Читать книгу Черный кабриолет, или кабриолет без дверцы. Из четверологии романа «Франсуа и Мальвази» - Анри Коломон - Страница 13

Каждый новый день, вставая с подъемом Саидки, Эртени чувствовал голод и усталость после вчерашних поздних хождений. Но как всегда говорил Саидка: упражняться с ощущением слабости приносит наибольшую пользу. Движения замедляются, появляется возможность для более точной отработки тех или иных ударов. И действительно после возвращения сил Эртени себя чувствовал в превосходной форме и перед обедом у него получалось намного лучше, чем утром.

После же обеда обычно до самого позднего времени он уходил в город, все больше получалось что бесцельно бродить, хотя всегда находился повод, как например в субботний день, потраченный на ничего не давший приход к Ковалоччо. Его не было дома.

Эртени не мог себе позволить ездить на наемных экипажах и потому неудачный поход занял у него весь день. Однако же такие расхаживания нисколько не отягощали и даже наоборот становились все более увлекательными по мере того как Эртени все больше познавал этот замечательный город, про который кто-то правильно выразился (в одном из питейных заведений с диспутами) что Париж – это страна в стране. Эртени любил посещать эту харчевню, главным образом чтобы послушать собирающихся там краснобаев, непременно заводящих интересные политические споры и даже иногда диклорирующие вслух свои стихи.

Париж город действительно разноликий: здесь слушаешь про «наших Камизаров», а пройди чуть по улице далее вглубь и попадешь в грязный притон, где стоит посидеть лишь из интереса. Собираются там все больше люди дна и их нравы и арго достойны внимания любознательного человека. Но самые интересные притоны бывают конечно те, которые как в разверзшееся чрево уходят вниз. Там и атмосфера самого заведения как-будто придает идеальный колорит неестественной освещенностью, да и хотя бы одним уже соседством с клоакой11. Люди дна, на дне себя чувствуют как нигде лучше, и вследствии этого естественно.

Свои посещения столь неблагополучных мест, а главное свой интерес к ним Эртени оправдывал поисками сведений, но велись они довольно пассивно.

Больше всего Эртени любил после утренней усталости сходить отдохнуть в парк Монсо, находящийся не так далеко, и до которого путь проходил через приятные глазу улицы и площади. В парке он засиживался подолгу, но чаще всего гулял по чистым аллеям, пока не становилось настолько темно, что пора было возвращаться.

В следующий раз к Ковалоччо Франсуа заглянул, когда тот по всем расчетам уже должен был переехать на Планш-Мибрей, и на свою удачу застал его дома. Экономка тетушка Антиген провела его на второй этаж к квартире, соседней с трехкомнатной.

Ковалоччо был казалось рад его приходу и сразу же извинился за то, что его не было тогда утром. Франсуа и не сердился, но воспоследовавшие за извинениями объяснения нисколько не удовлетворили его, даже наоборот разочаровали. Оказывается оставшись ночевать у хозяев этот слюнтяй так и не смог себя заставить рано подняться, а вернулся из гостей только днем.

Сейчас Ковалоччо был не против загладить свое неловкое виноватое положение состязанием на шпагах и поэтому сразу же предложил выбрать лучшую.

Забывчивость итальянца на счет порученного ему прежде задания не предвещала ничего хорошего.

– Не забыл еще? – спросил его Ковалоччо, вставая в стойку.

Однако фехтование не лезло ему в голову и он как-то даже невнимательно отбивал новые неизвестные ему удары, как его друг в них не изощрялся. Наконец Ковалоччо надоело для самого себя просыпать свой «бисер» и расстраиваться при этом, поэтому он сразу и предложил бросить; перейти на разговоры.

– Слышал как наших Евгений Савойский12 у Турина турнул? Вся северная Италия захвачена этим жирным козлом.

– Да, что-то слышал, – проговорил Франсуа совершенно ничего не слышавший, да и не мог ничего слышать, так как давно уже не был в кафе, которое облюбовали любители порассуждать, как и все краснобаи охочие до новостей. – Кстати! Ты собирался родину повидать, могу тебя записать в полк, который набирают в Италию, как раз по твоей работе. Давай, такие мальчики Франции нужны.

– А теперь кстати, на счет вашего патриотизма, почему вы (подчеркнуто) не спешите выправлять дела своей нации?

– Между прочим мне скоро придется отправиться на фронт, но более северный.

– Ты завербовался?

– Обстоятельства вынуждают, и для этого мне нужно знать о том, куда запропастился Рено?

– Ах, Рено!

– Говори правду, ты разузнал о нем?

– Между прочим он здесь был неделю назад, справлялся о тебе…

Сообщенное ему, хотя в сущности ничего конкретного не давало, но само то, что Рено все-таки объявился, уже это принесло большое облегчение и вселило надежду на скорую встречу с Рено. Оставалось только ждать.

И Эртени даже и не очень торопился. В следующий раз он пришел к Ковалоччо только через несколько дней, но его не оказалось дома; он изволил оказаться только на следующий день. Эртени с самого утра пребывал в плохом настроении и еще больше расстроился, когда открывший ему дверь Ковалоччо сразу встретил словами:

– А, здравствуй. Не, Рено не заходил… Проходи.

