ее при пробуждении, превратилась в насмешливую. Пусть она тысячу раз дура, но не могла она не пожалеть об этой перемене, даже когда тело ее одеревенело.

– Ты никогда не заставишь меня кричать, – отозвалась она с суровостью, которой отнюдь не чувствовала.

Меррик обрадовался, но мисс Форсайт не поняла чему.

– Не будь так уверена, bella.

Снова он взялся за старое. По крайней мере, его насмешки напомнили ей о том, чем она рискует в этой постели. Когда Сидони согласилась спасти Роберту, она воображала сотни опасностей. Принуждение. Насилие. Жестокость. Но она и представить себе не могла, что самым большим риском будет раненая душа хозяина замка Крейвен.

– Что ты здесь делаешь? – Она старалась говорить ровным голосом.

– А разве это не очевидно?

После этих слов впечатление о приятном утре было испорчено. На этот раз она предприняла более решительную попытку высвободиться, но Меррик с возмутительной легкостью опрокинул ее на спину.

– Отусти, – прошипела Сидони сквозь онемевшие губы. Сердце лихорадочно колотилось от паники и гнева главным образом на себя. Ну почему она не улизнула до того, как он проснулся?

Твердо держа ее одной рукой за талию, Джозеф приподнялся и другой рукой обхватил Сидони за затылок, удерживая, чтобы как следует рассмотреть.

– Ни за что на свете.

Разрази его гром! Как бы ей хотелось, чтобы он не говорил таких опрометчивых слов. Будь она хоть чуточку глупее, могла бы принять их всерьез. И что бы тогда с нею стало? Страх сдавил горло. Не хватало только покинуть замок Крейвен не только опозоренной, но и с разбитым сердцем. Нет, она должна уйти отсюда нетронутой и не запятнанной скандалом, твердо напомнила себе Сидони. Осталось только поверить в это.

– Это не входит в наш договор.

Хотелось бы ей набраться силы воли и настоять на том, чтобы он отпустил ее. Если она станет кипеть от злости из-за этих игр – и она кипит, черт бы его побрал! – но остается эта проклятая непрошеная нежность. Ничем не стереть из памяти его потрясение и испуг, когда он проснулся и обнаружил, что она разглядывает его. Сидони подозревала, что он мучает ее сейчас, чтобы не дать задуматься над тем моментом откровения.

Окружив ее своим мужским запахом, он склонился ближе. Она молила о самообладании, о здравомыслии и – да поможет ей бог в ее несбыточном желании – о спасении.

– Наверняка здесь есть еще одна спальня.

Меррик улыбнулся так, что заставил Сидони гадать, уж не догадывается ли он, какая борьба происходит у нее внутри.

– Пригодна для обитания только эта. Я же не собирался устраивать загородный прием, tesoro. Я планировал неделю плотских радостей с любовницей.

Она оцепенела, когда он лениво пропустил ее волосы сквозь пальцы и помассировал затылок. Ощущения разбегались, как круги на воде.

– В первую ночь ты же где-то спал.

– Койка в гардеробной не предназначена для мужчины шести футов роста. Будь я проклят, если позволю тебе снова меня туда сослать.

– Быть может, я могла бы спать там? – проговорила она с фальшивой любезностью.

К удивлению, губы его дернулись.

– Зачем ты бросаешь мне вызов, когда знаешь, что я не могу против него устоять?

– Я тебя совсем не знаю, – возразила Сидони, чтобы напомнить себе, а также поставить его на место. Желание прильнуть к его ласкающей руке становилось почти нестерпимым.

– Тогда почему я чувствую, что ты считаешь каждый удар моего сердца?

Трудно было сказать, говорит ли он это серьезно. Если б только она могла понимать каждую его мысль. Знала она лишь то, что столь же околдована, сколь и напугана. А то, чего не знала, оставляло ее дрейфовать в океане непрошеного желания.

– Прекрати играть со мной, Меррик.

– Стало быть, не хочешь продолжать прелюдию? – Он склонился над ней, вдавливая в матрац своим большим телом.

Она заерзала, но не сдвинула его.

– Я хочу, чтобы ты отпустил меня.

– Нет, не хочешь.

Беда в том, что в глубине души она и вправду не хотела, но еще не настолько подпала под его чары, чтобы забыть, что поставлено на карту. Она положила руку ему на грудь, не давая приблизиться еще больше.

– Прекрати, Меррик.

– Джозеф.

Сидони силилась сохранить контроль над реальностью.

– Порочный, лживый, распущенный, коварный, интригующий, беспринципный негодяй.

– Скажи это так, будто действительно так думаешь. – Он прижался к ее сдерживающей руке и завладел губами. В этот раз удивление не парализовало Сидони. И она была уже не та невинность, которую его поцелуи лишали дара речи. Она познала удовольствие, вызванное малейшим прикосновением.

Ладонь его, лежащая на затылке, расслабилась. Рука на талии скорее обнимала, чем удерживала. На один запретный миг она прильнула к нему, как вьюнок, а после прервала поцелуй и извивалась, пока нога ее не коснулась пола.

Он схватил ее за руку.

– Не уходи, Сидони! Тебе ничто не угрожает. Я просто хочу поцеловать тебя.

Она бросила на него скептический взгляд и встала, задрожав от утреннего холода.

– И почему я тебе не верю?

– Потому что прискорбно недоверчива. – Он помолчал. – И потому что ты умная женщина.

Он погладил чувствительную кожу запястья. От этого ленивого поглаживания у нее подвело живот, хотя она и понимала, что он пытается всеми правдами и неправдами вернуть ее в свои объятия.

– Если б я была умной, то бежала бы без оглядки, как только увидела, что ты забрался под одеяло.

Он сел, рубашка его провисла, обнажая крепкое плечо. От зрелища гладкой загорелой кожи у Сидони пересохло во рту. Такой контраст с его обезображенным лицом! Поначалу она не считала его красивым, даже если не обращать внимания на шрамы. Но с каждым часом его физическая привлекательность возрастала. Сейчас ей казалось, что слово «красивый» слишком банально. Дурочка несчастная! Она обнаружила в себе пристрастие к темному, опасному и ущербному.

Встревоженная, смятенная – а ведь он едва прикоснулся к ней, – Сидони гадала, что случилось с той решительной женщиной, которая прибыла в замок Крейвен, чтобы противостоять монстру? Прошло всего два дня, и до той женщины уже не дотянуться.

– Всего один поцелуй, Сидони. Это цена свободы. – Голос Джозефа звучал искренне, не как у того дьявольского соблазнителя, чьи сверкающие серебром глаза бросали ей вызов.

Потрясение парализовало ее. Казалось, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она сможет уехать с расписками Роберты, почти такая же невинная, как и прибыла. Да вот только наряду с потрясением и облегчением она испытала легкий укол возмутительного, неприемлемого, неоспоримого разочарования.

– Ты отпустишь меня назад в Барстоу-холл?

Он нахмурился и отпустил ее руку.

– С ума сошла? Мы так не договаривались.

– А, договор… – прошептала она одними губами.

– И никакого увиливания, заметь. Искренний энтузиазм.

Один поцелуй казался малой ценой за то, чтобы сбежать из этой комнаты, которая изобилует обещаниями интимности.

– А как мы измерим твое удовлетворение?

Его глаза блеснули, и он прилег на сбитые простыни с раздражающей уверенностью.

– Bella, я не жду удовлетворения, – промурлыкал он. – Всего лишь ласковый утренний поцелуй. Ничего такого, что оставило бы на тебе шрамы до конца жизни.

Он сказал «шрамы», чтобы подчеркнуть свое уродство, но она уже давно миновала ту стадию, когда воспринимала его шрамы как-то иначе, чем большое несчастье.

– Говори за себя, – пробормотала Сидони, осторожно вставая коленями на кровать. Матрац прогнулся, она покачнулась и вынуждена была опереться рукой о его грудь для равновесия. Жар так и зашипел от этого соприкосновения, и сердце ее застучало как молот. Его брови приподнялись в безмолвной насмешке, когда она отдернула руку.

Сидони затрепетала, когда он провел рукой по ее волосам. Пальцы задержались на груди, прежде чем он убрал руку. Соски ее напряглись до покалывающей твердости.

– Доброе утро, Сидони, – проговорил он с нежностью, которой она не доверяла.

Нежность – непобедимый враг. Наплыв чувств этим утром продемонстрировал эту истину. Она не могла отрицать влечения, не могла отрицать его уязвимости. Как и соблазна, неохотно призналась она себе, отмечая ленивый свет в его глазах.

Джозеф отпустил ее волосы и сцепил руки за головой, натянув крепкие мускулы рук и груди. Он походил на сонного пашу, рассматривающего свой ночной выбор из гарема. Несколько электризующих мгновений они глядели друг на друга. Сидони ждала в напряженном ожидании. Он, казалось, наслаждался, наблюдая, как минуты убывают, как пузырьки во вчерашнем кларете. Она прочла в его глазах ожидание, но не больше. Он поднял мост против вторжения в свою душу. Ясный дневной свет оказался менее откровенным, чем предрассветные тени.