Видно было, он куда-то торопится скорее всего, на урок и поэтому Франсуа у него долго задерживаться не стал, только подождал когда он экипируется.

Выходящего из опочивальни Ковалоччо, Франсуа обратил внимание на окно, на подоконнике которого стояла корзина-плетенка с цветком.

– Капече, я не могу к тебе часто наведываться…

– Отчего же заходи, всегда рад.

– Тебя часто не бывает дома. Если тебя не затруднит, когда узнаешь что-нибудь об этом Рено, сними этот горшок с цветком с подоконника, я буду знать.

– Конечно, но ты без всякого заходи. И смотри, если тебе нужны деньги, скажи…

Ковалоччо его сегодня раздражал, неужели он приобрел вид человека, которому не грех предложить деньги.

В квартире лачуги «Лютеция» его раздражал опьяненный опиумом Саидка, который ходил обалделым идиотом. В последнее время он часто бывал таким и Эртени был этим крайне недоволен. «Как стал принимать, так ничего не стал готовить!» – выругался он вслух, громыхнув грязной посудой. Пошел к лежащему на диване, улыбающемуся Саидке.

– Жрать нечего, давай деньги.

– А-а!

– Где деньги лежат?!

– А-а!

Это было в Кашгаре

На конном базаре.

Саидка все-таки расклеился и протянул ему свой запрятанный кошелек. Эртени раскрыл:

– Одна медь, ты на углу стоял что ли? – стал передразнивать. – Я опием торгую! Деньгу заколачиваю!

Покопавшись среди меди, изъял оттуда два лобанчика. Сплюнул, поймал себя на мысли, что монеты названные именем короля называет вбившейся ему в язык воровским обзываловом… При этом сразу же устыдился своей невыдержанной манере сплевывать, хотя и не всерьез. Сегодня весь день идет у него каким-то рваным. Решил привести себя в норму и стал заниматься пассивной отработкой приема, но не этого хотелось, он взял книгу на итальянском языке и вышел на улицу, направился в парк Монсо. Только он мог его успокоить.

На следующий день он проснулся от воздействия извне. Над ним стоял Саидка с измученным видом. Эртени показалось что сейчас ему достанется за вчерашнее, и он уже стал прикрывать слабые места, отнюдь даже не там где рождается вздох. Но все обошлось, Саидка сдернул с него одеяло. Утро начиналось как обычно с тренировки и после начального бега по залу, слышались только короткие глухие звуки, издаваемые учительствующим китайцем. Сначала как всегда повторение приемов, ударов, долгое и машинальное: особенно Эртени долго и вхолостую отрабатывал удары по нервно-болевым местам, то на чем он особенно заострил внимание. Так же еще ему нравилось в прыжке с разбега бить ногой по висящей с потолка веревке в точно отмеченное место. Эртени имел подвижное тело и очень большую прыгучесть, так что он без разбега мог запрыгнуть в седло коня… Обычно Саидка только показывал что-то новое и Эртени сам выбирал нужно это ему или нет. То что ему Саидка показал сейчас, он сразу же мысленно отверг. В прыжке с разбегу сомкнуть на голове жертвы ноги… и наблюдать муки человека со сломанной шеей.

– Это ужасно, Саидка. Лучше иди, принимайся за горшки и кастрюли.

– Давай, не ужасно. На тебе, брать пистолет и стрелять.

По-видимому Саидка собирался показать еще одну и необыкновенную ловкость, если уж начал делать ошибки в речи и хамить, обращаясь на ты. Пистолет, который он получил по всей видимости был заряжен на пружину и на деревянный стерженек, потому что не от настоящего же выстрела он собирался уворачиваться. Увернулся, хотя и выпульнутый снаряд вылетел намного быстрее, чем можно было ожидать. Поднял отскочившую на пол пульку.

– Эта пистолет стреляет быстрее пистолета с огнем. Я проверял…

Эртени захотелось вспомнить тот момент, когда вылетевший с сильной отдачей стерженек прорезал в воздухе пустое пространство, из которого выдернулся Саидка, далее закружившись в тормозящих движениях. Восстановив в памяти тот миг, он был охвачен безудержным восторгом.

– … Сейчас я увернулся от выстрела пули. Для этого я знал: пока происходит запал – проходит время. Его очень много, несколько частей. Нужно улавливать по руке неприметные движения, и точно реагировать, не ошибиться. Это смерть в спину. Пока палец нажимает, пока курок бьет, пока порох возгорается и пулю выбивает, проходит очень-очень много времени, если уметь его замечать. Не нужно дергаться резко, это придет, нужно ощущать время долго, дольше, чем чувствуешь сейчас. Если научишься растягивать время в мысли, тогда будешь реагировать на пули. Тут доли мига. Отработать движение – хорошо, уметь из любого положения уворачиваться – тоже хорошо, без этого невозможно, но без ощущения времени – никогда не возможно успеть понять, что в тебя уже стреляют. Нужно успевать по маятнику: одна секундо считать до пятнадцати. Это не страшно: одна за другой цифры представляешь, я считаю до семнадцати, и я уже давно увернулся, а пуля только летит. Стреляй!